И новая суть исчезнет туманным рассветом,
В словах затерялся истерзанный холодом страх,
Закрутится ночь скороспелым чужим менуэтом,
теряя себя в просоленных сном городах.
И вишни все падают наземь бездушного сада,
Грохочет верхушками поздно осмысленный рай,
И молча остынет колонна пустого фасада,
и песенник птиц, и ласковый байховый чай.
Обрывками неба испачкались старые окна,
и что-то в груди прожигает внезапно до слез,
Молитвы в горячке и яркие битые стекла
на фоне ехидных, зеленых и вечных берез.
И встретятся дни на тарелке истоптанных судеб,
и кто-то до боли знакомый начнет обрывать провода.
И хочется верить, что все таки время рассудит
нечестность дорог и страх, что уныло рождает слова.
Хотелось бы вспомнить, как пахнет минутная слабость,
как дым уплывает голодным спокойным глотком,
как дрожью титановой била топленая радость,
единственно важным, тяжелым утратой звонком.
И льется реприза довольно знакомой зимы,
и стонет, и воет, и режет неискренне сладко,
и как-то привычно уже не достать до луны,
что так и осталась в тоскующих звездами складках.