Над тяжелой темной водой
с белой пенною бородой
уплывает Федор Михалыч.
Звезды светятся впереди.
Завтра снова рассвет, прогресс.
Бог не выдаст, свинья не съест.
А униженных и оскорбленных,
где ни плавай, все пруд пруди.

Вот и эта толпа бесноватых,
жрущих, пляшущих в мегаваттах,
уплывающий в мирозданье танцевальный салон...
Но когда он уйдет из виду,
звезды боли и звезды обиды
на ночной взойдут небосклон.
Двухнедельный — вроде побега,
семипалубный —вроде ковчега,
и горящий, как после набега, город — зарево за спиной.
Полный жалости рай для бедных
прет во мрак, укрывая беглых
неземною, нездешней тьмой.

Горький синтез любви и стыда,
вероятно, уже никогда
не разъять. Что тут зря примеряться?
Ибо жизнь — это боль, а не цель,
как писала Сараскина Эль, дискутируя с Гэ Померанцем.