«Дама с бронзовыми кудрями и чуть прихрамывающей походкой», – так описала себя таинственная испанка Черубина де Габриак, поэтесса, которая присылала свои стихотворения для публикации в журнале «Аполлон», но никогда не появлялась в редакции. О ней говорили без умолку, её томный голос сводил с ума редактора Маковского, а рукописи, переложенные гербарием, рождали образ романтический и томный. На самом же деле за экзотической маской скрывалась обычная русская девушка – Елизавета Дмитриева, чье появление на литературной арене стало одной из самых громких мистификаций Серебряного века.

Судьба Елизаветы сложилась непросто: с детства девушка была очень слабой, она переболела туберкулёзом лёгких, и потому вынуждена была постоянно носить корсет, на несколько месяцев из-за болезни она теряла зрение; кроме того, она была слегка полноватой и хромала на одну ногу, что тоже не делало её более привлекательной. Несмотря на постоянную слабость, Елизавета обладала неуёмной жаждой знаний: она окончила гимназию с отличием, посещала университетские курсы в Петербурге и даже отправилась на учёбу в Сорбонну. Правда, заграничное образование её разочаровало, но зато именно за рубежом случилось знаковое событие для её жизни – знакомство с поэтом Николаем Гумилёвым.

За именем Черубины де Габриак скрывалась поэтесса Елизавета Дмитриева

Отношения Гумилвёа и Дмитриевой были непростыми: будучи творческими личностями, они с головой уходили в чувства, порой обижая друг друга, а порой – искренне желая любви. Однако в жизни Елизаветы случилось ещё одно удивительное событие – знакомство с Максимилианом Волошиным. Киммерийского поэта заинтересовало стихи Елизаветы, которые начинающая поэтесса читала на вечере у Иванова. Однако для Волошина было очевидно: уж слишком не соответствовал образ добродушной пышки страстям, бушевавшим в литературных произведениях Дмитриевой. Тогда-то у Максимилиана и родилась мысль придумать эффектный псевдоним для поэтессы и создать соответствующий образ.

Елизавета росла болезненным и замкнутым ребёнком

Черубина де Габриак – именно так назвал её Волошин. Стихотворения были присланы в редакцию перевязанные лентой, страницы хранили аромат лучших французских духов. Черубина не приходила в редакцию, она лишь время от времени разговаривала по телефону с редактором. Весь высший свет зачитывался её поэзией, так хороши были созданные ею стихи.

Цветы

Цветы живут в людских сердцах;
Читаю тайно в их страницах
О ненамеченных границах,
О нерасцветших лепестках.

Я знаю души, как лаванда,
Я знаю девушек мимоз,
Я знаю, как из чайных роз
В душе сплетается гирлянда.

В ветвях лаврового куста
Я вижу прорез чёрных крылий,
Я знаю чаши чистых лилий
И их греховные уста.

Люблю в наивных медуницах
Немую скорбь умерших фей,
И лик бесстыдных орхидей
Я ненавижу в светских лицах.

Акаций белые слова
Даны ушедшим и забытым,
А у меня, по старым плитам,
В душе растёт разрыв-трава.

Портрет Максимилиана Волошина

Портрет Николая Гумилёва

Однако тайна не могла всегда оставаться тайной. Волошин и Гумилёв пришли в жизнь Елизаветы практически одновременно, и, как это часто бывает, не смогли удержаться от того, чтобы не соперничать за её благосклонность. Между двумя поэтами даже была проведена дуэль, которая, к счастью, ничем не закончилась. Однако вскоре после дуэли Дмитриева сама раскрыла мистификацию, уж слишком боялась, что её имя будет раскрыто, и решила первой рассказать всем о себе. Маковский был страшно разочарован, ведь образ реальной женщины не шёл ни в какое сравнение с фантазией. Разоблачение приобрело невиданный резонанс, сразу после читательский интерес к творениям Черубины угас, будто бы стихотворения вмиг потеряли для читателям всё своё очарование.

На закате жизни Елизавета попыталась создать ещё одну мистификацию – издать сборник под именем Ли Сян Цзы. Однако и эта шутка оказалась скоро раскрытой…