У меня есть одна знакомая, ханжа, равной которой свет не видывал. Когда
она, закатив глаза, щебечет: "Мое святое, чистое детство!"-- у меня
начинается приступ удушья. Уж я-то знаю, что в детстве она была
феноменальной плаксой и ябедой, которую дружно ненавидел весь класс.
И, вообще говоря, я вовсе не считаю детство самым счастливым периодом
своей жизни. Кому интересно быть мальчишкой, когда каждый, на каждом шагу,
каждым своим словом тебя чему-то учит! Не было дня, чтобы в мою детскую
голову не вколачивались бы разные выгодные для взрослых мысли. Только в
старших классах, когда мы открыли Конституцию, я узнал, что имею права. А до
этого, насколько я припоминаю, моя жизнь состояла из одних обязанностей. Я
должен был ходить в школу, учить уроки, примерно себя вести, бегать в
магазин за хлебом и уважать человека. Из всех обязанностей эта была самой
непонятной и мучительной. Во всяком случае, меня прорабатывали чаще всего
именно потому, что я недостаточно уважал того или иного человека. Иногда это
был случайный прохожий, и тогда я отделывался легким внушением. Иногда это
был хороший знакомый, а однажды, увы, начальник отца, и тогда следовали
чувствительные оргвыводы. А между тем даже в том памятном случае с
начальником я не сделал ничего такого, что противоречило бы моему
представлению об уважаемом человеке. Я просто посоветовал ему вытирать ноги,
потому что полы все-таки моет не он, а моя мама.
Разумеется, мое детство состояло не только из разного рода
неприятностей. Были в нем и довольно славные страницы: жаркий футбол на
пустыре, рогатки и драки на свежем воздухе. Однако мы свято верили в одно:
взрослым жить лучше. Законы устанавливали они, а в истории мира не было
такого случая, чтобы законодатели себя обижали.
Нас, мальчишек, держали в ежовых рукавицах.
Наше детство было отравлено тем, что на самые интересные фильмы нас не
пускали. Шестнадцатилетних подростков, готовых вспыхнуть как порох от
поцелуя на экране, пускали, а нас — нет. Это было обидно и унизительно.
Нам не разрешали курить. Мы с горьким недоверием слушали жалкие
уверения взрослых, что курить вредно. Уверяли они обычно с папиросой во рту,
пуская перед нашими носами заманчивые белые кольца.
И вообще самое интересное, самое приятное на свете объявлялось вредным:
до синевы купаться в реке, играть до упаду в футбол, читать до глубокой
ночи, ходить зимой нараспашку -- и прочие радости, без которых немыслим
мальчишка, были вне закона.
А школа? Кто придумал переэкзаменовки, отметки по поведению, роспись
родителей в дневниках и вызов к директору за разбитое стекло? Взрослые.
Ну кому интересно быть мальчишкой?
Взрослому лучше.
Он может, ни у кого не спросясь, съесть хоть десять штук эскимо. Он
может хоть до утра читать, ходить в любое кино и курить сколько душе угодно.
Взрослый, стоит ему захотеть, может купить себе вафли или собаку.
Взрослые могут все. И единственное, чего они не могут,-- это понять
мальчишку. Того самого мальчишку, жизнь которого состоит из длинного перечня
обязанностей. Книгу о мальчишке они написать в состоянии, но понять его —
никогда.
Однако скажу вам одно: будь я волшебником, то сделал бы так, чтобы хотя
бы один год снова побыть мальчишкой. Нет, не мудрым взрослым в мальчишеской
шкуре, а самым настоящим мокроносым мальчишкой с разбитыми коленками и
фонарем под глазом. Не знаю, как объяснить такое противоречие, но я бы это
сделал.
http://lib.misto.kiev.ua/PROZA/SANIN/kogla_a_bil_maltscishkoi.txt
