Память о любви гениального романтика Александра Грина помогла его жене выдержать десять лет лагерей.

«Однажды утром в морской дали под солнцем сверкнет алый парус. Сияющая громада алых парусов белого корабля двинется, рассекая волны, прямо к тебе», — услышала Ассоль из обшарпанной радиоточки.

По радио читали «Алые паруса». В это время она накладывала повязку старому зэку Поликарпычу — и замерла, застыла. Громада алых парусов ворвалась прямо в тесную лагерную больничку. К этому времени Ассоль провела в лагерях восемь с половиной лет. До свободы ей оставалось полтора года. Она знала, что выдержит. Выдержит ради своего гениального романтика, своего Капитана Грина.

Улыбка Ассоль

…Они встретились зимой 1918 года. Нина, оставив на время свою медицину, работала в редакции «Петроградского эха». Там она впервые увидела Грина: очень худого, очень высокого, очень мрачного и такого отстраненного, что к нему было страшно подойти. Но она улыбнулась ему – она улыбалась всем, и ему стало тепло от ее улыбки.

Летом сорокалетнего Грина мобилизовали в ряды Красной армии. Длинный, немного нелепый, похожий на католического пастора, он нес в солдатском мешке смену белья и рукопись «Алых парусов». Он уже знал, что посвятит ее этой странной девушке, которая раздаривает улыбки, не думая, что получит взамен. Через год, отвалявшись в госпитале с сыпным тифом, истощенный до полусмерти, бездомный, он брел по петроградским улицам. Горький помог устроиться в Дом Искусств – общежитие для бедных писателей эпохи гражданской войны. У Грина появились своя крошечная комната с узкой кроватью и скудный, но ежедневный паек. Писатель  сидел в этой ледяной комнате, пил морковный чай, отогревал замерзшие руки и сочинял свой синий Зурбаган. На улицу выходил редко, но однажды вышел и столкнулся с Ниной. Потом писатель признался ей:

«Расставшись с тобой, я пошёл дальше с чувством тепла и све­та в душе. Вот это наконец-то она»,- думал я.

К вам неравнодушен Грин

Нина Грин

Каждый день Нина забегала к Грину, а потом бежала в больницу – она снова работала медсестрой. Если писателя не было дома, он оставлял в маленьком стакане трогательный букетик и записку с просьбой подождать. Весь Дом Искусств обсуждал любовь мрачного, нелюдимого затворника. Однажды Нина получила предостерегающее письмо:

«К Вам неравнодушен Грин. Берегитесь его, он опасный человек: был на каторге за убийство своей жены. И вообще прошлое его очень тёмное: говорят, что, будучи матросом, он где-то в Африке убил английского капи­тана и украл у него чемодан с рукописями. Знает английский язык, но тщательно скрывает это, а рукописи постепенно печатает как свои».

Бывшая жена Грина, конечно, была, конечно, жива, здорова и даже счастлива с новым мужем.

Бедное счастье

Для одинокого Грина Нина стала настоящим подарком судьбы. А она и сама не заметила, как тоже полюбила его. Переехали в Феодосию, на деньги от проданного романа и рассказов купили квартиру. В 44 года у Грина впервые появилось собственное жилье. Жили закрыто, почти ни с кем не общались. Все время покупали книги и читали друг другу вслух. Но это было очень хрупкое счастье – романтические произведения Грина не были востребованы Советской властью, а писать о колхозах и героических стройках пятилетки он не мог.

Дошло до того, что обменивали свои вещи на продукты, Нина вязала и продавала платки. Но – Грин написал «Бегущую по волнам» и, как и «Алые паруса», посвятил их жене.

«Милый ты мой, любимый, крепкий друг, очень мне с тобой жить хорошо. Если бы не дрянь со стороны, как нам было бы светло!», — писала Нина мужу.

Александр Грин в рабочем кабинете

Здоровье Грина стремительно ухудшалось, люди удивленно оглядывались на них на улице – молодая, красивая женщина под руку со стариком. Нищета сжимала руки на его горле. Он сдавался, она – нет.

«Я одинок. Все одиноки. Я умру. Все умрут. <…> У меня путаются в голове три вещи: жизнь, смерть и любовь — за что выпить?». «Пью за ожидание смерти, называемое жизнью».

Человек умирал

Они просили друзей о помощи, но кто-то просто не мог им помочь, как Волошин, а кто-то не хотел… В 1930 году в жизни Грина все-таки была еще одна радость: они с Ниной переехали в Старый Крым, в крошечный деревянный домик с яблоневым садом. Грин очень любил этот домишко, но прожил в нем недолго.

… В 60-х годах фотографию умирающего Грина увидит ленинградская школьница Таня Рождественская и напишет пронзительное стихотворение, в котором

Человек умирал, не зная,
Что ко всем берегам земли
Шли, как алая птичья стая,
Им придуманные корабли.

11 лет жизни с Грином были для Нины самыми счастливыми в жизни. Когда он умер, она на время потеряла память, долго восстанавливалась. На руках у нее была больная мама. И главное – она не могла уехать из этого домика, в котором все напоминало о Грине. И когда началась война, Нина не эвакуировалась, и чтобы как-то прожить в годы оккупации, пошла работать корректором в открытую при фашистах газету. При этом точно известно, что она помогала партизанам, и а однажды спасла жизнь 13 людям, которых фашисты взяли в заложники после убийства своего офицера – Нине удалось уговорить городского голову освободить ни в чем неповинных людей…

Ассоль в лагере

В 1944 году Нина оказалась в числе местных жителей, которых насильно увезли в Германию. В победный год она смогла бежать из под Бреслау, добралась до Крыма и снова угодила в лагерь, но теперь уже в сталинский. И даже там она оставалась Ассолью – пылкой, романтичной, открытой людям и бесконечно порядочной. И ее все любили.

Татьяна Тюрина, которая работала вместе с Ниной в лагерной больнице, вспоминала: 

«Нина Николаевна имела авторитет у персонала и зэков, самых отпетых».

Врач Всеволод Король писал: 

«…В университете у нас был предмет «врачебная этика», но Вы были первым человеком, встреченным мной, который применял эту этику в жизни… , так как, забыв, как Вы ухаживали за этим больным воришкой, я забыл бы одну из самых красивых картин человеколюбия…».

Куча разорванных тряпок

Нина Грин, вдова писателя Александра Грина

Все десять лет в лагере Нина хранила фотографию мужа. Любовь и память помогали ей продержаться, но на свободу пожилая Ассоль вышла в состоянии, которое она называла:

«Все в душе — как куча разорванных окровавленных тряпок».

Через силу, но жила, потому что оставалось еще одно важное дело – создать в их с Гирном маленьком дом-музей. Но домик забрал себе под сарай председатель местного исполкома – потребовались годы изнурительной и противной борьбы, чтобы его вернуть. И Нина прошла и это, и создала этот музей. Она сделала все, чтобы сохранить память о человеке, который когда-то сказал ей:

«Ты мне дала столько радости, смеха, нежности и даже поводов иначе от­носиться к жизни, чем было у меня раньше, что я стою, как в цветах и вол­нах, а над головой птичья стая. На сердце у меня весело и светло».
Загрузка статьи…

«Она моя любимая актриса. Мне нравится все, что она делает. Я испытываю телячий восторг, когда она поёт».

Светлана Немоляева

«Сниматься с ней удовольствие, она высокий профессионал».

Василий Лановой

 

 

Олицетворением всех матерей-героинь стала русская женщина, кубанская крестьянка Епистиния Степанова, 8 сыновей которой п о г и б л и на войне. Кавалер орденов «Мать-героиня» и «Отечественной войны I степени» (боевой орден за подвиг матери, который приравнен к ратному)...

☆ ☆ ☆

ДЕВЯТЬ ЕЕ СЫНОВЕЙ

(Из материалов прессы 60-х годов)

В летописи Великой Отечественной войны он навечно останется как отважный и умелый офицер, одним из первых форсировавший Днепр, удерживавший со своей ротой захваченный плацдарм до последнего человека, до последнего патрона и в з о р в а в ш и й себя последней гранатой.

 

 

Его старая учительница вспоминает о нем, что рос он дисциплинированным и активным, уважительным и добрым, хорошо учился сам и любил помогать товарищам.

Школьный товарищ рассказывает, что был он заядлым футболистом, любил «гонять» на велосипеде, прекрасно нырял и плавал, виртуозно играл на балалайке.

Пожилые колхозницы, припомнив первую военною зиму, не преминут подчеркнуть, что все хлопцы, заменившие мужчин, «робыли дуже гарно», а Сашко был самым расторопным да старательным.

Каждый видел и ценил в нем какие-то одни, важные лично для него грани. В памяти матери — все качества и черты, известные чужим людям, и еще многое, многое такое, что неведомо никому другому, только ей одной. И то, что самый младший в семье, «поскребыш», «мизинчик», — он и в шестнадцать лет любил взобраться матери на колени, тормошить ее, ласкать и дурачиться, но любил и разделить материнские заботы по дому, умел постирать и погладить, не стеснялся спечь хлеб и сварить обед. И то, как «глотал» он книги, особенно про войну, особенно Гайдара, не ведая, что скоро (ох, как скоро!) сам пойдет воевать и, подобно любимому писателю, будет п о г р е б е н на той же Днепровской круче, недалеко от Канева, что и к его памятнику люди будут возлагать прекрасные венки и скромные полевые цветы...

 

Леонид Куравлев — это заслуженный народный артист театра и кино. В октябре 2019 года он отметил свой 83-й день рождения. Однако празднование прошло в тихом семейном кругу, без лишней шумихи и привлечения внимания. Не было даже пышного застолья и известных гостей. А все потому, что в последние годы актер ведет затворническую жизнь. Он давно перестал давать интервью журналистам и появляться на светских мероприятиях. Но на это есть очень серьезная причина. В 2012 году из-за халатности медиков скончалась его супруга Нина Куравлева, с которой он прожил более 50 лет. Для Леонида это стало огромной трагедией, перевернувшей весь его внутренний мир. Но у артиста есть дети и внуки, для которых он является примерным отцом и дедушкой.

Наши корреспонденты встретились с 98-летним ветераном, по инициативе которого открыт знаменитый монумент

Квартира Алексея Никифоровича напоминает картинную галерею - он член Союза художников России. На полке - около двух десятков его книг: Рапота - член Союза писателей. А еще - поэт. Ну и, пожалуй, самое главное - этот удивительный человек живет такой жизнью, что ее хватило бы на десяток ярких биографий.

В 42-м подо Ржевом: 4 - 5 вылетов за ночь

- Ваши стихи о войне невозможно слушать без слез, Алексей Никифорович...

- Я зарифмовал имена моих однополчан-летчиков - и погибших на той войне, и не доживших до наших дней. От этого память о них - светлее...

- У вас у самого сколько боевых вылетов?

- Больше 350. (В том числе 200 - подо Ржевом.) В 42-м я делал там по 4 - 5 вылетов за ночь. Летал сначала на Р-5, а потом, когда у нас их почти не осталось, на По-2 стали летать

- Все удачные, ни разу вас...

- ...Меня не сбили. Но все полеты тяжело давались. Время было тяжелейшее, 42-й год - особенно. Начал летать штурманом звена, в звании старшего сержанта. В моем экипаже было двое - вместе со мной. А закончил войну в звании капитана, советника чехословацкой авиадивизии.

С монументом мне помог сын Григорий

- Мы чисто случайно узнали, что именно вы - боевой летчик, генерал Рапота - были инициатором создания монумента Русскому Солдату подо Ржевом. Его открыли Владимир Путин и Александр Лукашенко. А вы там не были?

- Нет, на открытие я не ездил, у меня здоровья уже для этого нет.

- А как вы добились, чтобы такой памятник поставили?

- После войны все и говорили, и писали, что Победу завоевал советский солдат. Я говорю: да, действительно. Кого больше погибло? Солдат. А где у нас памятник нашему солдату? В Германии в Трептов-парке. В Болгарии, в Пловдиве, -«Алеша». А где у нас равный по масштабу? Нет такого... Я писал, звонил - что такой монумент нужен.

- Кому вы писали?

- Ельцину - президенту. А в основном я писал Лужкову.

- И что вам отвечали?

- Мне отвечали так. Идите на Поклонную гору, там увидите образ советского солдата. А потом, когда мой сын Григорий стал Госсекретарем Союза России и Белоруссии (напомню, генерал-лейтенант Григорий Алексеевич Рапота в прошлом - заместитель руководителя Службы внешней разведки РФ. - А. Г.), у него появилась связь с Министерством культуры, Министерством обороны, губернатором Тверской области... И он с сочувствием и пониманием отнесся к моей просьбе. И начали вести на эту тему разговор.

- С кем?

- Ну как раз с инстанциями, которые я только что назвал, - чтобы поставить. У меня было желание соорудить памятник в Москве, но это не получалось. Пришли к выводу, что его надо - во Ржеве. Я с этим согласился. Потому что другого места, где столько погибло наших солдат, не было. Было 17 проектов памятника.

- С вами согласовывали?

- Мне показывали. Выбрали этот вариант..

- Вам понравился?

- Конечно. Этот солдат - вроде как в вечности парит. Он выражает солдатскую душу нашего народа. Советского и российского.

«Только Таню увидел - и сразу в ЗАГС!»

...Нам очень хотелось почитать эти письма - из 42-го! - с аккуратным девичьим почерком на серых конвертах: «Боевому летчику Рапоте». Но Алексей Никифорович как положил на них свою слегка подрагивающую ладонь, так ни разу ею и не пошевелил.

- Надо же - письма с фронта, оказывается, так хорошо сохраняются, Алексей Никифорович...

 А ты как думаешь? А еще - про верность.

- Правда, что вы через эти письма с ней и познакомились?

- Она в Москве, студентка московского педагогического училища. В 42-м классная руководительница педучилища говорит: «Девушки, напишите с 1 мая поздравления солдатам и офицерам на фронт». Они, конечно, написали. И послали на Западный, в политуправление. Оно размножило это письмо и разослало по всем подразделениям. Письмо было подписано тремя фамилиями - Киселева, Макарова и Шлыкова. И один экземпляр пришел к нам. А мне комиссар говорит: «Ты девушкам письма пишешь, давай, напиши и этим тоже». Я написал, ему показал, он чуть-чуть подправил - «Давай, отправь». Я подумал, на какую фамилию отправить. Почему-то решил на имя Шлыковой.

- А у вас фотографии ее не было?

- Нет. Она потом прислала.

- Скажите, а в любви вы Татьяне в письмах объяснялись?

- Ну конечно. Мы до того дописались… Дело было только во встрече. Встретились и сразу пошли в загс.

- Он на днях был у меня. Я ему задал вопрос по этому поводу. Он говорит: папа, надеемся, что со временем ситуация стабилизируется.

- Тогда сразу расписывали?

- С фронта - Тане, и от нее - мне. Их здесь больше 300.

- Все про любовь?

 А ты как думаешь? А еще - про верность.

- Правда, что вы через эти письма с ней и познакомились?

- Она в Москве, студентка московского педагогического училища. В 42-м классная руководительница педучилища говорит: «Девушки, напишите с 1 мая поздравления солдатам и офицерам на фронт». Они, конечно, написали. И послали на Западный, в политуправление. Оно размножило это письмо и разослало по всем подразделениям. Письмо было подписано тремя фамилиями - Киселева, Макарова и Шлыкова. И один экземпляр пришел к нам. А мне комиссар говорит: «Ты девушкам письма пишешь, давай, напиши и этим тоже». Я написал, ему показал, он чуть-чуть подправил - «Давай, отправь». Я подумал, на какую фамилию отправить. Почему-то решил на имя Шлыковой.

- А у вас фотографии ее не было?

- Нет. Она потом прислала.

- Скажите, а в любви вы Татьяне в письмах объяснялись?

- Ну конечно. Мы до того дописались… Дело было только во встрече. Встретились и сразу пошли в загс.

- Тогда сразу расписывали?

- Да. И прожили мы с Таней 70 лет. (Несколько лет назад супруга Алексея Никифоровича - Татьяна Степановна - скончалась. - А. Г.) Тани нет, но она со мной. Наша любовь - здесь. (Генерал Рапота-старший прижал руку к сердцу.)

- А Григорий - это старший у вас?

- Да, старший. Есть еще сын Михаил. Он работал в сфере внешней торговли. Сыновья меня не забывают. Через день обязательно кто-то приезжает...

...И ЕЩЕ ОБ ОЧЕНЬ ЛИЧНОМ

«За Белоруссию болит душа...»

- Алексей Никифорович, вы новости по телевизору смотрите или, как многие ветераны, выключаете телевизор, чтобы не расстраиваться?

- Я смотрю. Расстраиваюсь. За Белоруссию болит душа.

- А Григорию Алексеевичу что говорите?

- Он на днях был у меня. Я ему задал вопрос по этому поводу. Он говорит: папа, надеемся, что со временем ситуация стабилизируется.

ИЗ ПОЭТИЧЕСКОЙ ТЕТРАДИ

Черный ворон вновь кружится,

Над могилами бойцов,

Мне же, вспомнивши, не спится

От кровавых тех боев,

Тех боев у деревушки,

На опушке, у ручья,

Где стояли три избушки,

Почерневши от огня,

Где шел бой вторые сутки,

Бой кровавый день и ночь,

Грохотали танки, пушки,

Пришла рота, чтоб помочь.

Прямо с ходу шли в атаку

По изрытой сплошь земле,

Под огнем вступали в драку

С трехлинейкою в руке.

Это шли бойцы-солдаты,

Защищая дом и честь,

За погибших всех - расплата

Под Смоленском, Вязьмой, здесь.

Алексей Рапота.

Ушел из жизни народный артист России Николай Губенко

Фото: gubenko.mos.ru

Почему фильму не дали победить в Каннах, за что актёров забрали в милицию и кого могла сыграть Ширли МакЛейн.

В конце 70-х годов Андрей Кончаловский был уже известным за пределами СССР режиссёром — его фильмы стабильно брали призы на международных фестивалях. Поэтому, когда потребовалось снять фильм о советских нефтяниках и достижениях социалистического труда, который будет показан на Западе, то обратились именно к нему. Официально «Сибириаду» решили приурочить к очередному съезду КПСС, но главной целью было произвести впечатление на зарубежных зрителей мощью нефтяной державы. Никто не предполагал, что режиссёр превратит госзаказ в эпохальное полотно, где через нефть будет показана история страны и народа.

Госкино создало Кончаловскому все условия — по тем временам это был высокобюджетный проект. Из Германии привезли новые камеры, обеспечили съёмочную группу дорогой плёнкой «Кодак», актёрам гарантировали хорошие оклады, а специалистов по комбинированным съёмкам и художников отправили в Голливуд. Там проходили мастер-классы по созданию декораций и спецэффектов — фильм планировали закончить кадрами с футуристической Сибирью будущего. Правда на этих съёмках полученный опыт не пригодился, потому что от фантастики отказались.