Сегодня, читая на сон грядущий Япъ (http://www.yaplakal.com/), прочитал рассказ, заставивший меня плакать и тронувший до глубины души. 

Вот ссылка на первоисточник http://www.yaplakal.com/forum40/topic306880.html?hl= А дальше я привожу его полностью.

Вот что пишет vesnyanka2007 Наталья Корнилова.

Дорогие читатели! Вряд ли этот мой рассказ представляет художественную ценность. И я понимаю это сама отлично. Как об авторе можете судить обо мне по другим моим рассказам. Они этой темы совершенно не касаются. За эту же статью я получила нагоняев на других сайтах, пожалуй, столько же, сколько и похвал...

Но! Я все-равно ее в новых местах в "тырнете" размещаю. Почему? Поймете после прочтения. Я нашла уже единомышленников и невольно помогла устроить жизнь еще двум РЕБЕНКАМ, особо для этого и не напрягаясь! Просто прочли...поговорили...и сделали тот шаг, на который никак не могли решиться.

***


Леночка моя заболела, температура под тридцать девять уже третий день. Сейчас градусник ей ставлю, а она гладит мне руку и говорит в бреду, сразу даже не разобрала что: «Мамочка моя… я тебя так люблю… солнышко… ты на цветочек похожа…». Все мои же слова повторяет, которые я ей говорить уже привыкла. У меня слезы еще и оттого, что я всю ночь не спала, растрепанная вся, некрасивая.

Впервые я подумала, что полюбила своих новых детей, когда дала им в руки мороженое, которое они еще до сих пор ненавидят, посадила на заднее сиденье, и мы поехали на хутор за девяносто километров от Минска отдыхать. Когда увидела Ленку в зеркало заднего вида, по тормозам, остановилась. Все лицо в мороженом! Пашка вообще тихонько завернул свое в лежащую рядом куртку. Спрятал. Быстро соображаю, что до салфеток и тряпочек лезть буду долго…. И я ее просто, как кошка своего котенка, облизала языком. Мы ехали и смеялись. А я вдруг подумала, что даже племянницу свою обожаемую, пожалуй, не облизала бы. Что за «колхоз»? Достала бы сумку, да вытерла. И подумала - все! Это МОИ дети»!

Когда я как-то принесла домой продукты и в ответ на вопрос, что у меня в сумке, ответила: «А я вам мороженое купила», увидела удивление и ожидание на лицах детей, я поняла, что в три года они просто не знают, что это такое. Они попробовали, выплюнули, сказали: «холодное»! Теперь, чтобы приучить к арбузу, большой груше, ананасу или киви (они думали, это-картошка), я говорю: «Съешь киви - получишь супчик потом за это»!

А наступило лето, и все стало налаживаться. Ягоды, грибы, сливы, дыня…. Из наших рук все стало входить разными вкусами в их жизнь! На рынке или в магазине, правда, народ таращиться, когда кто-то из моих двойняшек, показывая на грейпфрут или другой диковинный продукт, который всем обычным детям давно знаком, кричит восторженно: «Ой, мама, смотри! А что это такое»?

Представляете, что с ними творилось, когда впервые сами поймали удочкой рыбку в нашем пруду! А козу увидели, коня, корову!

В свои сорок пять лет, имея двух сыновей (женатого 27-летнего Саню и школьника своего, любимого 12-летнего Илюшу) , самостоятельных, хороших людей, музыкантов, остряков, я позволяла себе много обычных вещей. Как то: поспать до восьми-девяти, в телевизор потаращиться до двух ночи, почитать, выпить лишний бокал вина на природе, в гости на пару дней уехать…. А теперь как? У меня маленькие дети! Я стала матерью еще троим детям, за один год! Представляете? Я сама в шоке! Но я, все-таки, счастливый человек!

***

Хочется начать со слов «Не знаю с чего начать…». Почему? Я подойду издалека, но Вы меня не бросайте, пожалуйста! Коротко, но обстоятельно постараюсь. Хочу использовать Ваше внимание в корыстных целях, но не своих, не волнуйтесь.

Помните, в детстве Вы иногда получали странные «письма счастья»? Это письмо (ни о чем) надо было переписать раз двадцать и отправить Вашим знакомым – счастье Вам в этом случае было обеспечено. Так вот я прошу даже, если Вы надо мной посмеетесь, все равно, дайте прочитать «меня» своим знакомым. Может быть, это письмо принесет кому-нибудь счастье.

Вспомните, пожалуйста, ваш сегодняшний обед. А теперь скажите, вы могли бы этот обед разделить не на троих членов вашей семьи, а на четверых, например? И делать так постоянно!

А согласитесь ли вы тратить на ваш гардероб сумму, процентов на двадцать меньшую? Тоже, постоянно!

Если да, у меня есть надежда до кого-нибудь из вас или ваших знакомых докричаться.


Дальше, пожалуйста, о чем бы вы ни читали, ВСЕ ВРЕМЯ представляйте, что мы говорим о ВАШЕМ РОДНОМ сыне или дочери, иначе не поймете. У меня личный опыт. Я буду говорить только то, что я ТОЧНО знаю.

Я пыталась выразиться на форуме с названием «Усыновление» одного из российских сайтов. Большинство отзывались хорошо и прекрасно, называли меня героем, и все такое прочее, но потом мне стали открыто говорить, что « меня очень много, «достала» и «задолбала». Народ быстро устал молоть из пустого в порожнее.

В моей стране около 30000 брошенных детей. Иногда их усыновляют. В позапрошлом году – 346, в этом больше 500! Прогресс? Конечно!

Я не собираюсь вас призывать к чему-то. Я Вам просто расскажу нашу историю.

Мы, как и многие из Вас иногда, сидя как-то вокруг костра в ожидании шашлыка и попивая по глотку красного винца, завели разговор о бедных несчастных детдомовских детях. Чем обычно заканчиваются такие разговоры? Ничем….

Разбились на два лагеря в наших рассуждениях:
- Все только говорят, а взять безродного, неизвестно с какой наследственностью, желающих находится мало. Кому нужны дети алкоголиков?
- Бывают алкоголики поздоровее нас. А у здоровых сколько “Даунов» рождается! Вон у нас на работе….
- Нечего рожать! Надо стерилизовать таких! Рожают, бросают…. Аборты пусть лучше делают!
-Ну, хорошо, не сделала, родила, запила…. А ребенок-то есть! В чем он виноват? Вам не жалко?
-Ну, жалко. Бездомных собак даже жалко! Ну, а если из него такой же алкоголик вырастет?
- У непьющих родителей дети иногда тоже алкоголиками становятся! Вот ты, лично ты, свою наследственность дальше родителей и бабушки знаешь? В Вашей семье как с алкоголем?
Слово за слово, разговор наш уже стал угасать потихоньку…
- У нас все только трындя, льют слезы, когда смотрят «Жди меня!», да про детдома передачи…. Нечего тогда вообще эту тему затрагивать! Ты сама-то могла бы чужого полюбить, как своего?
- Думаю, да. Да я бы взяла ребенка хоть сейчас, да кто ж мне даст? Зарплаты официальной не хватает, третий брак, да я и не знаю, как это делается….
- Ну, вот вам пример! Треп очередной!
Муж: «А у меня такая мечта давно - хоть кому-то сделать хорошее, взять ребенка чужого, да дать ему шанс не попасть в приготовленное уже ему болото».
- Так в чем дело? Давай возьмем!
- Давай! А вы как? – к двум своим сыновьям обращаюсь.
Мы - за! Давайте возьмем, хуже, ведь, никому не будет! А лучше может быть!

Гости разошлись спать, а мы с мужем до утра проговорили…

В понедельник позвонили в Центр по усыновлению, пошли, проконсультировались…. И стали собирать документы: справки, справки, медицинское обследование, занятия у психолога, тесты на нашу вменяемость, вопросы, заявления…. Все это заняло примерно месяца два. Но ничего в этом страшного не было. И времени много не отнимало.

Было ли нам страшно? Ну, да, мандраж был, да и сейчас иногда какое-то чувство неуверенности в своих силах посещает. Но только на одно мгновение. Только когда кто-то из знакомых задает какой-то дурацкий вопрос.

Мои дети тогда, перед предстоящим судом по усыновлению, пошутили: «Мы согласны есть и одеваться на 20% меньше, только бы не отказали»!
Мы каждый день обсуждали, как это мы поедем выбирать ребенка. В нашей группе было четыре пары, одна одинокая женщина. Все они собирались брать или новорожденных, или совсем маленьких. Детей постарше берут намного реже. А тех, кому за пять-шесть – практически, никогда. Это ж уже сложившаяся личность, неизвестно, какая….

Мы узнали много новой информации, от которой волосы дымом вставали. Например, то, что есть такие мамаши, которые ежегодно в детдома детей «поставляют». Принцип семьи здесь не соблюдается - все дети распределяются в разные детдома, и часто друг о друге не знают. Кого-то усыновили - удочерили, увезли, поменяли все данные, даже имя и дату рождения. Кого-то молодая девчонка в роддоме бросила, у кого-то погибли, умерли….

Тогда мы приняли для себя нестандартное решение, усложнили задачу - взять двух братьев или сестер, чтобы хоть кого-то не разлучать. Если прокормим одного, то и двух сможем. И возьмем детей постарше, раз они не «пользуются спросом».

Первое свидание наше в первом детдоме продлилось минут десять. Мы так договорились - едем всей семьей, долго не общаемся, чтобы не обнадеживать детей. Их ходят, смотрят, дарят подарки, уходят…. А они ведь, дети, при этом о чем-то думают. Потом другие приходят, иногда берут на день-два к себе домой, потом возвращают тебя, берут другого….

Мы сидели в игровой комнате в ожидании. В комнату зашли малыши, сонные, одетые, наверное, в самую лучшую одежду, которая имелась в группе: колготки из одной оперы, платье и туфли - совершенно из другой. Вообще-то к усыновлению предлагалась девочка, но поскольку она из двойни, мы затребовали обоих. У девочки что-то с глазками, я поняла. Один больше другого, что ли, или косит? Мальчик был очень запуганный, как Маугли, диковатый какой-то. Потом он стал тоже с нами говорить, но не речь у него, а каша какая-то … Ничего не понять…. Но улыбались ТАК! Не передать, что у ЭТИХ детей в глазах. Ну, ТАКАЯ надежда на то, что надежда, все-таки, и у них есть!

Когда мы ехали в этот, первый, детдом, мы все договорились так: «Смотрим всех детей во всех пяти домах, ничего не говорим, потом собираемся на семейный совет, смотрим фото и решаем, кого брать.

Подарили мы детям по книжке, попрощались. Договорились тоже, что конфет, подарков не будем брать, чтоб мыслями к себе детей не приклеивать. Так и советовали нам. Вышли из комнаты.

-Ну что, скажете? Давайте заберем этих?
-Давайте! Чего перебирать – не картошку же покупаем!
-Других не поедем смотреть?
- Ну, мы ж больше не можем взять?
- А ты не заметил, у девочки что-то с глазами?
- Какая разница? Полечим, приоденем, красавицей будет!

И директору говорим: «Заворачивайте! Мы поехали оформляться!»
Мы готовы были со всеми формальностями уже через день, и можно было детей по договору взять к себе до суда по усыновлению. Но в детдоме был карантин.

Приехали мы без предупреждения через три недели. Дети уже, наверняка, забыли про нашу компанию. Когда разговаривали с незнакомой воспитательницей, которая стояла в дверном проеме, уточняя, кто мы такие, вдруг из самого дальнего конца комнаты, сшибая с ног всех детей «летит» моя Леночка с криком и рыдая: «Мамочка ты моя! Приехала!!! Ты за нами»?
Ну все, как в кино, точно! Только я не могу так талантливо это передать.

Я еще, растерявшись и хватая ее на руки, не успела ответить, а Пашка, вижу, на скамеечке в раздевалке, натягивает со скоростью света колготки рваные на свои ножки-палочки, на нас всех смотрит со страхом и надеждой…» Он, наверное, боялся, что про него забудут….

Достали мы из сумок новые красивые одежки, и, стараясь не смотреть на других детей группы (их закрыли в комнате потом, они стали спрашивать про Пашку с Ленкой, кто-то плакать…), одевали детей под восторженное: «Ленка, смотри, джинсы», «А у меня шапочка есть»!

По дороге домой (а ехать нам часа три было!), Пашка все время трогал мужа за плечо, осторожно, не мешая вести, автобус наш, и приговаривал: «Мой папа»!

Книжки те, кстати, дети везли с собой. Они с ними, оказывается, все три недели спали. Никому не давали, даже воспитательнице, чтобы почитать другим!

Обрыдались все, и мы и дети мои, пока доехали. Насмеялись тоже, слушая: « О! Это лес?», «А я хороший?», «А ты меня бить не будешь?», «А я твоя дочка?», «А чего ты меня не забрала раньше, я плакала…» Мы просто терялись с ответами или хохотали, приводя в восторг малышню!

Если кто-то из Вас дальше слушать меня не хочет, жаль, но с Вами я прощаюсь…

Остальным скажу довольно смелую и, возможно, амбициозную вещь - я хочу своим рассказом сделать больше, чем делают чиновники своими действиями. Я хочу тем из Вас, кого хоть раз мысль об усыновлении посещала, на своем примере показать, что это не страшно, это очень нужно не только Вам, но и Вашему будущему сыну или дочке, и это не сложно, это хорошо и легко. Смотрите, сколько пишет пресса, сколько издается всяческих указов и постановлений, а Тимур Кизяков в своей утренней программе за пять минут делает больше гораздо – каждую неделю у одного ребенка появляется семья. Изучив в течение года нашу семью, наши знакомые одни уже усыновили мальчика, а вторые, сослуживцы мужа, собирают документы.


Пашкин Рассказ

Мы с сестренкой жили вместе
Раньше в очень грустном месте.
Под названием детдом!
Хочется забыть о нем. …

Там с утра до вечера
Детям делать нечего.
Целый день смотрю в окошко –
Увидать хотя бы кошку.…

На комнатах висят таблички,
Мы – «утята», вон - «синички»,
Выше этажом - «гусята»,
Слева - крошечки – «котята».

А у взрослых у ребят
Цифры на дверях висят.
С сестрой мы видели в окно,
Как отвозили их в кино!

У них-то жизнь поинтересней….
А мы два года учим песню.
О том, что не могут на свете.
Быть мамой потеряны дети….

Мы с Ленкой – недоношенная двойня,
И каждый весом по два килограмма.
Со старшею сестрой - уже аж трое!!!
Нас, очевидно, испугалась наша мама….

Она нас просто из роддома не забрала,
Не знала, может быть, что мы остались живы.
Сестре же из тюрьмы в детдом писала,
Что Ленка-умница, а Пашка очень милый.

Пока что с Леною мы маленькие очень,
Про Свету, старшую сестру, совсем не знаем!
Она увидеть нас, конечно, хочет,
Ночами о семье она мечтает….

В двенадцать лет как девочке понять,
Что в первый класс не мама отводила,
Уже шесть лет без слез не может спать,
Для этого так много надо силы!


Шесть долгих лет, и шесть коротких писем,
В них обещание хорошей жизни,
В них планы дочерей забрать и сына,
Но чувствуется - что-то тут нечисто….

Нам повезло! Не то, что нашей Свете….
Мы, кажется, уже про все забыли.
Однажды в группе закричали дети:
«За вами мама с папой приходили!

Они пошли к директору узнать,
Как можно поскорее вас забрать».
Мы с Ленкой испугались, замолчали,
И даже зубы сильно застучали….

К нам раньше приходила в группу тетя,
И в дочки Ленку выбрала одну,
Во мне же не понравилось ей что-то,
А что (я ж брат ей все же!)- не пойму….

Мне стало страшно, я и так трусливый,
Но тут решил, что не отдам сестренку,
Раз я не нужен, раз я некрасивый,
Я стану драться изо всех силенок!

Как я без Ленки? Мне ж она - защита!
Укусит каждого, кто вдруг меня обидит!
За радость эту я их ненавидел!
Да лучше б даже никогда не видел!


Ой! Не те, не разлучники! Это - другие!
Моя МАМА пришла! Я узнал ее сразу!
«Где тут детки мои? Ой, какие большие!
Паша, детка, привет! Здравствуй, Леночка, здравствуй»!

Ну, конечно, ОНИ! Мы на них так похожи!
Папа рыжий, большой. Он хороший, но строгий!
Фу … теперь защищать меня Ленке не надо!
Наконец-то домой! Никому не понять, как УЖАСНО мы рады!!!

Привезли нам две сумки красивой одежды!
И ботинки, и джинсы! И куртка, и шапка!!!
А в глазах у оставшихся в группе – надежда –
И за ними приедут и мама, и папа!


У меня теперь два брата,
Дом большой, и мама с папой!
Мы, мне кажется, богаты,
Потому что мы – « Семь Я »!

Письмо в детский дом будущей дочери
«Здравствуй, Света!

Пишут тебе люди незнакомые, но, уверена, что мы когда-то познакомимся, подружимся и станем близкими людьми, потому что на это у нас есть причина. Мы решили разыскать тебя потому, что хотим помочь тебе не чувствовать себя одинокой и никому ненужной. Ты должна всегда знать, что ты – не одна, у тебя есть брат Пашка и сестричка Леночка, о которых ты, наверное, от кого-нибудь слышала.

В этом году мы усыновили Пашу и Лену. Сейчас мы уехали из Беларуси, живем в России, но часто бываем здесь в командировке (Это я заметала следы на всякий случай). У нас большая дружная семья, свой дом, мы живем хорошо, много работаем, стараемся хорошо воспитывать детей.

Паша и Лена сразу к нам привыкли, мы их очень любим и не обижаем. Они уже ходят в детский садик. Воспитатели их хвалят. Паша сначала очень всех и всего боялся, стеснялся, все время за Лену прятался. Ленка в первый день в саду покусала детей, которые зашли на территорию их группы. Даже смешно было, как они от всех защищались. Но теперь уже поняли, что никто не обижает, успокоились. Паша очень любит рисовать, Ленка песни сочиняет и громко поет, когда едет в машине. Очень любят танцевать под музыку, играть в прятки.

Они очень смешные, но, в то же время, не по годам серьезные. Хорошие дети. Мы их подлечили, возили на море, они очень радовались, ели разные фрукты, ходили в цирк, зоопарк.

Я понимаю, что тебе пока трудновато, дорогая, но я считаю, что ты должна знать, что твоим родным хорошо. Когда они повзрослеют, мы им расскажем о тебе, вы встретитесь обязательно. Мы не хотим, чтобы вы друг друга разыскивали через передачу «Жди меня», мы не собираемся прятать вас друг от друга.

Если ты хочешь, я буду тебе постоянно писать письма и присылать фотографии, а ты пиши нам. Думаю, тебе не запретят?

Света, я знаю, что твоя мама находится в плохом месте, в тюрьме. Я не знаю, за что и как она туда попала, не осуждаю ее, потому что никого никто не имеет права осуждать.

В прошлом году мы случайно узнали, что Лену хотят удочерить одну, а Пашу – нет, мы и решили забрать их обоих, чтобы они не потеряли друг друга навсегда. Узнали про тебя, хотели и тебя тоже забрать, но нам сказали, что ты ждешь маму, она тебе пишет и хочет тебя забрать.

По этой причине, к сожалению, мы не можем сейчас этого сделать. Мы боимся травмировать детей, мы можем и хотим дать им хорошее воспитание, обучение, хорошее будущее в семье.

Света, если тебе плохо, если мама тебя не заберет, пиши, мы будем тебе рады. Мы с удовольствием возьмем и тебя, и, если понравимся друг другу, станем одной семьей. А, главное, вы втроем всегда будете рядом.

Пишет ли тебе мама? Что она собирается сделать для того, чтобы тебя забрать?

Как ты учишься? Чем тебе можно помочь? Когда твой день рождения?
Напиши, как ты провела лето, есть ли у тебя родственники, которые тебя навещают, расскажи про своих подружек из детского дома.

Напиши свои размеры одежды и обуви. Не могу сказать, что мы – богатые люди, но, все-таки можем помочь тебе и твоим друзьям. Напиши про свои проблемы, скажи, что можно прислать тебе посылкой, а чего нельзя. И вообще, можно ли присылать тебе посылки и письма.

Свой адрес мы, конечно, дать не можем, поэтому пиши на адрес, который я тебе дам, это наши знакомые, они будут все передавать нам:
……………………………………»

Ответ на комментарии к моему «Письму …дочери » на одном сайте соц. сети:

«Дорогая …!
Решила ответить Вам, потому что подобных комментариев оказалось немало. То есть, некоторым письмо показалось жестоким. В этом, моя вина, наверное. Просто Вам не известна предыстория, а то бы Вы, наверняка, читали его с другими чувствами.

Когда в прошлом году мы собрались удочерить девочку, узнали практически на последнем этапе, что она из двойни. Естественно, забрали обоих. С гепатитом. С, с недоразвитием у мальчика. Мы ничего особенного и не сделали, кажется, для их развития. Просто живем вместе, читаем, строим домики, рисуем, два месяца я с ними дома побыла, поняла, что нужно в садик. Готовы!

Проблем было много таких вот, например: кроме яблока, других фруктов не видели, не знают; мороженое выплевывают; к кошке привыкали дня три, к собаке около месяца; ночью Пашка все время к нам в спальню врывался, свет включал - на месте мы или нет, в истериках бились, если за что-то просто ругаем, Лена волосы на себе рвала и сама себя била, проч. проч. проч. Все-ерунда! И письмо-то для того, чтобы другие не боялись, брали детей! Все от нас зависит. Сейчас это - другие дети. Посмотрите, какие люди растут! И моим детям - на пользу, есть о ком заботиться, кроме себя самих. Ну, они и так - молодцы, не то, чтобы не против были или ревновали, а и ездили с нами в детдом. Любят их, и я сейчас, пожалуй, одинаково всех люблю.

О Свете мы знали. И, коротко, знали об общении с матерью. Света о детях узнала из последнего письма мамы. Я следила за развитием событий в течение полугода, была в контакте с директором ее детского дома.
Узнала следующее:

Света в детский дом попала в 6 лет, из больницы. Туда ее доставила милиция, сдал сторож детского садика - мама не забрала в очередной сад ребенка. Пьющая женщина, квартиру продала, деньги прогуляла, сидела за грабеж, потом за алименты. Да еще Свете написала, что сидит из-за нее (алименты!). Живет в 80 км от детдома. На суд о лишении родительских прав не явилась, девочку с тех пор не видела. Какое будущее у ребенка? Есть итальянская семья, которую она любит, которую посещала 5 раз (по 1-2 месяца), но им удочерить нельзя, не разрешают.

Моих, по кило восемьсот, недоношенных, она в роддоме оставила.

Я инкогнито встретилась со Светой (под видом корреспондента местной газеты, пишущей о летнем отдыхе детдомовцев), поговорили мы с ней по душам.

Да, она сказала мне, что ждет из тюрьмы маму. А мама ей за 6 лет пять писем в последнюю сидку написала. Вот и поймите, как хотите. Женщина - моя ровесница, то есть под 50. Жилья нет. Ну, 29 сентября освободилась, дальше что? Забрать по закону не может. А скоро ей и помощь взрослой дочери понадобится. Жилья нет. А тут еще письмо Свете от 28-летнего (а ей 12 лет) из тюрьмы пришло: «Мама показала, какая ты на фото в Италии красивая, давай переписываться». Девочки по блоку в детдоме старшие (а они там не по возрасту на комнаты разделены) уже и курят и выпивают. Вот она закончит детский дом, получит гарантированное поступление в училище на какого-нибудь штукатура, выходное пособие, дальше... как повезет?

К жизни не приспособлены абсолютно, делать ничего не умеют, покушала - встала-пошла! И не виновата, «спасибо» говорить некому было, посуду за ними мыли, стирали, мыться по выходным, все стадом….

А к тому же комплекс "мне все должны". А девочка хорошая, учится хорошо. Про брата с сестрой узнала от мамы недавно. Будет, ведь, это в голове держать!

И как нам надо было поступить? Да, у нас тайна усыновления, можем вообще про нее забыть и не думать, так?

Так не получается! Нельзя! Значит, или сейчас всеми силами доказать, что мы нужны друг другу, и пусть будет лучше три мамы, чем ни одной, или вообще никогда не открываться. Сейчас она сама по себе будет, а какой потом станет, когда наши вырастут и захотят узнать о сестре? Все все равно ищут родных, всяких, и пьяниц, и богатых родственников за границей.

Мать вышла 29 сентября, до конца ноября от нее ни звонков, ни писем…. Директор детского дома просит: «Заберите Свету - не пожалеете, очень хороший человечек, пропадет ведь сама», начальник колонии сказал коротко: «Тут толку не будет, забирайте девчонку, а то мать к ней на шею сядет через пару лет".

В детском доме договорились, если мать обнаружиться, пусть адрес оставит, мы ее будем в курсе держать, но до 18 лет не разрешим никакого общения. Сколько уж осталось!

С итальянцами переписываемся по интернету, фотографиями они со Светой обмениваются. В школу устроила в один класс с племянницей, с которой они сдружились, оценки у нас очень даже приличные, в школе никто ничего не знает. Классная довольна ею.

Вообще все у нас хорошо, честное слово. Мы со Светкой договорились обниматься-целоваться почаще (смеемся, конечно, по этому поводу), чтоб породниться быстрее....

А морем, фруктами, конечно, заманивала, можете и так считать!

Я же в хорошее заманивала! Подкормим, оденем, обучим, а там сама решит, как дальше!»

Дети…. Почему не кричать, почему не орать, и просто вместо одной рекламы прокладок или пива не произнести «Возьмите в хорошие руки бездомного и совсем непородистого маленького человека! Вот, посмотрите, как он на вас смотрит! Дайте ему шанс! Он не виноват, что его родители запили, заболели и просто когда-то забыли, что крохотное существо путается у них под ногами…. Возьмите в хорошие руки. Он много не ест, он ничего не будет от вас требовать. А любить будет, как преданная собака!»

Сравните две очень популярные программы на ТВ: одна идет в воскресенье утром раз в неделю и всего полчаса. В ней весело рассказывают о семьях знаменитостей. И всего лишь минут десять в конце программы показывают ребенка, который, еще не умея говорить, или не привыкший говорить это, складывает своими детскими губами слово «ма-ма». Те, что постарше и знают, для чего их снимают камерой, и почему их одели красиво сегодня, очень смешно рассказывают о себе – очень стараются понравиться…. И не зря! Уже в следующей программе про этого маленького героя нам сообщают- он уже нашел своих родителей! Фу…. Слава Богу! Ребенок устроен!

Другая программа идет ежедневно и в самое рейтинговое время. И в ней обсуждаются те же проблемы практически ежедневно – лишение родительских прав, скандалы, приюты, беспризорность, голодные дети, бездомные люди и собаки…. Этот треп сопровождается иногда кулачными боями, приходят депутаты, адвокаты и правители городов – все готовы на помощь. Реклама занимает огромное эфирное пространство. Конечно! Такая программа! Такой ведущий! Так зрелищно! Семечки, и – в кресло бегом! И что, пару минут на одного безродного, который сейчас стоит у окна в группе детского дома и смотрит в конец двора на ворота в ожидании чуда, жалковато? И это чудо с этим конкретным пацаном вряд ли произойдет….

Где гарантия, что он один из трехсот таких же услышит когда-нибудь: « Костик, за тобой приехали мама и папа!» Именно такое соотношение у нас – на 300 несчастных один везунчик. Представляете, что вас бы выбирали из трехсот? Всегда страшно и обидно заранее, потому что ты знаешь, есть другие и лучше и младше, или и умнее и красивее, или…. Да, мало ли в каком кастинге вы когда-то участвовали…. Чувство обделенности и обиды остается надолго.
Так надолго, что даже, став избранником, ты еще хранишь его в своем сердце много-много лет….

Вот сегодня муж поругал Свету за то, что она до трех часов ночи смотрела фильмы по DVD, а «Доброе утро!» сказала в три часа дня. Я пыталась пару слов по поводу каникул вставить, но он не согласился, а еще и добавил, что в тринадцать лет надо бы и посуду иногда помыть не по просьбе, а по собственной инициативе…. Илье своему я просто бы приказала, отругала, а может и шлепнула за дело. А тут…. Светка помолчала, взяла велик, еле выдавила: « Мам, я прокачусь по лесу немного?» А перед уходом мужу: « Папа, я посуду помыла. Прости…».

Где она каталась? Где и о чем она плакала под березой? Она до сих пор не может понять, что она уже не одна, у нее есть мы, и мы - ее защита.

В последние школьные дни прибежала из школы взволнованная, красная вся, и с порога: «Мама, тебе из милиции не звонили?»

-Нет, - говорю, -А что случилось?
-В нашем классе у мальчика, сына учительницы, пропал телефон. Приходила милиция, всех обыскали, сказали, что кого-то подозревают и будут звонить родителям.
- Света, ты почему так волнуешься? Ты, ведь, не могла взять?
- Ты что мама? Зачем мне? У меня все есть, и я не могу чужое….
И, когда я ее успокоила, когда сказала, что все уже, закончился твой детдом, мы тебя всегда защищать будем, ты только все-все говори… только тогда она и повеселела и успокоилась. И весь вечер жалась ко мне и целовала перед сном с таким чувством!
Она сказала: «Как хорошо, что никто не знает, что я детдомовская, а то бы первой обыскали…».

Малыши уже совсем освоились, но Пашку иногда пробивает на воспоминания: « А ты, мама, помнис, как нас из глуппы забилала? Ну, када мы потелялись?» Перевожу разговор на другое, а сама думаю, ну, как в три года он все запомнил? Ждал, наверное…. Еще машинально закрывает руками в страхе лицо, как только видит, что я сердита…. Ночью бегает к нам полежать под бочком пять минут. Счастливый в свою комнату возвращается….

Да, у нас не все так безоблачно, как всем кажется. Мы многое узнали и прочувствовали за эти два года. Но, поверьте, счастья в нашей семье прибавилось. Неизвестно, что и как сложится дальше, но мы знаем наверняка, что эти, наши дети, все впятером никогда не останутся наедине с какой-то бедой. Никогда их никто не обыщет, и никогда по вечерам, когда от ужина до сна еще часа три и страшно хочется укусить яблочко, пошуршать чипсами перед телеком или выпить стакан сока, они не будут просто пить из-под крана воду и лежать на застланной кровати. Мои уже не будут!


Спасибо.

***

Всей правды сказать не могу, моя книга с опубликованным в ней рассказом не прошла бы цензуру, но процентов 20, думаю, смогла до вас донести...Все гораздо печальнее...

4 февраля 2009 г.

***

Как видите, статья моя уже старая. За это время и мои дети выросли, и еще 17 детдомовцев при совершенно моем пассивном содействии (фото и рассказы о конкретных детях на моем сайте) нашли мам. Трое из них были инвалидами, сейчас они - здоровые дети. Глухой от рождения мальчик Андрей (4 года) прооперирован, 100% слышащий теперь, новая мама водит его в спец. садик, он учится разговаривать, готовится к школе. Я делаю и дарю сайты всем детским домам - это помогает, слава Богу. Мама моих детей (кровная) этим летом умерла. Умерла так плохо, что даже описывать не буду, читала документ из милиции в детдом. Со Светой поговорили. Дети ничего о ней и не знали.

Надеюсь, что эту статью как неформат не уберут - всеми предыдущими рассказами я делала анонс для того, чтобы теперь поговорить с вами. Возможно и среди огромной публики ЯПлакал найдутся заинтересованные люди.

©vesnyanka2007@ Наталья Корнилова

 

Лалангамена - не город и не деревня. Своя Лалангамена есть у каждого на планете. У каждого во Вселенной. - Что ты хочешь сказать. Клей? - Это слово, - объяснил он. - Слово на тарсусианском языке. Оно означает "родной дом". (с)Гордон Р.Диксон. "Лалангамена"

Подробный дневник блокадницы Ангелины Ефремовны Крупновой-Шамовой найден в Санкт-Петербурге на городской свалке. Обнаружившие его пенсионеры передали уникальный документ в редакцию «Новой». Рукопись публикуется впервые

Рукопись нашли два петербуржца, которым за восемьдесят, — Лев Михайлович Михрютин и Александр Петрович Шишлов. Нашли на помойке неподалеку от дома № 56 по улице Савушкина. В тетради в клетку — блокадная история Ангелины Ефремовны Крупновой-Шамовой.

В настоящее время редакция «Новой» не располагает подробными сведениями об Ангелине Ефремовне. Но нашим коллегам в Петербурге по городским адресным базам удалось выяснить, что она была прописана на 21-й линии Васильевского острова (кстати, это совпадает с местом действия некоторых событий, описанных в рукописи). Годы рождения Ангелины Ефремовны в справочных данных разные: по одним — это 1911-й, по другим — 1912-й. Журналисты «Новой» в Санкт-Петербурге также нашли номер телефона в квартире, где была прописана Крупнова-Шамова, но телефон пока молчит.

«Новая» просит откликнуться родственников или знакомых Ангелины Ефремовны.

Кровь и смерть

Умерла 26/IV 1942 г. наша дочь Милетта Константиновна, рожденная 11/VIII 1933 г. — 8 лет 8 месяцев и 15 дней от роду.

Федор жил с 7/IV 1942 по 26/VI 1942 года — 80 дней…

26/IV дочь умерла в час ночи, а в 6 утра кормить Федора грудью — ни одной капли молока. Детский врач сказала: «Я рада, а то мать (то есть я бы) умерла и оставила бы трех сыновей. Не жалей дочь, она недоносок — умерла бы в восемнадцать — обязательно».

Ну а раз молока нет, я 3/V 1942 года сдала в Институт переливания крови на 3-й Советской улице, не помню, сколько гр., так как я донор с 26 июня 1941 года. Будучи беременной Федей, сдала крови: 26/VI — 300 гр., 31/VII — 250 гр., 3/IX — 150 гр., 7/XI — 150 гр. крови. Больше уже нельзя. 11/XII — 120 гр. = 970 гр. крови.

12/I 1942 г. — уже давно ходили пешком, я шла по льду наискосок от университета к Адмиралтейству по Неве. Утро было солнечное, морозное — стояли вмерзшие в лед баржа и катер. Шла с 18-й линии В.О. сначала по Большому пр. до 1-й линии и до Невы мимо Меньшикова дворца и всех коллегий университета. Потом от Невы по всему Невскому пр., Староневскому до 3-й Советской…

А как разделась, врач — молодой мужчина — ткнул рукой в грудь: «Что это?» А я ответила: «Буду в четвертый раз матерью». Он схватился за голову и выбежал. Вошли сразу три врача — оказывается, беременным нельзя сдавать кровь — карточку донора зачеркнули. Меня не покормили, выгнали, а я должна была получить справку на февраль 1942 года, на рабочую карточку и паек (2 батона, 900 гр. мяса, 2 кг крупы), если бы у меня взяли кровь…

Шла обратно медленно-медленно, а дома ждали трое детей: Милетта, Кронид и Костя. А мужа взяли в саперы… Получу за февраль иждивенческую карточку, а это — 120 гр. хлеба в день. Смерть…

Когда на лед взошла, увидела справа под мостом гору замерзших людей — кто лежал, кто сидел, а мальчик лет десяти, как живой, припал головкой к одному из мертвецов. И мне так хотелось пойти лечь с ними. Даже свернула было с тропы, но вспомнила: дома трое лежат на одной полутораспальной кровати, а я раскисла — и пошла домой.

В квартире четыре комнаты: наша — 9 метров, крайняя, бывшая конюшня хозяина четырех домов (19, 19А, 19Б, 19В). Воды нет, трубы лопнули, а все равно люди льют в туалеты, жижа льет по стене и застывает от мороза. А стекол нет в окнах, еще осенью все они выбиты от взрыва бомбы.

Пришла домой повеселевшая, а дети рады, что пришла. Но видят, что пустая, и ни слова, молчат, что голодные. А дома лежит кусочек хлеба. На три раза. Взрослому, то есть мне — 250 гр., и три детских кусочка — по 125 гр. Никто не взял…

Затопила печку, поставила 7-литровую кастрюлю, вода закипела, бросила туда сухую траву черничника и земляничника. Разрезала по тоненькому кусочку хлеба, намазала очень много горчицы и очень крепко посолила. Сели, съели, очень много выпили чаю и легли спать. А в 6 часов утра надеваю брюки, шапку, пиджак, пальто, иду очередь занимать. В 8 только откроется магазин, а очередь длинная и шириной в 2—3 человека — стоишь и ждешь, а самолет врага летит медленно и низко над Большим пр. В.О. и льет из пушек, народ разбегается, а потом снова в свою очередь встает без паники — жутко…

А за водой на санки ставишь два ведра и ковшик, едешь на Неву по Большому проспекту, 20-й линии к Горному институту. Там спуск к воде, прорубь, и черпаешь в ведра воду. А вверх поднять сани с водой помогаем друг другу. Бывает, половину пути пройдешь и разольешь воду, сама вымокнешь и снова идешь, мокрая, за водой…

Пуповина

В квартире пусто, кроме нас никого, все ушли на фронт. И так день за днем. От мужа — ничего. И вот наступила роковая ночь 7/IV 1942 г. Час ночи, схватки. Пока одела троих детей, белье собрала в чемодан, двоих сыновей привязала к санкам, чтобы не упали, отвезла их во двор к помойке, а дочь и чемодан оставила в подворотне. И родила… в брюки…

Забыла, что у меня дети на улице. Шла медленно, держась за стену своего дома, тихо-тихо, боялась задавить малютку…

А в квартире — темно, а в коридоре — вода с потолка капает. А коридор — 3 метра шириной и 12 — в длину. Иду тихо-тихо. Пришла, скорей расстегнула штаны, хотела положить малыша на оттоманку и от боли потеряла сознание…

Темно, холодно, и вдруг открывается дверь — входит мужчина. Оказалось, он шел через двор, увидел двоих детей, привязанных к санкам, спросил: «Куда едете?» А пятилетний мой Костя и говорит: «Мы едем в родильный дом!»

«Эх, дети, наверно, вас мама на смерть привезла», — предположил мужчина. А Костя и говорит: «Нет». Мужчина молча взялся за санки: «Куда везти?» А Костюха командует. Смотрит человек, а тут еще одни санки, еще ребенок…

Так и довез детей до дому, а дома зажег огарок в блюдечке, лак-фитиль — коптит ужасно. Сломал стул, разжег печурку, поставил кастрюлю с водой — 12 литров, побежал в родильный… А я встала, дотянулась до ножниц, а ножницы черные от копоти. Фитилек обрезала и разрезала такими ножницами пуповину напополам… Говорю: «Ну, Федька, половина тебе, а другая — мне…» Пуповину ему я обвязала черной ниткой 40-го номера, а свою — нет…

Я же, хоть и четвертого родила, но ничегошеньки не знала. А тут Костя достал из-под кровати книгу «Мать и дитя» (я всегда читала в конце книги, как избежать нежелательной беременности, а тут прочла первую страницу — «Роды»). Встала, вода нагрелась. Перевязала Федору пуповину, отрезала лишний кусок, смазала йодом, а в глаза нечем пускать. Едва дождалась утра. А утром пришла старушка: «Ой, да ты и за хлебом не ходила, давай карточки, я сбегаю». Талоны были отрезаны на декаду: с 1 по 10-е число, ну а там оставалось 8, 9 и 10-е — 250 гр. и три по 125 гр. на три дня. Так этот хлеб нам и не принесла старушка… Но 9/IV я ее увидела мертвую во дворе — так что не за что осуждать, она была хорошим человеком…

Сестра пришла из родильного и кричит: «Где вы, у меня грипп!» А я кричу: «Закройте дверь с той стороны, а то холодно!» Она ушла, а Костя пятилетний встал и говорит: «А каша-то сварилась!» Я встала, печку затопила, да каша застыла, как кисель.

Вот съели мы эту кашу без хлеба и выпили 7-литровую кастрюлю чаю, я одела Феденьку, завернула в одеяло и пошла в роддом имени Ведемана на 14-ю линию. Принесла, мамочек — ни души. Говорю: «Обработайте пупок сыну». Доктор в ответ: «Ложитесь в больницу, тогда обработаем!» Я говорю: «У меня трое детей, они остались в квартире одни». Она настаивает: «Все равно ложитесь!» Я на нее заорала, а она позвонила главврачу. А главврач заорал на нее: «Обработайте ребенка и дайте справку в загс на метрики и на детскую карточку».

Она развернула ребенка и заулыбалась. Пуповину, перевязанную мной, похвалила: «Молодец, мама!» Отметила вес малыша — 2,5 кг. В глазки пустила капли и все справки дала. И пошла я в загс — на 16-й линии он располагался, в подвале исполкома. Очередь огромная, люди стоят за документами на мертвых. А я иду с сыном, народ расступается. Вдруг слышу, кто-то кричит: «Нахлебника несешь!» А другие: «Победу несет!»

Выписали метрики и справку на карточку детскую, поздравили, и пошла я к председателю исполкома. По лестнице широкой поднялась и увидела старичка, сидящего за столом, перед ним — телефон. Спрашивает, куда и зачем иду. Отвечаю, что родила сына в час ночи, а дома еще трое детей, в коридоре — вода по щиколотку, а в комнате — две стены лицевые, и к ним прилипли подушки наполовину мокрые, а со стен жижа ползет…

Он спросил: «В чем нуждаетесь?» Я ответила: «Дочь восьми лет, сидя ночью под аркой на санках, продрогла, ей бы в больницу».

Он нажал какую-то кнопку, вышли три девушки в военной форме, как по команде, подбежали ко мне, одна взяла ребенка, а две — меня под руки и проводили домой. Я расплакалась, устала вдруг, едва-едва дошла до дому…

В тот же день нас переселили в другую квартиру на нашей же лестнице — четвертый этаж. Печка исправная, в окно вставлены два стекла из нашего книжного шкафа, а на печке — 12-литровая кастрюля стоит с горячей водой. Врач женской консультации, пришедшая тоже на помощь, принялась мыть моих детей, первой — Милетту — голая голова, ни одного волоса… Так же и у сыновей — тощие, страшно смотреть…

Ночью — стук в дверь. Я открываю, стоит в дверях моя родная сестра Валя — она пешком шла с Финляндского вокзала. За плечами — мешок. Раскрыли, боже: хлеб чисто ржаной, солдатский, булка — кирпичик пышный, немного сахара, крупа, капуста кислая…

Радио работало сутки. Во время обстрела — сигнал, в убежище. Но мы не уходили, хотя наш район несколько раз в день из дальнобойных орудий обстреливали. Но и самолеты бомб не жалели, кругом заводы…

26/IV 1942 г. — Милетта умерла в час ночи, а в шесть утра радио известило: норму на хлеб прибавили. Рабочим — 400 гр., детям — 250 гр… Целый день в очередях провела. Принесла хлеб и водку…

Милетту одела в черный шелковый костюм… Лежит на столе в маленькой комнате, прихожу домой, а два сына, семи лет Кронид и пяти лет Костя, валяются пьяные на полу — половина маленькой выпита… Я испугалась, побежала на второй этаж к дворнику — ее дочь окончила мединститут. Она пришла со мной и, увидев детей, засмеялась: «Пусть спят, лучше их не тревожь»…

Глаза заросли мхом

6/V 1942 г. утром ушла за хлебом. Прихожу, а Кронида не узнать — опух, стал очень толстым, на куклу Ваньку-встаньку похож. Я его завернула в одеяло и потащила на 21-ю линию в консультацию, а там — закрыто. Тогда понесла его на 15-ю линию, где тоже дверь на замке. Принесла обратно домой. Побежала к дворничихе, позвала доктора. Врач пришла, посмотрела и сказала, что это третья степень дистрофии…

Стук в дверь. Открываю: два санитара из больницы имени Крупской — по поводу дочки. Я перед их носом дверь закрыла, а они снова стучат. И тут я опомнилась, дочки-то нет, а Кроня, Кронечка-то живой. Я дверь открыла, объяснила, что сына надо в больницу. Закутала его в одеяло и пошла с ними, прихватив метрики и детскую карточку.

В приемном покое врач мне говорит: «У вас же — дочь». Отвечаю: «Дочь умерла, а вот сын болен…» Сына взяли в больницу…

Слез нет, но на душе пусто, жутко. Костюха притих, меня целует и за Федей ухаживает, а Федя лежит в ванне детской, оцинкованной…

9/V 1942 г. Мой муж пришел пешком с Финляндского вокзала на сутки. Сходили за тележкой и справкой для похорон на Смоленском кладбище. Кроме моей малышки — два неопознанных трупа… Одну из умерших дворники волокли за ноги, и голова ее стучала по ступенькам…

На кладбище нельзя было плакать. Милетту отнесла и положила аккуратно на «поленницу» из умерших незнакомая женщина… 15 дней пролежала Милетта дома, глаза мхом заросли — пришлось личико закрыть шелковой тряпочкой…

Легкая земля

По радио говорят: «Каждый ленинградец должен иметь огород». Все скверы превращены в огороды. Семена моркови, свеклы, лука дают бесплатно. У нас на Большом проспекте посажены лук и щавель. Еще радиообъявление: можно получить пропуск в Бергардовку, во Всеволожск, а у меня там Валя в госпитале работает. Я в 16-е отделение милиции, к начальнику. Он мне пропуск выписывает, а я его прошу на время отъезда няньку. И он вызывает женщину — Рейн Альму Петровну и спрашивает ее: «Пойдешь в няньки к ней? — на меня указывая. — У нее три сына: один семи, второй — пяти лет, а третий и вовсе новорожденный…»

Она пошла ко мне домой. А я пешком на Финляндский вокзал. Поезд шел ночью, обстрелы. Приехала я во Всеволожск в пять утра: солнце, листья на деревьях распускаются. Валин госпиталь — бывший пионерлагерь.

Сижу на берегу речки, птицы поют, тишина… Как в мирное время. Вышел из дома какой-то дедушка с лопатой. Спрашивает: «Что здесь сидите?» Объясняю: «Вот, приехала огород копать, а лопату в руках не умею держать». Он мне дает лопату, показывает, как копать, а сам садится и смотрит, как я работаю.

У него земля легкая, ухоженная. Большой участок перекопала, а тут и моя Валя пришла: несет хлеб и пол-литра черной смородины…

Я села, понемногу щиплю хлеб, ем ягоды, запиваю водой. Подошел ко мне дед и говорит: «Пиши заявление — даю тебе две комнаты и комнатушку на чердаке…»

Так я своих недалеко, но из города вывезла. Феденьку взяли в круглосуточные ясли, а за Костюхой смотрел дед…

6/VI поехала в Ленинград за Кронидом. Выписали его из больницы с диагнозами: дистрофия III степени, паратиф, остеомиелит. Ни одного волоса на голове, но вшей белых, крупных 40 штук убили. Целый день сидели на вокзале. Познакомилась с женщинами, которые объяснили: это трупная вошь, к человеку здоровому не бежит…

В пять утра вышли из поезда. Сын тяжелый, несу на руках, голову не может держать. Когда добрались до дома, Валя на него посмотрела и заплакала: «Умрет…» Пришла врач Ирина Александровна, укол сделала и молча ушла.

Кроня открыл глаза и сказал: «Я — молодец, даже не поморщился». И заснул…

А в 9 часов утра пришли доктора: главврач госпиталя, профессор и медсестра, осмотрели, дали рекомендации. Мы их, как могли, выполняли. Только он все равно голову не держал, очень был слаб, не ел — только пил молоко. День за днем немного поправлялся…

Я старалась заработать. Девичьи гимнастерки делала, убавляя те, что были шиты для мужиков. А заказчицы мне несли кто похлебку, кто кашу. А я, как умела, все шила.

Сын умирал, как взрослый

На побывку приехал муж и сообщил, что из саперов его переводят в машинисты, в Ленинград. «Я же моряк, — сказал. — И паровозов не знаю». Начальник его даже обнял: «Это еще лучше: принимай новенький катер в ЦПКиО, грузи в товарняк — и на Ладогу!..»

6/VII 1942 г. Едем в Ленинград. Кроню должны положить в больницу, а я сдаю кровь — надо детей подкормить… Сижу с сыновьями в Институте переливания крови — там, где доноров кормят обедом. Хлебаем суп, а нас военный корреспондент снимает и, улыбаясь, говорит: «Пусть фронтовики посмотрят, как вы здесь, в Ленинграде…» Потом идем в больницу Раухфуса. Там у меня берут документы, и Кроня уходит в палату. Сын пролежал в больнице четыре месяца…

А 26/VII умер Феденька, Федор Константинович. Я его взяла из яслей уже безнадежного. Умирал, как взрослый. Вскрикнул как-то, глубоко вздохнул и выпрямился…

Я его завернула в одеяльце-конверт, очень красивое, шелковое, и понесла в милицию, где выписали похоронное свидетельство… Отнесла я его на кладбище, здесь же нарвала цветов, в землю его положили без гроба и закопали… Я даже не могла плакать…

1 июля 1942 года я пришла в отдел кадров пароходства. Рассказала: дочь и сына похоронила. А муж служит на Ладоге. Попросилась в матросы. Объяснила: карточек мне не надо, я — донор, получаю рабочую карточку, а надо мне постоянный пропуск на Ладогу. Он взял паспорт, поставил штамп, выписал пропуск до Осиновца, осиновецкого маяка. Выписал постоянный билет во второй вагон идущего туда поезда — бесплатный, и уже 10 числа я приехала в пункт назначения. В порт меня пропустили. Мне объяснили, что катер, возивший эвакуированных и продукты (хорошо, груз успели выгрузить), во время бомбежки ушел на дно. А команда — капитан, механик и матрос — спаслись, выплыли. Потом катер подняли, и теперь он в ремонте…

Катера шли обычно в Кобону, везли живой груз… Время от времени я ездила в город. Но взять с собой даже крупинки, даже пылинки муки не могла — если найдут, тут же расстрел. Над пристанью, где лежат мешки с крупой, горохом, мукой, самолет бреющим полетом пролетит, продырявит, в воду запасы сыплются — беда!

Мой Костя делал закваску и пек оладьи — к нам приходил весь пирс. Наконец, начальник порта распорядился снабжать нас мукой и маслом. А то грузчики и военные доставали из воды размокшую массу и — на плиту. Съедят, и тут же заворот кишок, умирают… Сколько таких случаев было!

Так что я опять пришлась ко двору. У меня две рабочих карточки: одну отдаю в детский сад, там довольны, за Костюхой уход хороший, а другую карточку даю Вале. Как еду к деду, у которого наши вещи, он меня капустой и ягодами балует. И еще дает яблочки, я их в Ленинград, в больницу к Кроне. Угощу няньку, врача, разнесу письма из Осиновца и обратно на Ладогу, в порт… Так и верчусь, как белка в колесе. Улыбки людей — в подарок, да и муж рядом…

27/VIII. Быстро лето прошло. Ладога бурная, холод, ветер, бомбежки усилились… Плывем в Кобону. Груз выгрузили, недалеко от берега катер пошел ко дну.

Костю направили на водокачку (станция Мельничный Ручей). Сутки дежурит, двое — свободен…

Кроню в то время из больницы имени Раухфуса перевезли в больницу на Петроградку, сказали, что там сделают операцию. Положили его в женское отделение. Женщины его полюбили — учили шитью, вязанию…

В конце декабря Кроне удалили кусок челюсти, в январе велели забирать домой.

3/I 1943 г. Снова ходила просить жилье, предложили пустующий дом в Мельничном Ручье…

Человек родился!

…Долго не бралась за дневник — не до того было. Пошла к докторам. Они меня осматривают, слушают, как ты там у меня растешь, а я с тобой разговариваю, глажу тебя — мечтаю, чтобы ласковая росла, пригожая, умная. А ты как будто слышишь меня. Костя кроватку уже тебе принес плетеную — очень красивую, ждем тебя с великой радостью. Знаю, что ты — дочка моя, растешь, знаешь, какой была Милетта…

Помню, блокада — она братьев бережет. Я уйду, а они втроем одни. Как начнется бомбежка, она всех — под кровать… Холод, голод, она последними крошками с ними поделится. Видела, как я хлеб делю, и тоже делила. Оставит себе кусочек поменьше, а горчицы побольше, как я… Страшно одним в четырехкомнатной квартире… Как-то бомба во дворе разорвалась — стекла с соседнего дома сыплются, а наш шатается…

…Я кровь не сдаю с мая месяца, так как знаю, что это вредно тебе, моя ненаглядная доченька. Вышла за поленом, мимо соседи идут — радуются, прорвана блокада…

Солдаты 63-й Гвардейской дивизии подарили моему мужу Косте новую офицерскую шубу. Полная изба народу, шум, шутки, счастье! Неужели позади блокада!

2/II 1943 г. Я говорю Косте: «Беги за врачом, начинается!» На плите стоит 12-литровая кастрюля с теплым кипятком, а в 7-литровой уже кипит вода. А вчера, 1 февраля, меня смотрел врач, запустил капли в глаза, дал мне йод, шелковую нитку в мешочке и сказал: «В госпиталь не ходи — там дикий холод, и весь он завален покойниками, да и находится за 4 километра от дома…»

Вернулся муж, лица на нем нет. Не обнаружил в больнице ни единого человека — видно, ночью тихо снялись… Люди ему сказали, что слабых отправили в тыл, а тех, кто покрепче, — на фронт…

Схватки уже нетерпимые. Дети спят в комнате, я стою в корыте, в Костиной рубахе. Он — напротив меня, ножницы наготове… Уже держит твою головку, уже ты у него на руках… Лицо у него светлое… Я беру тебя на руки. Он режет пуповину, смазывает йодом, завязывает. Рядом ванночка. Льет на головку воду — голова у тебя волосатая. Орешь, дети вскакивают, отец им кричит: «На место!»

Заворачивает тебя, несет на кровать…

Я моюсь, Костя берет меня на руки и тоже несет на кровать. А сам выливает из емкостей воду, моет пол, моет руки и приходит смотреть, как ты спишь в кроватке. Потом подходит ко мне, гладит по голове, желает спокойной ночи, идет спать на кухонную скамью… Луна за окном огромная…

Утром муж говорит мне: «Всю ночь не спал, слушал, как сопит дочь. И надумал: давай назовем ее Надеждой и будем думать, что нас ждет Надежда и радость».
 

Ссылка на статью: http://novayagazeta.ru/data/2010/045/00.html

Русский появился в нашем городе летом. Ну, вы знаете – про то, как их раздолбали войска Демократической Коалиции, как тех, кто остался, было решено рассеять – потому что, как решил Международный Трибунал по преступлениям России перед человечеством, за все время своего существования и эта страна и этот народ продемонстрировали, что они являются постоянной угрозой миру и свободе. Молодежь отправили в лагеря национальной переидентификации – в Африку, Австралию, на север Канады, а тех, кто постарше, распределили по разным странам. Самых опасных загнали на Аляску. А облученных и зараженных – кое-где пришлось шарахнуть по ним ядерными зарядами – эвтаназировали. Из соображений гуманности.

Так что теперь на месте России Территория ООН, у меня брат туда ездил полицейским по контракту, говорил, там прикольно. Люди со всего мира работают вахтовым методом – качают нефть, добывают всякие ископаемые из земли. Могильники там ядерных отходов – а чего, у них там радиация после демократизации высокая, так что правильно там отходы хранить, я считаю. Правда, кое-где партизаны остались, но их давят. Да и куда они против армии США, верно?

Ну, вот и попал к нам в город один русский. Наш город городом называть смешно, вообще-то, дыра дырой в штате Техас. Вырасту – умотаю отсюда. Тут ловить нечего. Вот в армию запишусь, и в Сибирь уеду – на партизан охотиться. Это круче, чем компьютерные игры.

А пока я работаю в автомастерской Дональда Хопса – старика Дона, если попроще. Ну и заходит ко мне перед ланчем Майк, мой брат, он помощником шерифа работает, и говорит – а у нас в городе тоже будет русский. Клёво, говорю. А что за тип?

Да, говорит Майк, не очень молодой, смурной какой-то, поселился в сарае у Мэгги Кинзи.

Ну что ж, будет у нас в городе свой русский. Всё интересней. Какое-то изменение в нашей небогатой на события жизни.

Я русских не видал никогда. Ну, один раз, когда мы с отцом ездили во Флориду, он мне показал крутой такой дворец, и сказал, что там бывший русский генерал живет. Война когда началась, наши ихним генералам огромные деньги перевели – чуть ли не по сто миллионов – за то, чтобы они по нам своими атомными ракетами не стреляли. Плюс еще гражданство предложили – любой страны, на выбор, даже наше, американское. Теперь живут припеваючи кто где – кто во Франции, кто в Швейцарии. А некоторые у нас. Классный такой дворец, я бы не прочь в таком на пару недель с какой-нибудь девчонкой.

Ладно. Вот вечером после работы захожу я в бар, пропустить пару пива, как заведено. А там только об этом русском и разговор. Что да как. Кое-кто возмущается: на черта нам в городе русский. Теперь двери запирай – они же воры все. Если не маньяки. В кино показывали. В Аляску его надо отправить, туда всех подозрительных русских отправляют – федеральные трассы строить и прочее.

А тут шериф наш, Боб Карлтон, в кабак заявился. Ну, все сразу к нему: что там про русского? А Боб пиво свое выпил, усы вытер, и говорит: Все под контролем. За русским не только мы будем приглядывать, но и полиция округа и даже ФБР. На ноге у него датчик – все его передвижения записаны – коли что случится – сразу отправится или на Аляску, или в тюрьму.

Все сразу успокоились.

А тут вдруг входит мужик в бар – и повисла тишина. Потому что мы все сразу поняли: это он.

Ну, на первый взгляд, человек как человек. Но все мы знали, что внутри они другие. Не такие, как другие, как люди. Мы в школе этого писателя проходили – с непроизносимой фамилией. Солжи… Солшени… Ладно, не важно. Важно, что там все было описано – какие они гады. Всех нормальных ребят извели, остались только изверги какие-то. Так что правильно их того. Рассеяли по миру.

Точно вам говорю, было в нем что-то зловещее. Как у Фредди Крюгера. Пока он к стойке шел, пока пиво попросил – английский у него был хреновенький – я это заметил. Даже не знаю, как и описать. Не хотел бы я с ним один на один ночью на пустой улице оказаться. Прирежет – и все дела. Верно Сол-как-его-там-цын написал. Все так оно и есть.

А русский взял пиво, сел в уголке, посмотрел на нас, сказал что-то – у нас русский ведь никто не знал, но что-то такое типа «suki» - и пиво свое выпил. А потом встал – и ушел. Что такое suki? На японский вообще больше похоже, по-моему.

Вот так я впервые в жизни увидел русского.

***
А потом русский пришел устраиваться на работу к старику Дону.

Я сначала не понял, зачем он пришел в контору к Дону, а потом Дон вместе с ним появился в мастерской и сказал мне:
- Джек, вот. Это будет твой напарник.
А я как раз собрался залезать под машину, которую ремонтировал – и даже ключ разводной выронил после такого известия.
- Дон, - говорю я осторожно. – А он вообще машины видел когда-нибудь? Они же вроде на конях в своей России ездили? Или на медведях?
Дон ухмыльнулся и говорит:
- А вот мы сейчас и посмотрим.

И посмотрели.

Русский свое дело знал. Это стало ясно. Через четыре часа, когда он снял движок и перебрал его – Дон с уважением пожал ему руку и взял на пробу в свою мастерскую. Мне напарником.

Домой я возвращался в смешанных чувствах. С одной стороны, мужик работать умел – с другой стороны напарником русский – это вообще что-то. Я когда матери с отцом сказал, они чуть инфаркт не получили. Но потом решили, что не так страшен черт. Отец предложил мне, правда, с пистолетом на работу ходить – на всякий случай, но тут я отказался.

Ладно, стали работать. Английский у него был странный. Акцент – тут я быстро привык, но вот иногда обороты у него были – где он их только набрал? Даже британцы с Острова так не говорят. Я даже как-то не выдержал, спросил его, где он английский учил.
Он сказал, что по книжкам. Правда, как стал называть писателей – я и слышать про таких не слышал – Джек Лондон, Джон Стейнбек, Эрнест Хемингуэй. И при этом заявлял, что эти чуваки не с Острова, а наши.

Ну, я после работы сразу в нашу библиотеку бегом – спрашиваю у очкастой Джессики Хью – это кто такие? Джек Лондон, Джон Стейнбек, Эрнест Хемингуэй?

А она что-то там в своем компьютере посмотрела, и говорит, что – да, есть такие писатели, только их книг в библиотеке нет и в школе их не изучают, потому что книги эти Верховный Суд признал неполиткорректными и постановил изъять. И теперь их можно прочесть только в Библиотеке Конгресса. В спецхране. Если в спецхран есть допуск.

Ну, я говорю же – русские!

А еще странно было, когда по радио сказали в новостях, что в Хьюстоне запустили космический корабль к Марсу. Русский вдруг погрустнел, а потом я вдруг в его глазах слёзы заметил. Честное слово!

Мы тогда уже с ним начали уже не только про работу говорить: подай то, подержи тут, помоги там. Все-таки 8 часов в день когда с человеком работаешь – даже если это русский – начинаешь о чем-то другом разговаривать.

Я ему потому и сказал:

- Круто про Марс. Опять мы первые будем.

А русский и говорит мне:
- Не всегда.

Что, говорю, не всегда? А он мне: не всегда вы, американцы, первые были. Я, как обычно завелся – говорю, что мы круче всех, а особенно в космосе. А он снова: не всегда. Я уже злиться начал. Ты, говорю, или говори, или молчи. А то заладил: не всегда да не всегда. А он мне только: а вот ты про такого человека слышал: Юрий Гагарин? Я говорю – нет, первый раз. А он мне: ну вот когда услышишь, тогда и поговорим. И опять за работу.

Я снова после работы в библиотеку. Кучу книг перерыл, пока нашел. В одной энциклопедии. В сноске. Мелким шрифтом. Я попросил у Джессики ручку, на листок даже кое-что переписал. И оттуда, из библиотеки – не выдержал до следующего дня, прямо к нему – в сараюху, которую он у Мэри Кинзи снимал.

А он за столом сидит, на столе бутылка виски – и кривой он, я вам скажу, прямо как мой отец на День Независимости.

И я с порога:

- Нашел я про твоего Гагарина. Вот!

Достаю из кармана;
«Советский тоталитарный режим запустил в 1961 году в космос смертника, которому однако, удалось вернуться назад живым. Ракета была сделана на основе немецких разработок Вернера фон Брауна, отца американской лунной программы».

Посмотрел русский на меня, налил себе виски целый стакан, выпил, потом сделал что-то странное – понюхал свой рукав! – и затем снова сказал, как на японском, то самое: sssssuki! С длинным таким s.

А потом говорит:
- Джек, начнем с конца. Как немецкие разработки попали к русским?
Я плечами пожал:
- Ну, украли, наверное. У ваших же было кэй-джи-би такое, оно, кроме того что людей миллионами убивало в Гулаге, еще шпионило по всему миру.

- А ты про Гитлера слышал чего?
- Конечно, - обиделся я. – Очень плохой был. Только ваш Сталин был еще хуже его. Гитлер евреев уничтожить хотел. И со Сталиным Европу поделил. Но мы потом его победили. А евреев спасли.

Русский сначала побледнел, потом кровью стал наливаться. Прямо красный какой-то – в прямом смысле.

- Так, - говорит. – Только Сталин хуже, говоришь. Спасли, говоришь. Ну ладно.

И опять свое: suki, ah, ssssssuki! И еще чего-то – но этого я уже совсем не понял и не разобрал.

Достает библию из под чайника – она у него заместо подставки, чтобы скатерть не портить, - чертовы атеисты! - из библии достает фотографию. Там какой-то молодой парень в непривычной форме, улыбается во всё лицо. И я вам скажу сразу – даже на маленькой фотке видно, какой чувак клёвый. И крутой. А русский говорит:

- Вот твой смертник, Джек. Лейтенант Гагарин. Юрий. Человек, которого любил и носил на руках весь мир.

***

В общем, я в тот день у него просидел за полночь. И чего мне только он не рассказал – про свою страну. Прямо как фильм какой-то фантастический. Про человека по имени Ленин, который царя сверг – того царя, при котором Распутин был – это же все, что я про те времена знал до этого вечера. Что потому там работяги начали строить страну, в которой деньги – не главное. Представляете, как я охренел в этом месте. Деньги – и не главное?!

Про то, как голодные и бедные люди разбили генералов и иностранцев, которые их в крови потопить хотели.

Как на пустом месте строили заводы, электростанции и города – кстати, и у нас покупали чертежи за последние деньги. И про то, как никого для этого не жалели – ни себя, ни других.

Как на них Гитлер напал – и как они его победили – а мы только в конце в Европу вошли, когда игра была сыграна. Про город Сталинград, который стоял на их великой русской реке Волге – сейчас она отравлена радиоактивными отходами – и как немцам до этой реки оставалось дойти каких-то триста метров – и они три месяца пытались эти триста метров пройти, но так и не прошли.

Про то, как их Красная Армия гнала потом немцев до Берлина. Как снова поднимали страну из развалин – но при этом еще делали Бомбу и ракеты – потому что больше не хотели, чтобы кто-то в их страну приходил на танках без приглашения.

Иногда я подпрыгивал от возмущения. Иногда хотел уйти, например, когда он на Гарри Трумэна наезжал. На войне во Вьетнаме я не выдержал.

- Вранье! Вранье! Вранье! Не было такого. Никогда никто Америку не побеждал. Ладно, в Заливе Свиней – ты сам говоришь, что там латиносы между собой разбирались. У меня есть кого спросить – раз ты считаешь, что в книгах правды нет.

Хлопнул дверью и ушел. А утром – была суббота – поехал в фундаменталистскую церковь, где священником был столетний Браза Джим, самый старый человек в нашем городе – и который, как я слышал, воевал по молодости во Вьетнаме. Джим сидел в кресле у церкви и курил трубку. Я из машины вылез – и к нему. Говорю:

- Браза Джим, так и так, тут мне русский сказал, что во Вьетнаме нам надрали задницу и что мы оттуда позорно бежали.

Черный священник вздохнул печально, и говорит:

- Не соврал твой русский. Так оно все и было, Джек-бой. И задницу они нам надрали, сынок, кстати, русским оружием. Был у вьетконговцев русский автомат такой – «калашников» - ох, я скажу тебе, надежнее оружия не видел. Сколько же они наших положили этим автоматом.

Браза Джим стал рассказывать какую-то длинную историю про своего армейского друга, который этот самый «калашников» даже в Америку привез, и потом в Гарлеме, где он крэк продавал, он с пушерами, которые на его территорию лезли, с помощью этого «калашникова» разбирался – но я не стал дослушивать, поблагодарил, и поехал домой. Потому что стало мне как-то не по себе. Как-то стала моя картина мира давать трещину.
Наверное, первый раз я тогда понял, что янки-северяне не только нашу Конфедерацию оболгали, но теперь и еще и эту страну, где жили такие, как этот русский.

***

Кроме того раза я русского пьяным видел еще один раз.

9 мая это было.

Он позвонил старине Дональду, отпросился с работы. Сказал, что чувствует себя неважно.
А в этот день как раз приехали федералы. То ли из столицы Штата, то ли вообще из Вашингтона. Двое, важные такие, в костюмах, в галстуках, несмотря на жару.
Сначала долго сидели с Дональдом в конторе, потом зашли ко мне в мастерскую. Вежливые, впрочем, хотя и янки. Спросили, как мне русский напарник, что говорит, как работает.

Я янки не люблю, поэтому особо откровенничать с ними не стал. Сказал, что русский всё ОК, что работает хорошо, про политику молчит, проблем с ним нет. Федералы потоптались, посмотрели его рабочий стол и его сумку с инструментами, потом сели на машину и укатили.
А я после работы заехал к русскому. Тот явно мне обрадовался, налил виски. Я не очень виски, особенно когда жарко, но он объяснил мне, что сегодня день важный для него. Важный праздник был в его стране. Поэтому и я выпил немного.

А потом он мне пел свои русские песни. Певец из него был как из меня математик, но я терпеливо сидел, слушал.

Жалко мне его тогда стало. Почему-то.

***

Рабочий день заканчивался, Джек и русский сидели на двух старых автомобильных сидениях, стоявших в углу мастерской и наслаждались покоем и тишиной.

- В Оклахоме беспорядки были, национальную гвардию ввели. Говорят, много народу убили, - сказал Джек.

- А по радио не говорили, - сказал русский.

Обычно они на работе слушали или местное городское радио, или какой-нибудь федеральный общественный канал.

- И по телику не говорили. На форуме один парень оттуда написал – и даже фотографии выложил. Пока форум тут же киберполиция не прикрыла.
- Не удивительно, - сказал русский. – Все так, как они и говорили.
- Кто они? - спросил Джек.
- Были два таких очень умных человека в Германии. Давным-давно. Маркс и Энгельс.
- При Гитлере?
- Нет, - сказал русский. – Еще до Гитлера.
- И что они говорили?
- Что история человечества – это борьба между теми, кто угнетает, и теми, кого угнетают.
И что настанет день, когда угнетенные победят – окончательно и навсегда. И только тогда человечество избавится от войн, насилия и несправедливости.

Джек подумал немного.

- Слушай, а нельзя об этом почитать где?
- Вряд ли. Ваши запрещают и уничтожают их книги. Даже за хранение сажают в тюрьму. Потому что неполиткорректные.
- Плохо, - сказал Джек.
- Плохо, - согласился русский. – Но я тебе расскажу – я кое-что помню. Времени у нас много. Да?

И на следующий день, когда Дональд Хопс пригнал им на разборку старый «шеви» 58-го года, русский начал свой рассказ.

- В 1848 году в Германии вышла книжечка, написанная двумя молодыми людьми. Она начиналась словами: «Призрак ходит по Европе, призрак коммунизма».
- Только в Европе? – уточнил Джек.
- Что в Европе? – не понял русский.
- Ну, этот призрак ходит? Только в Европе?
- Понимаешь, Америка тогда был дыра дырой, парень. Но ты не перебивай.

Джек хотел обидеться за Америку, но потом передумал:

- Ладно, рассказывай.

И русский продолжил свой рассказ. И на следующий день. И на день после следующего.

***

В районе Восточного крыла Белого дома еще слышалась стрельба – наверное, подавляли сопротивление последних либерофашистов, но бой - и за Вашингтон, и за Белый Дом – закончился. Так что может палили в воздух от радости. Над зданием гордо реял флаг Конфедерации с серпом и молотом посередине. Джек Ньюмэн спокойно подошел к главному входу. Его солдаты 5-й интербригады имени Сталинграда – немцы, кубинцы, поляки, французы, южане, социалисты и анархисты янки – рисовали на стенах и колоннах Белого Дома свои фамилии. Джек рассказал им как-то о таком обычае, когда интербригада пробивалась к Вашингтону. Бои были очень тяжелые, пока в тылу у либерофашистов не вспыхнуло восстание – и фронт врага не развалился. Вот во время этих боев Джек, который вместе со своими ребятами ходил в атаки – за что получил потом выговор лично от Председателя Компартии США – и рассказал им, как советские, когда взяли Берлин и главное его здание, парламент, рейхстаг по-немецки, потом на стенах писали свои фамилии.

А ему это рассказал русский, когда они уже сражались в первых отрядах Фронта Национального Освобождения США. Джек даже вспомнил, когда. Незадолго до того, как русский погиб во время операции по уничтожению того генерала, дворец которого Джек мальчишкой видел во Флориде. Генерал – толстый, похожий на свинью – встал на колени, плакал, умолял – обращаясь то по-русски к соотечественнику, то по-английски к Джеку – сохранить ему жизнь, сулил какие-то немыслимые деньги – но русский выстрелил ему в лоб и потом еще плюнул на его труп.

А затем прилетели вертолеты, начался дикий огонь со всех сторон, русский - по ихнему странному русскому обычаю обнял Джека, потом оттолкнул легонько, остался с пулеметом прикрывать отход группы ФНО – и там и остался. Потом и по телевидению его гибель подтвердили. Даже радовались поначалу сильно – либерофашисты думали, что смерть легендарного подпольщика послужит ударом по Красным Конфедератам. Однако сильно просчитались.

Однако до всего этого, когда они еще сидели в машине и ждали команду от наблюдателя, русский и рассказал Джеку – как у него вообще было принято рассказывать в свободное время – и про штурм Берлина, и про то, как Гитлер принял яд и застрелился, и про то, как два советских сержанта подняли красный флаг над немецким парламентом, и как солдаты из штурмовых частей рисовали на стенах: Дошли! И ставили свои подписи. Джеку до сих пор нравилось слушать истории про ту великую исчезнувшую и так оболганную страну.

Он подошел к стене – солдаты с искренним уважением вытягивались в струнку и отдавали командиру честь, кроме, естественно, анархистов, которые выторговали себе эту уступку - неотдание чести, в самом начале Второй Гражданской – правда, единственную уступку, на которую им пошли, - нашел свободное от надписей место, вынул из кармана куртки заранее припасенный кусок угля, завернутый в носовой платок. Провел черту по белой стене, чтобы проверить, как получается. Остался доволен. Потом стал писать – так и оставшейся ему странной кириллицей:

Дошли! Егор Иванов. Русский. Коммунист.

2010 (с) kommari
http://community.livejournal.com/communist_sf/71056.html

Фотографии plooto777 :

Фотографии plooto777 :

Когда, согласно школьной программе, мы добрались-таки до научных основ добычи спиногрызов методом межполовой йобли, я помнится словил нехилое такое, качественное я бы даже сказал замыкание головного ЦПУ. С одной стороны, вроде все понятно: у нее - пестик, у него – дрозофилы вокруг тычинки жужжат, туда сунул, сюда кончил, таймер на девять месяцев поставил - дзинь, доставайте. Там уже и наследственность подарки раздает: характер – папин, ухи – мамины, ебло – соседское, пиздюли в силу последнего обстоятельства опять же мамины. Все просто и ясно. А с другой стороны – вот он, Серега. Мама – скромная учительница, папа – почтенный ветеринар, а Серега – ходячий пиздец локального масштаба с грызлом бультерьера, только что укушенного за яйца болонкой-камикадзе. И, что сука характерно, на ближайшие пару сотен километров – ни одного даже близко на него похожего экземпляра, полный эксклюзив. Какие там нахрен соседи, на его фоне даже местным уркаганам хотелось «ути-пути» сделать, на мороженку дать и сопли вытереть.

Так что, в свете вышеописанных фактов, я все ближе склонялся к единственно приемлемой на тот момент версии того самого аиста. Который по неизвестным науке причинам вдруг сбился с курса на страну аццких орков, запаниковал, обстучал криво привязанной люлькой все дымоходы, а потом словил по печени от вконец охуевшего к тому времени Сереги и тупо выронил его на капустное поле высоты этак с километровой. А капуста в свою очередь Серегу и воспитывала, пока его не выкрали забредшие пофтыкать на бабочек дядя Федя и тетя Люда. Воспитывала, ясен пень, по своим, капустным, понятиям: типа щеми людей, топчи жуков и береги свой кочан от лишних мыслей. Вот, примерно такие мысли в моей подкорке в то время и вертелись, а вы хуле думали? Я на вас бы посмотрел, если бы вы с ним пару недель хотя бы пообщались. И вот, когда я уже практически скатился в дебри мифологии и забил толстый гвоздь в крышку богомерзкой генетики, случилось событие, которое и вернуло меня в лоно матери - лженауки. Но, обо всем по порядку:

Короче давным-давно, в одной далекой галактике… а не, тьфу ты бля, не отсюда. А, во: однажды теплым майским днем, когда я сидел на общем балконе нашей девятиэтажки и судорожно фтыкал через дядькин бинокль на какую-то пелотку в одних панталонах из дома напротив, во двор под скрип заржавевших фанфар вкатился «москвичонок» Серегиного бати. Чихнув напоследок облаком угольного дыма, железная каракатица глухо звякнула и завалилась на правый бок, а из задней двери вылез довольный Серега. Я уже хотел крикнуть, чтобы он бросал все дела и шементом телепортировался ко мне, но слова застряли где-то еще на уровне ганглия, потому что вслед за Серегой из машины вылез… второй Серега. Только с седыми усами, кавалерийской походкой и невъебенной радиоточкой подмышкой, из каких еще товарищ Левитан Гитлера форшмачил. А так один в один – рост, фигура, улыбка, даже зуб в том же месте выбит. Я пока башкой зажмурившись тряс, чуть бабок у подъезда выпавшим биноклем не покалечил, хорошо вовремя поймал.

Дед осмотрелся, галифе подтянул и элегантно так, двумя пальцами, шмяк бабкам соплю под ноги. А они ж у нас культурные ояебу, замечания ему сразу давай наперебой делать, Пушкина зачем-то вспомнили. Так с поджатыми губами, дергающимся глазом и не ожидавшим такого оборота Пушкиным в жопе, по маршруту «нахуй – это вон туда» и отправились. Пешим шагом. А дед довольно гыкнул и пошел в подъезд, выписав по дороге пролетарского пенделя Сереге, который некстати залип в дверях, услышав сразу такое количество новых для него идиом. Я даже про бинокль забыл – побежал Серегу отлавливать, чо да как, интересно же. И выяснилось, что деревня, в которой дедушка Гриша жил, как-то постепенно обезлюдела (и я бля буду догадываюсь из-за кого), а у Сереги как раз одна комната пропадает, вот и решили типа деда к себе забрать. Тут как раз подъехал лифт с новоприбывшим членом семьи и Серега, прикрыв руками жопу, убежал домой. А утром началось…

Первым делом дед отжал у Сереги его центровую комнату с отдельным балконом, между делом набив ему замечательной синевы фонарь, потом отжал её же у местных тараканов, которые совершили массовый суицид после первой же цигарки фирменного дедова самосада, а потом начал потихоньку обживаться. По углам развесил Сталина с Тухачевскими, на ковер – наградной наган, а весь квартал теперь просыпался строго в шесть часов под жуткие вопли дедовой радиоточки, отдаленно напоминающие позывные радио «маяк». При достаточном желании каждый мог лицезреть и самого деда в полосатом закрытом купальнике, который ровно в шесть-ноль выходил на балкон, торжественно ссал на акацию, растущую внизу во дворе и принимался размахивать гантелями, попутно раздавая путевки недовольным соседям – в ту же сторону, что и излишне культурным бабкам до этого. Потом дед отдирал от кроватей и пинками выгонял на зарядку все Серегино семейство, потом завтракал, выпивал ритуальный стакан привезенной с собой пиздец-огонь-воды и выходил на улицу, где и начинал дойобывать воспитывать всех, кто не догадался вовремя перебежать от него на другую улицу.

Когда население ближайшей пары кварталов было уже воспитано-перевоспитано и тупо пряталось от деда еще за километр, дед загрустил. Пятилитровый бутыль свекольного самогона к концу подходит, да еще и участковый с балкона ссать и газон под картошку перекапывать запретил, вапще тоска. И тут, когда дед совсем уж расклеился и собрался паковать кирзачи обратно в деревню, Серегин батя взял и купил видеомагнитофон и кучу кассет, в том числе и про лысых шаолиньцев в рыжих простынях. В тот же вечер и телевизор и видак переехали в дедову комнату, а весь подъезд с этого времени наслаждался дедовыми монологами типа «ухтыж йоптыть, ну куда ты, куда бля, мотыгой яво мочи, иээх, шаолинь бля» и прочее в том же духе. Еще иногда проскакивало что-нибудь типа «тьху ты бля, вот я помню в своё время…», но окружающие приписывали последнее исключительно дедову воображению, и, как оказалось, зря.

Гантели к тому времени дед благополучно заменил на собственноручно срубленный дрын размером с хороший меч, которым и махал теперь во время утренней и не очень зарядки. Так что соседям теперь вместо радио приходилось просыпаться под еще более жуткое «кия-а-а-а!!!» дедовым фальцетом, от которого чуть ли окна не трескались. Потом шел ежедневный стакан самогона, киносеанс, прилив адреналина, балкон, «кия» и так далее. Пока цикл не был вероломно прерван небольшой кучкой из трех невезучих кришнаитов, сдуру зашедших в наш район в поисках новых земель. Дед, который как раз занимался исполнением оператора «goto стакан сэма», взглянул в окно и чуть не двинул лапти, поперхнувшись очередным глотком. Ахуеть – лысые, в оранжевом, с барабанами – и сами пришли! Правда эти мысли дед додумывал уже на бегу, отплевываясь ядреной косорыловкой и размахивая любимым дрыном.

А ничего не подозревающие залупоголовики взяли и проебали свой последний шанс, когда вместо того, чтобы разбежаться и засесть по деревьям, при виде приближающегося деда заулыбались еще шире и завыли свою «хари кришну» в полную силу. Удивиться успели только двое из троих, когда дед с воплем «моё кунфу круче твояво в пиццот раз, итить яво растудыть» взял и уебал третьего дрыном прямо по вместилищу вселенной мудрости, отчего последний как стоял, так и упал бубном с залипшей улыбкой прямо в свой барабан, где и остался пускать слюну. Второй успел прикрыть череп ценой второго барабана, но словил по яйцам дореволюционным кирзачом и завалился рядом с первым. А дедушка, обнаружив, что мастерство пришлых мастеров кунгфу на порядок ниже его собственного, милостиво разрешил третьему хонгильдону вытряхнуть говно из халата и ударить его первым. Все доводы барабанщика о том, что они вообще-то против насилия, так как пацифисты по натуре, возымели совершенно не тот эффект, на который рассчитывалось – дед с округлившимися глазами и словами «только пидарасов тут не хватало» опять схватился за дрын. И монах сдался: приобретенный пацифизм резко аннигилировался врожденным похуизмом, кришнаит зажмурился и изо всех сил сломал об дедовы яйца собственную ногу. А тем временем и дрын до макушки добрался, отправив бритого в астрал к заждавшимся собратьям.

Дед крякнул, победно осмотрел арену боевых действий, почесал гульфик и со словами «Хуята это ваше кунфу, вот десять лет кавалерии – это да! Стиль «железное яйцо», йопта!» собрался обратно домой, но внезапно был остановлен прибывшей по звонкам телезрителей милицией. Правда обошлось все по-человечески – дед оказался давним сослуживцем прокурорского отца, да и кришнаиты от претензий отказались, тем более что дед им новый барабан обещал подарить - «нормальный, не то што енти ваши пумкалки». Правда за барабаном так никто и не пришел, да и вообще - в районе нашем после этого не то что кришнаитов, даже йобанных свидетелей иеговы с тех пор замечено не было.

А дед с тех пор к фильмам про карате-кунфу всякое охладел совершенно – даже если на каком канале и попадется чего подобное, вздохнет, яйца почешет, и переключает сразу. «Хуята» потому что.

© Бушш Средний

У меня подрастают двое девчушек и совсем скоро им придется идти в школу. Очень хочется, чтобы они были подготовлены, умели читать, писать и считать. Я вспоминаю, что в совсем юном возрасте у меня были прописи, по которым можно было научится писать буквы, поставить правильный почерк.

На сайте http://nekin.narod.ru/ я нашел образцы таких прописей, выложенные для бесплатного скачивания и еще много-много интересного и полезного для обучения ребенка.

В этом сообщении прикреплен pdf файл, который можно распечатать и получится готовая тетрадь с прописями для первоклашек

Вложение: 3785903_PROPISI.pdf

Посмотрите на эту женщину - запомните её навсегда!



Недавно в возрасте 98-и лет умерла женщина по имени Ирина.
Во время Второй мировой войны Ирина получила разрешение на работу в Варшавском гетто в качестве сантехника-сварщика. У неё были на то "скрытые мотивы". Будучи немкой, она знала о планах нацистов по поводу евреев. На дне сумки для инструментов она стала выносить детей из гетто, а в задней части грузовичка у неё был мешок для детей постарше. Там же она возила собаку, которую натаскала лаять, когда немецкая охрана впускала и выпускала машину через ворота гетто. Солдаты, естественно, не хотели связываться с собакой, а её лай прикрывал звуки, которые могли издавать дети.
За время этой деятельности Ирине удалось вынести из гетто и тем самым спасти 2500 детей. Её поймали; нацисты сломали ей ноги и руки, жестоко избили.
Ирина вела запись имён всех вынесенных ею детей, списки она хранила в стеклянной банке, зарытой под деревом в её заднем дворе.
После войны она попыталась отыскать всех выживших родителей и воссоединить семьи. Но большинство из них окончило жизнь в газовых камерах.
Дети, которым она помогла, были устроены в детские дома или усыновлены.

В 2007 году Ирина Сэндлер была номинирована на Нобелевскую премию Мира.
Она не была избрана. Получил её Эл Гор - за слайд-шоу по всемирному потеплению...

А это ссылка на пост: http://www.yaplakal.com/findpost/5234199/forum2/topic268400.html Я считаю, такой подвиг достоин того, чтобы память о нем жила вечно!

Редактор, журналист, люблю жизнь (в лучших ее проявлениях)