В русской классике есть «наше все», которого мало кто знает по-настоящему. Александр Пушкин, чьи книги мы читали все годы учебы в школе, гораздо живее и веселее, чем запомнилось с тех пор.

Из его писем и произведений AdMe.ru выбрал 20 фраз, которые открывают классика с новой стороны.

1. Что ни говори, а любовь без надежд и требований трогает сердце женское вернее всех расчетов обольщения.
2. Поэзия, прости господи, должна быть глуповата.
3. Нравственные поговорки бывают удивительно полезны в тех случаях, когда мы от себя мало что можем выдумать себе в оправдание.          Читать далее

Бердяев Николай Александрович (1874—1948) — русский философ и публицист. Основные работы: «О назначении человека», «Самопознание», «Смысл творчества: Оправдание человека». На рубеже веков примыкал к легальному марксизму, в дальнейшем обратился к религиозной философии. Триада идей — свобода, творчество, личность — легла в основу его философского учения. Свободное волеизъявление личности и ее творческое начало, по мысли Бердяева, — первоисточник бытия. Человек — микрокосм и заключает в себе все, «личность человеческая более таинственна, чем мир». Цель человеческой жизни заключается не только в соблюдении святости и следовании библейским заповедям, но и в свободном творчестве, которое есть выражение потенциальной гениальности каждого человека. Педагогические усилия должны быть направлены не на исправление человека, а на его развитие.

Документальный фильм с участием академика Ю.С. Пивоварова "Н.Бердяев. Я лишь бунтарь,искатель истины и правды."

Сергей Васильевич Рахманинов родился в дворянской семье под новгородским небом, впитавшим и колокольный звон, и древние песнопения. Долгое время местом его рождения считалось имение родителей Онег, недалеко от Новгорода. Исследования последних лет называют усадьбу Семёново Старорусского уезда Новгородской губернии. Как бы там ни было, он с детства прикоснулся к суровым храмам и божественной музыке Древней Руси.Отец композитора, Василий Аркадьевич, происходил из дворян Тамбовской губернии. Мать, Любовь Петровна, была коренной новгородкой. Склонность к музыке была характерной чертой Рахманиновых. Она особо ярко проявилась у деда композитора, который выступал в благотворительных концертах и в музыкальных салонах Тамбова, Москвы, Петербурга.Отцовские корни привели Рахманинова в Тамбовскую губернию. В 1910 году после женитьбы на Наталье Сатиной он стал совладельцем усадьбы Ивановка, увлёкся сельским хозяйством. Сейчас там замечательный музей, который возглавляет заслуженный работник культуры РФ Александр Иванович Ермаков.
http://ivanovka-museum.ru/
РАХМАНИНОВ.Описание избранных произведений
Первой публично прозвучавшей фортепианной пьесой молодого Рахманинова стала Прелюдия до диез минор. Она была исполнена автором на концерте Электрической выставки 26 сентября 1892 года. Судьба этой прелюдии уникальна. Так, в середине 1890-х годов она вошла в репертуар практически всех студентов-пианистов Московской консерватории. А. Зилоти, выступая в Европе и Америке, включил прелюдию в свою концертную программу, и очень скоро она была издана в Англии и Америке. Будучи уже признанным пианистом-виртуозом, Рахманинов исполнял эту прелюдию в качестве обязательного номера. Огромный успех этого произведения, буквально «преследовавший» композитора всю жизнь, сам Рахманинов объяснил так: «Однажды прелюдия просто пришла, и я записал её. Она подступила с такой силой, что я не смог бы отделаться от неё, если бы даже попытался. Она должна была быть – и она стала».
Гилельс играет: Рахманинов - Прелюдия до диез минор соч. 3 №2



В жанре концерта для фортепиано с оркестром наиболее гармонично синтезировалось пианистическое и композиторское дарование Рахманинова. “Отнимите у меня концерты, и тогда мне придет конец”, — говорил он друзьям.
Фортепианные концерты Рахманинова можно назвать “музыкальными романами”, сравнимыми со страницами Толстого, Чехова, полотнами Левитана, поэзией Бунина, Тютчева... В каждом из четырех концертов —юношески романтичном Первом (1891), праздничном и задушевном Втором (1901), поэтичном Третьем (1909) и суровом Четвертом (1926) — раскрываются лучшие черты рахманиновского таланта; эти концерты прославили его на весь мир. Показательно, что в финалах концертов звучит ярко оптимистическая и жизнеутверждающая музыка, в отличие от многих рахманиновских произведений драматического и трагедийного характера.
Первый концерт для фортепиано с оркестром фа диез минор, соч. 1, Рахманинов посвятил своему двоюродному брату – дирижеру и пианисту А. И. Зилоти. Широко известная главная тема первой части концерта – широкая романсовая мелодия с ламентозными скачками-«вздохами» – была написана композитором в семнадцать лет. Впервые концерт был исполнен в 1892 году в Московской консерватории под управлением В. И. Сафонова. В концерте 2-я и 3-я части - исполняются без перерыва. В 1917 году композитор существенно переработал партитуру, и в измененном виде концерт был исполнен в Нью-Йорке, солировал автор.
Второй концерт для фортепиано с оркестром, до минор, соч. 18 был впервые исполнен в Московском филармоническом сезоне 1901/1902 года под управлением А. И. Зилоти, солировал автор. На следующий день концерт был исполнен «наоборот» – за дирижерским пультом стоял Рахманинов, партию фортепиано исполнил Зилоти. Критики писали: «У г. Зилоти фортепиано звучало гораздо полнее, а у г. Рахманинова оркестр шел увереннее. Да оно и понятно: когда автор стоял за дирижерским пультом, г. Зилоти гораздо удобнее было сообразовываться с его намерениями, чем когда автор сидел за роялем… Нельзя сомневаться, что концерт, так хорошо принятый в Москве, сделается вскоре везде одним из самых популярных произведений концертного репертуара».
Третий концерт для фортепиано с оркестром, ре минор соч. 30 был создан в 1909 году накануне грандиозных гастролей по Америке. За 89 дней Рахманинов 26 раз выступил в 10 городах США и 1 раз – в Канаде. Рахманинов 16 раз солировал в сопровождении оркестра. 13 раз сыграл Второй концерт и трижды исполнил Третий. Турне прошло невероятно успешно. «Заставляли бисировать до семи раз» – вспоминал Рахманинов.
Третий концерт стал одной из вершин творчества Рахманинова. Его можно называть «концертом-симфонией» по значительности содержания, масштабности образного и драматургического развития. О главной теме-«песне» Рахманинов писал: «… я хотел «спеть» мелодию на фортепиано, как ее поют певцы – найти подходящее, вернее, не заглушающее это «пение» оркестровое сопровождение».
4-й Концерт, соч. 40. Сергей Рахманинов завершил свой Фортепианный концерт № 4 соль минор, соч. 40 в 1926 году и работа в настоящее время существует в трех версиях. После неудачной премьеры он сделал поправки, прежде чем опубликовать его в 1928 году. При продолжающемся отсутствии успеха автор пересмотрел и переиздал его в 1941 году. Работа посвящена Николаю Метнеру, который, в свою очередь, посвятил свой Второй фортепианный концерт Рахманинову. Концерт, вероятно, наименее известен среди всех фортепианных концертов Рахманинова, однако, часто исполнялся в России.
Концерт написан в трех частях:
— Allegro Vivace (соль минор)
— Largo (до мажор)
— Allegro Vivace (соль мажор)
Концерт был впервые исполнен в Филадельфии 18 марта 1927 года с композитором в качестве солиста и Леопольдом Стоковским в качестве дирижера.
Рапсодия на тему Паганини, соч. 43
Рахманинов работал над этим сочинением на вилле Сенар (близ Веггиса в Швейцарии) с 3 июля по 18 августа 1934 года. Премьера состоялась вLyric Opera House в Балтиморе 7 ноября 1934 г., партию фортепиано исполнил автор в сопровождении Филадельфийского оркестра под управлением Леопольда Стоковского. В этой музыке ностальгия соединяется с откровенной «дьявольщиной». Недаром Рахманинов включил в нее мотив «Dies irae». Премьерное исполнение было записано. Среди других знаменитых исполнителей, записавших Рапсодию, — Артур Рубинштейн, Владимир Ашкенази, Вэн Клайберн.
Произведение состоит из двадцати четырёх вариаций на тему знаменитого двадцать четвёртого каприса Николо Паганини — прежде уже становившегося источником вдохновения для других композиторов, в том числе для Иоганнеса Брамса, использовавшего его тему для создания Вариаций на тему Паганини.
Хотя данное сочинение Рахманинова исполняется без перерывов, оно может быть подразделено на три части: с первой по одиннадцатую, с 12 по 18, и оставшиеся образуют финал.
В конце 1892 года Рахманинов, которому было всего 19 лет, написал пять сольных фортепианных произведений, опубликовав их под заголовком «Пьесы-фантазии» (соч. 3). Первым номером этого опуса стала Элегия ми бемоль минор. В этом лирическом жанре молодой композитор сумел объединить вокально-декламационную мелодику с конфликтной драматургией и фактурными приёмами, отличающими концертно-симфоническое письмо.



Вальс ля мажор, соч. 10, №2 относится к танцевальным жанрам, связанным с бытовым музицированием. Это своеобразный портрет сестер Скалон – дальних родственниц Рахманинова, с которыми композитора связывали теплые дружеские отношения. В этом обаятельном изящном вальсе основная тема представляет собой грациозный мелодический взлет.
Светлая, радостная прелюдия №6, ми бемоль мажор, соч. 23 была написана 14 мая 1903 года, в «счастливый день», когда у Рахманинова родилась старшая дочь Ирина. В следующей за ней прелюдии №7 до минор преломляются бетховенско-шопеновские традиции. На фоне тревожных фигураций постепенно в теме утверждается волевое начало.
В прелюдии №8 ля минор соч. 32 порывистый мотив на фоне фигураций, пронизанных русскими песенными попевками, напоминает то мчащуюся тройку, то отзвуки колокольного звона. Прелюдия №10 си минор представляет собой мрачную картину траурного шествия. Основная тема с протяжными интонациями русского заупокойного пения сопровождается тяжелой поступью погребального шага.
Этюды - картины, соч. 33 были созданы в 1911 году в Ивановке. Пьесы сначала именовались как «прелюдии-картины», и только на московской премьере были переименованы в «Этюды-картины». Название «картина» указывает на некоторую программность сочинений. «Когда я сочиняю, – писал Рахманинов, – мне очень помогает, если у меня в мыслях только что прочитанная книга, или прекрасная картина, или стихи. Иногда в голове засядет определенный рассказ, который я стараюсь обратить в звуки, не открывая источника своего вдохновения». Этюд-картина, ми бемоль мажор, №4 передает ощущение ярмарочного праздника (Рахманинов впоследствии назвал эту пьесу «Ярмарка»).
Вторая фортепианная соната си бемоль минор была написана в 1913 г. Эта блестящая виртуозная соната состоит из трех частей, связанных непрерывным развитием. Чередование энергичных драматических (первая и третья части) и хрупких созерцательных (вторая часть) образов, тесное интонационно-тематическое взаимодействие приводит к финальному гимническому апофеозу.
Цикл из девяти Этюдов-картин, соч. 39 появился в тревожное время – в конце 1916 – начале 1917 гг. Зачастую эти произведения исполняются по отдельности, но сам Рахманинов не раз играл цикл целиком. Мрачная музыка Этюда - картины фа диез минор, №3 передает стихию бушующего урагана с частыми вспышками зарниц. Постепенно затухая в конце пьесы, эти всполохи превращаются в таинственное мерцание. В Этюде - картине ми бемоль минор, №5 тема неукротимой стихии находит своё дальнейшее развитие в конфликтной драматургии. Исследователи даже именуют эту пьесу «Русской Аппассионатой».
Финальный Этюд - картина ре мажор, №9 – это единственная мажорная пьеса цикла. Рахманинов дал этому этюду обозначение «В темпе марша». Остро звучащая увеличенная секунда придает музыке пьесы некоторую ориентальность, сходство с «восточным маршем». В средней же части этюда появляется хоровой напев с русскими былинными интонациями. Постепенно всё мощнее утверждается праздничный перезвон, в котором главенствует первоначальная маршевая фраза.
Элегическое трио ре минор было создано в конце 1893 года под впечатлением от кончины П. И. Чайковского. Посвящение перед заглавием Трио гласит: «Памяти великого художника». После окончания работы над Трио Рахманинов писал: «…все мои помыслы, чувства и силы принадлежали ей, этой песне. Я, как говорится в одном моем романсе, все время мучился и был болен душой. Дрожал за каждое предложение, вычеркивал иногда абсолютно все и снова начинал думать и думать».
В музыке Трио композитор передал и скорбные образы утраты, и светлые воспоминания о жизни великого музыканта, и философские размышления о скоротечности жизни. Для воплощения монументального замысла была выбрана форма из двух частей – сонатного allegro и вариаций с кодой, в которой исходная тема превращается в траурный марш.



Александр Рахманинов-Конюс в Ивановке
Визит внука С.В. Рахманинова, Александра Рахманинова-Конюс, в Музей-усадьбу "Ивановка" Тамбовской области, Уваровского района. Фрагмент из документального фильма Тони Палмера: "The Harvest of Sorrow" (1998)

\

В этом виртуальном туре вы сможете посмотреть на 5 самых знаменитых водопадов.

На самом деле на нашей планете их тысячи. Они могут быть широкими и узкими, высокими и маленькими, знаменитыми и малоизвестными. Но ни одно «падение воды с уступа» (именно этот процесс и является ключевой характеристикой водопада) не похоже одно на другое.

Потоки воды могут обрушиваться с высоты самым невероятным образом, поэтому каждый водопад по-своему уникален.

Убедитесь в этом сами, совершив виртуальную прогулку по водопадам 5 континентов.

Жмем на картинку и отправляемся в путешествие по водопадам!

Приятной вам прогулки!!!

Шуми, шуми с крутой вершины, Не умолкай, поток седой! Соединяй протяжный вой С протяжным отзывом долины. Я слышу: свищет аквилон, Качает елию скрыпучей, И с непогодою ревучей Твой рев мятежный соглашен.

Зачем с безумным ожиданьем К тебе прислушиваюсь я? Зачем трепещет грудь моя Каким-то вещим трепетаньем? Как очарованный, стою Над дымной бездною твоею И, мнится, сердцем разумею Речь безглагольную твою.

Шуми, шуми с крутой вершины,
Не умолкай, поток седой!
Соединяй протяжный вой
С протяжным отзывом долины!

Евгений Баратынский

>

«Трудно представить, до какой степени Европа нас боится». «Одним словом, в этот раз началось наше окончательное столкновение с Европой и… разве оно могло начаться иначе как с недоумения? Для Европы Россия — недоумение, и всякое действие ее — недоумение, и так будет до самого конца. Да, давно уже не заявляла себя так земля русская, так сознательно и согласно. И, кроме того, мы действительно ведь родных и братьев нашли, и уж это не высокий лишь слог». Ф. М. Достоевский, «Дневник писателя» Господи. Почему все в мире ходит по кругу?

http://bunin.niv.ru/
И. А. БУНИНЪ.
ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ
СОЧИНЕНІЙ
Изд. Т-ва А. Ф. Марксъ ПЕТРОГРАДЪ
Бесплатное приложенiе къ «Нивѣ» 1915 г.

Артистическое заведенiе Т-ва А. Ф. Марксъ. Измайл. просп. № 29

ИЗЪ ЮНОШЕСКИХЪ СТИХОТВОРЕНIЙ.

*…..*
*
Шире грудь, распахнись для принятiя
Чувствъ весеннихъ – минутныхъ гостей!
Ты раскрой мнѣ, природа, объятiя,
Чтобъ я слился съ красою твоей!

Ты, высокое небо, далекое,
Безпредѣльный простороъ голубой!
Ты, зеленое поле широкое!
Только къ вамъ я стремлюся душой!
28 марта 1886 г.

ПОЭТЪ.

Поэтъ печальный и суровый,
Бѣднякъ, задавленный нуждой,
Напрасно нищеты оковы
Порвать стремишься ты душой!

Напрасно хочешь ты презрѣньемъ
Свои несчастья побѣдить
И, склонный к свѣтлымъ увлеченьямъ,
Ты хочешь вѣрить и любить!

Нужда не разъ еще отравитъ
Минуты свѣтлыхъ думъ и грезъ
И позабыть мечты заставитъ,
И доведетъ до горькихъ слезъ.

Когда жъ, измученный скорбями,
Забывъ безплодный, тяжкiй трудъ,
Умрешь ты съ голоду, ‑ цвѣтами
Могильный крестъ твой перевьютъ!
1886.

// 3

ДЕРЕВЕНСКIЙ НИЩIЙ.
(Первое напечатанное стихотворенiе).
Въ сторонѣ отъ дороги, подъ дубомъ,
Подъ лучами палящими спитъ
Въ зипунишкѣ, заштопанномъ грубо,
Старый нищiй, сѣдой инвалидъ;

Изнемогъ онъ отъ дальней дороги
И прилегъ подъ межой отдохнуть…
Солнце жжетъ истомленныя ноги,
Обнаженную шею и грудь…

Видно, слишкомъ нужда одолѣла,
Видно, негдѣ прiюта сыскать,
И судьба безпощадно велѣла
Со слезами по окнамъ стонать…

Не увидишь такого въ столицѣ:
Тутъ ужъ впрямь истомленный нуждой!
За желѣзной рѣшеткой въ темницѣ
Рѣдко виденъ страдалецъ такой.

Въ долгiй вѣкъ свой немало онъ силы
За тяжелой работой убилъ,
Но, должно-быть, у края могилы
Ужъ не стало хватать ему силъ.

Онъ идетъ изъ селенья въ селенье.
А мольбу чуть лепечетъ языкъ,
Смерть близка ужъ, но много мученья
Перетерпитъ несчастный старикъ.

Онъ заснулъ… А потомъ со стенаньемъ
Христа ради проси и проси…
Грустно видѣть, какъ много страданья
И тоски и нужды на Руси!
1886.

ПОЛЕВЫЕ ЦВѢТЫ.

Въ блескѣ огней, за зеркальными стеклами,
Пышно цвѣтутъ дорогiе цвѣты,
Нѣжны и сладки ихъ тонкiе запахи,
Листья и стебли полны красоты.

// 4

Ихъ возрастили въ теплицахъ заботливо,
Ихъ привезли изъ-за синихъ морей;
Ихъ не пугаютъ мятели холодныя,
Бурныя грозы и свѣжесть ночей…

Есть на поляхъ моей родины скромные
Сестры и братья заморскихъ цвѣтовъ:
Ихъ возрастила весна благовонная
Въ зелени майской лѣсовъ и луговъ.

Видятъ они не теплицы зеркальныя,
А небосклона просторъ голубой,
Видятъ они не огни, а таинственный
Вѣчныхъ созвѣздiй узоръ золотой.

Вѣетъ отъ нихъ красотою стыдливою,
Сердцу и взору родные они
И говорятъ про давно позабытые
Свѣтлые дни.
1887.

* *
*
Какая теплая и темная заря!
Давнымъ-давно закатъ, чуть тлѣя, чуть горя,
Померкъ надъ сонными весенними полями,
И мягкими на все ложится ночь тѣнями,
Въ вечернiя мечты, въ раздумье погрузивъ
Все, отъ затихшихъ рощъ до придорожныхъ ивъ,
И только вдалекѣ вечерней тьмой не скрыты
На горизонтѣ грустныя ракиты.

Надъ садомъ облака нахмурившись стоятъ;
Весенней сыростью наполненъ тихiй садъ;
Надъ лугомъ, надъ прудомъ, куда ведутъ аллеи,
Ночныя облака немного посвѣтлѣе,
Но въ чащѣ, гдѣ, сокрывъ весеннiе цвѣты,
Склонились кущами зеленые кусты,
И темь, и теплота…
1888.

*…..*
*
Блѣднѣетъ ночь… Тумановъ пелена
Въ лощинахъ и лугахъ становится бѣлѣе,
Звучнѣе лѣсъ, безжизненнѣй луна
И серебро росы на стеклахъ холоднѣе.

// 5

Еще усадьба спитъ… Въ саду еще темно,
Недвижимъ тополь матово-зеленый,
И воздухъ слышенъ мнѣ въ открытое окно,
Весеннимъ ароматомъ напоенный…

Ужъ близокъ день, прошелъ короткiй сонъ –
И, въ домѣ тишины не нарушая,
Неслышно выхожу изъ двери на балконъ
И тихо свѣтлаго восхода ожидаю…
1888.

*…..*
*
Осыпаются астры въ садахъ,
Стройный кленъ подъ окошкомъ желтѣетъ,
И холодный туманъ на поляхъ
Цѣлый день неподвижно бѣлѣетъ.
Ближнiй лѣсъ затихаетъ, и въ немъ
Показалися всюду просвѣты,
И красивъ онъ въ уборѣ своемъ,
Золотистой листвою одѣтый.
Но подъ этой сквозною листвой,
Въ этихъ чащахъ не слышно ни звука…
Осень вѣетъ тоской,
Осень вѣетъ разлукой!

Поброди же въ послѣднiе дни
По аллеѣ, давно молчаливой,
И съ любовью и съ грустью взгляни
На знакомыя нивы.
Въ тишинѣ деревенскихъ ночей
И въ молчаньи осенней полночи
Вспомни пѣсни, чтò пѣлъ соловей,
Вспомни лѣтнiя ночи
И подумай, что годы идутъ,
Что съ весной, какъ минуетъ ненастье,
Намъ они не вернутъ
Обманувшаго счастья…
1888.

Любилъ я въ дѣтствѣ сумракъ въ храмѣ,
Любилъ вечернею порой
Его, сiяющiй огнями,
Передъ молящейся толпой;

// 6

Любилъ я всенощное бдѣнье,
Когда въ напѣвахъ и словахъ
Звучитъ покорное смиренье
И покаянiе въ грѣхахъ.
Безмолвно, гдѣ-нибудь въ притворѣ,
Я становился за толпой;
Я приносилъ туда съ собой
Въ душѣ и радости и горе;
И въ часъ, когда хоръ тихо пѣлъ
О «Свѣтѣ Тихомъ», ‑ въ умиленьи
Я забывалъ свои волненья
И сердцемъ радостно свѣтлѣлъ…

Прошли года, прошли надежды;
Перемѣнилися мечты;
Въ душѣ ужъ нѣтъ теперь, какъ прежде,
Такой сердечной теплоты.
Но тѣ святыя впечатлѣнья
Надъ сердцемъ властны и теперь,
И я безъ слезъ, безъ раздраженья
Переживаю дни сомнѣнья,
Дни оскорбленiй и потерь.
Для сердца грусть уже привычна,
Но эта грусть въ душѣ моей
Такъ молчаливо-поэтична,
Что часто счастiя милѣй…
1888.

*…..*
*
Далеко за моремъ
Догорает вечеръ…
Потемнѣло небо,
Потемнѣли волны…
Только на закатѣ
Свѣтитъ тихимъ свѣтомъ
Полоса зари…

Но душѣ все это
Чуждо, не знакомо;
Каждый день съ закатомъ
Ухожу на берегъ
И сажусь на камнѣ,
Вижу бѣлый парусъ
Вижу, какъ темнѣетъ
Полоса зари…

// 7

И знакомой грустью
Сердце сладко ноетъ:
Кажется, что снова
По степи родимой
Ѣду я проселкомъ,
И закатъ далекiй
Долго-долго свѣтитъ
Надъ стемнѣвшимъ моремъ
Зрѣющихъ хлѣбовъ…
1889.

…Зачѣмъ и о чемъ говорить?
Всю душу, съ любовью, съ мечтами,
Все сердце стараться раскрыть –
И чѣмъ же? – одними словами!

И хоть бы въ словахъ-то людскихъ
Не такъ ужъ все было избито!
Значенья не сыщете въ нихъ,
Значенiе ихъ позабыто!

Да и кому разсказать?
При искреннемъ даже желаньи
Никто не сумѣетъ понять
Всю силу чужого страданья!
1890.

*…..*
*
…Позднимъ лѣтомъ
Это было, другъ милый.
Ужъ давно не звучали
Соловьиныя пѣсни
По безмолвнымъ садамъ;
Въ тѣмнотѣ по аллеѣ
Разливался неясный
Запахъ листьевъ сухихъ
И склоненныхъ акацiй…

Тамъ, гдѣ въ двери балкона
Лампа смутно свѣтила,
Зачиналися пѣсни,
И веселыя рѣчи

// 8

Молодыхъ голосовъ
Раздавались неясно…
Сговорившись какъ будто,
Мы спустились съ балкона
И въ аллею вошли… Сердце билось, ‑
Сердце ждало признанья,
Опасалось любви… И приснился
Вешнiй сонъ позднимъ лѣтомъ…

Дни идутъ… Еще много
Будетъ въ жизни обидъ,
И потерь, и страданiй,
И нерадостныхъ думъ…
Но, какъ грустную пѣсню
О далекомъ, о миломъ,
Вспоминай, дорогая,
Свѣтлый сонъ, чтò приснился
Позднимъ лѣтомъ на мигъ!
1890.

ОТРЫВОКЪ.
ИЗЪ МЮССЕ.
…Когда изъ школьныхъ стѣнъ домой мы возвращались,
Мы находили тамъ безмолвiе одно;
Отцы и братья намъ не улыбались,
Отцы, за родину погибшiе давно…
И хоть не разъ горячихъ впечатлѣнiй
Душа недѣтская въ томленiи ждала,
Но было пусто все! И только по селенью
Гудѣли медленно вдали колокола…

Жизнь представлялась намъ какъ бы двумя мiрами:
За нами – прошлое съ угасшею борьбой,
А новый день, встающiй передъ нами,
Еще во тьмѣ, чуть тронутой зарей…
И ангелъ сумрачный для насъ сталъ духомъ вѣка;
Мы обрѣли его сидящимъ на костяхъ, ‑
Въ плащъ себялюбiя закутанъ онъ, калѣка,
Не то живой, не то ужъ полупрахъ…

Такъ въ Страсбургѣ дочь графа Сарвердена
Въ гробу, подъ бѣлою вѣнчальною фатой,
Лежитъ, сохранена, какъ мумiя, отъ тлѣна,
Но страненъ видъ ея, ребячески-худой!

// 9

Холодною тоской и безотчетнымъ страхомъ
Томитъ ея нарядъ и мертвое лицо:
Еще блеститъ ея вѣнчальное кольцо,
А голова въ цвѣтахъ разсыпалася прахомъ!

О, дѣти будущихъ, далекихъ поколѣнiй!
Когда вы въ лѣтнiй день, въ отчизнѣ дорогой,
На зелени луговъ, въ часы отдохновенiй,
У плуга потъ съ чела сотрете трудовой,
И улыбнется вамъ подъ яркими лучами
Земля-кормилица, ‑ подумайте порой,
Что мы свой путь прошли съ безсильными слезами,
Что жертвой были мы за будущiй покой!
1890.

*…...*
*
Нѣтъ, не о томъ я сожалѣю,
Прощаясь съ юностью моею! –
Не жаль мнѣ первыхъ ясныхъ дней
И сладкихъ грезъ, и увлеченiй,
Но жаль мнѣ гордости своей
И первыхъ самообольщенiй!

Да, я гордился, я мечталъ.
Но не сулила гордость эта
Ни благъ житейскихъ, ни похвалъ,
Ни лавровъ славнаго поэта:
Звучали струны, но не тѣ!
То было счастье просвѣтлѣнья,
Высокiй трепетъ прiобщенья
Къ духовной жизни, къ красотѣ!
1891.

АНГЕЛЪ.

Въ вечернiй часъ, надъ степью мирной,
Когда закатъ надъ ней сiялъ,
Среди небесъ, стезей эѳирной,
Вечернiй ангелъ пролеталъ.

Онъ видѣлъ сумракъ предзакатный, ‑
Уже синѣлъ вдали востокъ, ‑
И вдругъ услышалъ онъ невнятный
Во ржахъ ребенка голосокъ.

// 10

Онъ шелъ, колосья собирая,
Сплеталъ вѣнокъ и пѣлъ въ тиши,
И были въ пѣснѣ звуки рая, ‑
Невинной, неземной души.

«Благослови меньшого брата, ‑
Сказалъ Господь. – Благослови
Младенца въ тихiй часъ заката
На путь и правды и любви!»

И ангелъ свѣтлою улыбкой
Ребенка тихо осѣнилъ
И на закатъ лучисто-зыбкiй
Поднялся въ блескѣ нѣжныхъ крылъ.

И, точно крылья золотыя,
Заря пылала въ вышинѣ,
И долго очи молодыя
За ней слѣдили въ тишинѣ!
1891.

РОДИНѢ.

Они глумятся надъ тобою
Они, о, родина, корятъ
Тебя твоею простотою,
Убогимъ видомъ черныхъ хатъ…

Такъ сынъ, спокойный и нахальный,
Стыдится матери своей –
Усталой, робкой и печальной
Средь городскихъ его друзей,

Глядитъ съ улыбкой состраданья
На ту, кто сотни верстъ брела
И для него, ко дню свиданья,
Послѣднiй грошикъ берегла.
1891.

___________

// 11

ЛИСТОПАДЪ.
Стихотворенiя 1886 – 1900 г.

ЛИСТОПАДЪ.
Осенняя поэма.
М. Горькому.
Лѣсъ, точно теремъ расписной, ‑
Лиловый, золотой, багряный, ‑
Веселой, пестрою стѣной
Стоитъ надъ свѣтлою поляной.

Березы желтою рѣзьбой
Блестятъ въ лазури голубой;
Какъ вышки, елочки темнѣютъ,
А между кленами синѣютъ
То тамъ, то здѣсь въ листвѣ сквозной
Просвѣты въ небо, чтò оконца…
Лѣсъ пахнетъ дубомъ и сосной, ‑
За лѣто высохъ онъ отъ солнца,
И Осень тихою вдовой
Вступила нынче въ теремъ свой...

Какъ хорошо ей! На полянѣ,
Среди широкаго двора,
Воздушной паутины ткани
Блестятъ, как сѣть изъ серебра.
Просѣка узкая, какъ сѣни,
Уводитъ въ теремъ, а по ней
Лежитъ коверъ листвы осенней
Среди кустарниковъ и пней.
Тамъ, въ потаенномъ чернолѣсьѣ,
Всегда затишье: частый боръ
Надъ нимъ темнѣетъ въ поднебесьѣ

// 12

И окружаетъ свѣтлый дворъ.
Сегодня цѣлый день играетъ
Въ дворѣ послѣднiй мотылекъ
И, точно бѣлый лепестокъ,
На паутинѣ замираетъ,
Пригрѣтый солнечнымъ тепломъ;
Сегодня такъ свѣтло кругомъ,
Такое мертвое молчанье
Въ лѣсу и въ синей вышинѣ,
Что можно въ этой тишинѣ
Разслышать листика шуршанье.
Лѣсъ, точно теремъ расписной, ‑
Лиловый, золотой, багряный, ‑
Стоитъ надъ солнечной поляной,
Завороженный тишиной;
Заквохчетъ дроздъ, перелетая
Среди подсѣда, гдѣ густая
Листва янтарный отблескъ льетъ;
Играя въ небѣ промелькнетъ
Скворцовъ разсыпанная стая –
И снова все кругомъ замретъ…
Лѣсъ розовѣетъ. А въ ворота –
Среди двухъ высохшихъ осинъ –
Глядятъ и синева долинъ,
И мелколѣсье, и болота,
И даль лиловыхъ деревень…
Какъ хорошо! Но жаль чего-то,
И грустно Осени весь день.

Порой задумчиво выходитъ
Она на солнце изъ воротъ
И бродитъ въ полѣ, и не сводитъ
Очей съ желтѣющихъ болотъ.
Тамъ, по лощинамъ и полянамъ,
Густыхъ кустарниковъ бугры
Раскинулись широкимъ станомъ,
Какъ темно-красные шатры.
Тамъ путь на югъ. Съ нѣмой печалью
На край небесъ глядитъ она,
Гдѣ даль слилась съ небесной далью,
Мечтами тихими полна.
А день уходитъ. Небо ясно,
Прозрачный воздухъ сухъ и тихъ,
Лѣса алѣютъ… И безгласно

// 13

Уходитъ свѣтлый день отъ нихъ.
Послѣднiя мгновенья счастья!
Ужъ знаетъ Осень, что такой
Глубокiй и нѣмой покой –
Предвѣстникъ долгаго ненастья.
Все строже вдаль она глядитъ,
Все рѣзче тайное страданье
Въ ея нѣмыхъ очахъ сквозитъ…
Какое вѣщее молчанье!
Глубоко, странно лѣсъ молчалъ
И на зарѣ, когда съ заката
Пурпурный блескъ огня и злата
Пожаромъ теремъ освѣщалъ.
Потомъ угрюмо въ немъ стемнѣло…
Луна восходитъ, а въ лѣсу
Ложатся тѣни на росу…
Вотъ стало холодно и бѣло
Среди полянъ, среди сквозной
Осенней чащи помертвѣлой,
И жутко Осени одной
Въ пустынной тишинѣ ночной!

Теперь ужъ тишина другая:
Прислушайся – она растетъ;
А съ нею, блѣдностью пугая,
И мѣсяцъ медленно встаетъ.
Всѣ тѣни сдѣлалъ онъ короче,
Прозрачный дымъ навелъ на лѣсъ –
И вотъ ужъ смотритъ прямо въ очи
Съ туманной высоты небесъ.
О, мертвый сонъ осенней ночи!
О, жуткiй часъ ночныхъ чудесъ!
Въ сребристомъ и сыромъ туманѣ
Свѣтло и пусто на полянѣ;
Лѣсъ, бѣлымъ свѣтомъ залитой,
Своей застывшей красотой
Какъ будто смерть себѣ пророчитъ.
Сова, и та молчитъ: сидитъ
Да тупо изъ вѣтвей глядитъ…
Порою дико захохочетъ,
Сорвется съ шумомъ съ высоты,
Взмахнувши мягкими крылами,
И снова сядетъ на кусты
И смотритъ круглыми глазами,

// 14

Водя ушастой головой
По сторонамъ, какъ въ изумленьи…
А лѣсъ стоитъ въ оцѣпенѣньи,
Наполненъ блѣдной, легкой мглой
И листьевъ сыростью гнилой…

На утро слабой и больною
Проснется Осень. На дворѣ
Темно и хмуро. За стѣною
Бушуетъ боръ, какъ въ ноябрѣ…
Теперь ужъ долго не проглянетъ
На небѣ солнце. Дождь и мгла
Холоднымъ дымомъ лѣсъ туманятъ…
Не даромъ эта ночь прошла!
Но Осень затаитъ глубоко
Все, чтò она пережила
Въ нѣмую ночь, и одиноко
Запрется въ теремѣ своемъ:
Пусть боръ бушуетъ подъ дождемъ!
Пусть мрачны и ненастны ночи,
И на полянѣ волчьи очи
Зеленымъ свѣтятся огнемъ!
Лѣсъ, точно теремъ безъ призора,
Весь потемнѣлъ и полинялъ,
Сентябрь, кружась по чащамъ бора,
Съ него мѣстами крышу снялъ
И входъ сырой листвой усыпалъ;
А тамъ зазимокъ ночью выпалъ
И таять сталъ, все умертвивъ…

Трубятъ рога въ поляхъ далекихъ;
Звенитъ ихъ мѣдный переливъ,
Какъ грустный вопль, среди широкихъ
Ненастныхъ и туманныхъ нивъ.
Сквозь шумъ деревьевъ, за долиной,
Теряясь въ глубинѣ лѣсовъ
Угрюмо воетъ рогъ туриный,
Скликая на добычу псовъ,
И звучный гамъ ихъ голосовъ
Разноситъ бури шумъ пустынный…
Льетъ дождь, холодный, точно ледъ.
Кружатся листья по полянамъ,
И гуси длиннымъ караваномъ
Надъ лѣсомъ держатъ перелетъ…

// 15

Но дни идутъ. Свѣжѣетъ просинь
Студеныхъ далей. Ихъ просторъ
Въ поля иныя тянетъ Осень.
Близка зима, стихаетъ боръ.

И вотъ встаютъ столбами дымы
Въ селѣ на утренней зарѣ;
Лѣса багряны, недвижимы,
Земля въ морозномъ серебрѣ.
И въ горностаевомъ шугаѣ,
Умывши блѣдное лицо,
Послѣднiй день въ лѣсу встрѣчая,
Выходитъ Осень на крыльцо.
Дворъ пустъ и холоденъ. Въ ворота,
Среди двухъ высохшихъ осинъ,
Видна ей синева долинъ
И ширь пустыннаго болота,
Дорога на далекiй югъ…
Туда отъ зимнихъ бурь и вьюгъ
Отъ зимней стужи и мятели
Давно ужъ птицы улетѣли;
Туда и Осень поутру
Свой одинокiй путь направитъ
И навсегда въ пустомъ бору
Раскрытый теремъ свой оставитъ…

Прости же, лѣсъ! Прости, прощай!
День будетъ ласковый, хорошiй,
И скоро мягкою порошей
Засеребрится мертвый край.
Какъ будутъ странны въ этотъ бѣлый,
Пустынный и холодный день
И боръ, и теремъ опустѣлый,
И крыши тихихъ деревень,
И небеса, и безъ границы
Въ нихъ уходящiя поля!
Какъ будутъ рады соболя,
И горностаи, и куницы,
Рѣзвясь и грѣясь на бѣгу
Въ сугробахъ мягкихъ на лугу!
А тамъ, какъ буйный плясъ шамана,
Ворвутся въ голую тайгу
Вѣтры изъ тундры, съ океана,
Гудя въ крутящемся снѣгу

// 16

И завывая въ полѣ звѣремъ…
Они разрушатъ старый теремъ,
Оставятъ колья и потомъ
На этомъ остовѣ пустомъ
Повѣсятъ инеи сквозные,
Воздвигнутъ арки кружевныя, ‑
И будутъ въ небѣ голубомъ
Сiять чертоги ледяные
И хрусталемъ и серебромъ.

А въ ночь, межъ бѣлыхъ ихъ разводовъ,
Взойдутъ огни небесныхъ сводовъ,
Заблещетъ звѣздный щитъ Стожаръ –
В тотъ часъ, когда среди молчанья
Морозный свѣтится пожаръ,
Расцвѣтъ Полярнаго Сiянья!
1900.

НА РАСПУТЬѢ.

На распутьѣ въ дикомъ древнемъ полѣ
Черный воронъ на крестѣ сидитъ.
Заросла бурьяномъ степь на волѣ,
И въ травѣ заржавѣлъ старый щитъ.

На распутьѣ люди начертали
Роковую надпись: «Путь прямой
Много бѣдъ готовитъ, и едва ли
Ты по немъ воротишься домой.

«Путь направо безъ коня оставитъ, ‑
Побредешь одинъ и сиръ, и нагъ, ‑
А того, кто влѣво путь направитъ,
Встрѣтитъ смерть въ незнаемыхъ поляхъ…»

Жутко мнѣ! Вдали стоятъ могилы…
Въ нихъ былое дремлетъ вѣчнымъ сномъ…
«Отзовися, воронъ, чернокрылый!
Укажи мнѣ путь въ краю глухомъ.

«Я покинулъ островъ Царь-Дѣвицы,
Сине море, теремъ и сады,
Не ищу я по свѣту Жаръ-Птицы, ‑
Укажи мнѣ ключъ живой воды!»

// 17

Дремлетъ полдень. На тропахъ звѣриныхъ
Тлѣютъ кости въ травахъ. Три пути
Вижу я въ желтѣющихъ равнинахъ…
Но куда и какъ по нимъ идти?

Гдѣ равнина дикая граничитъ?
Кто, пугая чуткаго коня,
Въ тишинѣ изъ синей дали кличетъ
Человѣчьимъ голосомъ меня?

И ужели нѣтъ пути иного,
Гдѣ бы могъ пройти я, не губя
Ни надеждъ, ни счастья, ни былого,
Ни коня, ни самого себя?

Вѣетъ поле тишиной великой!
Мертвецы въ могилахъ древнихъ спятъ.
Очарованъ красотою дикой,
Опускаю я покорно взглядъ.

И одинъ я въ полѣ, и отважно
Жизнь зоветъ, а смерть въ глаза глядитъ…
Черный воронъ сумрачно и важно,
Полусонный, на крестѣ сидитъ.
1900.

ВИРЬ.

Гдѣ ельникъ сумрачный стоитъ
Въ лѣсу зубчатымъ темнымъ строемъ,
Гдѣ старый позабытый скитъ
Манитъ задумчивымъ покоемъ,

Есть птица Вирь. Ея уборъ
Весь сѣро-аспиднаго цвѣта,
Головка въ хохолкѣ, а взоръ
Исполненъ скорбнаго привѣта.

Она такъ жалостно поетъ,
Съ такою нѣжностью глубокой,
Что, если къ скиту забредетъ
Случайно путникъ одинокiй,

Онъ не покинетъ тѣ мѣста:
Лѣсъ молчаливый и унылый
И скорбной пѣсни красота
Полны неотразимой силы!

// 18

Вирь тихо плачетъ межъ вѣтвей,
Вирь состраданiя не знаетъ,
И человѣкъ идетъ за ней
И дней печальныхъ не считаетъ.

Безмолвной жалостью къ себѣ,
Томленьемъ сладостнымъ объятый,
Покорный горестной судьбѣ,
Онъ помнитъ лишь одни закаты.

И вотъ, когда въ лѣсу пустомъ
Горитъ заря, а ельникъ черный
Стоитъ на фонѣ золотомъ
Стѣною траурно-узорной,

Съ какой отрадой ловитъ онъ
Все, чтò зарей еще печальнѣй:
Вечернiй колокольный звонъ,
Напѣвы женщинъ въ рощѣ дальней,

И гулъ сосны, и вѣтерка
Однообразный шелестъ въ чащѣ…
Невыразима ихъ тоска,
И нѣтъ ея больнѣй и слаще!

Когда же лѣсъ, одѣтый тьмой,
Сгустится въ ней, и тьма сольется
Съ его могильной бахромой, ‑
Вирь въ темнотѣ тревожно вьется,

Въ испугѣ бьется средь вѣтвей,
Тоскливо стонетъ и рыдаетъ,
И тѣмъ тоскливѣй, тѣмъ грустнѣй,
Чѣмъ человѣкъ больнѣй страдаетъ…
1900.

ИЗЪ СКАЗКИ.

Все лѣсъ и лѣсъ. А день темнѣетъ;
Низы синѣютъ, и трава
Сѣдой росой въ лугахъ бѣлѣетъ…
Проснулась сѣрая сова.

На западъ сосны вереницей
Идутъ, какъ рать сторожевыхъ,
И солнце мутное Жаръ-Птицей
Горитъ въ ихъ дебряхъ вѣковыхъ.
1899.

// 19


КОВЫЛЬ.

Что ми шумитъ, что ми звенить давеча рано предъ зорями?
Сл. о Пл. Игор.

I.
Чтò шумитъ-звенитъ передъ зарею?
Чтò колышетъ вѣтеръ въ темномъ полѣ?

Холодѣетъ ночь передъ зарею,
Смутно травы шепчутся сухiя, ‑
Сладкiй сонъ ихъ нарушаетъ вѣтеръ.
Опускаясь низко надъ полями
По курганамъ, по могиламъ соннымъ,
Нависаетъ въ темныхъ балкахъ сумракъ.
Блѣдный день надъ сумракомъ забрезжилъ,
И разсвѣтъ ненастный задымился…

Чтò шумитъ-звенитъ передъ зарею?
Чтò колышетъ вѣтеръ въ темномъ полѣ?

Холодѣетъ ночь передъ зарею,
Сѣрой мглой подернулися балки…
Или это ратный станъ бѣлѣетъ?
Или снова вѣетъ вольный вѣтеръ
Надъ глубоко спящими полками?
Не ковыль ли, старый и сонливый,
Онъ качаетъ, клонитъ и качаетъ,
Вежи половецкiя колышетъ
И бѣжитъ-звенитъ старинной былью?

II.
Ненастный день. Дорога прихотливо
Уходитъ вдаль. Кругомъ все степь да степь.
Шумитъ трава дремотно и лѣниво,
Нѣмыхъ могилъ сторожевая цѣпь
Среди хлѣбовъ загадочно синѣетъ,
Кричатъ орлы, пустынный вѣтеръ вѣетъ
Въ задумчивыхъ, тоскующихъ поляхъ,
Да тѣнь отъ тучъ кочующихъ темнѣетъ.

А путь бѣжитъ… Не тотъ ли это шляхъ,
Гдѣ Игоря обозы проходили
На синiй Донъ? Не въ этихъ ли мѣстахъ,
Въ глухую ночь, въ яругахъ волки выли,

// 20

А днемъ орлы на медленныхъ крылахъ
Его въ степи безбрежной провожали
И клектомъ псовъ на кости созывали,
Грозя ему великою бѣдой?
‑ Гей, отзовись, степной орелъ сѣдой!
Отвѣть мнѣ, вѣтеръ буйный и тоскливый!

…Безмолвна степь. Одинъ ковыль сонливый
Шуршитъ, склоняясь ровной чередой…
1894.

ПОСЛѢДНЯЯ ГРОЗА.

Не прохладой, не покоемъ,
А истомою и зноемъ
Ночь съ горячихъ пашенъ вѣетъ:
Хлѣбъ во мракѣ ночи зрѣетъ.

Обступаютъ осторожно
Небо тучи, и тревожно,
Точно жаръ и бредъ недуга,
Набѣгаетъ вѣтеръ съ юга.
Шелестя и торопливо
Волны вѣтра ловитъ нива,
Страстнымъ шопотомъ привѣта
Провожаетъ ихъ, ‑ и мнится:
Ночь прощается тоскливо
Съ лаской пламеннаго лѣта,
Разметалась и томится…

Блескъ зарницъ ей точно снится,
Мракъ растетъ надъ ней кошмаромъ,
И когда всю степь пожаромъ
Красный сполохъ озаряетъ, ‑
Въ полѣ чей-то призракъ темный,
Величавый и огромный,
На мгновенье вырастаетъ,
Чьи-то очи ярко блещутъ,
Содрогаясь отъ усилья,
И раскинутыя крылья
За плечомъ его трепещутъ.

Какъ тотъ блескъ ее пугаетъ!
Точно въ страхѣ пробѣгаетъ
Знойный шелестъ по бурьяну…
Быть большому урагану!

// 21

Ужъ надъ этимъ смутнымъ шумомъ
Все слышнѣй, какъ за горою
Дальнiй громъ ворчитъ порою,
Какъ въ величiи угрюмомъ,
Потрясая своды неба,
Онъ проходитъ тяжкимъ гуломъ
Надъ шумящимъ моремъ хлѣба…

Скоро бѣшенымъ разгуломъ
Въ полѣ вѣтеръ понесется,
Скоро громъ смѣлѣе грянетъ,
Жуткимъ блескомъ даль зажжется,
Ночь испуганно воспрянетъ,
Ночь порывисто очнется –
И обильными слезами
Вся тоска ея прольется!

А на утро надъ полями
Солнце грустно улыбнется, ‑
Озаритъ ихъ на прощенье,
И на нивы, на селенья
Ляжетъ кроткое смиренье
Тишины и увяданья.
1900.

КОСТЕРЪ.

Ворохъ листьевъ сухихъ все сильнѣй, веселѣй разгорается,
И трещитъ, и пылаетъ костеръ.
Пышетъ пламя въ лицо; теплый дымъ на вѣтру развѣвается,
Затянулъ весь лѣсной косогоръ.

Лѣсъ гудитъ на горѣ, низко гнутся березы вѣтвистыя,
Межъ стволами качается тѣнь…
Блескомъ, шумомъ листвы наполняетъ лѣса золотистые
Этотъ солнечный вѣтреный день.

А въ долинѣ ‑ затишье, свѣтло отъ орѣшника яркаго,
И по свѣтлой долинѣ лѣсной
Тянетъ гарью сухой отъ костра распаленнаго, жаркаго,
Развѣвается дымъ голубой.

Камни, зàросли, рвы. Лучезарнымъ тепломъ очарованный,
Въ полуснѣ я лежу у куста…
Странно желтой листвой озаренъ этотъ долъ заколдованный,
Эти лисьи, глухiе мѣста!

// 22

Вѣтеръ стоны несетъ… Не собаки ль вдали заливаются?
Не рога ли тоскуютъ, вопятъ?
А вершины шумятъ, а вершины скрипятъ и качаются,
Однотонно шумятъ и скрипятъ…
17. ІX. 95.
Лѣсъ Жемчужникова.

*…..*
*
Не видно птицъ. Покорно чахнетъ
Лѣсъ, опустѣвшiй и больной.
Грибы сошли, но крѣпко пахнетъ
Въ оврагахъ сыростью грибной.

Глушь стала ниже и свѣтлѣе,
Въ кустахъ – свалялася трава,
И, подъ дождемъ осеннимъ тлѣя,
Чернѣетъ мокрая листва.

И далеко въ лѣсу багряномъ
Кустарникъ виденъ по горѣ
И лугъ, синѣющiй туманомъ
На ранней утренней зарѣ…

А въ полѣ – вѣтеръ. День холодный
Угрюмъ, но свѣжъ, ‑ и цѣлый день
Скитаюсь я въ степи свободной,
Вдали отъ селъ и деревень.

Тѣснятся тучи небосводомъ,
Синѣетъ рѣзко даль подъ нимъ
И бодро конь идетъ по всходамъ,
По взметамъ, вязкимъ и сырымъ.

И, убаюканъ шагомъ коннымъ,
Съ отрадной грустью внемлю я,
Какъ вѣтеръ звономъ монотоннымъ
Гудитъ-поетъ въ дулò ружья.
1898.

ВЪ ОТЪѢЗЖЕМЪ ПОЛѢ.

Сумракъ ночи къ западу уходитъ,
Сѣрой мглой надъ черной пашней бродитъ,
По бурьянамъ стелется къ землѣ…
Звѣзды стали тусклы и далеки,
Небеса – туманны и глубоки,
Но востокъ ужъ виденъ въ полумглѣ.

// 23

Лошади продрогли. Сѣверъ дышитъ
Вѣтромъ ночи и полынь колышетъ…
Вотъ и утро! – Въ колеяхъ дорогъ
Грязь чернѣетъ, лужи заалѣли…
Томно псы голодные запѣли…
Встань, труби въ холодный, звонкiй рогъ!

Старыхъ предковъ я наслѣдье чую,
Звѣремъ въ полѣ осенью ночую,
На зарѣ добычи жду… Скудна
Жизнь моя, расцвѣтшая въ неволѣ,
И хочу я слѣпо въ дикомъ полѣ
Силу страсти вычерпать до дна!
1900.

РОДИНА.

Подъ небомъ мертвенно-свинцовымъ
Угрюмо меркнетъ зимнiй день,
И нѣтъ конца лѣсамъ сосновымъ,
И далеко до деревень.

Одинъ туманъ молочно-синiй,
Какъ чья-то кроткая печаль,
Надъ этой снѣжною пустыней
Смягчаетъ сумрачную даль.
1896.

*…..*
*
Вьется путь въ снѣгахъ, въ степи широкой.
Вотъ – луга и надъ оврагомъ мостъ,
Подъ горой – поселокъ одинокiй,
На горѣ ‑ заброшенный погостъ.

Ни души въ поселкѣ; не краснѣютъ
Изъ-подъ крышъ вечернiе огни;
Слѣпо срубы въ сумеркахъ чернѣютъ…
Знаю я, ‑ покинуты они.

Пахнетъ въ нихъ холодною золою,
Въ печку провалилася труба,
И давно ужъ смотритъ нежилою,
Мертвой и холодною изба.

// 24

Подъ застрѣхи вѣтеръ жесткiй дуетъ,
Сыплетъ снѣгомъ… Только онъ одинъ
О тебѣ, родимый край, тоскуетъ
Посреди пустыхъ твоихъ равнинъ!

Мы спѣшимъ, мы ищемъ лучшей доли,
Мы хотимъ, чтобъ это стало сномъ –
И погостъ, и вѣшки въ бѣломъ полѣ,
И пустыня въ сумракѣ ночномъ.

Путь бѣжитъ, въ степи мятель играетъ,
Хмуро сходитъ долгой ночи тѣнь…
О, пускай скорѣе умираетъ
Этотъ жуткiй, этотъ тусклый день!
1897.

НОЧНАЯ ВЬЮГА.

Когда на темный городъ сходитъ
Въ глухую ночь глубокiй сон,
Когда мятель, кружась, заводитъ
На колокольняхъ перезвонъ, ‑

Какъ жутко сердце замираетъ!
Какъ заунывно въ этотъ часъ,
Сквозь вопли бури, долетает
Колоколовъ невнятный гласъ!

Мiръ опустѣлъ… Земля остыла…
А вьюга трупы замела
И вѣтромъ звѣзды загасила,
И бьетъ во тьмѣ въ колокола.

И на пустынномъ, на великомъ
Погостѣ жизни мiровой
Кружится Смерть въ весельѣ дикомъ
И развѣваетъ саванъ свой!
1895.

*…..*
*
Ночь и даль сѣдая, ‑
Въ инеѣ лѣсà.
Звѣздами мерцая,
Свѣтятъ небеса.

// 25

Звѣздный свѣтъ бѣлѣетъ,
И земля окрестъ
Стынетъ-цѣпенѣетъ
Въ млечномъ свѣтѣ звѣздъ.

Тишина пустыни…
Четко за горой
На рѣкѣ въ долинѣ
Треснетъ ледъ порой…

Метеоръ зажжется,
Озаряя снѣгъ…
Шорохъ пронесется –
Звѣря легкiй бѣгъ…

И опять – молчанье…
Въ блѣдной мглѣ равнинъ,
Затаивъ дыханье,
Я стою одинъ.
1896.

ВЪ ФЕВРАЛѢ.

А. М. ЖЕМЧУЖНИКОВУ.

Свѣжѣютъ съ каждымъ днемъ и молодѣютъ сосны,
Чернѣетъ лѣсъ, синѣетъ мягко даль, ‑
Сдается наконецъ сырымъ вѣтрамъ февраль,
И потемнѣлъ въ лощинахъ снѣгъ наносный.

На гумнахъ и въ саду по-зимнему покой
Царитъ въ затишьѣ дѣдовскихъ строенiй,
Но что-то тянетъ въ залъ, холодный и пустой,
Гдѣ пахнетъ сыростью весенней.

Сквозь стекла потныя заклеенныхъ дверей
Гляжу я на балконъ, гдѣ снѣгъ еще наваленъ,
И голый, мокрый садъ теперь мнѣ не печаленъ, ‑
На гнѣзда, въ сучьяхъ липъ опять я жду грачей.

Жду, какъ въ тюрьмѣ, давно желанной воли,
Тумановъ мартовскихъ, чернѣющихъ бугровъ,
И свѣта, и тепла отъ бѣлыхъ облаковъ,
И первыхъ жаворонковъ въ полѣ!
1892.

// 26

ВЕСЕННЕЕ.

Таетъ снѣгъ – и солнце ярко
Блещетъ въ полдень надъ полями;
Въ блескѣ солнца влажный вѣтеръ
По лѣсамъ-полямъ гуляетъ.
Но поля еще пустынны,
Но лѣса еще безмолвны;
Только сосны, точно арфы,
Напѣваютъ однотонно.
И подъ ихъ напѣвъ неясный,
Въ заповѣдныхъ чащахъ бора
Сладко спитъ весна-царевна
Въ бѣлоснѣжномъ саркофагѣ.
Спитъ, ‑ а скоро ужъ въ долинахъ
Солнце бѣлый снѣгъ растопитъ,
И пойдутъ бурлить потоки
По долинамъ и оврагамъ.
Налетятъ лѣсныя птицы,
Зашумятъ грачи, а съ ними –
Зацвѣтутъ, зазеленѣютъ,
Оживутъ лѣса и рощи.
И придетъ апрѣль-царевичъ
Изъ заморскихъ странъ далекихъ
На зарѣ, когда въ долинахъ
Таютъ синiе туманы,
На зарѣ, когда отъ солнца
Пахнетъ лѣсъ зеленой хвоей,
Пахнетъ теплою землею
И апрѣльскими цвѣтами,
И склонится онъ съ улыбкой
Надъ царевною безмолвной
И прильнетъ къ устамъ царевны
Крѣпко жаркими устами,
И она въ испугѣ вздрогнетъ,
Разомкнетъ свои рѣсницы,
Глянетъ, вспыхнетъ – и улыбкой
Озаритъ весь мiръ влюбленный!
1893.

*…..*
*
Бушуетъ полая вода,
Шумитъ и глухо, и протяжно.

// 27

Грачей пролетныя стада
Кричатъ и весело, и важно.

Дымятся черные бугры,
И утромъ въ воздухѣ нагрѣтомъ
Густые бѣлые пары
Напоены тепломъ и свѣтомъ.

А въ полдень лужи подъ окномъ
Такъ разливаются и блещутъ,
Что яркимъ солнечнымъ пятномъ
По залу «зайчики» трепещутъ.

Межъ круглыхъ рыхлыхъ облаковъ
Невинно небо голубѣетъ,
И солнце ласковѣе грѣетъ
Въ затишьѣ гуменъ и дворовъ.

Весна, весна! И все ей радо.
Какъ въ забытьѣ какомъ стоишь
И слышишь свѣжiй запахъ сада
И теплый запахъ талыхъ крышъ.

Кругомъ вода журчитъ, сверкаетъ,
Крикъ пѣтуховъ звучитъ порой,
А вѣтеръ, мягкiй и сырой,
Глаза тихонько закрываетъ.
1892.

ТРИ НОЧИ.

Старый садъ всю ночь гудѣлъ угрюмо,
Дождь шумѣлъ и, словно капли слезъ,
Падалъ онъ въ холодный снѣгъ на землю
Съ голыхъ сучьевъ стонущихъ березъ.

По лѣснымъ трущобамъ и оврагамъ,
По полямъ, пустыннымъ и глухимъ,
Первые весеннiе туманы
Расползались медленно, какъ дымъ.

И лѣса сѣдой одѣлись мглою,
На озерахъ поднялися льды,
И долины грозно потемнѣли
Отъ свинцовой мартовской воды…

// 28

А другая ночь – все побѣдила:
Вѣтеръ снесъ сырой туманъ съ полей,
Загорѣлись звѣзды, и въ долинахъ
Зашумѣли воды веселѣй.

До зари кричали хлопотливо
Въ ближней рощѣ черные грачи,
Старый садъ и тихую усадьбу
Оглашали стонами сычи.

И темнѣй ночное было небо –
Издалека въ темнотѣ ночной
Вѣяло весеннимъ ароматомъ,
Вѣяло грядущею весной…

И недолги были ожиданья:
За день вся природа ожила!
Вечеръ былъ задумчивъ и прекрасенъ
И заря, какъ лѣтняя, тепла.

А когда померкъ закатъ далекiй,
Вспомнилась мнѣ молодость моя,
И окно открылъ я, и забылся,
Въ сердцѣ грусть и радость затая.

Понялъ я, что юной жизни тайна
Въ мiръ пришла подъ кровомъ тѣмноты,
Что весна вернулась – и незримо
Вырастаютъ первые цвѣты.
1889‑97.

ВЪ ГЕѲСИМАНСКОМЪ САДУ.

…И въ этотъ часъ, гласитъ преданье,
Когда, сомнѣнiемъ томимъ,
Изнемогалъ Онъ отъ страданья,
Все преклонилось передъ Нимъ.

Затихла ночь въ благоговѣньи,
И слышалъ Онъ: «Моихъ вѣтвей
Колючiй тернъ – вѣнцомъ мученья
Возложатъ на главѣ Твоей;

«Но тернъ короною зеленой
Чело святое обовьетъ, ‑
Въ мiръ подъ страдальческой короной,
Какъ Царь царей, Господь войдетъ!»

// 29

И кипарисъ, надъ Нимъ шумящiй,
Ему шепталъ во тьмѣ ночной:
«Благословенъ Господь скорбящiй, ‑
Великъ и славенъ подвигъ Твой!

«Я вознесу надъ всей вселенной
Мой тяжкiй крестъ, и на крестѣ
Весь мiръ узритъ Тебя, Смиренный,
Въ неизреченной красотѣ!»

Но снова Онъ въ тоскѣ склонялся,
Но снова Онъ скорбѣлъ душой –
И вѣтеръ ласковой струей
Его чела въ тиши касался:

«О, подними Свой грустный взоръ!
Въ часъ скорби, въ темный часъ страданья
Прохлады свѣжее дыханье
Я принесу съ долинъ и горъ,

«Я нѣжной лаской аромата
Твои мученья облегчу,
Я отъ востока до заката
Твои глаголы возвѣщу!»
1894.

*…..*
*
Христосъ воскресъ! – Опять съ зарею
Рѣдѣетъ долгой ночи тѣнь,
Опять зажегся надъ землею
Для новой жизни новый день.

Еще чернѣютъ чащи бора;
Еще въ тѣни его сырой,
Какъ зеркалà, стоятъ озера
И дышатъ свѣжестью ночной;

Еще въ синѣющихъ долинахъ
Плывутъ туманы… Но смотри:
Уже горятъ на горныхъ льдинахъ
Лучи огнистые зари!

Они въ выси пока сiяютъ,
Недостижимой, какъ мечта,
Гдѣ голоса земли смолкаютъ
И непорочна красота.

// 30

Но, съ каждымъ часомъ приближаясь
Изъ-за алѣющихъ вершинъ,
Они заблещутъ, разгораясь,
И въ тьму лѣсовъ и в глубь долинъ;

Они взойдутъ въ красѣ желанной
И возвѣстятъ съ высотъ небесъ,
Что день насталъ обѣтованный,
Что Богъ воистину воскрес!
1896.

*…..*
*
Догорѣлъ апрѣльскiй свѣтлый вечеръ,
По лугамъ холодный сумракъ легъ.
Спятъ грачи; далекiй шумъ потока
Въ темнотѣ таинственно заглохъ.

Но свѣжѣе пахнетъ зеленями
Молодой озябшiй черноземъ,
И струится чище надъ полями
Звѣздный свѣтъ въ молчанiи ночномъ.

По лощинамъ, звѣзды отражая,
Ямы свѣтятъ тихою водой,
Журавли, другъ друга окликая,
Осторожной тянутся гурьбой.

А Весна въ зазеленѣвшей рощѣ
Ждетъ зари, дыханье затая, ‑
Чутко внемлетъ шороху деревьевъ,
Зорко смотритъ въ темныя поля.
1892.

*…..*
*
Одинъ встрѣчаю я дни радостной недѣли, ‑
Въ глуши, на сѣвѣрѣ… А тамъ у васъ весна:
Растаялъ въ полѣ снѣгъ, лѣса повеселѣли,
Даль заливныхъ луговъ лазурна и ясна;

Стыдливо бѣлая береза зеленѣетъ,
Проходятъ облака все выше и нѣжнѣй,
А ветѣръ сушитъ садъ и мягко въ окна вѣетъ
Тепломъ апрѣльскихъ дней…
1889.

// 31

ПОСЛѢ ПОЛОВОДЬЯ.

Прошли дожди, апрѣль теплѣетъ.
Всю ночь – туманъ, а поутру
Весеннiй воздухъ точно млѣетъ
И мягкой дымкою синѣетъ
Въ далекихъ просѣкахъ въ бору.

И тихо дремлетъ боръ зеленый.
И въ серебрѣ лѣсныхъ озеръ –
Еще стройнѣй его колонны,
Еще свѣжѣе сосенъ кроны
И нѣжныхъ лиственницъ узоръ!
1900.

*…..*
*
Въ сторонѣ далекой отъ родного края
Снится мнѣ приволье тихихъ деревень,
Въ полѣ при дорогѣ бѣлая береза,
Озими да пашни – и апрѣльскiй день.
Ласково синѣетъ утреннее небо,
Легкой бѣлой зыбью облака плывутъ,
Важно грачъ гуляетъ за сохой на пашнѣ,
Паръ блеститъ надъ пашней… А кругомъ поютъ
Жаворонки въ ясной вышинѣ воздушной
И на землю съ неба звонко трели льютъ.

Въ сторонѣ далекой отъ родного края
Дѣвушкой-невѣстой снится мнѣ Весна:
Очи голубые, личико худое,
Стройный станъ высокiй, русая коса
Весело ей въ полѣ теплымъ, яснымъ утромъ!
Милъ ей край родимый, ‑ степь и тишина,
Милъ ей бѣдный сѣверъ, мирный трудъ крестьянскiй,
И съ привѣтомъ смотритъ на поля она:
На устахъ улыбка, а въ очахъ раздумье –
Юности и счастья первая весна!
1893.

*…..*
*
За рѣкой луга зазеленѣли,
Вѣетъ легкой свѣжестью воды;
Веселѣй по рощамъ зазвенѣли
Пѣсни птицъ на разные лады.

// 32

Вѣтерокъ съ полей тепло приноситъ,
Горькiй духъ лозины молодой…
О, весна! Какъ сердце счастья проситъ!
Какъ сладка печаль моя весной!

Кротко солнце листья пригрѣваетъ
И дорожки мягкiя въ саду…
Не пойму, чтò душу раскрываетъ,
И куда я медленно бреду!

Не пойму, кого съ тоской люблю я,
Кто мнѣ дорогъ… И не все ль равно?
Счастья жду я, мучась и тоскуя,
Но не вѣрю въ счастье ужъ давно!

Горько мнѣ, что я безплодно трачу
Чистоту и нѣжность лучшихъ дней,
Что одинъ я радуюсь и плачу
И не знаю, не люблю людей.

Горько мнѣ, что сердце такъ устало,
А душа горячихъ силъ полна,
Что для сердца скорбнаго настала,
Можетъ-быть, послѣдняя весна.
1893.

ВЪ МАѢ.
Все темнѣй и кудрявѣй березовый лѣсъ зеленѣетъ;
Колокольчики ландышей въ чащѣ зеленой цвѣтутъ;
На разсвѣтѣ въ долинахъ тепломъ и черемухой вѣетъ,
Соловьи до разсвѣта поютъ.

Скоро Троицынъ день, скоро пѣсни, вѣнки и покосы…
Все цвѣтетъ и поетъ, молодыя надежды тая…
О, весеннiя зори и теплыя майскiя росы!
О, далекая юность моя!
1900.

*…..*
*
Зной, ‑ но ясно лазурное небо глядится
По-весеннему въ свѣтлыя воды рѣки,
На лугахъ заливныхъ тонкiй паръ золотится,
И рыбалки блестятъ, и кричатъ кулики.

// 33

Лѣсъ зеленый кругомъ – молодой и росистый,
А въ лѣсу тишина; и среди тишины –
Только голосъ кукушки. Вѣщунъ голосистый!
Отзовись, доживу ли до новой весны?

И приду ли опять въ этотъ лѣсъ, напоенный
Ароматомъ весеннимъ и блескомъ лучей,
Буду ль снова считать въ чащѣ темно-зеленой,
Сколько свѣтлыхъ еще мнѣ осталося дней?

Буду ль снова внимать тебѣ съ грустью глубокой,
Съ тайной грустью въ душѣ, что проходятъ года,
Что весь мiръ я люблю, но люблю одиноко, ‑
Одиноко вездѣ и всегда?
1891.

НОВОЛУНIЕ.

Народился мѣсяцъ молодой.
Робко онъ весенними зарями
Свѣтитъ надъ зеркальною водой,
По садамъ сiяя межъ вѣтвями.

Не угасъ еще вдали закатъ,
И листва сквозитъ узоромъ четкимъ,
А подъ ней ужъ серебрится садъ
Свѣтомъ и таинственнымъ, и кроткимъ.

Тихiй прудъ среди кудрявыхъ вербъ
Озарился, блестками играя…
Но настала ночь – и лунный серпъ
Угасаетъ, точно умирая.

Завтра онъ зарею выйдетъ вновь
И опять напомнитъ, одинокiй,
Мнѣ весну и первую любовь
И твой образъ, милый и далекiй…
1900.

СОЛОВЬИ.

То разрастаясь, то слабѣя,
Громъ за усадьбой грохоталъ,
Шумѣла тополей аллея,
На стекла сумракъ набѣгалъ.

// 34

Все ниже тучи наплывали;
Все ощутительнѣй, свѣжѣй
Порывы вѣтра обвѣвали
Дождемъ и запахомъ полей.
Въ поляхъ хлѣба къ межамъ клонились…
А изъ лощинъ и изъ садовъ –
Отвсюду съ вѣтромъ доносились
Напѣвы раннихъ соловьевъ.

Но вотъ по тополямъ и кленамъ
Холодный вихорь пролетѣлъ…
Сухой бурьянъ зашелестѣлъ,
Окно захлопнулось со звономъ,
Блеснула молнiя огнемъ…
И вдругъ надъ самой крышей дома
Раздался трескъ короткiй грома
И тяжкiй грохотъ… Все кругомъ
Затихло сразу и глубоко,
Садъ потемнѣвшiй присмирѣлъ, ‑
И благодатно и широко
Весеннiй ливень зашумѣлъ.
На межи низко наклонились
Хлѣба въ поляхъ… А изъ садовъ
Все такъ же звучно доносились
Напѣвы раннихъ соловьевъ.

Когда же, медленно слабѣя,
Дождь отшумѣлъ и замеръ громъ,
Ночь переполнила аллеи
Благоуханьемъ и тепломъ.
Паръ, неподвижный и пахучiй,
Стоялъ въ хлѣбахъ. Спала земля.
Заря чуть теплилась подъ тучей
Полоской алаго огня.
А изъ лощинъ, гдѣ распускались
Во тьмѣ цвѣты, и изъ садовъ
Лились и въ чащахъ отдавались
Все ярче пѣсни соловьевъ.
1892.

*…..*
*
Снова сонъ плѣнительный и сладкiй,
Снится мнѣ и радостью пьянитъ, ‑
Милый взоръ зоветъ меня украдкой,
Ласковой улыбкою манитъ.

// 35

Знаю я, ‑ опять меня обманетъ
Этотъ сонъ при первомъ блескѣ дня,
Но пока печальный день настанетъ,
Улыбнись мнѣ – обними меня!
1898.

*…..*
*
Счастливъ я, когда ты голубыя
Очи поднимаешь на меня:
Свѣтятъ въ нихъ надежды молодыя –
Небеса безоблачнаго дня.

Горько мнѣ, когда ты, опуская
Темныя рѣсницы, замолчишь:
Любишь ты, сама того не зная,
И любовь застѣнчиво таишь.

Но всегда, вездѣ и неизмѣнно
Близъ тебя свѣтла душа моя…
Милый другъ! О, будь благословенна
Красота и молодость твоя!
1898.

НА ПРУДѢ.

Яснымъ утромъ на тихомъ прудѣ
Рѣзво ласточки рѣютъ кругомъ,
Опускаются къ самой водѣ,
Чуть касаются влаги крыломъ.

На лѣту онѣ звонко поютъ,
А вокругъ зеленѣютъ луга,
И стоитъ словно зеркало, прудъ,
Отражая свои берега.

И, какъ въ зеркалѣ, межъ тростниковъ,
Съ береговъ опрокинулся лѣсъ,
И уходитъ узоръ облаковъ
Въ глубину отраженныхъ небесъ.

Облака тамъ нѣжнѣй и бѣлѣй,
Глубина – безконечна, свѣтла…
И доносится мѣрно съ полей
Надъ водой тихiй звонъ изъ села.
1887‑93.

// 36

*…..*
*
Когда деревья въ свѣтлый майскiй день
Дорожки осыпаютъ бѣлымъ цвѣтомъ,
И вѣтерокъ въ аллеѣ, полной свѣтомъ,
Струитъ листвы узорчатую тѣнь,
Я свой привѣтъ изъ тихихъ деревень
Шлю дѣвушкамъ и юношамъ-поэтамъ:
Пусть встрѣтитъ жизнь ихъ ласковымъ привѣтомъ,
Пусть будетъ свѣтелъ ихъ весеннiй день,
Пусть ихъ мечты развѣетъ бѣлымъ цвѣтомъ!

Мнѣ хорошо, мнѣ грустно и легко
Тогда мечтать про молодость былую,
Мнѣ радостно, что я еще тоскую
О томъ, чтò невозвратно-далеко.
Свой первый май невесело и бѣдно
И встрѣтилъ я и нàвѣкъ проводилъ,
Но я любилъ, надѣялся, грустилъ –
И не прошла весна моя безслѣдно.
Я не забылъ ея святой привѣтъ,
Я зналъ ея несбыточныя грезы,
Я до сихъ поръ сквозь радостныя слезы
Гляжу на ихъ недолгiй, нѣжный цвѣтъ!
1900.

ТРОИЦА.
Гудящiй благовѣстъ къ молитвѣ призываетъ,
На солнечныхъ лучахъ надъ нивами звенитъ;
Даль заливныхъ луговъ въ лазури утопаетъ,
И рѣчка на лугахъ сверкаетъ и горитъ.

А на селѣ съ утра идетъ обѣдня въ храмѣ:
Зеленою травой усыпанъ весь амвонъ,
Алтарь, сiяющiй и убранный цвѣтами,
Янтарнымъ блескомъ свѣчъ и солнца озаренъ.

И звонко хоръ поетъ, веселый и нестройный,
И въ окна вѣтерокъ приноситъ ароматъ…
Твой нынче день насталъ, усталый, кроткiй братъ,
Весеннiй праздникъ твой, и свѣтлый и спокойный!

Ты нынче съ трудовыхъ засѣянныхъ полей
Принесъ сюда въ дары простыя приношенья:
Гирлянды молодыхъ березовыхъ вѣтвей,
Печали тихiй вздохъ, молитву – и смиренье.
1893.

// 37

Лѣсъ шумитъ невнятнымъ, ровнымъ шумомъ…
Лепетъ листьевъ клонитъ въ сонъ и лѣнь…
Пѣтухи въ далекой караулкѣ
Распѣваютъ про весеннiй день.

Лѣсъ шумитъ невнятнымъ, тихимъ шумомъ…
Хорошо и беззаботно мнѣ
На травѣ, среди березъ зеленыхъ,
Въ тихой и безвѣстной сторонѣ!

Такъ привыкъ я къ горю и заботамъ,
Что мнѣ страненъ этотъ ясный день,
Точно долженъ упрекнуть себя я
И за эту радость, и за лѣнь.

Но укоръ въ улыбкѣ замираетъ…
Лѣсъ шумитъ, дрожитъ узоръ тѣней…
Убѣгаетъ свѣтлый лепетъ листьевъ,
Тихiй лепетъ свѣтлыхъ дѣтскихъ дней!
1900.

*…..*
*
Крупный дождь въ лѣсу зеленомъ
Прошумѣлъ по стройнымъ кленамъ,
По лѣснымъ цвѣтамъ…
Слышишь? – Звонко пѣсня льется,
Беззаботный раздается
Голосъ по лѣсамъ.

Крупный дождь въ лѣсу зеленомъ
Прошумѣлъ по стройнымъ кленамъ,
Глубь небесъ ясна…
Въ каждомъ сердцѣ возникаетъ, ‑
И томитъ, и увлекаетъ
Образъ твой, Весна!

О, надежды золотыя!
Рощи темныя, густыя
Обманули васъ…
Голосъ нѣжный и призывный!
Прозвучалъ ты пѣсней дивной –
И въ дали угасъ!
1893.

// 38

*…..*
*
Не пугай меня грозою:
Веселъ грохотъ вешнихъ бурь!
Послѣ бури надъ землею
Свѣтитъ радостнѣй лазурь,
Послѣ бури, молодѣя
Въ блескѣ новой красоты,
Ароматнѣй и пышнѣе
Распускаются цвѣты!

Но страшитъ меня ненастье:
Горько думать, что пройдетъ
Жизнь безъ горя и безъ счастья,
Въ суетѣ дневныхъ заботъ,
Что увянутъ жизни силы
Безъ борьбы и безъ труда,
Что сырой туманъ унылый
Солнце скроетъ навсегда!
1888.

*…..*
*
Вдали еще гремитъ, но тучи ужъ свалились,
Какъ горы дымныя, идутъ онѣ на югъ.
Опять лазурь ясна, опять весна вокругъ,
И яркимъ солнцемъ чащи озарились.

Изъ-за лѣсныхъ вершинъ далекой церкви шпицъ
Горячимъ золотомъ трепещетъ и сверкаетъ,
Звенятъ въ низахъ ручьи и льется пѣнье птицъ,
А на полянахъ снова припекаетъ.

Густѣетъ облаковъ волнистое руно;
Они сдвигаются, спускаются все ниже –
И вотъ ужъ солнца нѣтъ: опять въ лѣсу темно,
Дождь зашумѣлъ – и все слышнѣй и ближе.

Нахохлясь, птицы спятъ, и тихо лѣсъ стоитъ
И точно чувствуетъ, счастливый и покорный,
Какъ много свѣжести и силы благотворной
Весенняя гроза въ себѣ таитъ!
1900.

// 39

*…..*
*
Какъ флеромъ даль полей закрывъ на полчаса,
Прошелъ внезапный дождь косыми полосами –
И снова глубоко синѣютъ небеса
Надъ освѣженными лѣсами.

Тепло и влажный блескъ. Запахли медомъ ржи,
На солнцѣ бархатомъ пшеницы отливаютъ,
И въ зелени вѣтвей, въ березкахъ у межи,
Безпечно иволги болтаютъ.

И веселъ звучный лѣсъ, и вѣтеръ межъ березъ
Ужъ вѣетъ ласково, а бѣлыя березы
Роняютъ тихiй дождь своихъ алмазныхъ слезъ
И улыбаются сквозь слезы.
1889‑95.

*…..*
*
Туча растаяла. Влажнымъ тепломъ
Вѣетъ весенняя ночь надъ селомъ;
Вѣтеръ приноситъ съ полей ароматъ,
Слабо алѣетъ за степью закатъ.

Тонкiй туманъ надъ стемнѣвшей рѣкой
Легъ серебристою нѣжной фатой,
И за рѣкою, въ неясной тѣни,
Робко блестятъ золотые огни.

Въ тихомъ саду замолчалъ соловей;
Падаютъ капли во мракѣ съ вѣтвей;
Пахнетъ черемухой…
1888.

*…..*
*
Звѣзды ночью весенней нѣжнѣе,
Соловьи осторожнѣй поютъ…
Я люблю эти темныя ночи,
Эти звѣзды, и клены, и прудъ.

Ты, какъ звѣзды, чиста и прекрасна…
Радость жизни во всемъ я ловлю –
Въ звѣздномъ небѣ, въ цвѣтахъ, въ цвѣтахъ, въ ароматахъ…
Но тебя я нѣжнѣе люблю.

// 40

Лишь съ тобою одною я счастливъ,
И тебя не замѣнитъ никто:
Ты одна меня знаешь и любишь,
И одна понимаешь – за что!
1898.

*…..*
*
Какъ свѣтла, какъ нарядна весна!
Погляди мнѣ въ глаза, какъ бывало,
И скажи: отчего ты грустна?
Отчего ты такъ ласкова стала?

Но молчишь ты, слаба, какъ цвѣтокъ…
О, молчи! Мнѣ не надо признанья:
Я узналъ эту ласку прощанья, ‑
Я опять одинокъ!
1899.

ЛИЛІИ.
А. АСНЫКА.
Золотые кудри въ косы
Панночка плететъ;
Заплетаючи, въ раздумьѣ
Пѣсенку поетъ:

Темной ночью бѣлыхъ лилiй
Сонъ неясный тихъ.
Вѣтерокъ ночной прохладой
Обвѣваетъ ихъ.

Ночь ихъ чашечки закрыла,
Ночь хранитъ цвѣты
Въ одѣянiи невинной,
Чистой красоты,

И сказала: спите, спите
Въ этотъ тихiй час!
День настанетъ ‑ солнца пламень
Сгубитъ, сгубитъ вас!

Дня не ждите, ‑ безконеченъ
Знойный день, а сонъ,
Счастья сонъ недолговѣченъ
И умчится онъ.

// 41

Но, таинственно впивая
Холодокъ ночной,
Къ солнцу тянутся, къ востоку
Лилiи съ тоской.

Ждутъ, чтобъ солнце блескомъ алымъ
И тепломъ своимъ
Нѣжно бѣлые бокалы
Растворило имъ.

И напрасно ночь лелѣетъ
Каждый лепестокъ –
Грезитъ дѣвушка о миломъ,
Солнца ждетъ цвѣтокъ!
1893.

ВЕЧЕРНЯЯ МОЛИТВА.
МОТИВЪ СЕНКЕВИЧА.
Небеса проповѣдуютъ славу Божiю, и о дѣлахъ
рукъ Его вѣщаетъ твердь. День дню передаетъ рѣчь,
и ночь ночи открываетъ знанiе. Псал. 18.

Солнце уходитъ въ далекiя страны,
Въ сумракъ ночной, за лѣса и моря.
Въ темныхъ лѣсахъ засинѣли туманы,
Въ морѣ горитъ золотая заря.

День угасаетъ. Дневныя заботы
Съ тихой зарей забываетъ земля,
Пахарь усталый вернулся съ работы,
Въ теплой росѣ засыпаютъ поля.

Вотъ потянулися птицъ караваны…
Какъ необъятны зарей небеса!
Солнце уходитъ въ далекiя страны,
Въ сумракъ ночной, за моря и лѣса…

Темнѣетъ храмъ лѣсовъ. И кроткiй и веселый,
Вечернiй льется свѣтъ въ лѣсную глубину.
Дремотно-ласково жужжатъ на солнцѣ пчелы,
Кончая мирный день и отходя ко сну.

Клубится мошекъ рой. Задумчиво заводятъ
Свой жалобный концертъ лѣсные комары…
Но гаснетъ, гаснетъ свѣтъ… Изъ листьевъ и коры
Ночныя бабочки угрюмыя выходятъ…

// 42

Стихаетъ дятловъ стукъ… Съ заката потянулъ
Неясный вѣтерокъ… Закатъ еще краснѣетъ,
Но близокъ часъ ночной – и храмъ лѣсовъ темнѣетъ,
И подымается чуть слышный, смутный гулъ.

То рать отцовъ-дубовъ заводитъ разговоры,
То на вечернiй гимнъ скликаются лѣса…
И вотъ оконченъ день: въ торжественные хоры
Сливаются лѣсные голоса.

«Сестры, возрадуйтесь! День благодатный,
Тихiй и теплый, Господь даровалъ.
Славой Господней огонь предзакатный,
Славой небесною Западъ пылалъ.

«Звѣздную ночь намъ Творецъ посылаетъ,
Темной землѣ Онъ огни засвѣтилъ,
Сонъ безмятежный для насъ наступаетъ…
Дивны велѣнiя Господа Силъ!»

Мгновенiе молчатъ во мракѣ сосны,
Мгновенье – и звучитъ согласно по лѣсамъ:
«Господь, Господь! Какъ ладанъ росный,
Благоухаетъ нашъ бальзамъ.

«И ароматъ любвеобильный
Мы изливаемъ въ теплой мглѣ
Тебѣ, Господь, Тебѣ, Всесильный
На небесахъ и на землѣ!»

Тихой пѣсней имъ вторятъ березы вѣтвистыя:
«Отче нашъ! При сiяньи озеръ
Зори свѣтлыя, зори огнистыя
Золотятъ нашъ зеленый уборъ.

«И подъ ласкою вѣтра цѣлебною
Наши тонкiя вѣтви шумятъ,
И Тебѣ онѣ арфой хвалебною,
Нашей радостной пѣсней звучатъ!»

И кончаютъ грустною мольбою
Пихты, погруженныя во мглу:
«Сестры! Братья! Радуйтесь покою
И творите Господу хвалу!

«Истомилъ насъ день тяжелымъ зноемъ,
Но темнѣютъ, меркнутъ небеса,
Вѣетъ ночь прохладой и покоемъ,
Падаетъ вечерняя роса!»

// 43

И смолкаетъ весь мiръ, забывается сномъ благодатнымъ.
Гаснутъ вспышки зарницъ. А изъ влажнаго мрака лѣсовъ,
Замирая, звучитъ отъ земли къ небесамъ необъятнымъ
Отдаленный хоралъ голосовъ, ‑

Въ высь, гдѣ темныя бездны, лазурныя бездны струятся,
Млечный Путь, какъ рѣка, въ безконечныя дали ушелъ,
Въ высь, гдѣ звѣзды и звѣзды серебряной пылью роятся,
А надъ звѣздами – Божiй престолъ.
1895.

*…..*
*
Отдохни, ‑ еще утро не скоро,
Ночь изъ тихихъ лѣсовъ не ушла.
Подъ навѣсами соннаго бора –
Предразсвѣтная теплая мгла.

Еще раннiя птицы не пѣли,
Чуть сѣрѣютъ вверху небеса,
Влажно-зелены темныя ели,
Пахнетъ лѣтнею хвоей роса…

И пускай не свѣтаетъ подольше!
Этотъ медленный путь по лѣсамъ,
Эта ночь – не воротится больше,
Но легко предъ разлукою намъ…

Колокольчикъ въ молчанiи бора
То замретъ, то опять запоетъ…
Тихо ночь по долинамъ идетъ…
Отдохни, ‑ еще утро не скоро.
1900.

ВЪ ПОѢЗДѢ.

Все шире вольныя поля
Проходятъ мимо насъ кругами;
И хутора и тополя
Плывутъ, скрываясь за полями.

Вотъ подъ горою скитъ святой
Въ бору бѣлѣетъ за лугами…
Вотъ мостъ желѣзный надъ рѣкой
Промчался съ грохотомъ подъ нами…

// 44

А вотъ и лѣсъ! – И гулъ идетъ
Подъ стукъ колесъ въ лѣсу зеленомъ;
Березъ веселыхъ хороводъ,
Шумя, встрѣчаетъ насъ поклономъ.

Отъ паровоза бѣлый дымъ,
Какъ хлопья ваты, расползаясь,
Плыветъ, цѣпляется по нимъ,
Къ землѣ безпомощно склоняясь…

Но ужъ опять кусты пошли,
Опять деревьевъ строй рѣдѣетъ,
И безконечная въ дали
Степь развернулась и синѣетъ,

Опять привольныя поля
Проходятъ мимо насъ кругами,
И хутора и тополя
Плывутъ, скрываясь за полями.
1893.

*…..*
*
Гаснетъ вечеръ, даль синѣетъ,
Солнышко садится,
Степь да степь кругомъ – и всюду
Нива колосится!
Пахнетъ медомъ, зацвѣтаетъ
Бѣлая гречиха…
Звонъ къ вечернѣ изъ деревни
Долетаетъ тихо…
А вдали кукушка въ рощѣ
Медленно кукуетъ…
Счастливъ тотъ, кто на работѣ
Въ полѣ заночуетъ!

Гаснетъ вечеръ, скрылось солнце.
Лишь закатъ краснѣетъ…
Счастливъ тотъ, кому зарею
Теплый вѣтеръ вѣетъ;
Для кого мерцаютъ кротко,
Свѣтятся съ привѣтомъ
Въ темномъ небѣ темной ночью
Звѣзды тихимъ свѣтомъ;

// 45

Кто усталъ на нивѣ за день
И уснетъ глубоко
Мирнымъ сномъ подъ звѣзднымъ небомъ
На степи широкой!
1892.

• В возрасте двадцати одного года Александр Пушкин подготовил к печати рукопись своих стихотворений. Настала пора его первой книги. Стихи и так давно ходили по рукам. Чувствительные барышни записывали их в свои альбомы, столичные юнцы заучивали на память эпиграммы и оду «Вольность», что приятно щекотало им нервы. Император размышлял: не пора ли бесцеремонного юношу — в Сибирь? Между тем, сам Пушкин жил, как птица поёт. Он увлекался — кроме поэзии, разумеется — шампанским, дуэлями, театром и красивыми женщинами. А ещё — азартными играми.

  Арина Буковская

• Опасная штука — эти карты. В жизни Пушкина они играли заметную роль. Как в жизни Достоевского — рулетка. Поэт очень много играл, почти всегда несчастливо. Но ничего с этим поделать не мог. Он признавал, что страсть к игре — самая сильная из его страстей.  

Читать далее

 

Сегодня ему бы исполнилось... 320. И это несмотря ни на что, поскольку он практически в буквальном смысле слова вечен. При жизни Бастилия стала для него привычным местом, равно как и дерзкое поведение в отношении королевских особ (как родной страны, так и зарубежных). Он любил принимать иностранных гостей, умел найти общий язык с сильными мира сего и при этом отличался редкостной язвительностью даже (или,скорее, особенно) в адрес своих покровителей. А еще о его скупости (да и о жизни вообще) ходили настоящие анекдоты, которые потомки бережно хранят и цитируют... Читать далее

Совсем молодой Чехов в письме к брату Николаю приводит кодекс интеллигентного человека:
"Воспитанные люди, по моему мнению, должны удовлетворять следующим условиям:

1) Они уважают человеческую личность, а потому всегда снисходительны, мягки, вежливы, уступчивы...
2) Они сострадательны не к одним только нищим и кошкам. Они болеют душой и от того, чего не увидишь простым глазом...
3) Они уважают чужую собственность, а потому и платят долги.
4) Они чистосердечны и боятся лжи, как огня. Не лгут они даже в пустяках. Ложь оскорбительна для слушателя и опошляет в его глазах говорящего. Они не рисуются, держат себя на улице также, как дома, не пускают пыли в глаза меньшей братии… Они не болтливы и не лезут с откровенностями, когда их не спрашивают; Из уважения к чужим ушам, они чаще молчат.
Читать далее...

ЧЕХОВ

Bo4kaMeda


В этом домике родился будущий писатель...



Вообще, семья Чеховых в нём жила совсем не долго, чуть больше года, но именно в это время в 1860 году и родился Антоша. В 1910 году на домик повесили мемориальную доску, но там продолжали жить люди...




И только приступили к созданию музея, как грянула революция, смута. О домике просто забыли. Реально забыли, он зарос кустарником, с улицы его не было видно, поскольку флигелёк находится в глубине двора.



Но, люди, поселившиеся во дворе и ни о чём не подозревающие, случайно заметили покосившуюся табличку на разваливающимся домике... Через лет 7 здесь заработал музей.

✂…

Что это сердце (старинный русский романс) Надежда Обухова Я встретил Вас (П. Булахов - Ф. Тютчев) Иван Козловский Тройка (П. Булахов - П. Вяземский) Сергей Лемешев Милая (старинный русский романс) Георгий Виноградов Он уехал (старинный русский романс на музыку С. Донаурова) Надежда Обухова Гори, гори, моя звезда (П. Булахов - В. Чуевский) Георгий Виноградов Песня ямщика (А. Гурилёв - К. Бахтурин) Борис Гмыря Не говорите мне о нём (старинный русский романс в обработке М. Перротэ) Вероника Борисенко Очи чёрные (старинный русский романс на слова Е. Гребёнки) Георгий Виноградов Средь шумного бала (П. Чайковский - А. Толстой) Сергей Лемешев Записи 1935-1957 гг.

Серия сообщений "романсы":

Часть 1 - Мария Кодряну " Только раз бывает в жизни встреча"
Часть 2 - Валентина Пономарева " А напоследок я скажу..."
...
Часть 13 - Отцвели уж давно хризантемы в саду…
Часть 14 - И.С. Тургенев "У Бога нет препятствий для любви"
Часть 15 - Золотой русский романс (часть 1)

Они долго шли по Парижу, не было денег на такси… Иногда Любовь начинается и так… Эксклюзивное интервью с Анной Пугач, женой поэта Андрея Дементьева
А эту зиму звали
Анна                                                                  Она была прекрасней всех…

Д. Самойлов

И были зимы, и были весны… И опадала постаревшая листва, и вновь зеленел летний мир… В независимости от дождливых или солнечных дней эти сезоны для Андрея Дементьева зовутся «Анной». Ибо все времена года поэт может назвать именем своей жены. Они вместе уже двадцать лет, и, не считая себя Музой, Анна Пугач, несомненно, таковой является для супруга. Будучи самодостаточным журналистом, политическим обозревателем российского телевидения, она в первую очередь – любимая женщина, которой посвящаются поэтические строки:

Пою хвалу терпению мужскому.
Еврейским женам почесть воздаю.
Одна из них не просто мне знакома,
Она судьбу возвысила мою.

=...что многие не хотят признавать в 21=

«Хочу сказать одно совсем особое словцо о славянах, которое мне давно хотелось сказать. Не будет у России, и никогда еще не было, таких ненавистников, завистников, клеветников и даже явных врагов, как все эти славянские племена, чуть только их Россия освободит, а Европа согласится признать их освобожденными! И пусть не возражают мне, не оспаривают, не кричат на меня, что я преувеличиваю и что я ненавистник славян!

Я, напротив, очень люблю славян, но я и защищаться не буду, потому что знаю, что всё точно так именно сбудется, как я говорю, и не по низкому, неблагодарному, будто бы, характеру славян, совсем нет, — у них характер в этом смысле как у всех, — а именно потому, что такие вещи на свете иначе и происходить не могут.
___

  Гоголь - великий русский писатель, автор бессмертных произведений "Вечера на хуторе близ Диканьки", "Тарас Бульба", "Вий", "Ревизор", "Мертвые души"... Удивительный талант Гоголя проявляется в этих столь непохожих друг на друга произведениях по-разному - то поражая читателя богатством языка и колоритностью украинской темы (и эпическим размахом "Тараса Бульбы"), то увлекая фантастикой петербургских повестей, то вызывая смех в "Ревизоре" и "Мертвых душах". Жизненный и творческий путь Гоголя и его трагическая судьба до сих пор представляют собой загадку, которую разгадывает не одно поколение исследователей.

Читать далее...

Чехов был 2-метровым красавцем и дамским угодником но относился к женщинам, мягко говоря, снисходительно. Женщин у Антона Павловича было около тридцати, специалисты называют их «антоновками». Они за ним ухаживали, добивались, а он находил способ, как уйти от них. Его романы не сменяли друг друга, а некоторые длились 10–12 лет с несколькими женщинами одновременно…

Литературовед, бывший директор музея-усадьбы «Мелихово» Юрий Бычков, рассказал о самых значимых в жизни писателя женщинах.

Читать далее...