Сергей Главацкий

СМЕРТЬ

Смерть жила в уютном двухэтажном особняке на окраине города. Утро рыцарем без шлема прижалось ласково к стене по ту сторону дома. Смерть с судорожной радостью распахнула окно на веранде и увидела, что пришла весна. Обрадовалась Смерть серебристорукой весне и в очередной раз пообещала себе начать свою грешную жизнь сначала и не пить по утрам бледнозолотым снотворные зелья… По утрам Смерть всегда была зеленоглазой, днём её глаза были бежевыми, вечером она снимала с неба Ось Мира — крест с тигриным ухом на перекрёстке — одевала, ощущая себя Лилит, на свою мудрую девичью грудь, и глаза её становились голубыми. Ночью, неистово заигрывая с луной, она была слепой.

Смерть открыла окно и туча сирени с запахом земляники, вопросительно гримасничая, заползла змеем в дом — это в гости пришёл муж Люцифер чаёвничать. Нырнув в крылья цветков, Смерть увидела неподалёку от дома кладбище. Она уже и забыла, что под окном у неё — кладбище, древнее: на месте доисторического города построен уже другой, новый, а кладбище всё ещё смотрело, слушало, притрагивалось в миру, горделиво мерцая праздными идолами туземцев. Множество девушек и юношей блуждали по зыбкому кладбищу и рисовали руками иероглифы. Смерть удивилась: «Вот странные! Гуляют тихо по кладбищу, а я-то здесь, в домике…» Смерть боялась кладбища. Она никогда туда не заходила. А люди прятались от Смерти на кладбище. Люди нежные знали по опыту: они не умрут, пока им уютно среди мёртвых, здесь…

На этом кладбище цвела яблочная пыльца, и у каждой могилы росла ястребиная яблоня, и добрые снежнобелые натурщицы на многоэтажных табуретах собирали плоды, решившие созреть за один день. Около каждой двадцатилетней сидел, в конфетти лепестков и в руинах дымной заразной верности, художник и рисовал свою музу. Миражи получались у всех у них одинаковые, только имена героинь миражей — разные. И когда художник пририсовывал тьму, он должен был выкрикнуть в вечную зарю: "Люблю!", а эхо почему-то, вместо того, чтобы ответить "Люблю!.. — отвечало: "Не люблю!.." Между людьми бродил Унылый Скоморох с веснушками на запястьях, в двусторонней маске, одной стороной — во внешний мир, другой — в себя, к своим глазам. Над головой Унылого Скомороха вращался розовый нимб, из безмолвных молний. Скоморох продавал художникам нимбы. Вокруг него всегда был туман. Он навязчиво держал в руках поднос с иными апрелями и яблоками, совранными с деревьев-соседей — натурщицы обменивались мерцающими плодами и, хвастаясь орбитами планет, развешивали пряные шары обратно, на деревья. Мерещилось Смерти, что люди поют сиреневую оперу, и мерещилось, что слова оперы были такими:

«Впустите нас в свои чертоги!

Мы — Боги!»

Смерть почувствовала себя одинокой и тут её озарило: играя в явные прятки, люди нашли путь к бессмертию — путь к бессмертию лежал через кладбище. Смерть раздосадовано захлопнула ставни, села на кресло перед закрытым окном и вдруг порыв ветра ураганной злости вновь распахнул её скромное застенчивое окно…