I.

Если попытаться критически оценить отношение современного российского общества к искусству, то, к сожалению, надо отметить, что нашему обществу свойственно страдать амузией.

Амузия – слово, которым часто пользуется Теодор Адорно, буквально означает отсутствие музы, а в общем смысле – нечувствительность к искусству. Помимо прямых признаков: когда люди не понимают, не чувствуют, не любят и не ценят искусство, на амузию указывает и ряд косвенных свидетельств, например, повышенная агрессивность, отсутствие любопытства, нетерпимость к чему-то непонятному, которое воспринимается как однозначно враждебное. Амузия проявляется в настороженности к пришельцам, инородцам.

У этих качеств есть и оборотная, на первый взгляд, привлекательная сторона: так, агрессивность проявляется как бесшабашность, авантюризм, нерасчетливость в отношении последствий.

Все это является характеристиками нашего сегодняшнего общества, и все это можно объяснить таким состоянием, как нечувствительность к искусству. Что к чему приводит – вызывает ли амузия агрессию, или она же является ее следствием – сложно сказать.

Есть и другая характеристика российского общества – это отсутствие академических институций. Я имею в виду, конечно, гуманитарную область. Ведь даже в тех учреждениях культуры, которые наличествуют сегодня, никакой работы не ведется. И отсутствие государственных академических гуманитарных институций представляет чудовищную опасность для нашего государства. Интеллектуалам, людям умственного труда, остается только один выбор, чтобы как-то функционировать в обществе и быть услышанным – это путь масс-медиа, путь гламура. То есть в условиях отсутствия гуманитарных академических институций в России произошла тотальная медиатизация общества: телевизор, глянцевые журналы, радио с их попсовыми песнями полностью закрывают собой весь культурный горизонт современной России. И потому у человека, занимающегося сегодня высоким искусством, собственно, один выбор: либо быть маргиналом, находящимся на задворках общества, периодически уезжая за границу, где они могут поддерживать связь с иностранными институциями, либо вынужденно интегрироваться в гламурный контекст, который сам задает отношение к искусству. Это эстетика чего- то яркого, понятного, поверхностного. Она может быть и некомфортной, даже шокирующей, ведь образ террориста-трикстера у нас, также как и на западе, задействован в гламурной культуре. Но главное качество, которое должно присутствовать у всех медийных образов – это поверхностность и способность быстро забываться. Такая одноразовость образа – ведь если он въестся надолго в память, это помешает человеку усвоить следующий.

II.

У высокого искусства, аналогично всей гуманитарной области, нет выбора. Приходится интегрироваться в гламурную культуру и в ней как-то существовать, либо полноправно, либо на правах бедного родственника, что чаще всего случается, потому, что искусство просто не может опуститься ниже какой-то планки в силу своей внутренней конфигурации.

Естественно, что деятели искусства не живут в эксклюзивных условиях, поэтому амузия, о которой мы говорили выше, распространяется и на них. Художники 1990-х годов, наиболее активные, конечно, те, что участвовали в истории постсоветской России, были в той или иной степени к искусству нечувствительны. Могу сказать о себе и своих друзьях, и тогда, и сейчас довольно известных художниках, – никто из нас, за исключением Димы Гутова, никогда не посещал за границей никаких музеев. Ну, кроме музея современного искусства, куда мы из профессионального интереса, конечно, ходили. А что касается классического искусства – да никому и в голову не приходило, хотя мы объездили все крупные европейские города.

Интересно было бы задаться вопросом, когда же в истории русского искусства эта нечувствительность к искусству стала возникать. Конечно, сложно ответить точно без специального исследования. Но мне представляется, что московский концептуализм так или иначе уже нес в себе зерна подобной нечувствительности. Не подразумевая ничего плохого за этой тенденцией, нужно все-таки сказать, что именно концептуализм начал сомневаться в ценности художественного жеста как такового, не требующего ни оправданий, ни объяснений. В ценности жеста, не имеющего субкультурного, контекстуального функционирования. Это Злотников, Чернышов или Турецкий, которые не строили никакой субкультуры вокруг и не являлись проявилась уже в то время – хотя историки искусства могут искать истоки этого глубже, в реакции на соцреализм. явилось, например, в намеренно негативном отношении концептуалистов к таким художникам, как носителями внятного дискурса. Наверное, амузия Конечно, искусство 1990-х годов, отрицая художественность, отталкивалось уже не от соцреализма и не от Злотникова с Турецким. Нечувствительность к искусству выражалась, в частности, в том, что не было никаких контактов с представителями прошлых поколений.(...)