Не болей, мама.

Нет прекраснее Египта, чем гулять по СПБ. Гулять и общаться, вот последняя наша роскошь.

Я купил билет. Сложил трусы, очки, тюнер, зарядку, восемь маек, шоколад. Евро, латы, рубли, билет, паспорт. Всё учёл. Пришла мама, провожать. Говорит: проверь во сколько поезд и выезжай пораньше, я с тобой. Мы приехали за час, чтоб мама не волновалась. Обнялись, мама ушла.

Я прошёлся по перрону. Изучил проводниц, голубей, часы и тучи. Полез за жевачкой, не нашёл билета. Он остался на столе, на кухне, цифрой «полседьмого» в потолок. Ещё можно было всё исправить, взять такси. Позвонил маме, сказал: «представляешь, билет забыл, сейчас поеду». Думал, мама ахнет, потом мы посмеёмся.
Но мама издала звук, означающий конец света. У неё пропали слух, зрение и память. Я кричал в телефон: «мама, не беги сюда, не надо!». Она говорила фразу «я скоро буду» 15 минут, без пауз, с разными интонациями, модулируя, с переливами и одышкой, иногда переходила на немецкий. Когда мама говорит и бегает, то не слышит и не видит.

У неё короткие ножки. Ей в детстве сказали, девочкам подходят прямая спина, мелкие шаги и носок наружу. Ей 70, она строго выполняет эти предписания. Дяже если я пропадаю без билета на жутком вокзале, она всё равно с прямой спиной, носки наружу, бежит спасать. Её шаговая частота не определяется. Так бегала бы швейная машинка, если бы могла. Ещё мама гудит на бегу как жук.
Я хотел её перехватить, пошёл навстречу. Меня трудно не заметить, 86 киллограмов. Так вот, мама изящно меня обогнула и пульнула дальше, на перрон. Тут началась самая нелепая погоня в истории вокзала. Я не смог её догнать. На мне гитара, сумка, компьютер, ещё сумка. Когда воздух закончился, я встал и плюнул. На всё. На трусы, на паспорт, рубли, на восемь маек и Анечков мост. До поезда оставалось полчаса, а я уже погулял и наобщался.

Отдохнул в очереди, купил ещё билет и поймал маму. Она продолжала бегать по перрону, просто медленней.

Ехал прерасно. Вдвоём в купе, я и вай-фай. В полночь грянул телефон. Мама сказала: я сдала билет! Это значило, вокзал стоит разбитый, простреленный, обожжённый как рейхстаг в 45-м. И на фасаде надпись: «Сдала!». У вокзала не было шансов.

Дочь написала письмо: Кот собрал твои носки и спит сверху. Он царь квартиры. Бабуля играет в ясновидение. Вчера дала прогноз:
- У папы беспокойства, но всё наладится.
Сегодня:
- У папы какая-то важная встреча, но всё наладится.

В тот день я видел Машу К. И правда, волновался. Маша такая, что можно проглотить палочки вместо риса и не заметить. До сих пор не помню, чем закончилось. Возможно, впереди у меня необычные ощущения.
Маша настоящая модель, жила в Нью-Йорке. После того ужина мне осталось выкопать дом и родить дерево. Всё остальное уже было.

Мама. Я знаю, ты читаешь. Здесь прекрасно. Живу у одного поэта. Его очень любят Вика, Наташа, Наташа, Рита, Яна и Джамиля. Поэтому гулять мы ходим ночью, в чёрных очках. Возвращаемся, озираясь.

Я сел на диету, за первый день набрал полкило. Больше сказать нечего. Не болей, мама.


"Тут можно посмотреть фото Маши. Они ничего не объясняют. В жизни она красивее, конечно"

Труд как проклятие.

В театре два буфета. Один для зрителей, в нём яблочный сок по цене коньяка. Унизительно. В актёрском за те же деньги приносят шницель, вино и булочку. Настоящий оплот культуры. У нас в первом акте серенада, потом пауза до свадьбы в третьем. Я взял чай, а скрипач два кампари. Он участвовал в фестивале Герца Франка, и ему порвали душу.

Герц Франк это не кино даже, а ч/б фото в движении. В «Старше на десять минут» мальчик сидит и волнуется. В «Белых колокольчиках» девочка бегает по городу. Всё. Сюжет отсутсвует, звук тоже. Кинокритики говорят: потрясающе! Музыканты что видят, то и играют. На ходу. Перфоманс. В первый день рокеры, второй джазмены, в третий струнный квартет. С аккордеоном, почему-то.

Рокеры замутили Пинк Флойд. Им показалось, это как раз про девочку и колокольчики. Джазмены булькали в микрофон, или хрюкали. Чем странней, тем гениальней, решили они.
А классики нервничали. Им же ноты нужны, чтобы хрюкать. Всем раздали по шесть фильмов.
Квинтет применил Глюка и Берлиоза. Это завёрнутые композиторы, ко всему подходят. Берлиоз, например, писал теоретическую музыку. Исполнять её нельзя, только смотреть ноты и восхищаться. Там есть пассажи для тридцати двух пальцев. Не многие пианисты так удобно оснащены. Глюка взяли ради фамилии, отчасти. Ну и Пьяццоллой скрасили паузы, аккордеонисты без него с дивана не встают.

Пять фильмов подготовили, стали смотреть шестой. В самом начале тёплый голос за кадром сообщил: «Бассейн». Поплыли немецкие титры. Предчувствие прекрасного нахлынуло и не подвело. Это оказались этюды из жизни купальщиц. Что-то волшебное есть в сочетании воды и холодного кафеля. Женщины входили в воду и будто пьянели. И купались дальше в таких позах, какие не встретишь в простой бане. В середине возбуждения, очень кстати, выныривал рослый фашист. Развитие сюжета как у Вивальди: анданте, аллегро, престо (кульминация) и в финале полное ларго. Бугай уходит под воду, женщина одна, размышляет о целебных свойствах спа-салонов. И так несколько раз, фильм довольно длинный.

Музыкантов глубоко задело мироощущение художника. Герц Франк умный, тонкий режиссёр, поняли они. Также понравились операторская работа, сценарий, композиция и рыжая фея в лиловых трусах. Квинтет целый день пересматривал шедевр, изучал детали. Аккордеонист Марис признался, это удивительный фильм. Повезло же такой озвучивать. Что нам деньги, сказал он, давайте напишем отдельную музыку.
Позвонили композитору Гунтису. Тот отпирался. Но, увидев картину, не смог отказать друзьям. За половину от их гонорара написал лучшую свою работу. Трудился с упоением. Где ныряют в бассейн, аккордеон бурлит, где купальник сползает, скрипочка чуть дышит. Много репетировали, не могли попасть в ритм одного бешенного шатена. Эмоции захлёстывали.

"И вот, третий день фестиваля"

Лето - это маленькое всё.

Ольга сказала, я шизоид. Так наука называет необщительных, угрюмых людей.
До этого мы сорок часов тряслись в горячей железной хонде. В корыте, набитом русскими туристами. Мы проехали четыре страны. Я стал молчалив и гавкал на живых пассажиров. Они просились курить, писать, и другими способами пытались меня разозлить. Я отвечал им, боже мой, на что вы тратите жизнь. Давайте доедем скорей и высокодуховно полежим на чистом и горизонтальном.

Недалеко от Дрездена известный композитор Александр Бекназаров готовился лопнуть. Он тайно выпил пива и скрывал от меня этот гадкий поступок. А Ольга - его жена. Она привыкла к мужу с целым пузырём. А я сказал, тормозить не буду, разбирайтесь на ходу. А то пописать перерастает в покурить, потом достанем курочку, и так проходят годы. Чувствуете драматический конфликт?

Наш полёт прервал штурмбанфюрер немецкой таможни. Он весь день сидел в железной будке с другими фашистами. Ему хотелось пива, сигарет, оружия и наркотиков. Я ответил по-немецки “Кайне”. Это значит в переводе “мне бы самому все эти блага”.
Грустный фриц поплёлся прочь. Тут Александр выпал из машины и закричал ему вслед интеллигентным баритоном:
- Гебен зи бир битте пописать, порфавор!
Таможенник понял по красным армянским глазам, какой катаклизм чуть не въехал в страну. Внутренне содрогнувшись, он указал в сторону Польши. Дескать, иди и лопни там, чужестранец. Главное, Родину не задень. Наш терпилец послушно скрылся в польских ёлках.

"Время шло. Ровно в восемь аккуратное немецкое солнце коснулось леса. Стало ясно, можно идти, собирать клочки композитора."

О разных видах детства.

У девочки Лёли мама красавица, папа психолог, дедушка физик, второй дедушка антисемит. Сами видите, приличная семья. Мать архитектор, рожала для себя. Это был лучший её проект, глазки синенькие, косички всякие. В холле роддома их ждала счастливая родня. Встречающие построились свиньёй, как крестоносцы. Папы, мамы, тёти и прочая пехота. Они выучили Бенджамина Спока. Они знали, как растить и воспитывать что угодно. Каждый имел в кармане неприкосновенный памперс, кипячёную соску, парцетамол и зелёнку для коленок. Они уже построили дом в лесу, где сплошной кислород и ребёнок сможет дышать, даже если рот занят котлетой. Сами понимаете, тендер на прогулку с младенцем мать выиграла не сразу. Её не считали слабоумной, но и не доверяли.

И вот, однажды, на семейном совете решили, пусть всё-таки погуляет. Как-никак, мать. Заслужила.
Для прогулки всё приготовили. Коляску смазали, сличили метеосводки. Девочку завернули в одеяла всякие, стянули шарфом. Коляску установили в сторону природы, чтоб ехать только прямо. Матери сказали катать ребёнка взад-вперёд, смахивая слёзы умиления. И вот они ходили, ходили.
И вдруг коляска опрокинулась, ребёнок выкатился в траву, как какой-нибудь арбуз