Меня попросили написать об отце. Ну что ж, не буду его ни о чём спрашивать, напишу экспромтом. Если я что-то забыла, вы всегда можете уточнить в каталогах или в интернете, например по этой ссылке
http://slepyshev.ru/biography .
Родился Слепышев в селе Лопатино, Пензенской области, 3 июля 1932 года. Я не знаю, почему он решил стать художником, в его семье никто искусством не занимался. Вроде бы он поступил учиться на юриста, но говорит, что стало очень неинтересно, и он бросил. Потом учился в Нижнетагильском художественно-промышленном училище. Отслужил в армии.
В 1958 году приезжает в Москву, где поступает в Государственный московский художественный институт имени В. И. Сурикова. Учится у Дейнеки. Как-то во время просмотра работ студентов, Дейнека заявил, что, вот, все вы будете забыты, мои мозаики забудут, меня забудут, а Слепышев останется… И ещё эпизод про Суриковский институт: был у них студент, мрачный и необщительный, настолько мрачный, что в общежитии, ту сторону лампочки, которая была обращена к его кровати, красил в чёрный цвет. Вообще-то это было не очень весёлое время, советская власть давила, и Слепышеву не дали написать диплом – выперли, как он смеётся: «за бездарность», а я подозреваю, что за просмотр каталогов каких-нибудь хороших западных художников и свободомыслие. «Я счастлив, что в Суриковском институте не писал диплом, пришлось бы год мучиться, писать эту гадость и халтуру, а так я и образование получил и страдал минимально!»
Точно не знаю, во время ли учёбы в институте или сразу же после окончания, он женится на моей маме, искусствоведе Елене Шунковой, дочери известного историка Виктора Ивановича Шункова. Думаю, что знакомство с моей мамой и её семьёй сыграло очень большою роль в судьбе Слепышева, как художника. Дед был хорошо знаком со многими интересными людьми Москвы и Петербурга. Общение с Артуром Фонвизиным, талантливейшим акварелистом, знакомство с его работами, произвело сильнейшее впечатление на отца. «Я считаю его своим учителем». Так же хочу упомянуть питерского художника Павла Ивановича Басманова, ученика Малевича. «Они все писали картины некрупного размера, что бы можно было спрятать в стол, советская власть не давала талантливым художникам развернуться, а я стал писать, вроде как они, такие всякие жанровые сценки, но только гигантского размера, два на три метра…»
Папина мастерская рядом с ГУМом. Кусочек бывшей церкви. Напечатала «мастерская» и сразу ощутила запах масленой краски и масляного разбавителя. Перед глазами палитра с большой маслёнкой. Большие окна. Стало зябко: зимой из них ужасно дуло. Снимать верхнюю одежду не приходилось. Когда я училась в художественной школе, в седьмом классе, папа организовал нам, детям, походы по мастерским художников. Мы были у Кабакова, у Ратнера, у Булатова… Ну и у Слепышева. С детьми он умел общаться, очень интересно рассказывал про картины, которые ласково называл «картинками». Рассказ про его «картинку» «Анна Ахматова» до сих пор вызывает у меня спазм в горле. Кстати, нужно обязательно упомянуть, что стихи Ахматовой, он (папа) узнал и научился любить благодаря моей бабушке, Татьяне Михайловне Шунковой, которая их перепечатывала на машинке и хранила. В этой её коллекции был «Реквием», произведение, которому посвящена папина картина «Анна Ахматова». На первом плане широкими мазками женская фигура, свернувшаяся в большой чёрный комок. Дальше – распятие и вдалеке группа людей, уносящих лестницу. «Материнское горе бездонно, его никто не сможет утолить. Сына убили. Он умер и ничего изменить нельзя. И уходят равнодушные исполнители».
Отъезд в Париж. До этого отец уже бывал заграницей. В Париже и в Германии. Но тут мы поехали всерьёз и надолго. «Я никогда не собирался уезжать навсегда. Просто появилась возможность посмотреть, как живут ТАМ, чем там дышат художники. Всегда хотел посмотреть, может быть чуть-чуть пожить и вернуться. Художник не может замыкаться в маленьком мирке, у него должен быть широкий горизонт».
И как-то в Париже у отца всё сложилось. Жили мы не то, что бы на широкую ногу, но, как он говорил, на бутылку вина и кусок камамбера всегда хватало. Но, вот, помню, что его поразило, что в СССР его не выставляли, потому, что считали диссидентом, а в Париже, галереи, работавшие с российскими художниками, не хотели его выставлять, потому что он не диссидент… Зато он был первым русским художником, которого выставили во Французской Национальной Ассамблее. Но, поскольку отец приехал в Париж уже сложившемся человеком, он не смог там прижиться. Тогда, ну скажем так, метафизически, Париж был более отдалён от России, чем теперь. Русских там было не так много, интернет не был нам доступен. Слепышев очень русский художник, ему не хватало берёзок, родной природы, и он затосковал. А тут ещё я стала часто ездить в Москву, приезжала и хвалила, как там замечательно, а потом уехала совсем. И папа вернулся. Его возвращение в Москву было триумфальным. Можно сказать, что его просто носили на руках и галереи считали за честь его выставлять. Но, вот, мастерской своей у него не было. Какая-то мутная история, кто-то мастерскую у Слепышева, пока он был в Париже, увел. Одно время он работал на Новинском бульваре, в помещении с огромными окнами-витринами, на первом этаже. Другого человека это бы смущало – работать вот так, напоказ – по улице ходили люди, перед окнами останавливались, смотрели. Другого, но не Слепышева. «Плевать я на всех хотел!» Я его спрашивала, не жалеет ли он, что вернулся в Россию. Он сказал фразу, приведённую мною выше, про то, что не собирался уезжать навсегда и что любопытство своё удовлетворил. «Художнику хорошо жить на Родине, но иметь свободу и возможность ездить по миру, смотреть музеи, расширять свои горизонты. Всё это у меня имеется. И что мне ещё нужно? Мазать, мазать и мазать».
Родился в 1965г. В Ленинграде. Окончил художественное училище им. Серова. 
