Глава 5.

Через четыре дня сидения в архиве тренировки пришлось возобновить в щадящем режиме. Отбивать гуманизированные имитации пуль акум, автоматически вылетающие из созданного Комуи агрегата, было не в пример скучнее спаррингов с мечником. Зато у механического тренера можно было регулировать скорость подачи. И он не материл при каждом промахе. Опять же, какой-никакой, а позитив.
Перед уходом Канда недвусмысленно заявил, что если к его возвращению книжник потеряет форму, то суровый семпай отходит его ножнами по пяткам так, что передвигаться ученик сможет или на цыпочках, или ползком. Зная Канду, тот вполне мог такое провернуть – воспоминание о «вытирании стен» еще свежо. И приказ Комуи при этом не будет нарушен: это же не серьезно покалечить.
«Ни за чтоб не подумал, что этот солдафон способен так юлить. В самом деле, не так прост, как старается казаться».
И все равно по возвращению Канда бухтел, что Лави разленился. Обозвал книжным червем и гонял так, что руки-ноги тряслись потом до вечера. Однако то ли мечник получил хорошую выволочку от Комуи, то ли сам что-то для себя осмыслил, но стал прикладывать меньше усилий при ударах. Гонял все так же, но хотя бы не пытался выбить дух или проломить стену телом напарника. Прогресс!
После очередной тренировки Лави уже не требовалось изображать коврик и полчаса пялиться в потолок, чтобы заставить себя подняться. Хватило и пяти минут.
– Либо что-то большое сдохло в таежных лесах в честь того, что Канда подобрел, либо я делаю успехи, – похвалил он себя. От «семпая» все равно доброго слова не дождешься.
Сегодня удалось его достать, да красиво так, аж сердце радовалось. Запястье левое выбил из сустава. Канда со свойственным ему выражением лица «ноль эмоций, кроме фунта презрения» вправил кости на место и продолжил работать одной рукой. Учитывая его дикую живучесть, заживет быстрее, чем на псине, но сам факт грел душу.
По пути в душевую Лави встретил двух искателей, тренировавшихся в соседнем зале. Парни тоже собирались в водное царство, но заметно струхнули, прикинув, что господин Канда мог еще пребывать в означенном помещении. Предпочли вернуться к тренировке еще минут на двадцать, а лучше – на сорок, чтоб наверняка. В общем-то, их можно было понять: многие в Ордене старались пересекаться с агрессивным экзорцистом пореже. Так нервы крепче будут. И здоровье в целом. Но книжники легких путей не ищут.

Когда Лави зашел в «храм текущей воды», Канда действительно был еще там. Уже успел искупаться и облачиться в униформу. Частично, правда, облачиться: штаны натянул и обулся, а ремень свободно болтался в поясных петлях и шнуровка сапог затянута абы как. Скрученные жгутом мокрые волосы перекинуты вокруг шеи на манер шарфа, чтобы не мешали перетягивать ребра бинтом.
Книжник давно подметил, что Канда, если не в форменном плаще, то обязательно или в рубашке, или вот так забинтованным ходит. С обнаженным торсом видеть его не доводилось никогда. Допустить, что его мучают постоянные боли в одном и том же месте – нелепо. С его-то регенерацией! Тут явно крылось что-то другое. Очередная тайна, действовавшая на книжника, как запах добычи на гончую. Любопытно чертовски, до покалывания кончиков пальцев… Но спросить напрямую было рискованно. Он пока еще не раздумал жить на этом свете.
За краткие секунды до того как Канда обернулся на приближающиеся (а не спешно удаляющиеся, как обычно!) шаги, ученик Историка профессиональным взглядом оценил обстановку. Видно было, что при травмированной кисти трудно управиться с эластичной лентой одной рукой, но помощи мечник ни за что не попросил бы. Да и не у кого, если строго судить. По тишине в помещении можно без труда заключить, что не только встреченные искатели старались ретироваться подальше от грозного экзорциста.
– Помочь? – вопрос книжника прозвучал одновременно с рыком обернувшегося брюнета. Тот как всегда являл собой воплощенную любезность:
– Херли тут широежишься?
– Не знал, что душевые теперь в твоем единоличном распоряжении. Когда собственность оформить успел?
Если б не один интересный момент, то рыжий непременно ответил бы в тон. Но проглотил более едкое высказывание, заметив над краем бинта рисунок на коже. Татуировка? Это ее он прячет, что ли? Зачем? Насколько удалось разглядеть, это был просто иероглиф. Если б что-то неприличное, еще можно понять. Хотя представить, что Канда чего-то стесняется – нонсенс. Не старается же выбирать литературные выражения при общении с коллегами.
– Так, помочь?
«И рассмотреть получше».
Благородный порыв Канда не оценил, заинтересованный взгляд заметил. Как следствие – тут же ощерился.
– Че выпялился, циклоп? Не свалишь отсюда – второй глаз выбью.
«Вот и старайся с ним как лучше! Скорпион проклятущий. Ладно, будет по-плохому… Хоть в душ без Мугена ходит, и то хорошо».
Яд всколыхнулся ответной волной и полился с языка словами:
– А че ты стесняешься, как весталка? Без рубашки тебя хоть с девкой не спутать, а то вечно в своем длинном плаще таскаешься, как в платье. О! Я понял! – рыжий театрально приложил ладонь ребром к щеке и заговорщически «зашептал»: – Ты грудь бинтом утягиваешь, да? Тогда чего в мужскую душевую хо…
Следующее, что он помнил после короткого провала в темноту – это черные росчерки мокрых прядей по бледному лбу и презлющие глаза Канды прямо перед собой. Точнее не прямо, а почему-то на мечника он смотрел сверху вниз. Дышать стало очень трудно, что-то пережало горло, под ногами опоры не было, голова гудела как будто… Точно! Канда приложил его спиной о шкаф, вот затылком и ударился. По виду и не скажешь, что в худощавом азиате таится столько силы. Форменное обмундирование скрадывало фигуру, зато сейчас Лави было четко видно, как напряжены мышцы плеч бравого вояки. Еще бы! Держать над полом человека такого же телосложения и веса (даже чуть превосходящего) – это не платочком помахать. Причем, держал одной рукой.
«Неслабо ему все-таки подняли физические параметры организма, – отрешенно думал книжник, стараясь одновременно и вдохнуть, и сфокусировать взгляд. – Лучше бы немного мозгов оставили».
– Если твой зад прикрывает Комуи, это еще не значит, что ты можешь мне мозги просеивать. Ты жив только потому, что он приказал не калечить тебя.
Как только цензурные слова-то подобрал в таком настроении? Низкие рокочущие нотки свидетельствовали о крайней степени бешенства.
Провокатор готов был пожалеть о резких словах, если бы не добился таким, пусть и рискованным, способом своей цели. Из-под полуопущенных ресниц он наблюдал, как распускается и медленно – цепляясь за пояс штанов, за голенища сапог – падает на пол бинт.
«Стриптиз тайны. Шика-а-ар-р-рно», – впал в экстаз книжник в противоречивой душе. На ранее замаскированном участке кожи действительно оказался затейливый рисунок, запомнить его преемнику Историка не составило труда.
А Канда тем времени продолжал бушевать, воздуха катастрофически не хватало. Можно было даже не пытаться отцепить от себя пальцы мечника: все равно бесполезно. Лави выбросил руки вверх, нащупал край шкафа, подтянулся, перенося вес с шеи на руки. Канда только пальцы чуть сильнее сжал, не намереваясь отпускать добычу.
«Псих. Врежу ведь. Сначала левое запястье для дезориентации от боли, потом – толчок в солнечное сплетение. Или хотя бы в живот. Надеюсь, горло он при этом мне не выдерет», – мысли летели сами по себе, привычно вырабатывая логичную последовательность действий, приемлемую в сложившихся условиях. Книжник немного согнул ноги, подобрался, чтобы атаковать, оттолкнувшись от шкафа. А слух все это время внимал словам.
– Не суй свой нос, куда не надо. А то всей головы лишишься. Усек? Второго предупреждения не будет. Сразу прирежу.
«Понял, как уж не понять», – хотелось сказать, а только хрип выбрался из пережатого горла. Тогда Лави медленно и отчетливо моргнул, давая понять, что все уяснил.
Выдав что-то среднее между рыком и обычным презрительным фырканьем, Канда разжал пальцы. Книжник успел выпрямить ноги и не рухнул самым унизительным образом на колени. С наслаждением втянул наконец-то воздух и потер шею.
Когда он пытался поддеть словами посильнее, мыслей о безобидной дружеской шутке не было и в помине. На уровне подсознания держалось, что нельзя враждовать всерьез, что задание подружиться все еще в силе, что в противном случае к этому кладезю тайн не подобраться. Но в то же время интуиция, явно сговорившаяся с любопытством, вопила, что на сей раз можно отпустить удила контроля над собой. Что ж, своей интуиции книжник привык доверять не зря, она себя оправдывала не раз и не два. Теперь надо как-то сгладить «недоразумение» и уверить мечника, что Лави всего лишь неудачно пошутил. Извиняться и улыбаться тут явно не нужно, это раздражало самурая еще больше. Обычная маска с ним не работала, уже выяснили. Как сказал Комуи, для общественности она удачная, только вот Канда – не как вся общественность. Поэтому на него, демонстративно потирая шею, смотрел внимательный, немного раздраженный и чуть ироничный рыжий парень, ровесник. Смотрел как на хорошего противника, сегодня одержавшего верх, но при этом зная, что встреча далеко не последняя, будет еще реванш.
– Совсем у тебя чувства юмора нет, – констатировал он с тщательно дозируемой в слегка охрипший голос досадой. – Чуть башку не оторвал.
Ответом был злобный прищур и надменное молчание. Накинув рубашку, Канда не стал утруждать себя шнуровкой сапог и застегиванием – с одной рукой возиться долго, а видеть напарника ему очень не хотелось, и наверняка еще больше не хотелось, чтоб книжник наблюдал борьбу с застежками, – подхватил вещи и вышел. Лави задумчиво проводил его взглядом.
«Удружили гении, подсунули напарничка. С таким или сам свихнешься или его пришибешь. Учитывая его живучесть… бедный мой разум, мы с тобой неплохо ладили до этого задания».

Следующей целью поисков въедливого книжника стало значение иероглифа. Что-то было в нем неуловимо знакомое, но вот что именно? Видел где-то мельком, совсем мельком, какая-то незначительная деталь, которая не удостоилась пристального внимания.
«Ох уж эта восточная письменность… Заковыристей арабской вязи, – Лави взъерошил и без того стоявшие дыбом волосы. – Хуже нет, когда разгадка рядом, буквально перед носом маячит, а в руки не дается. И к деду не пойдешь, и к Комуи тоже! Скажут, что лезу, куда не надо, к заданию это не относится. А как не относится, если его подцепить нечем? Замкнутый круг какой-то! Псих псевдо-японских кровей, самурай херов. Гррр! Уже даже думаю, как он – сплошными ругательствами! Докатился…»
Лави опять схватился за голову, от обреченности уже вознамерившись стукнуться лбом об стол – вдруг в мозгах что-нибудь перемкнет и сойдется задачка?
Экстренных мер не понадобилось. Книжник замер.
Резанула какая-то мысль. Догадка. Даже только ее тень скользнула на периферии сознания, словно не решалась пойди ближе.
«Так, сидеть, не думать ни о чем новом, не спугнуть… О чем думал только что? Замкнутый круг, восток, бесконечность… Страйк!»
Аж подпрыгнув на месте от внезапного озарения, юный гений принялся с новым приливом энтузиазма ворошить книги ради подтверждения догадки.

Еще полторы недели прошли в том же ритме: тренировки, работа в архиве, общение с сотрудниками. Судя по тому, что Канда стал меньше поливать навязанного ученика отборными выражениями нецензурного содержания, книжник заключал, что тот все-таки признает его успехи. Выражает в своей на редкость дурной манере, но признает. Что ж, начало положено.
Только в месяц, отпущенный Комуи, Лави явно не укладывался. Невозможно с этим человеком подружиться за столь короткое время. С кем угодно в Ордене – можно, а с этим вечно хмурым самураем – нельзя.
Смотрителю он сообщил все, как есть: прогресс имеется, но слишком небольшой, чтобы говорить о серьезном влиянии. Умолчал только о памятном разговоре по душам, о снятых масках. Ни к чему Комуи такие подробности, он это чувствовал. Учителю тоже ничего не рассказал. Да и не случалось больше подобных бесед с тех пор: все время кто-то поблизости крутился. А красться ночью в чужую комнату, чтобы поговорить… Будучи реалистом нельзя не понимать всю глупость этой затеи.
Отчетный разговор Смотритель закруглил рекомендацией завершить срочные дела с документацией, если таковые имеются.
А через три дня условия задачи для двух экзорцистов изменились.
– Переходим к полевым занятиям! – возвестил Комуи явившейся в кабинет паре. – Для вас есть работа. Лави, полагаю, будет полезно попрактиковаться. Весьма любопытный случай, скажу я вам. Причины доподлинно неизвестны, не исключено аномальное влияние Чистой силы. Подробности прочитаете здесь. Отправляетесь завтра в семь утра.
Бегло ознакомившись с переданным документом, Канда положил листок во внутренний карман плаща и вышел. Ну да, не в его привычках обсуждать приказы. Лави взглянул на присутствовавшего здесь же Историка.
– Ты не идешь? – ответ он и так предполагал с вероятностью процентов этак девяносто девять, но все равно хотел услышать.
– У меня другие дела. А тебе полезно заняться наконец-то активной работой. И постарайся уж не посрамить мои способности как учителя. Покажи, что ты не библиотечная крыса.
– Боевой кролик, угу. Надеюсь, вернемся в том же составе, – буркнул Лави, покидая кабинет. – И да, моя угроза насчет похабных частушек все еще в силе.

– Хорошее изобретение эти ваши големы, – произнес старик, когда дверь за его учеником закрылась.
– Не спорю, – шутовская маска с лица Смотрителя была легко сброшена, оставив серьезную задумчивость. – Однако вы все равно настаиваете на том, чтобы не прибегать к их помощи.
– Мы Историки. Круглосуточное наблюдение за нами излишне.
«Как бы Ватикану этого ни хотелось», – осталось недосказанным, но хорошо понимаемым. Что ж, если не хочет старик иметь при себе мобильное средство связи, то принуждать его бесполезно. Границы своего влияния Комуи всегда понимал четко. Спор из-за следящих переговорных устройств не был достойным поводом для того, чтобы пытаться за выйти за рамки.
– Конечно. Если вы считаете, что големы для вас бесполезны, то я не настаиваю.
– Достаточно того, который вьется вокруг Канды. Полагаю, запись об их путешествии будет интересной.
– Не сомневаюсь, – директор позволил себе мимолетную улыбку, быстро уступившую место рассудительности облеченного властью человека. – У них простой выбор, Историк, всего лишь два варианта. Или они придут к взаимопониманию, или кто-то кого-то доведет до белого каления. Даже во втором случае жизни вашего ученика могут угрожать только акума. Приказ «не убий» Канда исполнит четко, в этом нет сомнений… И все же они оба сильны духом, каждый по-своему. И упрямы. Так что, я бы все-таки ставил на мировую. Возможно, не сразу после этого похода, а позже.
– Надеюсь, ставкой не будет это здание. Я еще не все изучил в вашем архиве, – по лишенному эмоций выражению лица старца невозможно было понять, серьезно он говорит или так шутит.
– Именно поэтому они и отправлены на совместное задание вне Главного управления. Пусть на свободе побушуют, а к возвращению, глядишь, и успокоятся, – Смотритель прикрыл усмешку чашкой с кофе.
– Вы так уверены в контроле над ним…
Впервые за беседу в голосе независимого наблюдателя от Истории появился намек на сомнение и легкое беспокойство. Настолько тонкий, что кто иной и не заметил бы.
– Риск жизнями экзорцистов в моей компетенции, – произнес Смотритель нарочито медленно, пустив в эти слова непреклонность и хладнокровие, присущие высшим чинам Ордена. И с удовлетворением отметил, как дрогнула невозмутимость на лице старого учителя. Все-таки он переживал за воспитанника, хоть и не показывал этого никому, и в первую очередь – именно своему преемнику. Меньше чем через секунду маска беспристрастного Историка вернулась на свое место, после чего Комуи продолжил значительно потеплевшим тоном, свойственным отличающемуся от остальных церберов Ватикана шефу Главного управления: – но не в моих привычках. Попросить Линали сделать вам еще кофе?

Со стороны они, должно быть, представляли собой весьма странную пару. Полные противоположности друг другу. Один угрюм и крайне неразговорчив, недоволен любой мелочью, не идет на контакт ни с кем, даже со своим спутником. А второй – веселый балагур, жизнерадостный человек, интересный и вежливый собеседник. Из общего можно отметить только схожую форму одежды с запоминающимся символом Ватикана.
Люди легко верят тому, что видят. Так им спокойнее, так понятнее, так проще. Никто не интересуется, что скрывает придуманная специально для них маска. Или маски. Книжник пока еще не выделил все составляющие показного образа Канды, но в том, что личина недалекого грубияна была направлена на отваживание любопытных, был уверен на все сто. О причинах самоизоляции от общества были некоторые догадки. Наиболее вероятная: чтобы не пытались лезть в душу, расспрашивать о прошлом, о детстве, которого не было, сочувствовать, жалеть, чтобы не пришлось утруждать себя придумыванием истории жизни. Не потому что он заботился о чувствах других – такое поведение Канде вообще не ведомо, – а потому что сейчас его считают человеком. Странным, «психом с катаной», но человеком. Если узнают правду, то либо начнут шарахаться, либо пытаться лучше разобраться что ж он за создание диковинное. В любом случае неизбежна уйма лишнего интереса к его уникальной персоне. А назойливое внимание для Канды, похоже, как красная тряпка для быка. Только по масштабам хуже, ибо бык не может разгромить столько, сколько способен порушить взбешенный экзорцист.
Рыжий прекрасно помнил свою реакцию, когда за чтением выкраденных документов понял, чем является Канда на самом деле. Шок. Осознание того, какую машину убийства сотворили умы человеческие, привело в ужас. В первые минуты только одна мысль билась набатом: «Не гуманнее ли было уничтожить ЭТО сразу?» Позже взыграло природное любопытство, добавился профессиональный интерес. Книжник не знал наверняка, что чувствует по поводу своей уникальности сам Канда. И способен ли вообще чувствовать что-то, кроме ненависти и ярости, которые ему оставили гении от науки.
Истинное «дитя войны», не знающее мира и покоя. В какой-то степени ученик Историка мог назвать так же и себя. Но после встречи с искусственным апостолом пересмотрел свои взгляды…
У книжника младшего не было обычного, в понимании его сверстников, детства с играми и беззаботным смехом. Только путь-дорога от войны к войне. И старый учитель: временами суровый, временами мудрый, временами заботливый. И все же подобие светлого детства было. Пусть ненастоящее, только игра часто сменяемых аватар, но, тем не менее, оно было. Сорок восемь разных жизней-масок, в чем-то отличных друг от друга, в чем-то схожих. Теперь новая, сорок девятая. И она обещает быть на сцене дольше, чем любая из предыдущих. Так говорил учитель, и не было смысла ему не верить…
Всякий раз, надевая новую личину, ученик Историка почти забывал свое истинное лицо. Хотя какое лицо может быть у того, кто не помнит себя? В каждую новую роль он вживался так, что никто не мог упрекнуть его в недостоверной игре. Он жил своими образами, коль уж собственной жизни у Историков быть не может.
Но всегда оставался внутренний стержень – основа личности, – на котором держался любой обман. Внимательный наблюдатель, въедливый до мельчайших деталей, любознательный исследователь – это его суть, качества, без которых не обойтись будущему Историку. Они пропитывали собой каждую личину. Наблюдения за множеством войн со временем привили цинизм и спокойное восприятие смерти. В прошлой роли эти качества выставлялись напоказ. Для нынешней они были излишни, несвойственны экзорцистам – «воинам света во славу Господа». С волками жить – по волчьи выть, работать с экзорцистами – придерживаться их образа жизни и мышления. Для преемника Историка это было странно. За годы странствий с учителем он привык наблюдать со стороны, а не участвовать в боевых действиях наравне с солдатами. Ради собственных целей прикидываться этаким ангелом карающим оказалось непросто.
Книжник немного завидовал Канде. Тот мог не притворяться спасителем человечества, какими мнили себя остальные. Ему не нужно поддерживать дружбу со всеми в Ордене ради получения информации, как это требуется Лави.
А люди ведь верят! И Канде верят. И Лави. Верят в их «лица для публики», не подозревая, что видят всего лишь качественную иллюзию. Только вот что настораживало: с недавних пор в тщательно продуманной пьесе появился изъян.
На первой же неделе тренировок книжник подметил за собой, что с Кандой маска весельчака-Лави отчасти слетает, показывая таящиеся под ней цинизм и сарказм человека. Да, это можно списать на то, что, когда тебя мордуют, как чучело набивное, волей-неволей начнешь огрызаться. Если ты не тряпка, конечно. Так и старался представить это для наблюдателей. Но книжник отдавал себе отчет, что дело не только в этом. Приятно иногда побыть собой. Не сбросить показной образ совсем, ни в коем случае, иначе вся игра насмарку. Просто дать глоток свежего воздуха настоящему «я».
Настоящему… В сознании, где беспрестанно то объединяются, то враждуют разные мнения, сложно выделить одно истинное «я». С Историком чаще беседовала серьезная составляющая – наблюдатель, книжник. Учитель всячески старался развивать именно эту сторону личности подопечного, натаскивал замену себе. При этом «чувствующий» человек оказывался подавляемым. Тренировки с Кандой – не столько физические, сколько в острословии – давали возможность выглянуть из-под маски экзорциста не скованному ограничениями Историку, а циничному подростку, слишком много повидавшему в жизни для своих семнадцати лет.
Если задуматься, то голова кругом пойдет: пацан, который видел войн больше, чем иные ветераны, соревновался в циничности и обучался искусству убивать у мальчишки, вдвое младше себя. Не суть, что выглядят ровесниками. Восемь лет назад Канды на свете не было. Дети войны. Вот он где, ужас-то. Только об этом лучше не думать, иначе свихнуться недолго. Лучше выпустить книжника с его восприятием наблюдателя. Иначе и до шизофрении недалеко.
Мечник никак не подавал вида, замечает ли изменения в поведении ученика. Может быть, не обращал внимания, как и на эмоции прочих людей, может быть, ему было все равно. Чуть разговорчивее стал на свой грубиянский манер, поддерживал словесные пикировки – и все. Единственным исключением стала памятная беседа глубокой ночью. Тогда Канда подтвердил, что разделяет «вуаль» книжника и его суть. Ту, что тот мог себе позволить показать Канде. Позже все вернулось на круги своя. Так или иначе, они всегда были под наблюдением, следовательно, надо работать на публику.
Впрочем, Лави не был уверен, что Канда не раскусил его игру. Иногда казалось, что взгляд темных глаз прожигал насквозь, цеплял мыслящее где-то глубоко внутри и выдергивал наружу все помыслы. О способности к телепатии в отчетах ничего не говорилось, но как знать… На проверку рыжий как-то под таким вот пристальным взором подумал: «Надо тебе шевелюру подпалить, чтоб лысым по Управлению шатался. Вот смеху-то будет». Канда даже не моргнул. Это немного успокоило. Но стоило поторопиться найти к нему подход, иначе… иначе действительно можно свихнуться.
В поезде они продолжали каждый свою игру. Книжник всегда работает с информацией: узнать что-то от местных, послушать новости, разведать обстановку – все это важно для формирования картины в целом. Кроме того, случайно может открыться совершенно новая сторона известных событий. Мечнику такое поведение наверняка казалось неоправданным: болтовня с пассажирами не относилась к работе экзорциста, а все, что не касалось задания напрямую – лишнее. Искатели передали довольно точное описание местности, заплутать проблематично, а страшилки и байки обычно очень далеки от истины. Поэтому Канда молча сидел у окна, усиленно делая вид, что задремал и на окружающих ему плевать. А ведь судя по тому, как хмурится, совсем не плевать. Люди его бесят. Но не поубивать же всех пассажиров. Не потому что жалко, а потому что резня повлечет остановку поезда, выяснение, разбирательства и в итоге – задержку выполнения задания. Прагматизм и цинизм, ничего больше.
Зато Лави за двоих выполнял план по болтовне. Быстро спелся с попутчиками, завязал оживленную беседу. Ни о какой дреме Канде теперь уже нельзя было и мечтать.
Действительно ли напарника клонит в сон от мерного стука колес или это очередной способ абстрагирования от окружающего рыжий отважился проверить спустя час после того, как словоохотливые попутчики сошли на своей станции. Можно бы поискать новых людей для разговора, но перевесила заинтересованность в проведении эксперимента. Для усыпления бдительности боевого товарища Лави достал прихваченную с собой малоформатную книгу, улегся поудобнее и погрузился в чтение, искоса поглядывая на напарника.
За час Канда так и не пошевелился ни разу. Сидел в прежней позе, скрестив руки на груди и низко наклонив голову.
Рыжий, стараясь производить как можно меньше шума, отложил книгу и, не вставая с полки, потянулся к мечу, прислоненному к стене рядом с плечом Канды. Тут главное было напарника не задеть, чтоб не проснулся. А для этого надо быть очень-очень осторожным. Если поезд резко качнет, то рука может дернуться и ткнуться в бедро самурая, что не есть хорошо. И на его койку нельзя опираться – наверняка же почувствует, как продавливается мягкое сиденье. И наиглавнейшее: не шуметь. И не кувырнуться со своей лавки, да. Поэтому Лави двигался медленно и осторожно, словно подкрадывался к ничего не подозревающему хищнику, в роли которого выступал Муген. Вот пальцы уже протянулись над краем сиденья…
Вагон качнуло на повороте по закону подлости в ту сторону, в какую бы качать как раз и не надо. Вцепившись в свою койку мертвой хваткой, удалось удержать руку в удалении от ноги Канды. Тот не шелохнулся, а рукоять канаты по-прежнему покоилась в углу, образованном стеной и плечом.
«Пронесло. Двигаем дальше».
Десять сантиметров… пятнадцать… пройдена середина койки… еще немного, последние пять сантиметров до ножен и… запястье сдавило стальной хваткой.
– Располовиню, – ухнуло сверху.
Книжник завис между полками и перевел взгляд с перехватившей его запястье кисти, предательски метнувшейся из-под локтя другой руки, на лицо сего обладателя «живых кандалов». И черта с два поймешь что-нибудь по этой высокомерной физиономии! Ни тени сна, обычное непробиваемое безразличие. Голос не хриплый. Спал ли вообще этот универсальный солдат? Нормальный человек не может статую изображать несколько часов к ряду! Но этот-то не нормальный… Вот и кто тут кого проверяет?
– Ух, ты не спишь.
«А хорошо так схватил, не выкрутиться. Хоть и не сжимает до синяков, но держит надежней, чем капкан. Как только вычислил? Глаза закрыты были, это точно. Шорох услышал? Или…»
Пойманной рукой выше запястья и до края куртки ощущалось тепло, исходящее от бедра Канды. Если догадка верна, то реакции мечника стоит только позавидовать. Если, конечно, не обращать внимания на первопричины замечательных в своей искусственности показателей.
– А перед Комуи как оправдаешься?
– Скажу, что акума сожрал. И подавился.
– Какая глупая и нелепая смерть, – театрально вздохнул Лави. И добавил скорбным тоном: – Для акума.
И на пробу чуть отклонился назад, возвращаясь на свою койку. Отпустит или с боем вырываться придется?
– Тебя и акума выплюнет, – отпустил все-таки, но без традиционной поддевки не обошелся. – Ядовитый больно.
– Твоя школа, семпай, – не удержался от шпильки рыжий. Канда молча потянулся к Мугену. Нарочито медленно. Только поэтому Лави и успел выдать скороговоркой: – Спокойно! Пошутил я, пошутил. Лучше скажи…
«Как ты меня засек? Не пойдет. Ладно, польстим самолюбию. Не убудет».
– …в чем я сплоховал?
Руки, так и не притронувшись к катане, снова скрестились на груди. Канда будто решал серьезную дилемму: послать пешим ходом в дальние края или отмолчаться как обычно. Или все же ответить. Под его пристальным взглядом хотелось поежиться. Еле удержался.
– А подумать – мозги отвалятся?
На отсутствие тактичности Лави уже давно перестал обращать внимание. Похоже, по-другому общаться тот не умел. Точнее, в более вежливой форме не умел, а еще грубее и неприличнее – это сколько угодно. Матросы в самом замшелом порту повесились бы от зависти.
«Интересно, что бы он выбрал, если б не приказ?»
Если бы здесь присутствовал еще кто-то из Ордена, наверняка Канда без размышлений последовал бы первому варианту. Впрочем, если б не указание Комуи, то и этого разговора вообще могло не состояться. И вполне вероятно, что вместо «рыжего недоразумения» уже давно были б две нежизнеспособные половинки.
– Видеть ты не видел: веки не дрожали, – принялся рассуждать несостоявшийся диверсант. – Слух не исключаю, но вряд ли. Все-таки льщу себе, что на довольно сносном уровне умею двигаться бесшумно, а тут еще и колеса стучат. Тепло от руки?
По бесстрастному лицу скользнула тень удивления, затронувшая глаза. Уголок губ дернулся вверх в мимолетном подобии косой ухмылки.
– Кажется, ты не совсем уж безнадежен.
Вот теперь настала очередь собеседнику удивляться. Что он и сделал от всей широты души всей маски.
– По-моему у меня проблема со слухом. Мне только что послышалось невероятное! Не может же быть, чтоб ты меня похвалил?
– Не может, – хмыкнул мечник и отвернулся к окну.
– И все равно спасибо, – Лави выдал самую жизнерадостную из своих улыбок.
Канда промолчал, явно не желая больше разговаривать. Видимо, лимит общительности на сегодня исчерпал. Дабы не скучать, книжник решил пройтись по вагону в поисках собеседников. Ехать-то предстояло еще долго.

На нужную станцию прибыли утром.
Небольшой провинциальный городок, ничего примечательного. За исключением того, что в нем начали пропадать люди, а в двух днях пешего пути к северу находилась деревня, ставшая источником слухов, ради выяснения причин которых экзорцисты и приехали. Поговаривали, что на северо-западе от поселения завелась нечистая сила. Со всеми, кто рискнул зайти в лес в том направлении, случилось неладное. Мужчины, в том числе три искателя, не вернулись вообще; две женщины, отправившиеся за мужьями, пришли обратно безумные и совершенно невменяемые; шкодливый ребенок, удравший вслед за матерью, напуган до полусмерти и отказывался говорить, что произошло. Акум пока никто не видел, но это не значит, что их нет поблизости. А быть они тут могут, потому что в городе и окрестных деревнях пропали несколько человек, но это могли быть и происки бандитов, потому что в тех краях ничего сверхъестественного не наблюдалось.
На вокзале обнаружился телефон, и через голема удалось связаться с начальством – доложить о прибытии. Директор лишний раз напомнил, что перед уходом в лес искатели передали старосте деревни подробный отчет о том, что им удалось выяснить у местных жителей. Это было лучше, чем ничего – не придется повторно проделывать ту же работу.
– Как напарник? – якобы «между прочим» спросил Комуи в конце беседы.
– Жив, – процедил Канда сквозь зубы с таким непередаваемым выражением лица, что объект обсуждения предпочел отвернуться, дабы скрыть пакостливую улыбку. Даже когда ел свою собу с ядреными специями, самурай так не морщился.
В деревню они отправились после быстрого завтрака в местной таверне. Спешил, разумеется, Канда. Он вообще хотел перекусить по дороге. Тогда его рыжему спутнику пришлось пойти на шантаж: сказать, что пожалуется Смотрителю на сурового мечника, морящего голодом и всячески старающегося свести к тому, чтоб вернуться в Управление в гордом одиночестве, отправив напарника в мир иной. Тогда от Комуи наверняка последует лекция на тему взаимовыручки в коллективе. Коротенько, этак минут на двадцать. Перед перспективой исполнения такой угрозы Канда вынужден был отступить. Но и поесть спокойно не дал. Под его тяжелым взглядом книжник не подавился только чудом и в силу голода.
В итоге, через час после прибытия поезда экзорцисты двинулись в сторону деревни. Не по проторенной дороге, которая проходила через еще одну маленькую деревушку, а напрямую, через лес по тропке. В целях экономии времени. И кто сказал, что «против лома нет приема акромя другого лома»? С Мугеном тоже особо не поспоришь. Не разносить же ни в чем не повинный город ради отстаивания своей точки зрения, в самом деле… И все равно Канда проворчал, что только время зря потеряли. За это Лави не стал сдерживать себя в осуществлении маленькой мести. Если во время тренировок в Ордене он молчал – болтать в драке опрометчиво: дыхание сбивается, силы расходуются впустую, – то в дороге говорил почти без умолка. То обращался к стоически молчавшему Канде, то вроде бы рассуждал вслух сам с собой. Действия волшебного слова «заткнись» хватало минут на десять, а потом все начиналось по новой. И хоть Мугеном по балде бей – бесполезно. Канда пробовал. Плашмя, правда… Не помогло. Когда через пятнадцать минут после экзекуции Лави снова начал болтать, по обычно хмуро-пофигистичному лицу явно читалась борьба с искушением рубануть как полагается. Но приказ Комуи был еще в силе, убивать книжника нельзя. Чем тот и пользовался, планомерно выверяя границы терпения спутника. После полудня он все-таки выдохся по части болтологии и наступило временное затишье.

Книжника немного удивляло то, что Канда так и норовил уйти в отрыв на три-четыре шага. Лави его нагонял – тот снова ускорял шаг, периодически косился через плечо, но до пояснений снизойти, разумеется, не изволил. Это в свою очередь будило профессиональный интерес исследователя. Что же произойдет раньше: Канда перейдет на бег или скажет, в чем дело? Пришлось в очередной раз короткой пробежкой в три шага нагнать впередиидущего. Совсем уж мальчишеской выходки – игры в догонялки – в ответ не последовало. Наверное, потому что для отрыва пришлось бы пробежаться уже Канде, а того наверняка скорей бы гордость придушила.
– Иди на расстоянии трех метров, – сквозь зубы процедил он, не поворачивая головы.
– Зачем? – искреннее недоумение можно изобразить, даже не напрягаясь.
– Мугеном в печень захотел?
– Нет. Я ж тебе не акума.
– Тогда сгребись на три метра в сторону.
– Сам сгребись. Там кусты колючие.
– Не развалишься.
– Да объясни ты толком… напарник, – рыжий начинал медленно закипать. Этот угрюмый индивид даже ангела небесного выведет из себя!
– Плевать. Я не работаю в команде.
– Это я давно понял, – пришлось мысленно напомнить себе, что терпение это благодетель. С таким напарником можно в итоге и к ликам святым быть причисленным. За терпение как раз. Посмертно, увы. – Только вот незадача: сейчас мы в одной команде.
Когда хотел, Лави мог быть прилипчивее банного листа на заднице. Приблизительно такого содержания фразу Канда прошипел, все-таки остановившись и обернувшись к спутнику.
– Мозгоклюй ты злотрескучий, – подозрительно вкрадчивые интонации не сулили ничего хорошего, – захлопни пасть, а.
Лави глазом моргнуть не успел, а Муген уже холодил шею.
– А то ведь срежу тебе кромку уха… – Канда прищурил чуть сильнее один глаз, словно прикидывая варианты, – миллиметров на пять. Не смертельно, в бою не помешает, но болезненно.
– И приказ Комуи не будет нарушен, ага, – книжник вел игру на грани фола. Хоть Канда и скалился недобро, а глаза спокойные. Не было в них бешенства. Значит, играл свою роль тупого рубаки. Значит, резать не станет. Только угрозы… Хочется надеяться! Потому что ухо все-таки дорого. И как тут проверить, как не практикой? А потому экспериментатор произнес без улыбки предельно серьезным тоном: – Слишком продуманно для психа, которым стараешься казаться. Весьма удачно, кстати. Только мы вроде договаривались, что без свидетелей можно не притворяться. Так причем тут расстояние, на котором я иду?
И снова – как в библиотеке и в странном ночном разговоре – долгий оценивающий взгляд, словно душу собрался наизнанку вывернуть и перетряхнуть все мыслишки. Казалось, Лави позабыл дышать. Но взгляда не отвел.
Видимо, поняв, что от напарника так просто не отделаться, Канда убрал меч в ножны и все же пояснил кое-что:
– Я привык видеть вокруг только врагов. Бью на поражение. Будешь маячить близко – огребешь. И тебе сильно повезет, если успею развернуть Муген плашмя или изменить направление удара.
Что ж, аргумент веский, это книжник признал без дальнейших расспросов. В конце концов, сталью в бок действительно не хотелось. Но не мог не поинтересоваться с прокравшимся ехидством:
– Как же ты мне спину-то доверяешь?
Мечник производил впечатление параноика, а для такого кто-то неизвестный позади – как назойливая оса в пустом помещении. В том плане, что неизвестно когда и куда вопьется.
– А я и не доверяю, – хмуро было брошено в ответ.
– У тебя глаза, что ли, на затылке?
– И уши по всему телу.
– То-то ты все слышишь… А если серьезно? Ты, правда, не оглядываясь, знаешь, где я?
– Да. Проверять не рекомендую – можешь остаться без какой-нибудь части тела.
– Ну, давай, я впереди пойду, чтоб тебя не нервировать.
– И станешь первой мишенью для акум.
Этот аргумент тоже пришлось признать, послушаться и отойти. Рваться в бой в первых рядах книжник опасался. Осторожность и осмотрительность не раз уже спасали жизнь. Если вспоминать уроки Канды, тот как раз говорил – а точнее, рычал – о противоположном: делать, не думая. Но то экспериментальный апостол, у него запасные жизни есть, а у всех прочих одна-единственная. Что ж, правильную тактику для себя можно определить только на практике.

Шли до тех пор, пока было видно землю под ногами.
С Историком его будущий преемник исходил немало дорог в самых разных странах. И пески пустынь бороздил, и по горам карабкался, и снега ногами месил, и по болотам прыгал. Поэтому ходьба по лесу – да еще и при наличии тропы – не представлялась проблемой.
В темноте книжник видел достаточно сносно, чтобы не спотыкаться и не отставать от упрямо идущего впереди напарника. При необходимости он бы и своему сумеречному зрению рациональное человеческое объяснение для Канды нашел: даже не имея в своем распоряжении бонусов Историков, можно приноровиться и научиться различать отдельные предметы в серо-черных цветах ночи. К тому же луна давала максимум света.
– Полнолуние. Разгул нечисти, – проронил Лави, когда они все-таки сошли с тропы и остановились на ночлег у поваленного дерева. Чем оно приглянулось Канде, спутник не понял, но да бог с ним, с самураем неразговорчивым. Не рычит и ладно.
Наконец-то, можно сесть, прислонившись спиной к дереву, и блаженно вытянуть ноги. Приученный организм только теперь, на привале, позволил усталости высказать свое «фэ» натруженным мышцам. Ноги гудели от пяток до того места, откуда росли, спина отзывалась ноющей болью. Минут через десять можно будет пройтись немного, а потом устраиваться на ночевку.
– Сказки, – флегматично отозвался Канда и улегся на поваленное дерево, предварительно сбив сапогом торчащие вверх сучки. Видимо, небо над головой его интересовало гораздо больше, чем что-либо еще.
– Костер будем разжигать?
Кусты вокруг полянки густые, вероятность заметить огонь с земли мала. А с воздуха… Акума пока никак не проявляли своего присутствия, может быть, и не было их тут вообще. В любом случае, Канде лучше знать, что следует делать, а от чего воздержаться.
Тот неопределенно передернул плечами, отправляя в рот очередной кусок вяленого мяса – вот и весь ужин.
– Мне не холодно.
Ну да, начало лета на дворе все-таки. Хорошо, что в этой местности дождей не было дня три, по меньшей мере: валежник сухой. Раз не обрубил категорично, значит, огонь развести можно. Всего лишь не видит в этом необходимости.
– Комары загрызут, – Лави звучно прихлопнул одного особо назойливого, пристроившегося из руки кровушки испить. – Или в благородном порыве хочешь подкормить этих гемоглобиноголодающих?
Напарник не ответил, из чего можно было сделать вывод, что он не против того, чтоб комары сожрали навязанного спутника. Видимо, на сей счет указаний от директора не поступало.
«Интересно, а на него хоть какая-нибудь тварь покусится? Или с его регенерацией все равно – цапнули и через пять минут нет даже следа? А может, насекомые отравятся? Куснул – и тут же свалился замертво. А наутро останется на земле серый след из тушек комаров. Как меловая граница, обозначающая местоположение трупа, ей богу. Тэкс, что-то на мертвечину потянуло, не к добру это. Особенно с таким напарничком. Ладно, все равно собирался пройтись немного, можно и хвороста набрать».
Костер Лави разжег достаточно быстро, сказывалась многолетняя практика. Мясо оказалось недурным, хотя в целом снаряжение экзорцистов – точнее, его отсутствие - удручало.
«Надо будет по возвращению похвалить Джери и его поваров. Это в духе экзорциста. И намекнуть шибанутому создателю комуринов, чтоб лучше в экипировку деньги вбухивал, чем в свои эксперименты, не совместимые с нормальной жизнью».
Заглушив голод, Лави попытался завести разговор на отвлеченные темы. Не получилось: мечник никак не реагировал. Хотя было видно, что глаза поблескивали – значит, не спал.
«Он живет битвой, его интересует только работа… Ох, уж эта работа. Спасибо, дед, век не забуду… Чем же его подцепить-то?»
– Кое-что из сказок имеет под собой реальную почву, – в продолжение ранее оборванного разговора задумчиво произнес книжник, усевшись перед костром. Руки на коленях скрестил, щекой на них улегся и будто бы к огню обращался. Все равно пламя разговорчиво не больше Канды. – Та же Чистая сила может по-разному проявляться, а люди придумывают самое простое и понятное для них объяснение. Колдовство, нечисть. А потом байки местные появляются.
– Херь.
– Ну отчего же… Вот помню однажды мы с дедом…
– Умолкни, кролик злотрескучий. Выходим через час после рассвета.
Вот и поговорили.
Лави боком вытянулся на земле возле огня, поглядывая на затихающие огоньки пламени. Канда так и лежал на дереве, даже любопытно стало: не свалится ли во сне? Ствол достаточно широкий, с равновесием самурай тесно дружит, но все же… Зато древесина теплее, чем земля, это факт. Впрочем, летом это не так уж важно, все равно не замерзнуть. Да и форменное обмундирование из какого-то специфического материала сделано: зимой не отморозишь ничего, летом не зажаришься. И прочное к тому же, а самое главное – смягчает удары. Так Линали рассказывала. Вот и представился случай проверить. Холод от земли, действительно, чувствовался только оголенным предплечьем, но под него можно сумку подложить и спать спокойно. Благодаря кочевому образу жизни книжник быстро адаптировался к любым условиям и мог уснуть в любом положении.
Устроив голову на локте вместо подушки, рыжий незаметно для себя задремал, поэтому не видел, что напарник долго прислушивался к ровному дыханию спящего, потом бесшумно сполз с дерева и улегся по другую сторону костра, положив под руку вытащенный из ножен меч.

Глава 6.

– Подъем!!!
От такого вопля и заикой можно стать. Особенно, если за пять секунд до громогласного сотрясания воздуха заниматься просмотром вполне себе мирного сна, в который рык в попу раненного медведя совершенно не вписывался. От неожиданности Лави подскочил на месте, едва не ухнув рукой в потухший костер. Мгновенно сориентировался в пространстве, оттолкнулся, попутно сдергивая Молот с набедренных креплений, метнулся в сторону под деревья – если их кое-кто за ночь не выкосил Мугеном, то должны быть тут рядом. Хорошая штука – рефлексы. Работают даже тогда, когда мозг еще толком не включился. А мысль крепить Молот тем же способом, что и кинжал раньше, была определенно удачной. Рукоять, конечно, другая, но главное, что пальцы сами интуитивно к ней тянутся.
Только после того как ушел с открытого пространства под защиту деревьев, книжник замер на полусогнутых ногах спиной к стволу и как следует пригляделся к происходящему, оценивая степень опасности.
Никакими акума и не отсвечивало. Вообще почти ничем не отсвечивало, потому что солнце еще даже не взошло. Так, всего лишь предрассветные сумерки. И, как призрак убиенного за скверный характер дядюшки, посреди поляны возвышался Юу Канда. Лицо и скрещенные на груди руки выделялись белыми пятнами при скудном утреннем свете. Плащ и ножны с мечом аккуратно уложены на стволе поваленного дерева.
Поняв, что его только что провели, как щенка, парень вернул Молот на место и плавно переместился из положения «куда бы сигануть?» в положение «сижу на корточках, курю, никого не трогаю, чего надо?». Расслабленно свесив кисти рук, рыжий со старательно демонстрируемой укоризной во взоре обратился к монументальному изваянию.
– Ну и какая змея на тебя позарилась средь ночи? Вопишь, как Комуи, застукавший Линали в постели с тремя мужиками.
Невежливо, да. Было б с кем любезничать! Раз уж сошлись на допущении возможности общения «истинных лиц», то вот пусть теперь и терпит язвительного из-за неурочной побудки напарника.
И вообще, ему, можно сказать, комплимент сделали по поводу мощи голосовых связок! Ибо директор Ли во имя чести сестры способен орать так, что мухи в полете падают замертво. По крайней мере, два крылатых насекомых, рухнувших лапами вверх, были зафиксированы лично дедом в памятный для Лави день, когда Комуи засек ухаживания ученика Историка за Линали. Сам рыжий казанова трупы насекомых не считал. Был, видите ли, занят тем, чтоб не перейти в аналогичное состояние «сложены лапки на бездыханном теле». Проще говоря, Лави улепетывал от разъяренного Смотрителя с... черт его знает, что там Комуи наизобретал, но конструкция выглядела угрожающе, а многообещающее: «Я тебе поотрываю все лишнее, похотливый извращенец!» – не вдохновляло на проверку возможностей бандуры. И все из-за какого-то несчастного цветка, за которым, между прочим, пришлось в город бегать! Ну, ладно-ладно, летать на Молоте, но сам факт! В Управлении-то цветочников нет. С тех пор Лави зарекся ухаживать за Линали. Ножки у нее, конечно, что надо, да и остальное все недурственное, но жизнь ему еще пригодится. И жизнь полноценного человека, а не инвалида! И слава оперного певца, берущего высокие ноты, его тоже не прельщала. Даже если Комуи всерьез не собирался калечить, то от его воплей можно, по меньшей мере, оглохнуть. Вот и Канда тоже решил потренироваться сражать голосом. Соловей, ети его, жаворонок!
– Разорался тут... – буркнул рыжий, сонно моргая. Потом еще и зевнул душераздирающе. Громко так, с оттяжечкой, со смаком.
На Канду представление не подействовало, раскаяния не наблюдалось ни в одном глазу. Весь вид по традиции символизировал мрачность, хмарь, убиение невинных всех и вся, злорадство сделавшей пакость сволочи и, как это ни странно, подобие удовлетворения от оправдавшихся ожиданий. Отвечать сие изваяние явно не желало. Пришлось конкретизировать вопрос.
– Ты ж сказал, что пойдем через час после рассвета. Солнце еще не взошло даже! Так с какого ж перепуга ты меня будишь воплями?
Лави потер глаз и зевнул еще раз. Канда стоически выдерживал драматическую паузу, от чего рыжий начал медленно звереть.
«Вот бы узнать, у кого ж он научился так паскудно скалиться! Убить бы гада. Гадов. Обоих. Определенно, какой будильник – такое к нему и отношение».
– Тренировку еще никто не отменял, – монументальное творение наконец-то изволило заговорить.
– Чего-чего? – неподдельно удивился единственный слушатель. Нет, служебное рвение за этим маньяком воинственным он и раньше замечал. Узко направленное, конечно. Но чтоб настолько мощное? – Мы же не в Управлении! И вообще, тут земля, а не маты. Или ты меня тут похоронить решил?
– Будет стимул двигаться шустрее.
Канда стянул с себя безрукавку, явив миру перебинтованный торс. Элемент одежды полетел на дерево к остальному обмундированию, а ехидна, принявшая облик человеческий и означенную униформу носившая, обратилась к жестоко разбуженному сотоварищу:
– Для сонной тетери резво отпрыгнул. Но если б я был замаскированным акума, тебе б это не помогло.
– Да тебя ни один акума не укокошит, – пробурчал Лави, потягиваясь, и взялся за застежки своей куртки. – И уж тем более не наберет столько яда, сколько у тебя в языке накопилось, чтоб спародировать достойно.
– Ты собрался только в острословии упражняться?
– А что, можно?
– Нет.
– Я так и думал.
– Тебе думать вредно.
– Ну не всем же быть такими идеалами, как ты.
– Болван.
– Стараюсь быть достойным тебя, семпай.
– Урою!
Канда ожидал, что немощь начнет ныть. Оказалось, не тут-то было. Видно, что путешественник бывалый. Вынослив по части пешего хода, костер разжег быстро, на земле спать привычный. Такими темпами дойдут до деревни немногим позже полудня. На четверть суток раньше, чем рассчитывалось изначально. Если б Лави еще молчал всю дорогу – вообще был бы идеальным попутчиком.
Абстрагироваться от назойливой болтовни Канда умел. Пропускал мимо ушей все лишнее, относился к словам как к фону. Как к гомону птиц, например. Когда «щебетание» забивало подозрительные звуки окружающего мира, к делу установления тишины подключался стальной аргумент. Хватало ненадолго, а жаль. С инстинктом самосохранения у надоедливого балабола наблюдались серьезные разногласия. И он хорошо понимал, что Канда не имеет права причинить напарнику серьезный вред.
Действительно не имеет права. Это осознавали многие. Изредка некоторые смельчаки рисковали подначивать. Но никто не нарывался больше одного раза. Обычно хватало демонстрации Мугена в двухсантиметровой близости к шее, чтоб у обладателя этой шеи пропало желание задевать мечника каким-либо образом. На особо упертых можно одежду покрошить в лоскуты, тоже показательно. Особенно, если жертва во время «раскройки» не рыпалась и в результате не получала ни царапины. Для любящего кровь апостола это удовольствие сродни мазохистскому. Что испытывали раздетые Мугеном люди, он не спрашивал. После таких шоу чаще звучали шепотки «псих», «зверь» и тому подобные. И лезли меньше. Стороной обходили. А то мало ли, что психу в голову взбредет – нашинкует кого-нибудь. Да, приказ директора нарушит, но ведь трупу от того легче не станет. Таково было общественное мнение. Поэтому не лезли. Что и требовалось доказать.
С надоедливым рыжим треплом привычная схема дала сбой. Паразит нарывался постоянно, и чхать хотел на все угрозы. Далеко не пустые угрозы. И Муген у шеи был – Линали тогда «спасла», – и на люстре-колесе в столовой рыжий олух отсиживался, и под методично перерубаемыми столами ползал, и из окна на Молоте вылетал, и голой задницей сверкал при забеге до кабинета Комуи – знал ведь, где спасаться, шельмец.
Все обычные методы устрашения не возымели действия.
Нет, не так. Эффект был. На неделю-две книжник отставал. Но потом все начиналось по новой. Словно поупражняться в острословии или уклонении от режущего оружия ему было не с кем. И ведь прибить нельзя. Даже покалечить.
Потом, когда в ночном разговоре показал, что может быть нормальным и серьезным, отношение к нему немного улучшилось. Канда оказался прав в своих предположениях: Лави тоже выбирал способ защиты от окружающих.
«Общие тайны сближают» – так говаривала Линали после того, как ведала какой-нибудь совершенно глупый девичий секрет. Нашла «подружку», нечего сказать. Хотя рационализм нельзя не признать: Канда никому не разболтает, выслушает – хоть и скрипя зубами, – может быть, даже даст совет. Что еще девчонке надо? Надежная каменная стена, на которую можно опереться, спрятаться за ней от всех бед. Линали повезло: у нее таких стен две. Брат и Канда. Где не поможет один – спасет другой. На взгляд Канды некоторая доля истины в словах Линали все же была. Иначе как объяснить, что ей он угрожать не мог? Хотя частенько она того заслуживала своими разглагольствованиями. И дело не в том, что она женщина. Уважение – кажется, так это называется. Нечто похожее присутствовало по отношению к Мари, Комуи, старику Жу, маршалу Тидоллу. Жалкое подобие – к Дейсе. Книжник, видимо, поставил себе целью тоже выбиться в привилегированную категорию. Человек бы с иронией пожелал ему удачи в этом предприятии. А Канда мог судить только по поступкам. Заслужит – будет.
Если рассуждать объективно, то иная компания могла оказаться гораздо хуже. Или плелись бы как черепахи, или останавливались по сто раз. Меньшее из зол получалось. Поэтому Канда терпел. Но строил планы мести директору за подарочек. К исходу первого дня пути замысел сводился к уничтожению очередного комурина особо изощренным – и непременно медленным – способом на глазах у создателя. За каким чертом Ли варганил эти бесполезные штуковины – для самурая оставалось загадкой. Может «излишки» своего научного гения так выплескивал. Как Канда свою агрессию вымещал на всем подряд. У всех свои причуды. И методы разрядки. У Лави, похоже, это была трескотня.
Несмотря на все полезные в походе качества книжника, лучше было б путешествовать без него. Это сомнению не подлежало. Не привык Канда работать в паре с кем-либо. Присматривать, охранять, защищать – это все не для него. А именно так приходилось действовать всегда, когда случались совместные с кем-либо миссии. Или если встречал в пути кого-то из орденских. Таков основной приказ и вторичная цель его служения этой тайной организации. Первая: истребление акум, разумеется. И неразрывно с ней вторая: защита своих. Понятно это все, логично даже для Канды. Он сильный боец, с пределом выживаемости гораздо выше, чем у любого человека. Живой щит. И меч к тому же. Многофункциональная система, спасибо гениям Центра и Азиатского научного подразделения. Тем не менее, понимание закономерности не обеспечивало полного и безоговорочного согласия с ней. Вследствие чего Канда относился к спутнику как к раздражающему, но, увы, неистребимому фактору.
Впрочем, мелкую месть никто не запрещал. Чисто для разрядки.
Проснулся Канда раньше напарника, как и планировал. Приученный организм сносно отмерял биологические часы: достаточно было сосредоточиться перед сном на количестве требуемых часов отдыха, представить циферблат в состояниях «до» и «после» – и можно засыпать. Проснется в нужный час. Плюс-минус десять минут. Если, конечно, никакая тварь не подкрадется раньше. Застать его врасплох проблематично. Спит всегда вполглаза, звериное чутье на опасность до сих пор не давало сбоев.
Сегодня ночь выдалась спокойная. Только раз какой-то звереныш шуршал поблизости, да иногда Лави ворочался во сне. Хоть не храпел.
Спящий напарник выглядел настолько умиротворенно, что так и тянуло сделать какую-нибудь подлость. В качестве мести за вчерашнюю сорочью трескотню. Жаль, поблизости не было ключевой водицы. Больно уж спокойно выглядел книжник. Будто спал не на земле, а на перине. «Грех будить» – сказала бы сестренка директора. Глядя на это, Канда даже призадумался о том, что же такое совесть, к которой девочка иногда взывала. Перебрал в памяти душеспасительные беседы с Линали. Точнее, ее монологи. Не помогло. Желание испортить Лави жизнь не уменьшилось.
Со своей точки зрения Канда действовал логично и обоснованно. Как обычно. Экзорцист должен быть готов к бою всегда, в любую минуту. Вот этот урок и надо преподать книжному мальчику. Сколько он будет очухиваться и озираться? Минут пять? Лучше проверить сейчас, чем когда действительно акума нагрянут.
Побудка удалась.
Как ни странно это опять признавать, но парень не безнадежен. Ишь как резво заскакал, аж восхититься можно. Быстро сориентировался, про Молот не забыл, лишнего мельтешения не допускал. Только притворяется все время идиотом, что и бесит. Привычно анализируя свое состояние, Канда отметил, что состоявшая месть вкупе с достойной бойца реакцией книжника влияли позитивно. Как будто стайку акум погонял.
Уже почти перестало настораживать то, что Лави его не опасался, как прочие. Неспроста. Канда слышал, что Историки видели много войн разных масштабов. Вероятно, это отбило у них страх перед смертью. Этим же можно объяснил для себя и то, почему рыжий постоянно открыто нарывался. Что занятно, в переругивании с ним есть своя прелесть. Раньше не попадалось достойных соперников в словесных дуэлях. Или зануды, или трусы, или наивные идиоты. А с этим поругаться даже интересно. Тоже, своего рода, поединок. С каждой фразой злость уходила, как с взмахом меча. Это... хм... «успокоительное», как говаривал Комуи, следовало взять на заметку. Только, разумеется, посвящать наблюдателей во все тонкости необязательно. А то нагрузят еще и чужим мнением. Тут бы самому разобраться.
Все-таки однозначно воспринимать этого парня Канде было не под силу. Поди его пойми... Маски-маски. Сколько их у него?.. То трепался, как помело, то приткнулся и идеального солдата из себя начал строить. Поругался спросонок, попререкался немного и посерьезнел. Стиснул зубы и молча приступил к тренировке. Молча. Это он-то! Надо записать такой день в историю. Даже не нудил, когда Канда его на землю приложил. Только выругался изощренно. Мечник аж невольно восхитился оборотами. Таких конструкций тот в зале на мягких подстилках не выдавал. А тут, видать, не стеснялся зайцев да птиц в свидетелях. Книжник, что с него взять. Много по миру повидал, наслушался в кабаках всякого. Честно сказать, этот поток красноречия Канда получил заслуженно: опять самую малость перестарался с силой броска. В зале еще было б нормально, а тут многовато. Извиняться он и не собирался – просто не знал как это и зачем. Зато рассудил, что за хорошее поведение рыжий достоин некоторых пояснений. Если примет к сведению, то возни с ним будет меньше, да и приказ «натаскать юнца» быстрее выполнит.
– Знаешь, почему проигрываешь?
Хоть вопрос, заданный деловым тоном, и удивил книжника, но виду тот постарался не подать. Нечасто Канда радовал нормальным общением, предлагал помощь – и подавно, а уж, чтоб выступил инициатором разговора – это вообще редкость великая. Начать мог разве что диалог на языке силы, тут он мастер. А до пояснений не снисходил, попросту не умел объяснять, не приучен к такому. Есть установка, есть приказ – надо выполнить, и на том весь сказ.
– Руки коротки?
Лави усмехнулся, растирая только что ушибленное плечо. В каждой шутке только доля шутки. Пропорции верхних конечностей у него действительно немного смещены. Форменная куртка с укороченными рукавами это визуально корректировала, но факт оставался фактом. Привыкнув рассчитывать на подвижность, парень не тяготился в драке своим недостатком. Раньше. С Кандой и его поразительной скоростью преимущества ловкости Лави напрочь лишался. Оттого становилось немного не по себе, возникал неприятный вопрос: что же будет в реальном бою? Будет ли иметь значение ловкость или грош ей цена против акум?
– Чушь.
Канда стал рядом плечом к плечу, не касаясь. Видимо сегодня он вознамерился проверить лимит невозмутимости книжника, потому дальнейшие действия удивили еще больше. Не припоминал он такого случая, чтоб тот проявлял явный интерес к чему-либо, кроме трех общеизвестных вещей: катаны, акум и своей ядреной восточной еды.
– Руку вытяни. Левую.
Лави послушно, не задавая вопросов, поднял перед собой руку, обращенную тыльной стороной ладони вверх. Интересно, что это вдруг нашло на самого нелюдимого экзорциста? Главное, не спугнуть настрой, а то спокойной беседы с ним никогда не получалось. Почти никогда.
Канда поднял свою руку на тот же уровень. Будто, как и Лави, тянулся к стволу дерева, что в паре шагов перед ними. Благодаря тому, что оба экзорциста были почти одного роста, подстраиваться друг под друга не было нужды.
«Вот уж действительно – практик чистой воды. Шуток и метафор не понимает вообще. М-да, все очень и очень запущено. Надо будет с шефа стребовать какой-нибудь бонус за работу в диких условиях».
Левому боку стало тепло, хотя ветерок еще не прогретого летним солнцем воздуха холодил взмыленное тело. Физические упражнения – дело энергоемкое, температура поднимается, это все понятно. Непонятно только какого ж лешего Канда снова со своим бинтом-перемоткой расстаться не может. Если книжник уже видел рисунок, то какой смысл его скрывать? Привычка, что ли? Лави чуть передернул плечами. С одной стороны, откуда ветер дует, прохладно. С другой – от Канды жаром пышет, как от печки. Не горячкой боя, когда в кураже драки и сообразить ничего не успеваешь, а каким-то спокойным теплом, но настороженным. А, может быть, это ровный тон обычно раздражительного человека так искажал восприятие. Искоса рыжий взглянул на лицо напарника, спасибо хоть тот со «зрячей» стороны пристроился. Надо же! Не хмурится как обычно. Можно даже сказать, тень интереса присутствует. Все чудесатее и чудесатее.
Что «учитель» собрался делать, уже стало понятно, а вот мотивация по-прежнему оставалась загадкой. Изучение боевых качеств соратника-противника? Вероятнее всего, учитывая, что иными категориями «второй экзорцист» мыслить не умел.
Мечник переступил с ноги на ногу, качнулся назад, уравнивая свое плечо с чужим, по-прежнему избегая соприкосновений. Хотя прижмись они плечами – ровняться было бы проще. Но логика искусственного апостола порой такая заковыристая, что можно и мозги свернуть, выискивая удобоваримое для уровня простых смертных объяснение.
Следом за Кандой, развернувшим ладонь перпендикулярно земле, Лави поступил аналогичным образом и, не дожидаясь подсказки, выпрямил пальцы. Теперь руки оказались в одинаковом положении – сравнивай, любуйся. Книжник и сравнил. Как ему и положено: со всем тщанием и вниманием к деталям. И с неудовольствием вынужден был отметить, что азиат хоть и выглядит тощим, да и длиннополый плащ мужественности на вид не прибавляет, а мышцы у него помощнее развиты, чем у книжника. Понятно, конечно, что у Канды более активный образ жизни: если не в дороге, то в бою или в тренировочном зале. Слабак не сможет мечом долго махать. Но ведь обидно же, когда тебя в чем-то превосходят! Лави тоже не задохлик, но при таком близком сравнении видно, что немного уступает. Вот она и разница между наблюдателем и практиком. Нагляднее некуда.
«Ничего, Молотом намахаюсь – еще и переплюну этого самурая нерожденного», – успокоил себя рыжий гордец.
– Пара сантиметров, – удовлетворив любопытство, мечник отстранился и опустил руку. – Это несущественно. Проблема в другом.
– В чем? – Лави стянул бандану и помотал головой, приподнял гриву так, чтобы шеи не касалась: пусть ветер просушит взмокшую шевелюру.
– Думаешь по время боя.
«Опаньки. То есть надо на одних рефлексах действовать, что ли, по-твоему? Так недолго и в самое пекло залезть, не заметить подкравшихся с тыла тварей. Тогда все, аминь. Танцуйте на могилке или цветочки поливайте там же».
– Я привык просчитывать свои действия.
– Зря. Пока ты медленно считаешь – противник атакует, – Канда ухмыльнулся, скрестив руки на груди. Казалось, ветер его совершенно не волновал, а вот Лави хотелось поежиться. – Сам же говорил, что я сначала делаю, потом думаю. Поэтому я и быстрее.
«Ишь ты, запомнил. Но быстрее ты не только поэтому. Тебя же таким создали, а я всего лишь человек... И что нам сие дает? Да, собственно, ни черта не дает. Выше головы не прыгнуть. Но надо ловить момент. Послушаем, что ты имеешь мне сказать, о, несравненный».
– И что посоветуешь?
– Не думать.
– Как? Я же не могу мозги выключить.
«Тебе-то проще. Ты их, небось, отродясь не включал. За ненадобностью».
– Нужно, чтобы в бою тебя вело твое тело, а не мозг. Пример. Отвечай быстро. Можно бегать по потолку?
– Нет, – как и требовалось, слово сорвалось на автомате, быстрее, чем успел подумать. Только вот правильный ли это был ответ? – То есть... с разбега можно на стену сигануть, но невысоко.
– Это говорит твой разум. Мое тело иного мнения.
– А...
Канда развернулся лицом к дереву, в два стремительных шага преодолел расстояние до него, взбежал по стволу вверх, оттолкнулся, нижнюю ветку использовал как дополнительную опору при изменении угла полета, на какие-то доли секунды оказавшись в воздухе вверх ногами, перевернулся... Лави и рот закрыть не успел, как уже получил удар пониже спины, судя по ощущениям – сапогом, и влепился щекой в тот же ствол. Руки оказались скрученными за спиной, а в грудь и живот неприятно впивалась шершавая кора.
Если бы у неестественно рожденного самурая была мать, ей надлежало бы устыдиться своих неблагопристойных похождений, которые вменялись в вину сей падшей женщине. Правда, перечисление происходило мысленно, ибо скорость воспроизведения слов вслух значительно отставала от вихря дум, коих было много и все сплошь ругательной направленности.
В попытке высвободить кисть пальцы Лави коснулись живота прижавшего его к дереву Канды. Горяченный, как будто не на ветру стояли и беседовали. И «кандалы» будто раскаленные. Пришлось сжать руку в кулак, пресекая тактильный контакт. Попробовал дернуться – бесполезно, запястья стиснуты не до боли, но и не вырваться. Наглядная демонстрация превосходства, это Канда любит, да. Хватка чуть усилилась, но мечник отстраняться не торопился – похоже, не намеревался продолжать поединок. Так, преподать урок за невнимательность.
– Уловил суть? – раздалось у левого уха.
«Что ж, действительно прошел и по стене, и по потолку. Фокус распространенный, это верно. Но почти без разбега и так далеко... сила толчка и скорость сделали свое дело. Скорость, скорость... и сила. Сальто от стены еще можно попробовать, но вот так вот скакать – это ж опупеть сколько тренироваться надо!»
– Это мне не повторить, – пришлось признать очевидное.
– Даже шимпанзе можно научить курить трубку.
– Курение вредно для молодого организма, между прочим. Вон что с Кроссом сделало. Скорпион, говорят, натуральный.
Щекотнули ухо волосы у виска, потревоженные чужим фырканьем на выдохе. Не то чтобы коробило... Странно просто. Будто Канда не решил еще для себя: отойти или продолжить вдалбливать истину.
– Разум говорит тебе, что ты не можешь сделать. Страх тормозит. Если не думать – страха не будет. Надо отпустить свое тело и просто делать.
«Вот, значит, как. Он просто выбрасывает все мысли, отключается сознание, остаются только рефлексы тела. Поэтому он и дерется так... дико, судя по рассказам очевидцев. Неудивительно, ему же иного не оставили... И как это корректировать, если ярость берсеркера должна остаться нетронутой? Задачка со всеми неизвестными».
– Ты так и поступаешь всегда?
– Ну да.
– Тебе проще...
– Не мне судить. Пробуй, – пальцы разжались, но едва Лави начал произносить следующую фразу, лопатки ощутимо придавило чужое предплечье.
– Может, все-таки лучше в зале пробовать такой трюк, а? Да не пинайся ты! Тебе ж не лыбится перспектива тащить мою бессознательную тушку с громадной шишкой на макушке? Нет, можешь, конечно, запустить грузом в какого-нибудь акума, но вряд ли Смотритель обрадуется такому повороту.
– Трусишь все-таки, – а вот этот шипящий тон слышан был уже не раз. Даже не поворачиваясь, рыжий четко представлял выражение лица аспида брюнетистого.
«Подначивает, гад. Нет уж, на слабо меня не купишь», – иногда можно и себя немного обмануть. На «слабо» он велся легко, только сейчас рассудительность книжника взяла верх над опрометчивой бравадой.
– Реально оцениваю свои силы. Я такое не проверну. По крайней мере, с первой попытки и сейчас, когда ты меня уже выжал, как лимон. Кстати, может, все-таки отпустишь? А то заподозрю в тебе эротические фантазии на мой счет.
– Не обольщайся.
Хватка исчезла моментально. Зато прилетело коленом под зад. Нда-с, какая шуточка, такая и реакция на нее. Находись они сейчас в Ордене, можно было бы развить тему наличия у Канды сексуальных фантазий и скатиться к очередному крушению мебели, но: а) они были не в Управлении, следовательно, нет нужды притворяться весельчаком-провокатором и «хладнокровным психом с катаной»; б) тет-а-тет можно и о серьезных вещах поговорить, не играя на публику.
– Через пятнадцать минут пойдем, – донеслось уже глуше: Канда отошел в сторону.
Отлепившись, наконец-то, от шершавой коры, рыжий обернулся. Напарник усаживался на поваленное дерево, попутно роясь в своей сумке – завтрак выуживал. И Муген уже на колени перекочевал, куда же самурай без своей игрушки...
Книжник улегся на куртку, расстеленную на земле, и подложил под голову сумку, предварительно достав из нее свой «сухой паек». Раз уж молчун сегодня в разговорчивость ударился, то надо этим пользоваться.
«Ну-с, господин директор, чтоб вам там кофейком икнулось, попробуем взяться за исполнение навешанных на меня обязанностей».
– Вот так бездумно кидаясь в бой, ты рискуешь гораздо больше. Ты же можешь акцентировать внимание на одном противнике и не заметить другого.
– Я замечаю.
– Всегда?
– Да, – нахмурился, потянулся за мечом, вытащил из ножен и придирчиво изучил лезвие. Вряд ли Муген способен затупиться, Чистая сила не позволит. Значит, не желал разговор на эту тему продолжать? Или вранье прикрывал?
– Ты не боишься смерти?
– Она об меня зубы поломает, – хищный оскал и недобрый прищур темных глаз, разделенные полосой остро заточенной стали, производили впечатление, определенно. Канде на это наверняка плевать, устрашающий вид у него выходил сам собой. Даже напрягаться особо не надо.
– Все смертны, каждый в свое время. А ты, действуя, как сорвиголова, уменьшаешь свой срок жизни.
Формулировку книжник выбрал несколько странную, но такую он дважды встречал в отчетах. Путем логических умозаключений можно прийти к выводу, что регенерация истощает организм. Грубо говоря, тело быстрее изнашивается. Сходно с паразитическим типом Чистой силы, кстати. У экспериментального апостола она технического типа, по официальной версии, но с учетом наисекретнейших данных получалось, что фактически дело обстояло несколько иначе.
Канда бросил на чрезмерно проницательного спутника недобрый взгляд поверх меча, по-настоящему недобрый – прищуренный. В сочетании со стальным блеском лезвия... Лави невольно передернулся.
«Неспроста у него оружие в форме меча, неспроста. Взглядом режет не хуже. Хорошо хоть он нематериален, в отличие от клинка. А то бы давно уже взором гневным вырезал все Управление. Зырк – и нет человека, мир его праху. Или ледяной скульптуре. Или ровно нарезанным кубикам, что более вероятно. Налево глянул – искателей выкосил, направо глянул – комурина распилил. О! На лесопилку его, на ле-со-пил-ку! Железный дровосек, ха! Тот самый, который без сердца».
– Это моя работа, – Канда отвел взгляд и добавил презрительно: – А твоя работа стоять в сторонке и наблюдать.
– Не только. Владение Чистой силой все-таки кое к чему обязывает.
– Да неужто? Историки обязаны только самим себе.
«Ишь ты, умный какой. Только и у нас есть высшее руководство, против решений которого не попрешь».
– У всех свои мотивы. Ты ведь тоже неспроста кидаешься на каждого акума, – не вопрос, потому что вряд ли ответит. Констатация факта.
И действительно не ответил.
Лави так и остался лежать, раскинув руки-ноги. Знал, что сейчас отдохнуть надо, потом Канда спуску не даст. А бродить по этим лесам одному в поисках умчавшего вперед вдохновенного садиста – это удовольствие ниже среднего. Лучше уж с ним рядом идти. Так хоть по части акум безопаснее. А нервы... А что нервы? Ну, сдохнет часть из них, так не все же.
Через пару часов рыжий уже не был уверен кто хуже: акума или Канда. После короткой, но на редкость динамичной утренней разминки ныло все, что теоретически могло болеть. Не сильно, но назойливо. И ведь не пожалуешься на жизнь свою тяжкую! Скорее наоборот, надо придерживаться вида всем довольного и жизнерадостного человека. Назло напарнику, чтоб ему ранняя побудка икнулась раз эндцать.
Всю дорогу до деревни Лави с энтузиазмом доказывал на практике, что если человек, способный разбудить спящего, может пойти на любую подлость, то жестоко разбуженный может со вкусом отомстить.

Глава 7.

Из деревни вышли уже под вечер. Пока переговорили со старостой, пока изучили отчет, пока всех расспросили – солнце уже сдвинулось низко к горизонту.
Впрочем, правильнее было бы обозначать действия экзорцистов с применением единственного числа, потому что все беседы вел Лави, с молчаливого благословения – си речь тычка под ребра – от Канды. Разумно, в общем-то. При грубой манере изъяснения последнего ни о каком стремлении к сотрудничеству со стороны селян можно не мечтать. А сразу бросаться на поиски неизвестно чего – это как иголку в стогу сена высматривать. Или какой-нибудь особый кустик в густом лесу. Да, пропавшие искатели оставили в письменном виде отчет о беседах. Но у них не было опыта развязывания языков на профессиональном уровне Историка. Возможно, хмурый сопровождающий потом раскаялся в предоставлении болтуну права вести переговоры, ибо тот вознамерился не только отчет забрать, как мог предполагать напарник, но и лично побеседовать с потерпевшими, а также еще кое с кем из местных. Свои соображения Канда держал при себе и только недобро зыркал из-под челки, если, по его мнению, книжник слишком увлекался. В два последних дома он вообще заходить не стал, сочтя более предпочтительным свидание со своим мечом, нежели общество людей.
Информации было катастрофически мало: в отчете из конкретных фактов значилось только направление, где следует искать причины аномалии, даты происшествий и краткая информация о пострадавших. Конструктивных бесед со свидетелями, увы, не получилось. Люди шарахались от любого шороха, даже от шепота впадали в буйные истерики с бессвязными воплями: «Шум, тише, шум». Письменный диалог тоже оказался проблематичен: ничего рассказывать они не желали. Или не могли. Как бы там ни было, а результат выходил один и тот же: даже при всей виртуозности книжника в игре словами ничего конкретного из непосредственных участников событий вытянуть не удалось.
Оставалось полагаться на домыслы и местные байки, которых тоже было негусто. Странностей в деревне не происходило. Сглаз коровы соседкой-ведьмой или случаи приворота-отворота не в счет - это уж точно обычные деревенские сказки. Разве что один случай выбивался из общей картины размеренной провинциальной жизни.
Около года назад приехала к умирающей бабке внучка из города. Не красавица, но и не уродина. Обычная, в общем-то. Как и причина ее появления в захолустье: хотела проводить в последний путь единственную родню. Случилось девице попасться на глаза местному кузнецу. С башки парень дурной, а силы много, привык королем себя чувствовать. То бишь, по его мнению, любая девка должна за честь почитать, если он на нее внимание обратил. А городская девица возьми да откажи ему при всем честном народе. Конечно, зачем ей сельский дуболом с его «любовью на ночь», если в городе за ней поклонники щеголеватые ухлестывали? Тем более что амбиции у девицы были немалые, замахнулась она столицу покорить своей игрой на скрипке. Даже в деревне с музыкальным инструментом не расставалась, у постели бабки играла то ли той на радость, то ли просто потому, что без звуков скрипки жить не могла. Поговаривали, что она никого и не любила больше музыки. Иначе б с чего ей кричать, мол, лучше меня убей, а ее не ломай, да на кузнеца с кулаками бросаться, дабы скрипку из лап загребущих выцарапать? Не успел сломать все-таки. Не до музыкального инструмента ему стало, когда под ноги девка рухнула. С проломленной головой. Судьба, видно, была лезвию косы тогда сорваться с крепления под потолком… В тот же вечер и бабка душу испустила, как узнала, что погибла единственная внучка.
Жутковатая история местных напугала, даже кузнец присмирел немного.
А заезжему торгашу и смерть не помеха, чтоб прибыль сделать. Выклянчил у старосты дорогую, но теперь, весьма вероятно, проклятую скрипку, да и отправился дальше своей дорогой. Что с ним потом стало – никто не интересовался.
Почти через месяц пропал первый лесоруб. Связи вроде бы не было, в силу проклятья книжник не очень-то верил, все больше на научные объяснения полагаясь, но… Чем черти не шутят?
Раздосадованный отсутствием дельной информации и в то же время заинтересованный поисками решения ученик Историка предложил переночевать в деревне, а по утру двинуться в путь. Ответ Канды, сидящего на ступеньках и методично полирующего меч, был как всегда лаконичен:
– Идем сейчас.
– Не смешно.
– А кто смеется?
Порой логику искусственного апостола постигнуть было нереально. Например, абстрагируясь от главного – то бишь немедленного старта в направлении леса, – зачем надраивать и без того зеркально блестящий меч, если велика вероятность, что в ближайшие сутки ему предстоит купаться в крови? Ну да ладно, самураю лучше знать, как-никак он дольше общается со своим оружием. Если здоровьем совсем не дорожить, то можно бы пошутить вслух, что катана заменяла ему любимую девушку. Но даже любящему нарываться острослову все части его тела были в равной степени дороги, поэтому от подобных шуточек пришлось воздержаться. Тем более, имелась более насущная проблема: перспектива ночного блуждания по лесам в компании неизвестных сил, а то и акум в придачу. В свете особой «радужности» ближайшего будущего книжник решил уточнить, чего же ради Канда настаивает на немедленных действиях. Солнце уже клонилось к горизонту, скоро стемнеет – куда дергаться в такое время?
– Почему сейчас?
– Что, какие-то проблемы?
Даже притом, что для обзора были предоставлены спина и затылок, – лицом поворачиваться к собеседнику самый вежливый экзорцист явно не собирался, – можно по голосу понять, что смысл вопроса приравнивался к: «не нравится – вали хоть к черту на рога, мне на тебя плевать, я сделаю, как решил». Фирменных интонаций высокомерного ублюдка за время пребывания в Ордене Лави уже наслушался вдоволь. Он даже отчасти начал понимать, как бесит Канду личина веселого балбеса. Последнего в свою очередь раздражала показная гипертрофированность всех отрицательных черт характера коллеги по оружию. Казаться еще большей тварью, чем есть на самом деле – это искусство, в нем Канда преуспел. Аж до скрежета зубовного. И несильного удара кулаком по дверному наличнику.
«Спокойно, Историк, спокойно. Ты что, хамов не видел никогда? Ну, подумаешь, удушить его хочется. Ну, подумаешь, расплющить бы Молотом… Спокойно, вдохни, выдохни… и не рычи, твою-то мать! Одного пса уже хватает!»
Не хотелось этого признавать, но общение с жертвами аномальной силы все-таки вывело из равновесия. Шутливости для маскировки уже не хватало, да и сама она так и норовила слететь. Нет, за свою жизнь он повидал много чего, были ужасы и похуже нынешних сумасшедших. Видел, да. Но это не значит, что всегда оставался равнодушным. За что и корил его старый учитель. Не следует Историку остро воспринимать события. По меркам людей он и не воспринимал остро, скорее наоборот. Но до толстокожести некоторых индивидуумов ему было далеко. Раньше думал, что один такой непробиваемый на свете есть – дед. Оказывается, еще имеются образчики не лучше. И удружила им судьба встречу. Если сравнивать, то не сразу-то и определишься, кто ж кого переплюнет: Панда или Канда. Стоили они друг друга.
– Уже вечер! Если акума нападут, предлагаешь отбиваться от них в темноте и в лесу?
Скрестив руки на груди, утомленный переговорами парень прислонился плечом к двери и приготовился к очередному спору с упертым напарником. Хорошо, что хозяева не вышли на улицу гостей проводить и не стали свидетелями резкой смены настроений. Лицезрение того, как выходит из себя предельно собранный и рассудительный человек, каким книжник проявил себя при встрече с селянами, могло бы поколебать их шаткое спокойствие. А оно оставшимся в доме людям сейчас очень нужно: истерику чрезмерно любознательного пятилетнего ребенка и его ополоумевшей матери надо унимать.
– Струсил?
Канда поднял Муген на уровень лица, проверяя лезвие.
«Будто там царапина может появиться!» – мысленно огрызнулся наблюдатель и едва не заскрежетал зубами от злости и, пуще того, невозможности ее проявить. Неизвестно заметил ли Канда короткую вспышку гнева, теперь отдающуюся ноющей болью в кисти.
«Не поддаваться на провокацию… Поведешься – ответа точно не дождешься. Чисто из вредности его треклятой. Устраивать новую потасовку на глазах у селян – не верх мудрости… Ч-ч-черт! Что ж с тобой так сложно-то!»
Опять этот проклятущий конфликт интересов: книжника, который должен знать всю подоплеку событий и понимать все нюансы; экзорциста, которым надо притворяться и поэтому вести себя сдержанно даже с Кандой, если есть вероятность нарваться на случайных свидетелей – улица-то вот, перед порогом; человека, который очень хочет съездить по зубам одному высокомерному ублюдку, чтоб не кичился.
– Нет, – ровный тон дался с трудом. – Но какой смысл идти в лес на ночь глядя?
Хорошо, что Канда спиной к нему сидел, а то все показное спокойствие уходило в голос, на мимику его уже не оставалось.
Рано радовался, как оказалось… С узкой полосы металла на него внимательно посмотрело отражение темных глаз. Лави спохватился и постарался придать лицу более спокойное выражение.
«Поздно», – сказала ехидца в черных омутах. Вспышка недовольства и злости, прорвавшаяся через «вуаль для общества», была замечена и… уж не она ли послужила причиной того, что ответ все-таки прозвучал? Ядовитый, как всегда, но все же ответ по существу.
– Будет лучше, если твари почуют нашу Чистую силу и нападут здесь? Как же обожаемые тобой мирные жители? Попередохнут-с.
Чтобы Канда заботился о мирном населении? Быть такого не могло. А вот о том, как бы селяне не путались у него под ногами во время боя – вполне. Суть одна, в этом он прав: жертвы среди мирного населения совершенно ни к чему. А сами экзорцисты… Что ж, если Канда и не заметил минувшим вечером особенность зрения Историка, то у последнего имелся небольшой бонус. А сам мечник раз уж намерен переться в темноту, значит, уверен в себе. Тогда катану ему в руку и навстречу почетный караул акум в два ряда! Не дай бог, конечно. Боевое крещение все-таки хотелось бы провести менее масштабно. Впрочем, может быть, и не появятся акума вообще – не видно же их до сих пор. Если судить по тому, как внимательно Канда смотрел по сторонам, его это тоже настораживало. Но видеть насквозь демонов, маскирующихся под людей, безошибочно выделять их в толпе, никому из экзорцистов не дано, увы.
Оставалось признать правоту напарника и последовать в лес.

Без напоминаний выстроились по той же схеме: Канда шел впереди, а Лави на расстоянии трех шагов. Последний пару раз пытался завязать разговор, но обе попытки были пресечены шипением сквозь зубы, монологи надоели за первую половину пути, в итоге продолжали идти в полном молчании. Ученик Историка привычно обернул и это себе на пользу, предавшись размышлениям. Что-то во всей этой ситуации его настораживало, но вот что именно – он никак не мог уловить. Как будто смотришь на разрозненные кусочки мозаики, видишь, что некоторые элементы подходят друг к другу, но собрать все воедино пока не получается. Увлекшись размышлениями, книжник не заметил, как начал бубнить себе под нос.
– Завязывай уже молиться.
Раздавшееся громом в тишине леса раздраженное шипение резко выдернуло из глубин мыслительного процесса. Лави сбился с шага, запнулся о какой-то ухаб и по инерции сделал пару быстрых шагов вперед в попытке сохранить равновесие. На пути оказался остановившийся Канда, и чтоб не упасть, пришлось ухватиться за рукав его плаща. Равновесие удалось удержать, ибо мечник был монументален, как гранитный утес: без взрывчатки черта с два удастся поколебать.
– Отцепись от меня, – немедленно раздался сверху рык, и с риском оторваться напрочь рукав был освобожден из хватки.
«Ишь ты, неприкасаемый выискался. А то развалишься, что ли?» – хмыкнул про себя спасенный от падения, но дальше эту тему развивать не стал. Не время ругаться, потому что появилось интересное предположение. А вот какое-то оправдание для полета надо было придумать.
– Если ты в темноте видишь, то не значит, что все такие же одаренные, – буркнул рыжий, выпрямляясь. И кто скажет, что солгал? Он же не уточнил, к какой именно категории относится сам.
– Циклоп.
– Не в количестве глаз дело, а в изначально заданных… природой способностях. Кому-то дано, кому-то нет.
По взгляду Канды показалось, что короткую заминку он заметил. А может быть, это уже мнительность. С таким напарником недолго и самому параноиком стать.
Чтобы замять оплошность, пришлось спешно переводить тему:
– Я тут вот что подумал про эти странности. Сегодня полнолуние…
– Ты это и вчера говорил.
После заката ночное светило было отчетливо видно - смотри сколько душе угодно. Если не приглядываться, то казалось, что диск сегодня идеально ровный.
– Ну, глазомер у меня не настолько точный, чтоб до микрона вычислить, но в принципе полнолунием можно считать несколько дней. Три-четыре, когда Луна зрительно воспринимается как круг. Если не вдаваться в цифры и не высчитывать величину скошения или как там это в астрономии…
– Ты еще длиннее можешь?
– Могу, – невозмутимо отозвался рыжий звездочет, переводя взгляд с небес на хмурого напарника… Ан нет, не хмурого. Чуть недовольного, но не пребывающего в своей излюбленной поре «еще слово – и ты покойник». Неужто заинтересовался? Память услужливо подсказала слова Комуи: «Его интересует только что, что непосредственно связано с его работой». Вот она, ниточка. – Но сейчас не время для левой болтовни, верно? Так вот, когда пропали лесорубы, тоже было полнолуние.
– Они и в двадцатых числах пропадали, а сегодня пятое.
– Лунный цикл составляет двадцать восемь дней, поэтому сдвигается относительно обычного календаря. Я посчитал, интервалы между пропажами кратны двадцати восьми. Ну-у-у… плюс-минус два-три дня. Где-то пятьдесят четыре дня прошло, где-то двадцать шесть. В один период вообще семьдесят девять. Наверное, поэтому в штабе не обратили внимания – четкой системы нет. Но если допустить, что зависимость строится не от чисто астрономического явления, а от визуального восприятия или, например, количества лунного света, то получается, все исчезновения приходились как раз на полнолуние, с разрывом в месяц или два.
– Думаешь, связь есть? – вот теперь в голосе точно звучал интерес.
– Возможно… К тому же искатели ушли в лес как раз четыре ночи назад, в условное начало полнолуния. Сейчас оно уже почти прошло. Если приглядеться, то уже видно, что луна чуть-чуть убывает.
– Что бы это ни было, сегодня оно может быть активно последнюю ночь. Понятно. Тогда тем более надо смотреть в… во все, сколько есть, – беззлобно произнес мечник уже на ходу.
«Ух ты! Согласился с чужой точкой зрения, принял выкладки к сведению и даже не огрызнулся… Ах, похвали меня дед, это прогресс! Но не расслабляемся, думаем дальше. Во что ж мы тут вляпались-то всеми ногами?»
– Пострадавшие боятся шума, – на ходу рассуждал книжник, перебирая известные факты. – Скрипка издает звуки… Кроме той истории с кузнецом и скрипкой, я даже не знаю, к чему прицепиться.
– Если эта херь атакует звуком, то надо молчать и прислушиваться.
– А может наоборот – заглушать, перебивать чем угодно…
– Чего еще… тсс!
Канда резко остановился и завертел головой. Медленно, без лязга, потянул Муген из ножен. Лави также неторопливо, чтобы не шуршать одеждой, снял Молот с креплений. Только сейчас книжник обратил внимание, что тишину леса не нарушали даже птицы, что было странно. Ни шороха, ни звука. Абсолютная тишина, совершенно ненормальная.
Медленно поворачиваясь, путешественники вглядывались в деревья по обе стороны тропы, в неверные тени кустарника. Ничего подозрительного, никакого движения. И ни звука.
«У зверей есть чутье на опасность. Интересно, а как у них с чутьем на акум? Не потому ли так тихо? Зато один двуногий зверь, кажись, их чует, как голодный пес мясную лавку. Стоп… Что это?»
В двух шагах от замершего соратника Канда все еще оглядывался по сторонам в поисках незримого противника. Лави не шевелился, боясь спугнуть только что примеченную особенность, которой явно не место в глухом лесу: тихую мелодию, иногда будто пресекающуюся в действительности отсутствующим ветром. Боковым зрением еще можно было заметить, как спутник недовольно мотнул головой, склонил ее набок, прислушиваясь, почему-то вдруг вбросил меч в ножны и накрыл уши ладонями, снова тряхнул смоляной копной волос. Зачарованному музыкой уже не было дела до выяснения, что опять не нравится его мнительному напарнику, потому что откуда-то доносились звуки… скрипки? Тоскливые, заунывные переливы, настолько щемящие, что казалось, будто вместе с ними душа готова плакать и в то же время смеяться от радости сквозь слезы. Мелодия завораживала, манила, звала. И повинуясь мольбе, ноги помимо воли оглушенного разума сделали шаг в сторону от тропы, ближе к источнику чарующих мотивов. В постепенно набирающую громкость и силу музыку вплетались новые звуки, задевающие струны души. Азарт, очарование кокетства, легкость флирта, завораживающий полет фантазий… Не отдавая себе отчета в действиях, Лави двинулся вперед, к невидимой скрипке, издающей столь прекрасные звуки, лучше которых он в жизни ничего не слышал. Увидеть ту Прекраснейшую, кто играет. Любоваться, скольжением смычка по струнам…
Очарование прекрасных видений было нарушено бесцеремонным рывком. Горло сдавило, дыхание перехватило, неведомая сила потащила обратно на тропу. Едва не упав и совершенно не понимая, кто и почему его останавливает, Лави попытался сопротивляться. Пальцы вцепились в то, что обвилось вокруг шеи. На ощупь оказался его же шарф. Рыкнув с досады на взбунтовавшуюся тряпку, он попытался размотать удавку, но не тут-то было. Шарф затянулся еще туже, всерьез рискуя удушить. Пришлось сделать пару шагов назад, мысленно обещая прелестной скрипке обязательно вернуться, слезно умолять ее дождаться своего преданного поклонника.
Кое-как извернувшись, книжник смог заметить боком отступающего по дороге напарника, прикрывающего уши ладонями, на одну из которых был намотан оранжевый шарф. Зрение сразу же заспорило со слухом, потому что увиденное резко контрастировало с прелестной музыкой. Если последняя обещала негу и блаженство, то физиономия – даже во время первых тренировок ее не перекашивало злостью так лихо – сулила только смерть через разрубание мечом. Или через удушение. Даже неизвестно, что хуже.
Уверившись, что спутник больше не порывается броситься в лесную чащобу, Канда развернулся и припустил к деревне. Волей-неволей ведомому на поводке шарфа Лави тоже пришлось перейти на бег, чтобы не заставлять тащить себя волоком. В затуманенном музыкой сознании лениво шевельнулась мысль, что Канда действительно мог бы и такое провернуть. Околдованный разум не понимал, зачем его уводят от обворожительной скрипки. Ведь она прекрасна, она обещает вечно играть для него. Это же…
Счастье?
Стоп.
«Какое к хвостам собачьим счастье?! Вечной жизни не бывает. Вечного счастья – тем более. Значит, гипноз?»
На данный момент это казалось самым разумным рациональным объяснением. Получалось, что на Канду чары подействовали слабее, коль он сумел сориентироваться, да еще и напарника выдернуть.
«В такие моменты и спасибо можно сказать тем умникам, что ему настройки психики подкрутили в сторону бесчувственного хама».
Рыжий на ходу потер виски, окончательно сбрасывая наваждение. Спаситель искоса посмотрел на догнавшего его и теперь бегущего рядом напарника.
– Все, я в себе, – произнес тот уже осмысленно.
Канда пробежал еще метров пятьдесят и только потом остановился, не торопясь, впрочем, опускать руки. Может, оно и правильно: музыка уже не была слышна, но отголоски ее все еще отдавались в голове затихающим эхом, не действовали так сильно, но оставляли какой-то легкий флер зачарованности, с которым не хотелось расставаться.
И вновь не приученный к вежливому общению человек своими словами бесцеремонно вышиб из грез в реальность.
– Долбомудох! Херли туда попер? О сиренах не слышал, что ли?
Канда не говорил – рычал. С по-звериному оскаленным ртом и суженными до темных щелей глазами он сейчас напоминал хищника, готового задрать незадачливую жертву. Ни о какой спасительной имитации злости тут и мечтать нельзя было. Все стопроцентно натуральное и естественное.
– Чего? – сознание опешило от резкой смены происходящего и отказывалось работать в оперативном режиме.
Хоть Канда и затыкал уши, артикуляцию понял, об этом можно было судить по новому приливу злости и, как следствие, мощному потоку брани, в котором ближайшие предки книжника почему-то предстали в образах сивого мерина и хромой коровы, от которых только и мог появиться на свет такой нестандартно мыслящий субъект.
– Кто из нас тут книжник невшизенно умный? Уши заткни, звездострадалец! И кончай уже лыбиться, пока зубы не проредил!
Малость отведя душу руганью, он шагнул к напарнику вплотную, дабы слышать, что тот будет говорить в свое оправдание. Ради этого пришлось остановиться так, чтобы рот оказался близко к уху собеседника, кстати, уже прикрытому ладонью. Чтобы наверняка пробиться через барьер руки говорить пришлось на повышенных тонах.
– Да при чем тут сирены-то? Это же скрипка.
В качестве вступления Канда прорычал лекцию на сплошном заборном с редким вкраплением литературного вроде связок «чтоб тебя» и предлогов. Суть по-прежнему сводилась к сетованиям на тупоголовость некоторых отдельно взятых за жабры умников.
В какой-то момент Лави показалось, что этот зверь в человеческом облике вцепится ему в ухо и отгрызет. По самую барабанную перепонку. С него станется. И лечи потом бешенство. Но Канда только невзначай коснулся щеки тыльной стороной ладони, тут же прянул в сторону, досадливо морщась, коротенько ругнулся, но снова вернулся на мизерную дистанцию. Даже речь начал подвергать цензуре. Правда, иногда последняя все равно сбоила, но не в пример меньше, чем несколькими минутами раньше.
– Мифические создания, завлекают голосом, потом убивают. А тут скрипка действует на мужиков так, что ни один не вернулся. Исполнение разное, а по сути однохерственно, – рявкнул он уже по существу. – Что, последний мозг отбило? Или ты им и думал? Нижним.
«Чем думал – вообще большой вопрос, – вынужден был признать книжник. – На сознание эта дрянь давит знатно. Но приблизиться к ней как-то надо. И грохнуть к чертовой матери!»
– И как с ней бороться, по-твоему?
– Не слушать.
– Как? Заткнуть уши руками, а ногами отбрыкиваться? – наконец-то очнулась от комы самая язвительная составляющая личности и не преминула вставить свое ядовитое слово. – Если ты можешь Муген ногой держать, то я с Молотом так обращаться не умею.
– Эпическая сила! Я умею головой думать, гребандей. Сначала надо изолироваться от звука, найти источник, а потом отбрыкиваться.
Лави закусил губу, призадумавшись. Что у них есть в распоряжении? Оружие против акум и собственные руки-ноги. Меч тут явно не помощник, а вот произвольно меняющая габариты «кувалда» сгодится.
– Могу подняться на Молоте и осмотреть окрестности, – выдвинул он предложение.
– Да что ты в темноте разглядишь, циклоп…
– А кому приспичило переться ночью?! И неизвестно, активна ли эта скрипка днем. Хочешь сюда через месяц приехать?
– Разве что на твою могилку вот на этом самом месте.
– Рыть замучаешься своим ковыряльником.
– Много чести. Зверью брошу на поживу.
– Вот то-то скрипачка обрадуется! Всю грязную работу за нее сделаешь.
Канда прорычал еще парочку заковыристых выражений, половину слов из которых Лави не расслышал – тихо сказаны были. Высказавшись, грубиян, видимо, пришел наконец-то к выводу, что от ругани пользы никакой, кроме того что напряг сбросили немного. Теперь делом надо заняться.
– Раз такой умный, то думай, давай, по делу.
– Так я и думаю. Других идей, кроме как на Молоте подняться, у меня нет. Свечение, может быть, какое-нибудь увижу, если оно есть. Мало ли, может, еще что необычное.
– Ладно. Если сам не увидишь – потом меня поднимешь на своем звездолете, – Канда тоже перешел на более спокойный тон.
– Не завидуй, рожденный бегать.
– Заглохни. Уши заткнуть надо.
– Ясен пень.
– Скорее мох.
Канда шагнул в сторону, заинтересовавшись чем-то за спиной собеседника. Тот обернулся следом, уже предполагая, что увидит. Так и есть: прямо по курсу находился покрытый мхом трухлявый пенек. Шарф не дал бы отойти далеко, поэтому мечник пренебрежительно махнул рукой, сбрасывая «привязь». Остановился, прислушался одним ухом, очевидно, счел тишину безопасной и опустил вторую руку.
– Эту гадость в уши? – скривился Лави, представив перспективу. Не то, чтобы он страдал особой брезгливостью. Отнюдь. В путешествиях чего только не навидался. Но «надо» не тождественно «нравится». Хотя последнему факту и можно наступить на горло, чтоб не возникал, когда не требуется.
– Есть другие идеи – вперед.
– Нет, – со вздохом он подошел ближе и с некоторой опаской опустил руки. Никакого воздействия на сознание не заметно, что немного радовало. Быть чьей-то марионеткой совершенно не нравилось. А значит, чтобы избежать повторения истории, надо не привередничать. Потеребив край шарфа, рыжий протянул его самураю. – Нарежь полоски… Из ткани, разумеется, а то знаю я тебя, кровожадного.
Означенный любитель пускать кровь хмыкнул, но даже не съязвил, только молча достал катану и занялся методичным укорачиванием шарфа, пока его хозяин двумя руками натягивал материю. Больше все равно резать было нечем: походные ножи остались в брошенных на дороге сумках.
«Даже пальцы не оттяпал. А какой был шанс!»
Следующие минут десять напарники посвятили сосредоточенному изготовлению берушей. Получалось так себе, но тут уж матерись – не матерись, а от звукоизолирующих свойств жизнь зависит, приходилось стараться.
– Метров триста вперед пройдем до сумок, потом вверх поднимешься, осмотришься. Не заметишь ничего – меня поднимешь. Если опять по нулям, то будем по земле лес прочесывать. Друг друга держать в зоне видимости. Что-то где-то должно быть. Скелеты как минимум.
– И трупы искателей, – цинично добавил рыжий. – Запашок там наверно…
Канда закончил «самокрутку» из мха и ткани первым и тут же свое изобретение применил. Затем звучно хлопнул перед лицом ладонью о ладонь раз, потом другой – погромче, поправил беруши, еще раз хлопнул, скривился.
– Не дави так усердно, а то мозг проткнешь, – произнес Лави негромко.
Судя по тому, что от скорого на расправу вояки не прилетело зуботычины, беруши получились не такие уж и плохие, как можно было бы подумать по недовольному выражению лица.
От необходимости возвращаться к притаившейся в лесу гипнотической скрипке было не по себе. Так и чудилось, что вот сейчас на следующем шаге снова обрушится на сознание поток чужеродной силы. Магия ли это? В нее книжник не верил, не мог верить по роду своей деятельности. Хотя, обывателям и Чистая сила казалась магией. Ему еще сильно повезло, что Канда такой непробиваемый по части психологического воздействия.
«Любопытно, а у обычного человека хватило бы силы духа восстановить контроль над собственным разумом, если бы его вот так оттащили на безопасное расстояние? Женщины и ребенок не смогли. От пола и возраста зависит? Или оттого, что Историк несколько отличается от людей?.. Впрочем, их-то оттаскивать было некому, значит, скрипка сама их отпустила».
Загадки, вопросы… И профессиональный интерес взял стойку, как гончая.
Через оговоренные Кандой двести метров начали действовать.
Лави с размаху вогнал в землю крестообразный фиксатор на «болванке» увеличенного в размерах Молота, перехватил поудобнее, уперся ногами так, чтобы подошва сапог не скользила, и взлетел на удлинившейся рукояти вертикально вверх. С высоты птичьего полета деревья казались нарисованными, а Канда с Мугеном наголо – вообще букашкой. С жалом, да.
Насчет глазомера книжник немного слукавил, даже с такого расстояния сейчас различал мельчайшие детали. Метрах в пятистах впереди он заметил слабое свечение, но на огонь оно не походило: слишком бледное, без рыжеватой желтизны пламени. Ненастоящее.
Спустившись на землю, Лави на пальцах показал приблизительное расстояние и направление, в котором надо двигаться. Чтоб напарник услышал его, сейчас пришлось бы орать, а делать это вблизи неизвестной опасности было опрометчиво. Канда так же молча кивнул, подхватил свою сумку и пошел в указанную сторону, держа Муген наготове.
Вскоре впереди показалось то самое белесое свечение. За деревьями и кустарником его источник пока что был неразличим. Лави обернулся на Канду. Тот шел, чуть пригнувшись, готовый в любой момент метнуться на врага.
«Не дрейфь. Первый раз на войне, что ли?» – перебор пальцами по рукояти оружия против акум подействовал успокаивающе.
Не доходя метров тридцать до деревьев, за которыми, судя по всему, находилась прогалина с располагающимся на ней источником свечения, стало точно понятно, что экзорцисты пришли по адресу: потянуло запахом гниения. Апостолы Господа, конечно, не кисейные барышни, чтобы сразу в обморок бухаться или платочки к носикам прижимать при намеке на неприятный запах, но и радостного тоже мало. Дискомфорт придал Лави напористости. Чем они быстрее разделаются с нечистью, тем быстрее уберутся отсюда.
Лишняя ноша полетела наземь, обе ладони сжали рукоять Молота.
Последние десять метров пришлось продираться сквозь заросли малинника, вымахавшего с человеческий рост. Из-за густой листвы был риск вот-вот потерять напарника из вида, поэтому Лави счел за благо постепенно сдвигаться в сторону. В результате на прогалину они вышли в метре друг от друга.
Как и следовало ожидать, зрелище предстало не из приятных. На поляне то тут, то там валялись трупы разной степени давности, если судить по скудным ошметкам плоти на костях. Большинство скелетов были почти начисто обглоданы дикими зверями. Книжник насчитал останки двенадцати человек, включая троих искателей – этих можно было узнать по сохранившимся клокам одежды и заплечному переговорному устройству.
«В деревне пропало шестеро, но ведь дорога идет в две стороны. Наверняка в соседнем населенном пункте не досчитались еще троих. Или двоих, если один из скелетов принадлежит тому самому торговцу, который вывез скрипку. Иначе бы она не оказалась в этом лесу».
А она тут была. Покачивалась на высоте человеческого плеча в центре поляны не поддерживаемая ничем, кроме воздуха. Смычок, будто ведомый невидимой рукой, плавно скользил по струнам. Всю диковинную композицию окутывало полупрозрачное светящееся марево, в котором при большой доле фантазии можно было угадать силуэт человека.
Всю эту картину цепкий взгляд ученика Историка выхватил в первую же секунду появления экзорцистов на поляне. А в следующую на сознание обрушился голос, возникший, казалось, в самой голове, минуя защищенные берушами органы слуха.
«Какие гости! – приятный девичий голос был мягок и приветлив, словно его обладательница кокетливо улыбалась молодым людям. – Такие разные. Красавчик… – Лави готов был поклясться, что голос на этом слове отдалился, словно девица обратилась к Канде, зато следующее слово точно предназначалось ему, одноглазому, – …и чудовище. Послушайте мою игру, вы не останетесь равнодушными».
И еще книжник отчетливо понимал, что чем дольше он слушал призрачную девчонку, тем отчетливее появлялось желание не покидать это место никогда. Надо было что-то делать, причем немедленно. Звуки скрипки пока не добрались до сознания, но надолго ли хватит воли для сопротивления голосу? Необходимо было заглушить его, перебить воздействие звуком собственных слов, отдающихся в голове.
Первая из идей, что пришла в частично затуманенное сознание, была проста, как условный рефлекс, – огрызнуться. На кого? На призрака – нежелательно, потому что опасно ее провоцировать, даже приблизительно не зная, на что она способна. Тогда оставался один вариант… И еще можно поспорить, не являлся ли он более безумным. Но времени на размышления не было. Пока сознание еще под контролем собственной воли, надо действовать.
– Слышь, напарник, тебя только что чудищем обозвали, – гаркнул рыжий во всю мощь, чтоб тот, к кому он обращался, уж наверняка услышал.
Либо у Канды была схожая проблема в восприятии бытия, либо он обладал даром читать мысли, потому что игру поддержал сразу же.
– Сомневаюсь, что она ориентировалась на состояние души, а не на внешность.
Голос невидимой девы умолк, скрипка остановила игру и чуть изменила свое положение в пространстве, как будто… Наблюдатель удивился пришедшему на ум сравнению, но ничего более подходящего, чем ассоциацию с человеческим жестом недоумения и интереса, придумать не мог. Как человек склоняет голову к плечу, так и скрипка накренилась в воздухе.
«Кажись, мы умудрились изумить призрачную девицу, кем бы она там ни была на самом деле. Отличненько, работаем дальше».
– А я и внешне неотразим, – продолжал Лави валять дурака, стремительно перебирая в уме варианты действий. Эту заразу надо было атаковать, пока она замешкалась.
– Ни в одной луже, – подтвердил Канда, перебирая пальцами по рукояти меча.
– От тебя-то точно любое зеркало потрескается, если зыркнешь как обычно убойно.
– Толку-то зыркать… Муген надежнее. Любое зеркало разобьет.
«Так, Юу, это намек? Чистой силой ее жахнуть как следует… Только успеешь ли до нее добежать? Метров двадцать тут будет, а ей стоит только надавить на рассудок, и всё».
– Да ну? А достанешь? Зеркало это…
– Разумеется. А у тебя что, руки коротки?
Канда переступил с ноги на ногу, становясь полубоком к Лави, и рукой повел, будто манжет плаща одергивал.
«Ага, руки коротки, зато Молот это компенсирует. Когда?»
– Ха! Тебе прям сейчас показать?
– А что, слабо? Сейчас!
Канда метнулся вперед на миг позже команды Молоту расти.
До скрипки не хватило преодолеть какую-то пару метров. Смычок взмыл к струнам, и невидимой, зато вполне ощутимой волной экзорцистов отбросило назад.
Хуже пришлось Лави – он летел первым, спиной вперед проламываясь сквозь малинник. Открытые участки рук и шею оцарапало шипами, но это были сущие мелочи по сравнению с гулом в голове. Впрочем, он ожидал, что приземление после такого полета будет гораздо болезненнее, но нет. Из чего бы ни шили обмундирование, оно стоило затраченных средств и знака «секретно» на технологии изготовления ткани, двухмиллиметровый слой которой способен амортизировать неслабые удары. Даже рухнувший сверху Канда придавил меньше, чем должен бы. Каково это быть пристукнутым налетевшей со всего маха шестидесятикилограммовой тушей прекрасно помнилось, спасибо нещадным тренировкам в Ордене.
Впрочем, Канда не будет собой, если не постарается угробить напарника, будь то нарочно или случайно. Тычок локтем в живот при попытке встать с живой подушки безопасности оказался весьма чувствительным. В отместку Лави снабдил азиата дружеским ударом в плечо, придавая дополнительное ускорение для скорейшего скатывания со своего многострадального тела. В ответ даже злобного взгляда не последовало – не до междоусобных разборок пока.
Подняться на ноги, стараясь при этом игнорировать вызванное падением легкое головокружение, удалось достаточно быстро. Ткань беруша в левом ухе стала мокрой, неприятно защекотало кожу. Проведя по ней, книжник досадливо цыкнул: на пальцах была кровь. То ли из рассеченной мочки, то ли из-за звуковой атаки.
«Дело дрянь. Надеюсь, со слухом проблем не будет».
– Характер у нее после смерти изменился в худшую сторону, – громко выговорил Лави, радуясь, что все еще способен слышать. Хотя бы сам себя. А тут и Канда отозвался – значит, не только самого себя, но и окружающих. Уже хорошо.
– От смерти никто не добреет.
«Так вот с чего ты такой злой. Интересно, сколько раз ты прогуливался на тот свет и обратно…»
Новая волна не дала додумать мысль, снова бросив экзорцистов на землю и протащив метров пять.
На этот раз Канда не стал рисковать подниматься во весь рост. Приложил палец к губам, призывая к тишине, и пополз в сторону, сделав знак книжнику следовать за собой.
«Вот и как же ж этот… А черт, ненавижу малину! Так вот, как можно при полном параде в… Да елочки-моталочки, веточки-цеплялочки, чем же я вам так понравился-то, а?.. Вон, у этого и плащ долгополый, и лохмы перед лицом мельтешат – к нему домагивайтесь… Вот ведь сноровка, а! Да еще и меч в одной руке тащит. И ведь поди ж ты, умудряется так ловко передвигаться на четвереньках, как будто всю жизнь только этим и занимался. Хэ. Может, и правда? С Тидоллом на пару. А Мари дорогу прокладывал, он большой, за таран даже сойдет».
Однако в каких бы условиях навыки ни прививались, а результат перед глазами, буквально выражаясь. Тощий, но гибкий, как котяра.
«Или какая-нибудь крутая техника ниндзя. Он же японских кровей. По официальной версии. Так что, ему положено. С другой стороны, откуда вообще взяться генетическому материалу натурального японца в наше время? Ох, и темны твои разработки, Черный орден, ох и темны… Япония уж сколько в контрах со всем миром? Лет триста. Не может же быть его… эм… исходному телу три сотни лет? Впрочем, я, наверное, уже и этому не удивлюсь… Ах ты ж черт! Кто ж так резко останавливается? Такое впечатление, что он из одних мослов состоит!»
Потирая ушибленное о напарника плечо, рыжий уселся на корточки и выжидательно уставился на объект нелестных дум своих. По приблизительным расчетам они перебрались под прикрытием кустов аж к противоположному краю поляны.
Канда осторожно приподнялся, выглянув поверх малинника. Потом жестами указал поочередно на Лави, на рукоять Молота, на землю, на себя, на сам цилиндр ударной части оружия и прочертил дугу в направлении поляны. Получив кивок в подтверждение понимания плана дальнейших действий, выставил левой рукой три оттопыренных пальца.
– Расти, – шепот, слышимый только оружием, способным изменять свою форму.
Два…
Подтолкнутая сапогом рукоять уперлась под корень ближайшего дерева, крест в навершии ориентирован на центр поляны. Экзорцист прислонился спиной к тому же дереву и перехватил Молот повыше.
Один…
– Удлинись!
С толикой досады Лави наблюдал, как легко «лучший из лучших» вспрыгнул на молоток и на лету активировал Муген. Кажется, проблем с равновесием у него вообще никогда не бывает! А ведь признаться, рыжий опасался (и от мстительности – чуть-чуть надеялся), что обладатель непомерного гонора не сориентируется сразу и Молот отправит его в полет, что называется, пинком под зад. Сквозь малинник. С ветерком, с матерком… Эх, мечты, мечты.
Почувствовав колебание рукояти, означавшее прыжок напарника, Лави рванулся вперед, попутно приводя оружие в состояние, более приемлемое для драки на ближнем расстоянии. Но боя не потребовалось: на поляне уже лежали две половинки скрипки, а между ними тускло светился зеленым осколок Чистой силы. Если приглядеться, то рядом можно заметить разрубленный надвое смычок.
«Спасибо… вам».
Чужой шепот прокрался в сознание, заставив подскочить на месте. Судя по тому, как дернулся Канда и взлетел по дуге Муген, голос услышали оба экзорциста.
«Я лишь хотела… быть с ней дольше… я вернусь к ней… к моей скрипке… я приду… за ней… позже».
На этот раз не было в постепенно затихающем голосе ни угрозы, ни кокетства, ни агрессии.
«Как будто она прощается. Хм… Душа скрипачки прощается с вот той зеленоватой штукенцией? Девчонка была связана с Чистой силой, поэтому не смогла легко покинуть этот мир? Получается, что души обладают собственной волей? Ведь она смогла зацепиться за материальную форму своей Чистой силы. Эх, жаль ее не нашли раньше. А теперь придется ждать, когда она возродиться в новом теле. Интересно, доживу ли... Хотелось бы посмотреть на скрипачку, подчиняющую врагов музыкой. Вот он, сила искусства. Тидолл наверняка бы обрадовался такой ученице. Но сначала разревелся от умиления, обязательно».
Мозг оперативно обрабатывал полученную информацию. Множество вопросов роились в мыслях, и все их надо было выстроить в порядке важности, рассортировать, кому из знакомых в Ордене какие можно задать. А более практичный Канда уже присел над останками музыкального инструмента, подхватил зеленовато светящуюся частицу и поместил ее во внутренний карман плаща. Лави, забывшись, подался вперед и положил руку на плечо.
– Ты тоже слышал?..
Быстрее, чем успел сказать или сделать что-либо еще, он оказался схвачен за горло взбешенным мечником. Муген опасно поблескивал у лица. Зло искривленные губы что-то произносили, но звук не доходил по назначению и Лави не мог разобрать ни слова. Видимо, от злости Канда тоже забыл о берушах и, следовательно, о том, что напарник попросту не услышит его шипения.
– Спокойно, я свой, – Лави постарался улыбнуться и показал открытые ладони жестом безоружного. Правда, в одной руке большим пальцем он все еще удерживал Молот, уменьшившийся до игрушечных размеров.
Досадливо скривившись, Канда все же отпустил соратника на волю. Выдернул из ушей затычки, подождал, пока Лави сделает то же самое, и только потом повторил вопрос:
– С первого раза не доходит, вдолбить?
– Да что случилось-то?
– Тронешь еще раз – руки по локоть отрублю.
Лави не понимал этого: почему во время боя или тренировок Канда не стеснялся в ударах, захватах, вел бой в полном контакте, а стоило в повседневной жизни руку на плечо положить или случайно коснуться – шипел, как кобра, которой не только хвост отдавили, но основательно потоптались по всему телу, кроме языка. Вроде бы простые человеческие жесты. То же банальное рукопожатие или похлопывание по плечу – что же в них раздражающего? Смущение отметалось сразу. Этот человек вообще, похоже, ничего не стеснялся. Тогда что? Сознательное выстраивание барьера вокруг себя, чтобы никого не подпускать к дистанции «друг» или «приятель»? Это тоже надо бы выяснить. И, видимо, как и все касаемо самого грубого члена Ордена придется проверять методом провокации.
«Только б при этом выжить…»
По последнему пункту наблюдались серьезные проблемы и помимо угроз со стороны бравого самурая. И без него имелись желающие сократить срок жизни одного ученика Историка. Зарисовки акум он изучил в приложениях к отчетам, записей големов насмотрелся, рассказов очевидцев наслушался, но видеть эту тварь живьем еще не доводилось. А вот сейчас – любуйся сколько душе угодно. Шар с ассиметричными пушками-наростами показался над малинником как раз за спиной Канды. От неожиданности и непривычности зрелища, экзорцист поддался рефлексам нормального человека: с лицом, вытянувшимся от удивления, ткнул пальцем в сторону напасти и не придумал ничего умнее, чем окликнуть единственного, кто уже имел дело с такой тварью:
– Юу!
Реакция последовала мгновенно. Только что был подле книжника, и вот уже глядь – спрыгивает с акума, взорвавшегося секундой позже, и озирается в полете. Больше творений Графа поблизости не наблюдалось. Мечник опустил катану и обернулся через плечо. Спина прямая, плечи напряжены. А выражение лица даже хуже, чем, когда его тронули без разрешения. Голову повернул ровно настолько, чтобы краем глаза видеть наглеца. И даже этим краем умудрялся зыркать так злобно, как не каждый прямым взглядом в упор сможет. Профессионал!
Человек, дерзнувший назвать грозу всея Ордена по имени, нервно сглотнул.
– Эээ… Ты чего?
– А ну-ка, хероплет ты разгвоздяйский, повтори-ка, что ты щас вопил, – от подозрительно вкрадчивых интонаций, никак не сочетавшихся со смыслом фразы, стало очень не по себе. И как-то внезапно остро захотелось жить. Очень-очень сильно. Учитывая, что надвигался Канда с Мугеном наголо – кстати, даже от крови акум не очищенным! – мечта о долгой жизни могла стать несбыточной.
Только теперь книжник поймал себя на том, что после памятного инцидента с окликом «Юу-куна» в подражание маршалу Тидоллу, когда Линали еле остановила коллегу от разрубания Лави на нежизнеспособные куски, он подсознательно избегал прямого обращения к Юу Канде. Не привык звать ровесников по фамилии. Да, Историк должен уметь общаться с человеком любого склада характера, ублажать тараканов любой степени жирности. А со своими что делать? Когда тараканы конфликтуют – это кошмар что такое. Вывих мозга можно заработать. Фигурально. Ну, или буквально, если этот вот ненормальный замахнется катаной. Практика подтверждала, что можно очень долго общаться с человеком, не называя его ни по имени, ни по фамилии, ни по прозвищу. Это совсем несложно. Заговорить, глядя прямо на него, или подойти чуть ближе, чем к остальным, и опять же говорить, смотря только на того, к кому обращаешься. Или сказать что-то, имеющее особое значение только для целевого субъекта. В этих случаях недопонимания не возникнет, проверено. Но вот в экстраординарных ситуациях можно сорваться, и тогда слова слетают с языка быстрее, чем включаются на торможение мысленные ограничители.
То, что Канду нельзя звать по имени, Лави узнал еще в первую неделю пребывания в Главном управлении, когда Смотритель проводил для них с учителем что-то вроде вводной лекции об устройстве Ордена, кадровом составе и индивидуальных особенностях некоторых членов коллектива. Разумеется, самый агрессивный элемент не был обделен вниманием. Только причина неприязни экзорциста к собственному имени оставалась загадкой. Были кое-какие предположения, но какой с них прок? Факты нужны, достоверные факты.
– Эм… А что я такого сказал? Не надо было предупреждать, что сзади акума? – иногда бывает удобна и полезна маска глуповатого простачка.
– Тебе никто не говорил, что звать меня по имени очень опасно? – нарочито медленно и неспешно, как и шаги навстречу.
– Неа, – наглое высококлассное вранье в глаза. Профессиональный уровень, можно гордиться. – А чем тебе не нравится? Короче произносить, быстрее. В бою очень полезно. Вот как сейчас.
– Муген, активация.
– Т-т-ты чего? Спокойно, я передумал!
– Первая иллюзия…
Рукоять Молота легла в ладонь. Отбиваться – так уж по-настоящему.
Адские жуки, веером разойдясь от прочертившего воздух лезвия, пролетели над бедовой головой, не задев оную.
– В сторону!
Мощный толчок отбросил опешившего экзорциста метра на три, а в том месте, где он только что стоял, от выстрела акума вздыбилась земля. Канда уже был на ногах по другую сторону от воронки.
– Не путайся под Мугеном, – рявкнул он и понесся в бой.
«Мать твою! Хоть бы предупредил, шизоид. Вот как есть – псих узкоглазый! Я тебе это еще припомню».
Только что искусственный апостол дал острому на язык коллеге по оружию еще один повод для подначек, и упускать его тот не собирался. Все равно ведь, как бы он не допекал сурового самурая, а существенно навредить ему Канда… Нет уж! Теперь – Юу! Так вот, как бы там он ни вертелся, а всерьез покалечить его Юу не сможет. Приказ для него выше даже собственных амбиций. А мелкие синяки и ссадины – да бог с ними, заживут, как на собаке. Зато сколько адреналина!

ВНИМАНИЕ! во время чтения этой главы господам и дамам с чувствительной психикой и наличием функции "визуализация" у фантазии не рекомендуется есть \ пить \ злоупотреблять галюциногенами и т.п. Проще говоря, далее идет заявленный в жанре "уклон в хоррор".


Глава 8.

«Убью!»
Удар. Прыжок. Взрыв. Следующая цель.
«Располовиню!»
Удар. Перебежка. Взрыв. Следующая цель.
«Одну половину вышлю Историку. За то, что это трепло воспитал».
Удар. Прыжок в сторону, снова удар. И без паузы еще один – по звездчатой маске, вывернувшей из-за дерева. Каскад взрывов за спиной. Следующая цель.
«Вторую отправлю Комуи посылкой. Нет, на стол брошу. Лично. Пусть уберет свой треклятый бардак хоть раз в жизни! Бережет циклопа – вот и сохранит себе на память. Хоть заморозит, хоть кремирует».
Кто-то может сказать, что прыгать по частично истлевшим останкам людей неэтично, аморально, кощунственно. Чушь. Выживание гораздо важнее сантиментов. Мертвым уже все равно. Сомневающиеся могут с трепетом обходить каждую косточку и порхать над трупами. И молиться. Потому что по людскому обычаю перед смертью не мешало бы перечислить свои грехи и раскаяться – вдруг зачтется. Канда гнить на декорированной скелетами поляне не собирался. И молитвы ни одной не знал. А с умиранием у него наблюдались серьезные сложности. Зато с точками опоры при прыжках и беге не было никаких трудностей благодаря отсутствию конфликта необходимости и морали.
Разбираться во время боя с тем, где и почему акума прятались раньше, Канда не имел желания. Смысла не видел в подобных изысканиях. Есть враг – прирежь его, и иди дальше. Просто, четко и предельно ясно. На одиночных миссиях именно так и происходило. Сегодня добавлялся еще один пункт: присматривай за придурком. Чтоб тот шею себе не свернул, чтоб акума его не задели. Никакого удовлетворения от боя. Ни-ка-ко-го.
«Идиот, ну вот куда тебя несет?»
В один невероятно длинный для человека прыжок пересечь траекторию движения акума, нацелившегося на книжного червя, перерубить тварь пополам. Демоническую тварь, к сожалению. Рыжего гаденыша трогать нельзя. Увы. А очень хочется. Повод есть.
Диву можно даваться на степень его наглости! Ладно еще – факт знания имени. Нет смысла гадать, где поганец раскопал информацию. Личные дела хранились в архиве. Официальные дела. В них мало секретного. Точнее, в Ордене все секретное, но самые большие тайны скрыты под ворохом тех, что мельче. В имени самом по себе тайны не было. В том, почему Юу Канду теперь звали только по фамилии – была. Имя «Юу» уже давно стало в Ордене негласным табу. Все знали, все соблюдали. Без лишних вопросов. Жить хотелось. Учитель не в счет. Большинство вообще были не в курсе о наличии у Канды имени. О причинах могли гадать и предполагать сколько угодно. Истину, кроме верхушки руководящего состава, знал только сам таинственный экзорцист и немногочисленные свидетели приснопамятных событий семилетней давности. Но одному рыжему недоумку общие правила не указ!
«Зря выпендрился, очень зря. Дай только с акума разобраться, и тебе не жить».
За то, что напомнил о давно похороненном в глубинах памяти. О том, что даже директор не решался ворошить. За непомерную борзость. За то, что счел, будто имеет право на недозволенное никому.
Будь Канда менее взбешен, он бы обратил больше внимания на текущий анализ тактики Лави в бою. Сейчас же факты только фиксировались. Осмысляться будут потом, в более спокойном состоянии.
«Засветил Молотом в акума, подобравшегося слева. Метко. Но мог бы и быстрее среагировать. Тратит лишние две секунды на разворот. Под ноги мало смотрит – споткнулся о скелет. Не шарахнулся в испуге, хорошо. Снова отбивает атаку справа. Использует короткую передышку во время перегруппировки акум для… Надо же… Его игрушка способна не только габариты менять, но и на что-то дельное».
Огненная печать в действии впечатляла.
Слухи в Управлении ходили. Кое-кто видел испытание возможностей Молота, когда оно осуществлялось на открытом пространстве. Канда в то время был на задании. Но даже не расспрашивая никого напрямую, можно было легко составить приблизительное представление об оружии Лави. В столовой волей-неволей услышишь, что говорят вокруг. Если не страдать глухотой, конечно же.
Вживую выглядело эффектно. И эффективно, что более важно. Пяток акум смело одним виражом пламенного змея.
Осталось двое. Оба драпанули в лес.
Первого Муген настиг, даже не позволив выбраться из малинника. Другой…
«Мразь».
Все-таки после атаки огнем их оставалось трое. Другой улетел вперед, выступал приманкой, а последний – тощий, как жердь, акума второго уровня – успешно скрывался за стволами. Трансформированная конечность появилась из-за дерева слева слишком быстро, слишком близко. Специально караулил.
Из-за инерции Канда не успевал затормозить или изменить направление своего движения. Отпрыгнуть – нет. Закрыться катаной – нет. Призвать другой меч – нет. Он уже понимал это, пуская тело в падение на колени с отклонением корпусом назад и активируя в левой руке «вторую иллюзию» в виде близнеца Мугена. Надеялся, что сумеет увернуться и лезвие демона пролетит над головой.
Снова убедился: надежда – глупое чувство. Особенно, когда счет идет на мизерные доли секунды. Когда нет времени ни на что, кроме молниеносных действий тела, ведомого рефлексами. Зацикливаться на собственных ощущениях, боли, страхе перед смертью – это все чуждо. Только бестрепетное принятие фактов и ответная реакция.
Острое подобие чертовски длинного меча резануло по шее раньше, чем его заблокировал поток энергии, принявший вид клинка. Если бы не успел – голову снесло бы начисто. А так – сумел остановить на полпути. Но на эту защиту при такой ране полагаться нельзя. Потому лезвие Мугена взмыло вверх, становясь преградой для конечности акума. Вовремя. Левая рука перестала повиноваться и повисла плетью. Иллюзорный клинок истаял, лишенный подпитки энергией. Боли не было, она придет через несколько секунд вместе с резким упадком сил.
Рано тварь ощерилась в радостном оскале, рано еще хоронить. Пока еще боеспособен!
Усилие, большее, чем потребовалось бы раньше, но главное – результат: противник отлетел в сторону, рискуя остаться без руки-меча. Уцелел-таки, уродец. И снова кинулся к пошатывающемуся экзорцисту. Плохо. Перед глазами все плыло – это еще хуже. От боли можно привычно абстрагироваться, но тело слушалось все неохотнее, Муген словно налился свинцом. Силы уходили вместе с льющейся из разорванного горла кровью. Стало горячо и мокро на груди. Вместо яростного рыка раздалось хлюпанье и бульканье. Отстраненно подумалось, что сейчас можно даже не пытаться дышать. Как и подняться с колен. Бесполезно.
А и не надо!
Все оставшиеся силы вложить в атаку. Взмахом отяжелевшим Мугеном по широкой дуге наполовину отделить руку-меч от тела скалящегося монстра, возвратным ударом распотрошить брюхо.
Мало – не сдохнет. Тварь первого уровня рванула бы, а этой надо добавить.
Ноги совсем не держат… Рано, Граф все побери! Еще всего два удара! Нужно всего лишь два удара: этому и другому, послужившему приманкой.
Собственное тело предало. Мир перевернулся, нависло звездным куполом небо, кроны деревьев подпирали его будто кольцом колонн. Чтоб, не дай тьма, не рухнуло на воина света… И морда акума по центру картины. Подобное было уже. Другое время, другое поле боя, другой он… Все повторялось в бесконечном круговороте жизни.
Рука нацелила меч в брюхо врага, но удар нанести не успела. От кисти до плеча пронзило острой болью – тварь била наотмашь уцелевшей лапой и, кажется, сломала кости. Локоть вывернулся под неестественным углом. Муген с приглушенным лязгом упал на землю.
«Ненавижу это небо. Ненавижу дохнуть под ним. Опять».
В глазах окончательно помутилось от алых разводов.
Как огненный змей смел двух акум, Канда уже не видел.

Лави едва успевал отслеживать перемещения врагов и уклоняться от их атак. На периферии зрения иногда ураганом проносился Канда, оставляя за собой шлейф огня и дыма от взрывающихся монстров. Вспышки жалили сетчатку и издевались над сумеречным зрением. В этой суматохе еще как-то удавалось помнить, что надо стараться реже вдыхать ставший ядовитым воздух.
Акума, очевидно, ждали, когда с поляны спадут чары, созданные Чистой силой. Из-за нее они раньше не могли приблизиться. Аналогичное явление наблюдалось во многих других случаях. А теперь, когда магия – иного слова книжник пока не мог подобрать – перестала действовать, заявились всей толпой.
За собой Лави уже насчитал четыре трупа. Судя по взрывам, коллега по оружию опережал его как минимум вдвое. И врагов было еще столько же. Внимательный к деталям будущий Историк приметил, что Канда ненавязчиво прикрывал его в бою: так, чтобы новичок сам участвовал в сражении по полной программе, но от особо назойливых противников избавлялся более опытный боец. И радоваться бы, что его шкуру подстраховывали, а гордость рычала, что и сам может справиться, не младенец все-таки. Хорошо хоть, что все акума были низшего уровня, им хватало и одного удара на брата. Знай себе, целься точнее.
«Ну все, хватит баловства! По одному их долго крошить. А скакать тут вечно – извините, я вам не Комуи, работающий на одном кофеине».
– Огненная печать! Пламя и пепел!
«А, черт возьми, красивый змей все-таки! И кучненько так взрываются. Аж залюбоваться можно. Просто прелесть! Да, точно, я сегодня просто прелесть какая гадость! Тэкс, кто у нас остался в живых? Ага, самурай опять кого-то погнал. Кажись, это последние… В кого ж ты такой шустрый-то, а? Не угонишься за тобой, дитя пробироч… епт…»
Огненную печать Лави призвал почти что рефлекторно, также на автомате отметил, что оба акума перестали представлять угрозу, рассыпавшись пеплом и обломками покореженного металла. Крутнувшись на месте, бегло осмотрелся – больше ни единой живой твари рядом.
На плохо слушающихся ногах подойдя к лежащему в быстро расширяющейся луже крови телу напарника, присел рядом на корточки, но равновесие подвело – пришлось опуститься коленями на землю. Ткань форменных брюк тут же пропиталась кровью, но до такой неприятности пока не было абсолютно никакого дела. Немигающий взгляд оценивал повреждения, и вывод напрашивался самый отвратный: Канда не жилец на этом свете.
«Если б он был человеком, то помер гарантированно. А этот не может сдохнуть. Не может. Он же заговоренный. Бессмертная машина, цербер Ордена… Триедрическая сила, не о том думаешь, размазня! Ты будущий Историк, твою-то мать! Смотри, наблюдай, анализируй, запоминай».
Залепив себе звучную оплеуху, аж голова дернулась, книжник сосредоточился на как можно менее предвзятой оценке.
Канда лежал на спине, невидящий взгляд устремлен в небо. Голова чуть наклонена к правому плечу, открывая широкую рану. Шея разворочена поперечным ударом, нанесенным острым предметом. Артерия с левой стороны перебита: хлещущая кровь не оставляла в этом сомнений. За потеками не сразу удалось разобрать детали, показалось, что обильно льющая жидкость играет бликами в свете луны. Приглядевшись, можно, к ужасу своему, увидеть и иное. То, чего быть не должно в силу естественного устройства человеческого организма. Но было же! Истинное зрение не способно обманывать. Наблюдатель судорожно сглотнул, пытаясь избавиться от противного кома, подступившего к горлу.
«Не думал, что когда-либо доведется увидеть нечто подобное…»
По ране в таком положении можно было изучать внутреннее строение шеи в поперечном срезе. Если бы не одно «но». Составные элементы лучше разбирать на статичном изображении. Рана же пребывала в пугающей динамике. Обрывки мышц и вен шевелились как живые, копошились в темной мешанине омерзительной массой. Трубки трахеи и пищевода то округлялись темными провалами, то сжимались, выдавливая попавшую внутрь кровь. Из-за этих движений среди мягких тканей иногда можно было различить кости позвоночника. Поврежден ли он – не разобрать, но то, что мышцы разрезаны вплоть до него – это точно. Вены, нервы, волокна и артерии вытягивались и извивались в каком-то хаотичном порядке. Будто разумом обладали, и каждый разорванный сосуд искал свою вторую отделенную часть.
До правой артерии лезвие акума, возможно, не дошло. Возможно… Надо знать наверняка.
Запихнув страх и отвращение в дальний угол сознания, удалось заставить себя прикоснуться к мокрой от крови коже в поисках подтверждения сделанного наблюдения. Так и есть – чертовски слабые и редкие толчки свидетельствовали о том, что правая ветка кровеносной системы еще функционировала. Осторожно подсунув пальцы под шею с неповрежденной стороны, можно на ощупь определить, где начинался край раны, и сделать вывод, что сбоку лезвие позвоночник не задело. При таком угле среза вполне вероятно, что и спереди – тоже, что удар всего лишь оголил кости, но не перерубил их.
Гоня прочь стервятником маячившую панику, ученик Историка лихорадочно соображал, что теперь предпринять. В стандартной ситуации – и не при такой ране, разумеется – первым делом надо остановить кровотечение. Но здесь… Перевязать? Черта с два поток из сонной артерии и яремной вены что-то удержит, да и поздно уже – слишком много вытекло. Но даже если пережать, то куда тогда крови литься? Распространяться по телу туда, где ей не место – в трахею или в желудок…
«Такие травмы лечить бесполезно. Нормальный человек умрет. Уже окочурился бы. Но это же искусственный, ети его, апостол. Справится ли организм с регенерацией, если столько крови потерял? А дьявол его знает, как он устроен… Ладно, хуже не будет, наверное».
Ругаясь сквозь зубы на всех известных ему языках, книжник изменил положение наполовину отсеченной головы так, чтобы она лежала естественно. Заодно и не видеть жуткого зрелища шевелящихся волокон мяса. Полностью игнорировать все чувства, как престало Историку, получалось с трудом. Но получалось. Если бы Канда удосужился закрыть глаза, перед тем как отключиться – было бы проще. В свете обманчивой луны блеск невидящих глаз воспринимался немым укором. Не могло его быть, укора этого, но вот казалось же… Опустить ему веки Лави не мог себя заставить.
«Он еще не покойник! Нечего живых хоронить».
Злость на себя и собственную слабину, недостойную поведения Историка, придала решительности. Что он, крови не видел никогда? Раненых и увечных не видел? Еще как видел! И сам в лазарете валялся не раз. И наблюдал, как ошметки мозгов со стен щеточкой собирают. Чего только не навидался. Только вот те мозги, по стенкам размазанные, стопроцентно не могли воскреснуть. А это… существо, которому руки книжника сейчас голову на место приставляли – вполне способно очухаться. И черт его знает, в какой момент! Может, вот как раз сейчас, с наполовину откромсанной башкой, оскалится и скажет что-нибудь в духе: «Отвали, козел, от моих волос». Хотя вряд ли…
Интересно видеть действие регенерации, важно в деталях запомнить сам процесс функционирования материального воплощения разработок Ордена, немыслимых для уровня простых ученых. «Книжник» в душе выл от восторга. А «человек» выл от ужаса. Потому что до дрожи пугали черные провалы глаз на мертвенно бледном лице и «улыбка» на шее. А настоящие губы обескровлены так, что почти не видно упрямой линии между ними. Только два темных колодца под росчерками бровей выделялись на белом фоне лица. Даже на подступающую смерть искусственный апостол, лишенный всего человеческого, смотрел зло и хмурился. Верен себе даже в такой момент. Потому что на иное он не был запрограммирован при создании.
«К черту все! Я – Историк. Ничего больше. Тогда какого дьявола я помогаю собрату по оружию? Шкура экзорциста давит? Или все-таки охота понаблюдать за воскрешением, а отвалившаяся башка вряд ли быстро прирастет обратно? А, к дьяволу все!»
Пальцами одной руки надавить на шею, прижимая кровоток, а другой фиксировать положение головы раненного. Основная масса свободной крови уже вылилась, это очевидно, и все равно зажать мощную артерию оказалось непросто: и скользко, и самопроизвольное движение внутренностей мешало. Но хоть ценной жидкости будет теряться чуть меньше. Не может же регенерация происходить на пустом месте волшебным образом. Какие-то законы химии и биологии должны действовать даже для искусственного человека!
Выуживание из памяти самых заковыристых выражений на всех языках мира позволяло не думать о том, что сейчас как никогда была близка во время тренировок казавшаяся нереальной мечта оторвать грубияну голову. Закон жизни: когда получаешь желаемое, тогда и задумываешься – а надо ли оно тебе было.
«Одна артерия перебита, но вторая цела. Пусть по ней кровь течет. Не отомрет же совсем полушарие мозга от нехватки крови… Наверное».
Только все это в теории. Как на практике – он не представлял, не изучал медицину настолько глубоко, чтобы вытаскивать с того света гарантированно покойников. Да и, положа руку на сердце, не был уверен, что Канде сейчас вообще можно хоть чем-то помочь. Если не справится его хваленая регенерация, то не справится никто.
«Черта с два тут разберешь, сильно она льется или нет… Вроде слабее стала? Даже у него количество крови в теле ограничено… Замотать, что ли? Дышать не сможет… А, да он и так, похоже, не дышит. Там же в трахею уже крови натекло. Эх, трубку бы дыхательную пониже раны вогнать, но из чего ж ее тут сделаешь? Ни черта подходящего с собой… Так, спокойно. Думаем логически. Он не человек, это раз. Дыхания нет, но пульс есть, и мышцы очень горят желанием срастись. Значит, что? Значит, так и надо. Вывод: надо помочь ране затянуться скорее, а там уж этот совершенный, ети его, организм сам разберется и с дыханием, и с остальным».
Убрав руки от раны, самовольный эскулап стянул с себя шарф и, стараясь не менять положение наполовину отсеченной головы, обмотал ткань вокруг шеи. Знал, что бесполезное занятие, но совсем ничего не предпринимать он не мог. Не настолько еще вжился в шкуру Историка, чтобы равнодушно смотреть, как умирает человек, если в состоянии хотя бы попытаться помочь. Только вот, что еще он мог сделать в такой ситуации – не представлял. А если не знаешь, как быть, то надо отвлечься от основной проблемы на что-то менее значительное.
Кроме смертельной раны на шее было еще другое повреждение: правая рука вывернута под странным углом. Прощупав кости от запястья до плеча, книжник пришел к выводу, что имеет место вывих, перелома не было. На фоне критичности первой травмы радость от незначительности второй меркла. И приоритеты расставлялись соответственно: сначала должна затянуться рана на шее, а потом уже можно будет заняться вывихом. Взгляд переместился к Мугену, так и лежавшему под рукой Канды. У единственного дееспособного сейчас человека не доставало решимости к нему прикоснуться. Хотя, казалось бы, теперь-то точно никто за это не покарает. Но вот не мог он себя заставить хотя бы пальцем дотронуться до меча. Лезвие тускло поблескивало в свете полной луны. Почти так же, как незрячие сейчас глаза его хозяина.
Вдруг по стальной полосе пробежала тень. Лави мгновенно подобрался, отскочил в сторону, оглядываясь. Вовремя, потому что сверху на него летел шар акума.
«Опоздал ты к раздаче. Ну да, я щедрый, щас и тебя вылечу».
Экзорцист встретил гостя метким ударом Молота прямо в маску. Обломки металлического остова вперемешку с пеплом разметало взрывом по округе. Ядовитый дым еще сильнее испортил и без того не особо чистый воздух. Ветра не было, так что пришлось приспособить Молот в качестве пародии на веер и разогнать зловонное облако.
Уходить отсюда бесполезно. Акума чувствуют Чистую силу. Если забрать частицу, полученную из скрипки, они нападут по дороге. А, находясь рядом с Кандой, можно поработать щитом для регенерирующего товарища и, следовательно, тот быстрее вернется в строй. Холодный расчет книжника, который при необходимости несложно завуалировать под мораль экзорциста. Только вот сейчас прикрываться не перед кем. Разве что перед собой, но это дело неблагодарное.
Оттащить бы раненого в сторону от лужи, чтобы не прибавлять организму работы еще и по борьбе с отравлением. А то не поймешь, где человеческая кровь, где ядовитая демоническая. Но двигать его сейчас опрометчиво. Пусть справляется с повреждениями, а от крови и отмыться можно… было бы кому отмываться…
Пока Лави отмахивался от акума, с Кандой успели произойти изменения, и книжник счел, что не в лучшую сторону. Голова раненого под собственным весом склонилась набок, снова открыв рану.
«Так она срастаться еще год будет».
Освежая в памяти обширный запас на этот раз чисто литературных ругательств, «лекарь» обрыскал ближайшую территорию в поисках камней, с помощью которых изловчился зафиксировать голову в требуемом положении. А потом, отвесив себе хороший мысленный пинок, с опаской приложился ухом к груди искусственного воина.
Тишина. Сердце не билось.
– Не верю… – тихий шепот, скорее для того, чтобы увериться в отсутствии собственной глухоты. Свой голос он прекрасно слышал.
Одиночный удар под ребрами заставил вздрогнуть. И снова тишина.
«Ненормально. Совершенно не нормально! Невероятно».
Секунд через десять последовал еще один и более длительная пауза за ним. А потом очередного удара книжник не дождался ни через полминуты, ни через две.
Выпрямившись, он не торопился уходить. Так и сидел подле тела довольно долго, положив Молот на колени. И сам себе отчета не отдавал в том, что пристально смотрит на напарника, ожидая малейшего знака с его стороны, любого подтверждения, что все рассказы о его поразительной живучести не просто сказки. Да, засекреченные отчеты Ордена под статус баек определенно не подходили. Слишком высок уровень секретности. Но вот сейчас, глядя на практически выкупавшегося в собственной крови Канду, можно усомниться в подлинности документов и сведений в них. Мысли в рыжеволосой голове метались самые разные от «покойник» до «интересно, а если ему голову набок все-таки повернуть, она так криво и прирастет?»
Поймав себя на уже откровенно неадекватных идеях, ученик Историка встал из лужи крови, в которой – он только теперь осознал – сидел уже довольно давно, и перебрался на сухую землю неподалеку.
Взгляд то и дело непроизвольно устремлялся в одну и ту же точку.
«Канда всегда возвращается» – говорила Линали, когда он задерживался с очередного задания. И девчонка сама верила в свои слова. Знала ли она, что творилось с ее, как она считает, другом, на этих миссиях? Знала, насколько он бывал близок к смерти?
«Безумная война. И они все психи».
Усилием воли удалось отвести взгляд от насквозь пропитанного кровью шарфа на перерезанной глотке и посмотреть на свои руки. В крови по самый край куртки, а то и вообще по локти. Пальцы заметно дрожали. Левая онемела, хотя должна бы саднить из-за глубокой царапины, которой пришлось поплатиться за то, что упал на один из скелетов. Острый обломок кости пропорол кожу вдоль ребра ладони и на запястье. Сейчас боли почему-то не было. Задрав рукав, книжник осмотрел руку, насколько это было возможно сделать, учитывая, что кожу сплошь покрывала кровь: и своя, и Канды.
– Либо я ослеп, либо я ни черта не понимаю, – раздраженно пробормотал он себе под нос, проводя пальцами по месту, где полагалось быть как минимум пятнадцатисантиметровой царапине. Ее не было. И кожа вовсе не онемела – прикосновение воспринималось как обычно.
Память любезно подбросила строки из тайком стащенных записей Комуи: «Нойз Мари: повреждения лобной части черепа. Кома. Подтверждено в день нейтрализации объекта «Юу». На следующий день последствий ранения не обнаружено. Объяснения не предоставлены».
Книжник отер руку о штаны и снова взглянул на кожу без следа царапины. Кажется, объяснение только что нашлось. Невероятное, не менее фантастическое, чем и весь проект «Второй экзорцист» в целом, но вот оно, фактическое подтверждение: затянувшая рана, на которую попала кровь искусственного апостола.
«Это самая дикая война из всех, что мне довелось видеть. Самая дикая. Никаких моральных запретов, никаких ограничений на оружие, никакого гуманизма. Даже по отношению к своим».
Хотелось схватиться за голову, но пришлось резко отдернуть руки, когда по обонянию резанул запах крови. Надо было себя занять хоть чем-то, чтобы не думать. Об Ордене, о войнах, о том, во что он на этот раз ввязался с подачи деда, о том, что у старика на уме…
Зависший над хозяином крылатый наблюдатель натолкнул на полезную мысль. По голему Лави ни с кем связаться не мог, потому что хитро выдуманная машина реагировала исключительно на голос своего хозяина. Зато на рацию искателей подобных ограничителей никто не ставил.
Не страдающий особой брезгливостью книжник вернулся на поляну и отыскал среди нагромождения останков переговорное устройство погибших искателей. Не церемонясь, стащил его с трупа и перенес на прежнее место своей дислокации – к Канде. В идеальной памяти номер научного подразделения Главного управления Ордена затеряться не мог.
– Лави? Почему ты? Что с Кандой? – Комуи не стал размениваться на приветствия, сразу заподозрив неладное. Тем не менее, судя по голосу, Смотритель оставался предельно сосредоточенным и собранным.
– Он… серьезно ранен.
– Что с ним?
– Горло разорвано. Перерезан кровоток с одной стороны. Возможно, задет позвоночник. Сердце остановилось четыре минуты назад.
– Господи… Ты как?
– Цел. Его регенерация может справиться?
– Что с Мугеном?
– А что с ним должно?.. – начал Лави и осекся, сообразив, к чему ведет Смотритель. Взгляд метнулся к катане, и как будто тяжеленный камень скатился с плеч. – А-а-а, Чистая сила принимает исходную форму, если связанный с ней человек умирает. С Мугеном никаких изменений не было.
– Канда выживет, – в голосе Комуи чувствовалась улыбка и было столько уверенности, что очень хотелось ему поверить. – Он и раньше восстанавливался после полной остановки сердца. Сколько будет регенерировать на этот раз, не могу предсказать. Но он должен восстановиться, я уверен. Остается только ждать, Лави, только ждать. Даже если сердце не бьется, он обязательно… воскреснет.
– Понял, – вздохнул книжник. Догонять и ждать – хуже нет.
– Там была Чистая сила?
– Да, добыли.
– Надо сохранить ее, – чуткий к изменениям интонаций собеседник уловил легкую нотку скрываемого сомнения в голосе.
«Надо. Своим экзорцистам он бы сказал «ты должен». А Историки Ордену ничего не должны. Только я теперь не просто книжник».
– Угу, надо.
– Ты… сможешь побыть там, пока?..
– Да, – Лави избавил Смотрителя от необходимости подбирать выражения. – Акума лезут, но пока отбиваюсь, – короткая пауза на размышления о том, стоит ли продолжать. – Они же чувствуют Чистую силу. Так что без разницы, где я буду. Меня все равно выследят. Лучше уж подожду, пока наш бравый матершинник очухается. Только ему не говорите, что я его так обласкал, а то опять придется удирать от катаны возмездия.
Интересно, Смотрителю было проще или сложнее изобразить улыбку, чтобы собеседник услышал ее за десятки километров так же, как сейчас это делал Лави? Или оба в равной степени преуспели в искусстве притворства? Как знать… Несмотря на показушную шутливость, сейчас правил бал беспристрастный расчет книжника. Вся власть над сознанием отдана ему, другие «я» здесь не помогут, только мешать будут. Они позже отыграются, выступив на первый план. А пока их место на галерке.
– Бег полезен для здоровья, – в тон отозвался Комуи и сразу же вновь посерьезнел. – Спасибо, Лави. Я отправлю к тебе Линали, чтобы подстраховала, пока Канда не придет в себя. Она самая быстрая из всех.
– Мы в паре километров к северо-западу от деревни, в которой пропали искатели. Тут поляна с кучей трупов, просеку Линали сразу увидит. Буду смотреть в небо… Голем Канды сможет принять звонок, когда она будет рядом?
– Только сигнал вызова, говорить по нему ты не сможешь.
– И не надо. Мне просто знать, что она рядом, чтоб не зашибить случайно. А то, чую я, еще гости появятся. Придется привечать Молотом.
После того как повесил трубку, Лави еще несколько минут сидел неподвижно, а потом все же решился снова прислушаться к тишине в грудине напарника. Ведь должно же свершиться обещанное Комуи чудо…
Первый удар был настолько слабым, что книжник решил, будто принял желаемое за действительное. Но последовал второй, за ним и третий, уже более уверенный. Сердце забилось, возвращая жизнь в тело.
– Эту сволочь не задушишь, не убьешь, – довольно протянул рыжий, широко улыбаясь.
Какого бы гада Канда периодически из себя ни строил, а возвращению грубияна в мир живых нельзя было не радоваться. С ним как-то веселее. Да и множество его неразгаданных тайн нещадно теребили любопытство. Поэтому, когда спустя полчаса Канда моргнул и посмотрел на мир осмысленно, привечала его усталая, но искренняя улыбка добровольного «медбрата». Даже два акума, за это время решившие поочередно навестить экзорцистов и сложившие пушки в малиннике, не смогли испортить радужного настроения.
Впрочем, для некоторых индивидуумов нет ничего невозможного. Буйная фантазия сыграла против своего хозяина. Дело в том, что, когда Канда очнулся, то сразу попытался сесть, но не смог поднять голову и на пяток сантиметров. Хрипя, схватился за горло левой рукой и опустился обратно. Лави тут же навис над ним, придавив плечи к земле и не давая шевелиться.
– У тебя голова почти на одном позвоночнике держится, не рыпайся, – с ходу пояснил он.
С Кандой можно не церемониться в выражениях – не кисейная барышня, в обморок от подробностей не бухнется. Сразу должен осознать, что и чем ему грозит. Вот точно, вырываться не стал, а может быть, не мог. Дышать нормально у него тоже не получалось: при каждой попытке бил кашель. В результате нижняя половина лица превратилась в жуткую маску от пятен отхаркиваемой крови. Все время пока Канда прокашливался, его пришлось удерживать за плечи. Под шарфом, который он поначалу пытался содрать, виднелась ровная светлая полоса поджившей кожи, обрамленная запекшейся кровью. Образное мышление иногда не помогает, а вредит. Сейчас был как раз такой случай. Лави пожалел о наличии у себя буйной фантазии, потому что от одного взгляда на шею в красках представилось, как затянувшаяся рана открывается от чрезмерной нагрузки, как едва сросшиеся ткани не выдерживают напряжения и рвутся, как голова откидывается назад, обнажая алую мешанину мышц, гортани и прочего, как позвоночник ломается, как торчат из красной массы белые кости…
К горлу подкатил ком, отчетливо замутило. Чтобы избавиться от непрошенного явления пришлось судорожно сглотнуть и втянуть носом воздух. Последнее было зря – запах крови пропитал все вокруг. Впрочем, Канде сейчас было значительно хуже, этим книжник себя и успокоил, с профессионализмом отстраненного наблюдателя отрешившись от давящих на психику неудобств. Чтобы понять, насколько неглубока твоя яма, найди того, кто провалился глубже, и сравни его положение со своей позицией. Это придаст оптимизма, определенно.
В какой-то момент начало казаться, что Канда скорее задохнется, чем сумеет прочистить дыхательные пути. Но нет – с хрипом втянул воздух, выпустил, и тут же смог повторить процедуру, уже не сбиваясь на удушающий кашель. Попыток повернуться на бок и сплюнуть кровь он не предпринимал.
«Видно, не впервой собственной кровью давиться».
Словно угадав мысли, «воскресший» скосил взгляд на немного перекошенную и наверняка позеленевшую – хотя в темноте не разберешь – физиономию. Что уж он там увидел для себя такого интересного, Историк младший не понял, но заметил, как дернулся вверх уголок губ, на миг обнажив зубы в подобии ухмылки.
«Господи боже… Что же ты такое, если можешь лыбиться, лежа в луже собственной крови, с почти напрочь отрубленной башкой? Не человек, чудовище. Монстр. Созданный гением человека. И самое жуткое, ты же понимаешь кто ты и что ты. Какие уж тут комурины? Детский лепет. Вот он настоящий «разумный робот». Лежит и скалится, как будто и не валялся трупом пять минут назад. Кстати, надо уж, что ли, перестать его прижимать, а то опять потом огребу за вторжение в личное пространство».
В тон мыслям Лави отпустил плечи напарника и отодвинулся немного в сторону, что позволило заметить, как рядом дернулась правая рука. Нормально действовать вывихнутой конечностью, разумеется, не получилось. Тогда мечник поднес к шее плохо слушающуюся левую и потянул шарф. Видно, не нравилась ему удавка.
– Погоди ты, дай помогу…
Спекшаяся кровь затрудняла освобождение многострадального горла самурая от ненужной полосы некогда оранжевой ткани. Теперь книжник понимал всю глупость своего поступка: толку от тряпки не было никакого, зато при снятии без ножниц не обойтись. Впрочем, это мелочи. Самая жуткая проблема начала успешно решаться, то есть регенерировать. Время подумать о следующей по важности. И, памятуя о том, как Канде вторично ломали неправильно сросшиеся кости, решать эту проблему надо быстрее. Раньше дергать раненого книжник опасался: а ну как башка отвалится?
– Перелома нет, вывих локтевого сустава. Сейчас вправить?
Даже секунды не раздумывая, Канда моргнул, задержав глаза закрытыми секунды на две, чтобы стало понятно, что это было не просто физиологически необходимое движение век, а утвердительный ответ.
– Больно будет, – зачем-то предупредил Лави.
И получил в отместку оскал окровавленного рта. Уж кому привыкать к боли…
– Хорошо, сейчас… Слушай, я шарф размотать не могу. Можно Мугеном перережу? Нет, я могу, конечно, сумку поискать, там нож был. Только, честно сказать, в душе не чаю, где она сейчас валяется…
Да уж, о таком лучше спрашивать. Чтоб при всех частях своего тела остаться. А то нервы в отношении меча у Канды ни к черту, зато регенерация, очевидно, его на ноги поставит до того, как суровый самурай успеет забыть о том, что какой-то там книжный червь осквернял несравненное оружие своими прикосновениями. На удивление, раненый поморщился, будто лимон без текилы хватанул, но моргнул в подтверждение.
Навскидку катана оказалась гораздо легче, чем должна быть. Либо сплав своеобразный, либо Чистая сила так влияла. Вероятнее второе. Молот ведь тоже вес не менял, как бы ни варьировалась его форма.
«Ну, завидуйте мне все в Ордене, я держал в руках Муген», – мысленно веселился рыжий, стараясь перерезать ткань и не задеть волосы или самого Канду. А то от драки потом не отвертишься. Как настороженно сам хозяин грозного оружия косился на лезвие верной катаны у собственного лица, можно бы запомнить на всю жизнь, даже не обладая идеальной памятью. Зрелище из разряда незабываемых.
Под натиском стали шарф сдался, оставшись в руке книжника измаранной тряпкой. Дабы не гневить напарника, меч был оперативно уложен под левую руку владельца, как ребенку любимую игрушку подсунуть – лишь бы чадо не вопило.
Теперь оставалось вправить вывих и ждать, как повелел великий Комуи.
Без дальнейшего промедления книжник дернул поврежденную руку выше запястья. Сильно, чтоб кости наверняка встали на полагающиеся им места. Пациент даже не захрипел. Только сгусток крови сплюнул, левым рукавом утерся кое-как и закрыл глаза.
Немного поразмыслив, Лави убрал камни подальше от головы боевого товарища и отполз в сторону. Долго потом еще он сидел, прислонившись спиной к дереву, не шевелясь и прислушиваясь к дыханию напарника. Тот провалился то ли в сон, то ли в забытье. В любом случае, это для него сейчас было наилучшим вариантом. Все меньше боль терпеть. Книжнику же подобное пока не грозило. Иначе была вероятность вообще не проснуться после атаки акум.

Вновь очнулся Канда только через час. К тому времени к останкам четырех акум прибавились куски еще одного, а тот, кто довел творения Графа до такого состояния, сидел неподалеку, держа Молот наготове и поглядывая то на небо, то на окружающие деревья.
Заметив, что мечник потянулся левой рукой проверить наличие Чистой силы в кармане, рыжий усмехнулся и перебрался ближе, чтобы Канде не пришлось поворачиваться.
– На месте, разумеется, куда ей деться. Я ж знал, что ты очнешься, – ответил он на незаданный вопрос. – Да и ты б мне голову снес, если б я к тебе за пазуху полез. Видишь, я учусь!
Слова были произнесены балбесом с широкой улыбкой на лице и показной веселостью, но во взгляде притихла усталость, которую он и не пытался скрывать. Канда издал трудно идентифицируемый звук, и уголки его губ на секунду дернулись. Не презрительно опустились, как можно было бы ожидать, а качнулись вверх. Удивительное дело.
«Ошизеть! Зверь-Канда мне лыбится. Как на него благотворно влияет воскрешение с того света. Может, за практику взять? Будет у нас добряком, – Лави оглядел горы покореженного и оплавленного железа и вынужден был констатировать: – Нет, не пойдет. Хлопотно больно».
Обратно к раненому внимание привлек неопределенный хрип. Губы шевелились с видимым трудом, а слов не было. Канда нахмурился, упрямо попробовал еще раз. Результат был тот же: голосовые связки пока что отказывались функционировать. По артикуляции удалось разобрать только одно слово, но, увы, нецензурное и мало информативное в данных обстоятельствах. И без него было понятно, что чувствовал себя вернувшийся с того света вояка далеко не шикарно.
В бедро ткнулась рука, побуждая перевести взор на нее. Едва ли не светящийся белизной в темноте палец вывел на земле вытянутую по вертикали восьмерку со странными планками внизу и вверху. Лави нахмурился, покачал головой, не понимая. Канда издал звук, очень похожий на рычание, который напарник предпочел проигнорировать. Тогда рука вывела на земле круг с галочкой внутри, а потом цифры по кругу.
– Часы? – предположил книжник на «тройке».
Канда театрально закатил глаза, а потом моргнул, что могло означать: «Наконец-то, додумался, не прошло и года».
– Часы… время… Как долго ты был?..
Лави споткнулся о слово «мертв», но тот и так его понял: снова моргнул, подтверждая догадку.
– Акума тебе горло почти пополам порвал. Минут пятнадцать сердце не билось. Через полчаса очнулся в первый раз, с тех пор прошло около часа.
Тишина.
И новые безуспешные попытки что-то сказать, скорее уж, зная вредный характер, предпринятые из чистого упрямства. Чтобы доказать самому себе - и всему миру до кучи, - что способен говорить.
– Может, хватит уже заниматься мазохизмом? – не утерпел Лави на второй минуте безрезультатных мучений. Канда только упрямо дернул подбородком и так «добро» посмотрел на советчика, что тот решил: пусть хоть охрипнет, идиот упрямый, не стоит о нем беспокоиться, все равно благодарности не будет никакой.
– Па…ч… му?.. – наконец-то сорвалось хрипом с присвистом, который и поглотил половину звуков и дальнейшие слова. Пришлось снова перейти на язык жестов и указать сначала на «медбрата», потом на землю.
– Почему я здесь, не ушел? – уточнил книжник.
Снова утвердительное движение вееров ресниц.
«Соврать? Не поверит… Сослаться на то, что Чистая сила не отделилась от Мугена и, значит, носитель еще жив? Сойдет, пожалуй. К тому же, правда. Отчасти. Про исследовательский интерес и особые, чтоб их перевернуло, поручения лучше умолчать, живее буду. Однако молчание молчанием, а момент хороший для…. Комуи, чтоб тебе икнулось! Дед, чтоб у тебя волосы дыбом встали! Момент для завязки дружбы, ага. Офонареть, на что я подписываюсь. Дружба с пробирочником-убийцей… Так, спокойно. Без истерик, ты не Линали. Всего лишь очередное задание. Новая летопись. Что тут сложного-то? И сколько можно ходить вокруг да около? Прими уже как факт. Ну, подумаешь, живучий он, как сотня кошек в одной шкуре. Ну, языкастый. Сам-то не лучше… Не такой уж и отвратный тип, если строго судить. Вон, семейку Лувелье вспомнить. Вот уж кто настоящие звери. Так что, не так страшен дьявол, как о нем ангелы поют. Кстати, пора бы уже этому черту безрогому что-нибудь ответить, пока взглядом не убил».
– Знал, что ты живучий, очухаешься. Я оказался прав. Да и Муген твой не торопился Чистую силу отторгать.
Канда пошарил рукой рядом с собой, наткнулся на пришедший в негодность шарф, приподнял его и перевел взгляд на Лави.
– Заче…
– Шарф-то? – рыжий хмыкнул, почесав кончик носа. Хорошие вопросы Канда задает. – На всякий случай. Мне не приходилось сталкиваться с такой мощной регенерацией, как у тебя. Знаю, глупо было. Это все равно, что ме…
– Мерт… му… припа… – завершил оборванную на полуслове фразу означенный мертвец без припарки, искривив губы в косой ухмылке. Шарф полетел в грудь книжнику.
Вот уж кто циник! И пяти минут не прошло, как воскрес, а уже шуточки отпускает на эту тему. Впрочем, особой злости во взгляде не наблюдалось.
– Тебе вообще положено изображать умирающего, юморист. А ты тряпками швыряешься, – притворно обиделся Лави, нарочито паясничая, чтобы можно было разглядеть шутливость. И для контраста добавил уже серьезно: – Лежи, пока ткани восстанавливаются. Я посторожу.
Канда медленно кивнул и показал три оттопыренных пальца.
– Три… часа? Через три часа разбудить?
Снова тот же еле заметный кивок.
– Хорошо.

Проснуться пришлось на полчаса раньше. От девичьего вопля.
– Канда! Ты как?!
Оставленный без внимания рыжий за спиной девчонки только головой покачал. Оба парня перепачканы кровью с ног до головы, одному едва башку не снесли. Лежит вон теперь, герой, по цветовой гамме очень сильно напоминая свежего покойника. Второй всю ночь от акум отмахивался, на загнанного лиса похож. Ну, и как тут можно себя чувствовать? Приличными в обществе Линали словами и не выразить.
Мгновенно проснувшийся Канда сел, рефлекторно хватаясь за Муген.
– Царапина, – буркнул он, определив источник воплей и привычно скривив физиономию в выражении крайнего недовольства всем миром.
На столь уничижительную характеристику ранения единственный живой свидетель хмыкнул, но промолчал, поймав обещающий кучу неприятностей взгляд самурая. В общем-то, тот был прав, ни к чему волновать девчонку. Живы, здоровы – вот и славно. Облокотившись на Молот и подперев голову рукой, он с интересом наблюдал, как пострадавший выворачивается из-под рук Линали, норовящей посмотреть в каком состоянии шея. Как он и думал, объектом заботы вояке надоело быть очень скоро – и минуты не прошло.
– Да все со мной нормально! – рявкнул тот, поднимаясь на ноги. Юная мисс Ли только с сожалением вздохнула, но расспросы прекратила.
– Этих я не помню, – Канда кивком указал на горы покореженных останков акум, в изобилии валяющихся среди деревьев. За минувшие два с половиной часа прибавилось еще три «трупа».
– Ага. Это мои, – отозвался Лави, лениво разглядывая тот…гм… кошмар парикмахера, в который превратились волосы Канды. Без слез не взглянешь. Или без смеха. И неизвестно еще, какая из реакций более адекватная, потому что самурай, изгвазданный в крови по самые уши, являл собой жутковатое зрелище, но с другой точки зрения, как попало слипшиеся волосы, теперь торчавшие во все стороны, производили комичное впечатление. Как бы там ни было, а любые эмоции надо придушить и не пускать на волю. Здоровье - оно такое хрупкое. Если Канде приспичит, то может и сломаться.
– Неслабо отмахивался. Для первого боя, – последовал комментарий с тонкой, едва-едва различимой ноткой уважения. Если бы не ежедневные тренировки в течение последнего месяца, в ходе которых книжник иногда удостаивался вот такой вот скупой похвалы, то сейчас и не заметил бы ее вовсе.
– А чего они тут разлетались, – нервный смешок все-таки вырвался. Хорошо хоть, что его можно отнести к вслух озвученным словам, а не к внешнему виду сурового мастера метания злобных взглядов. – Если все могут передвигать ногами, может быть, мы уже пойдем отсюда, а? Надоело эти деревья изучать, чес-слово. Я уже начал подумывать о том, а не выжечь ли на каком-нибудь из них что-нибудь пафосное, ну так, чисто для потомков. Например, «здесь был неустрашимый Лави, сразивший пятерых одним ударом». Что, недостаточно пафоса, да? Ладно, я сейчас еще что-нибудь придумаю…
Хоть он и пытался шутить, но скрывать, что эта ночка его измотала, больше не было ни сил, ни желания. Пока напарник лежал без сознания, Лави глаз не сомкнул, высматривая акум. Получалось около суток бодрствования. При необходимости он мог обходиться без сна и дольше, сохраняя четкость мышления и внимания. Но сейчас, когда рядом два боеспособных экзорциста, можно было разрешить себе немного расслабиться. В конце концов, он это заслужил.

Глава 9.

– Неужели тебе совсем их не жалко? – колокольчиком звенел возмущенный голосок.
«Нет, все-таки наивность Линали иногда так умиляет. Девочка, вырастешь ли ты когда-нибудь?»
– А что, должно? – а вот этот равнодушный голос слишком далек от наивности, полагающейся его хозяину в прожитые им, если строго-то судить, семь лет.
Препирались коллеги азиатских кровей уже минут десять, и половину от этого времени стояли на одном месте посреди дороги, не в силах прийти к компромиссу относительно направления дальнейшего следования. Их не вступавший в спор соратник уже успел выковырять крестовиной Молота небольшую ямку. Казалось бы, ему-то тоже следовало высказаться, но он продолжал хранить молчание. Потому что забавно и познавательно было смотреть на попытки второго «сдерживающего фактора» выполнять свою задачу. Дурак учится на своих ошибках, а умный – на чужих.
«Если они продолжат в том же духе – кого-нибудь тут и прикопаю», – мрачно подумал рыжий. Хотелось вымыться, поесть, поспать и вообще отдохнуть. Учитывая все эти пожелания, он был на стороне Линали, ратовавшей за возвращение в деревню. Правда, у девочки мотивация была иной. Ли младшая настаивала на том, что жителям необходимо сообщить об устранении угрозы, по мере возможностей успокоить пострадавших.
«Всеблагая ты наша. Все для нее как родные, всем надо помогать. Так это все… по-человечески. Или по-орденски? Хм… Скорее ни то, ни другое. И среди людей мрази достаточно, и в Ордене не все такие добрые. Может быть, ей и правда надо всего лишь вырасти».
И все же прямо отсюда идти в город, минуя деревню с перспективой нормального отдыха, Лави не горел желанием. В отличие от Канды. Тот был в своем репертуаре, на неудобства ему плевать. Отмыться и в городе можно. А селяне… А что селяне? Да чхал он на них с высокой колокольни самомнения. Честно и откровенно. Не заложены в его психику такие элементы как сочувствие и сострадание. Поэтому не удавалось Линали достучаться до того, чего нет. И все равно она с чисто женским нежеланием принимать очевидное будет ломиться в «закрытые двери», не замечая, что на самом деле таранит стену.
Глянуть сейчас на Канду – можно бы и ужаснуться. Да вот незадача: и без того не особо обширный лимит пугливости книжника за последние сутки исчерпан полностью. Только циничное принятие фактов и осталось.
«Эх, елочки-моталочки, во что же ж я ввязался… Его не сдерживать надо, его надо учить чувствовать. Только… как научить незрячего видеть? Поэтому у Линали ничего и не выходит. Пытается объяснить слепому, что такое зеленый цвет. Глупо и бесперспективно. Тут не на отсутствующий эмоциональный спектр надо давить, а на то, что ему оставили. Только проблема в том, что не урезали-то, считай, одну агрессию, чувство долга и кое-что по мелочи. Хм… кстати, кстати… Долг! Он же вроде как за меня ответственен, вроде как должен помогать и следить, чтоб меня не пришибли. Ха! Значит, не пойдешь в деревню, да-а-а, Юу-у-у? Счас побежишь у меня, как миленький! Как наскипидаренный помчишься впереди планеты всей».
В душе рыжий от всей широты саркастичной натуры оскалился, предвкушая представление. Внешне же сохранял прежнюю маску усталого, потрепанного жизнью и графскими демонами экзорциста, из-под которой чуть-чуть выглянул Историк.
– Надо хотя бы узнать, что сейчас творится с женщинами и ребенком, которые слышали музыку. Прекратилось ли воздействие. Феномен надо исследовать до конца. Если не выясню это – дед с меня шкуру спустит. А уж я не буду скрывать, из-за кого остался без информации. Так что и тебе от Комуи прилетит проповедь на пару часов. Оно тебе надо?
– Напугал, – ожидаемое пренебрежительное фырканье в ответ.
– Я и не пугаю. Факты говорю. Я же Историк, если ты забыл. И должен собирать информацию. А ты должен следить, чтоб моя шкура оставалась в целости, так? Кроме того, нас в таком виде в городе первый же патруль захомутает для допроса с пристрастием на тему полезности для здоровья кровяных ванн. Чудища в кошмарах и то милее выглядят.
Припечатанный фактами мечник рыкнул, развернулся на каблуках и быстрыми шагами двинулся к деревне. Линали только удивленно округлила глаза, глядя на удаляющуюся спину.
«Дрессировка хищника, урок первый. Учись, милая».
– В глаза некоторых чудовищ лучше не заглядывать. Ради собственной безопасности, – бросил предмет их дум, на ходу обернувшись и поочередно посмотрев на коллег поверх лезвия закинутого на плечо Мугена. Ножны пачкать засохшей кровью самурай не собирался.
Не к месту вспомнилась собственная шутка о том, кто из них чудовище, а кто красавчик в плане душевном. Пробрало, черт возьми!
«И ведь хватает у него цинизма подобные замечания делать! Знает же… что с ним сотворили, как перелопатили».
Лави едва подавил непроизвольное желание передернуться под тяжелым взором темных глаз, но взгляда не отвел. Принципиально. Со зверями именно так и надо себя вести: отвернешься – хищник посчитает тебя слабым, почувствует свое превосходство. А вот накоси-выкуси да подавись, не на того напал.
– Ты так несказанно добр, что я аж прям не знаю, как выразить свое восхищение, – пропел Лави, нарочито дурачась, в отместку за злобный прищур. Но при этом умудрился сохранить серьезный взгляд, воспользовавшись тем обстоятельством, что Линали шла по правую руку и могла видеть только прикрывающую глазницу повязку, а не выражение «зеркала души».
– Молчанием, – молвил впередиидущий, переводя внимание на дорогу.
– Хрен тебе, – фыркнул рыжий себе под нос, надеясь, что до Канды слова не долетят. Он-то и не расслышал, а вот Линали удивленно обернулась на спутника, даже чуть вперед забежала, заглядывая ему в лицо.
«А, ну да, я ж весь из себя вежливый, жизнерадостный и приветливый до сведения челюстей судорогой. С Диком было гораздо проще. М-м-ма-а-а-ать… То ли устал, то ли псевдосамурай пробирочный на меня так плохо влияет. Как-то с ним даже проще общаться. Временами».
Лави озорно подмигнул девушке и прижал указательный палец к губам, состроив страшно хмурое выражение лица и стрельнув взглядом в сторону мрачного товарища. Ли младшая тихонько хихикнула в кулачок и кивнула. Вот и отлично.

Сказать, что селяне были удивлены возвращению монахов – сильно покривить душой. Они были шокированы и напуганы. В рассветных сумерках перемазанные кровью парни смотрелись, мягко говоря, жутко. Канда и в обычном-то состоянии не являл собой образец дружелюбия, а уж теперь и подавно. Мог бы убивать взглядом – выкосил бы всю деревню. Немного успокаивала миловидная девушка в той же форме Черного Ордена. В конце концов, ее улыбка и доброжелательность сделали свое дело, уверив селян в мирных намерениях экзорцистов.
Пока Канда с Лави поочередно отмывались в душе при доме старосты, Линали пересказала хозяину и его супруге измышления книжника относительно причин появления скрипки, превратив их в душещипательную историю о невинной душе, силе любви к искусству и рыцарях печального образа, обязанных нести избавление злу, какие бы формы оно ни принимало. Престарелая чета так прониклась «подвигом юных воинов Господа», что настояла на том, чтобы экзорцисты остались в доме на отдых после трудов праведных. Стучащим зубами парням (остывшая за ночь вода в баке на крыше душевой - это вам не система отопления в Ордене) была предоставлена временная одежда с плеча хозяйского внука, а униформу жена старосты собралась постирать. Отсутствие облаков на небе обещало жаркий день, и, следовательно, быструю просушку одежды. Канда, разумеется, возражал и бесился, но один его голос против четырех не котировался, поэтому самурай вытряхнул из кармана формы Чистую силу, всучил ее Линали, схватил ножны с мечом и вымелся из дома в неизвестном направлении.
– Шустер, как вода в брандспойте, – усмехнулся Лави, потирая заслуженно встретившийся с кулаком бок: напомнил на свою беду о том, что самурай не имеет права уходить в одиночку.
– Он слишком взвинчен последним боем, ему сильно досталось… Успокоится и вернется, – вздохнула Линали, то ли себя убеждая, то ли сглаживая волнение селян. – Без формы он все равно никуда не пойдет, это точно.
– А он никого не поранит своим мечом? – опасливо уточнил староста.
– Нет, что вы, – на помощь погрустневшей сестренке директора пришла самая доброжелательная из улыбок юного лицедея. Хотя после тычка под ребра, стопроцентной уверенности в Канде он не чувствовал. – Он просто жить без своей катаны не может, даже во сне с ней не расстается. Представляете, спит в обнимку с мечом. Я сам видел. Так что, все будет в порядке.
И неважно, сколько в словах лжи – если им верят, то они считаются истиной. Люди глупы и готовы поверить во что угодно, если сильно этого боятся или же очень хотят, чтобы это оказалось правдой. И на этом строятся все остальные законы манипулирования.
– Надеюсь, что так.
– Так, так, не беспокойтесь.
– Ну что ж… Тогда вам больше достанется кушаний. Моя невестка отличная стряпуха.
– О, это очень-очень хорошо! Я так голоден, что и быка могу съесть!
– Лави…
– А что? Ну, правда. Знаешь, а он мне даже поесть нормально не давал! Все время вперед гнал. На ходу жевали. У него вообще совести нет.
Вот так паясничать он мог практически бесконечно. И это всегда работало на благо в ситуациях, подобных нынешней. Настороженность хозяев таяла перед маской улыбчивого рубахи-парня, что ему и требовалось.

После купания в холодной воде и вкусного завтрака Лави почувствовал себя гораздо бодрее. Да и профессиональный интерес разыгрался, заглушая сон. В таком состоянии бесполезно пытаться отдохнуть, поэтому они с Линали отправились посетить людей, пострадавших от скрипки. Женщины все как одна заявили, что едва за полночь очнулись в здравом уме, но не помнили, что было после того, как отправились в лес. Любопытный пацаненок, удравший за матерью, тоже пришел в себя. Так что, можно сказать, задание завершилось успешно и даже без потерь. Канда все равно факт собственной смерти за «боевую потерю» не считал.
Что ж, теперь можно было и в штаб доложить. Телефонов в этом захолустье не нашлось, но рацию-то искателей экзорцисты с собой прихватили. Нельзя ж свое добро в лесу бросать, ценное имущество все-таки, полезное. Второе важнее, конечно, потому что на статье расходов Главного управления стоимость одного переговорного устройства отразится мало. Сомнительное удовольствие отчитываться Смотрителю по обоюдному согласию было предоставлено обожаемой сестре Ли.
Герой ночи тем временем устроился на крыльце дома старосты, вытянув ноги и прислонившись спиной к столбу, поддерживающему крышу веранды. Солнце уже миновало зенит, но до заката было еще очень далеко. Тень навеса падала на лицо, оставляя в распоряжении дневного светила все тело ниже плеч. Такое положение дел Лави вполне устраивало, он даже успел задремать сидя, когда где-то под крыльцом раздалось тоненькое «мяу».
Парень зевнул и потер глаз тыльной стороной ладони, сгоняя дрему. Мяуканье повторилось и, определенно, его источник был неподалеку. Точнее даже где-то под досками, оккупированными человеком в качестве места дислокации. Став на колени, он осторожно, чтобы не спугнуть животину, наклонился – при этом едва не сверзился, пришлось опереться плечом на ступеньку – и завертел головой. Черный клубок шерсти в тени под лестницей удалось заметить не сразу. Зверька выдали только зелеными зеркалами блеснувшие глаза.
– Вот ты где. Ну, и чего прячешься? Иди сюда, черныш, не обижу… Кысь-кысь-кысь… Ишь ты, нелюдимый какой, прям, как Юу.
«Забавное, небось, со стороны зрелище. Пацан в одежке на пару размеров больше висит на ступеньках, светя задницей в зенит, и ловит кота. И это надёжа и опора земли мирской. Очуметь. Кстати, поясницу припекает хорошо так, удачно рубашка съехала. Благо, дед не видит. А то была б тут нотация на тему, мол, охотиться за котами недостойно Историка. Ха!»
О том, что видит кое-кто, появившийся во дворе как раз в знаменательный момент ловли верткого представителя семейства кошачьих, он и не подозревал. А наблюдатель по одному ему известной причине шагнул за угол пристройки сарая. Оттуда не видно происходящего, но разобрать слова не представляло большого труда. Например, слышно, как Лави виртуозно в своей литературности выругался, едва не перевернувшись и не грянувшись головой о землю, и его довольное «страйк», слившееся с кошачьим мявом, когда черноухий лазутчик был пойман.
Снова устроившись на крыльце, молодой человек с интересом разглядывал усатую добычу, держа навису. Черный, без единого светлого пятнышка, мелкий зверь имел приличные когти, которые не преминул поточить о руки охотника на живность. Мордаха при этом была совершенно бессовестная.
– Кого же ты мне напоминаешь? – протянул ловец, склонив голову к плечу.
Кошак повторил его маневр, прищурив глаза – после потемок тайника солнечный свет был ему непривычен, – но ответом не удостоил.
– Вот-вот. И поведение такое же.
Рыжий усмехнулся, попытавшись уложить котенка себе на живот. Зверь укладываться отказывался наотрез, специально выпрямлял лапы, норовил впиявиться когтями в кожу сквозь рубашку. Но упорства его противнику было не занимать. Почесать за ушком, погладить с легким нажимом, почесать под шейкой, снова погладить, постепенно склоняя упрямую мелочь к животу… И обязательно контролировать поползновения второй рукой, чтоб не сбежал.
– Назову тебя Юу, – приговаривал он, ведя локальную войну с котом. Зверь сдаваться не собирался и заявлял свой кошачий протест мяуканьем. – Что, не нравится? Вот, ему тоже не нравится. Ага, и шипит так же, когда подойти хочешь. Ай, черт!
Все-таки котенок исхитрился чувствительно вцепиться в кожу. Рыжий осторожно выпутал когти из рубашки. И из своего живота тоже. Поднял животину на уровень лица и легонько тряханул. Зря он надеялся увидеть на моське хоть каплю раскаяния, зря.
– Н-да… И морда такая же наглая, совести ни в одном глазу. Да, я именно про тебя. Чего отворачиваешься? Ах, мы, смертные, недостойны общения с вами, Ваше Кошачье Высочество? Эх ты, Юу…
Вздохнул и перехватил котенка одной рукой, второй попытавшись погладить. За что снова получил по пальцам.
– Да что ж ты царапучий-то такой… Хэх. А вот по когтям ты Мугену проигрываешь, уж извини. А хочешь, тебя с большим братом познакомлю? У вас с ним характеры похожи. Только ты пушистый. Хотя, может, и у Юу грива мягкая, не знаю… Ан нет! Знаю. Когда хвостом с разворота да по мордасам, это очень даже хлестко получается.
Котенку явно начинало надоедать столь пристальное внимание к своей персоне, и как показатель злости хвост методично бился о запястье.
– Эх, нет, не буду вас знакомить. Ты встречи не переживешь, как мне кажется. Так что, гуляй… живи свободным… как твой тезка не может себе позволить.
Перед тем как отпустить зверье на волю, рыжий позволил себе поддаться искушению и ткнуться носом в теплую шерсть на пузе. Мягкую, щекочущую, с запахом пыли и травы, и с быстро-быстро колотящимся сердечком внутри. Искорка жизни, своим норовом выбивающая место в этом мире.
Котенок бестактности не спустил: махнул лапами по лицу нахала и, пользуясь тем, что тот от неожиданного подвоха ослабил хватку, вывернулся и сбежал.
– Вот ведь… сволочь мелкая. Прям как прототип. Только сильно уменьшенная и шерстистая.
Рыжий озадаченно потрогал саднящую щеку. Крови мало, но неприятно. Впрочем, по сравнению с ночным происшествием царапины считать за раны даже как-то смешно. Помимо воли перед внутренним зрением возникли предельно четкие – спасибо, идеальная память, ты полезна как никогда! – картины событий минувшей ночи, сознание ухнуло в воспоминания, от которых хотелось поежиться. А еще лучше – забыть. Но, увы, Историки ничего не забывают.
– Что с лицом? – со стороны калитки раздался знакомый голос. Когда Канда успел подойти, книжник не слышал. Зато поймал себя на том, что неосознанно крепко сжимает собственные плечи, будто час простоял на диком морозе. Пришлось спешно переводит этот жест в скрещение рук на груди.
«Заигрался, молодец. Пока тискал живность, тебя тут вообще можно было брать тепленьким. Апостол фигов, защитничек, ага. Олух ты, вот кто. Вот даст тебе сейчас отповедь и будет прав».
– С твоим тезкой не поладил, – Лави через силу усмехнулся, переводя взгляд на напарника. Тот выглядел гораздо более спокойным, по сравнению с тем состоянием озверения, в котором умчался со двора. Можно даже сказать, что умиротворен. На свой лад. Сразу и не припомнить, доводилось ли раньше видеть его таким когда-нибудь.
«Экие чудеса творит деревенский воздух… Стоп! Доводилось. Ночной разговор… Тогда он вот такой же спокойный был. И до того случая тоже отлучался куда-то из Управления. И что же сие значит? Что ж ты делаешь и где ж ты шляешься, интересно мне знать. Какое у тебя такое фирменное успокоительное?»
Вопросы-вопросы, ответа на них пока не было.

Намек на хоть какую-то ясность появился только когда парни ушли переодеваться в любезно выглаженную женой старосты форму.
Канда старательно не показывал книжнику спину, но делал это настолько естественно с учетом расположения вещей в комнате, что подколоть его или как-то иначе заставить повернуться повода не находилось. Тогда пришлось пойти на хитрость: стать к напарнику правым боком, якобы выпуская его из поля зрения здорового глаза. Канда почти купился: нагнулся вбок за сапогами и снова вернулся на исходную. Книжник успел только заметить три параллельные бледно-розовые полосы на коже повыше поясницы. Слишком ровные, чтобы являть собой следы от веток. Значит, тренировка с мечом отпадала. Хотя Муген он все же привел в порядок, раз в ножны его затолкал. В целом характер и направление царапин недвусмысленно указывали на то, что нанесены они ногтями довольной любовницы. Лави и самому приходилось иногда прятать от учителя подобные украшения. Молодецкого пыла дед не поощрял. Впрочем, и не стращал особо – понимал все, конечно. Сам не был молодым, что ли?
«Веселимся, значит. Развлекаемся. Ха! А ведь все Управление в полной уверенности, что Юу секс не интересует вообще. Значит, пока мы с Линали работаем, этот стервец недобитый по девкам бегает. Здорово придумал. Шикарно просто! Вон, у одной тетки была очень симпатичная дочка трахабельного возраста. Вот бы ее на сеновал. Так нет же, мне ж работать надо… Грр, ну что за клятство!»
Рыжий злился. И сам не понимал на кого больше: на Канду или на себя. Искал причину этой злости и не мог дать однозначного ответа. Слишком… что? Думал о деле? О том, что нехорошо бросить Линали? Слишком правильный стал? Когда это ему хоть что-то мешало уболтать симпатичную девчонку провести с ним часок и скрасить его одиночество своим обществом? Молодость, гормоны… А теперь что? Что изменилось? Слишком экзорцист? Никто не говорил, что черные монахи должны соблюдать целибат. Линали, конечно, исключение, но у нее есть личный пастырь – Комуи.
Мысленное негодование прервал стук в дверь и девичий голос:
– Канда, брат хочет с тобой поговорить.
– Епт, – как всегда лаконично выразил тот свое мнение по данному вопросу, но пошел, на ходу цепляя пояс с ножнами.
– Погодь.
Душа настойчиво требовала сделать какую-нибудь гадость, чем-нибудь уязвить.
– Ну что еще?
Мечник остановился и даже обернулся. Выражение лица было на удивление мирным и спокойным.
«Надо же, как на него благотворно влияет хороший секс! Ошизеть. Интересно, а Комуи в курсе, каким способом его протеже стресс снимает? Уж не поэтому ли сестру от него старается отстранить? Ха, а меня, значит, подложить? Очень смешно. Надеюсь, Юу все-таки только по девочкам ходит. Если нет – сверну Комуи голову набок и скажу, что так и было. И суд меня оправдает. Так бишь о чем это я? Ах да, о гадости… О! Вот и повод. И как, сеновал был удобный? Мыши не беспокоили?»
Все эти вопросы не были заданы вслух, но в каверзной улыбочке читались, как в букваре на родном языке.
– Соломинка, – заявил рыжий самым невинным тоном, контрастировавшим с выражением лица, и жестом фокусника выхватил из смоляных волос тонкий желтоватый стебелек.
Канда удостоил свидетельство своих похождений лишь беглым взглядом, а вот наблюдательному коллеге адресовал долгий: чуть насмешливый, ироничный и самую малость удивленный.
– Какая трогательная забота.
Беззлобный тон еще больше раздраконил желание ужалить побольнее.
– Всегда пожалуйста, Юу-у-у, – нараспев, с оттяжечкой и с до безобразия наглой улыбкой на губах.
Взгляд темных очей моментально помрачнел. Но до кондиции «всех порубаю» не дошел: слишком благодушным было изначальное состояние.
– Чем больше ты молчишь, тем дольше проживешь, кролик злотрескучий.
– О, ты так добр, Юу. Непременно воспользуюсь советом.
– Еще раз назовешь по имени – покрошу на порцион. Будет крольчатина в собственном соку.
За сим беседу можно было считать завершенной, ибо самый мрачный экзорцист Ордена изволил отбыть из комнаты, звучно хлопнув дверью.

Пока Канда отчитывался о выполненном задании и выслушивал детали нового, Лави узнал от Линали, что той надлежит немедленно отправиться в штаб и доставить Чистую силу, а заодно и рацию. Парням же предстояло ехать в Ирландию, поэтому крюк в Главное управление им делать ни к чему. То, что Комуи не пожелал переговорить с ним лично, Лави совершенно не расстраивало, скорее наоборот. Слышать директора сейчас совершенно не хотелось. Ощущение того, что Смотритель на пару с дедом подложил ему большую свинью, все усиливалось.
– Будешь продолжать читать мне мораль – я повешу трубку! – донесся из дома ор означенного «хряка». Представив Юу с пяточком, Лави невольно хмыкнул, но тут же дал себе мысленную отповедь на тему больной фантазии, перспектив ее развития и результирующих последствий: в тихом уютном домике с мягкой внутренней обивкой стен и с индивидуальным уходом. В дом для умалишенных попасть как-то не хотелось.
Линали сокрушенно покачала головой.
– Он неисправим.
– Угу. Даже могилой, – буркнул ее коллега, пиная ногой маленький камушек перед ступеньками, на которых сидел.
Девушка удивленно моргнула и переспросила: должно быть, решила, что ослышалась.
«Черт, спалился. Это ж тебе не Канда, с ней надо притворяться добреньким экзорцистом. Давай уже, включай мозги, Историк фигов!»
– Не обращай внимания, Линали. Что-то на меня боевое крещение странно повлияло, – хорошая отговорка все-таки. – Никогда раньше таких тварей вживую не видел… Да и поспать все-таки надо было.
От дальнейших расспросов и объяснений его спас появившийся на пороге Канда, мрачный, как осенняя туча. Для полноты антуража не хватало только натуральных молний из глаз. За гром сойдет голос – низкий, рыкающий. Видать, допек его Комуи лекцией на тему бережного отношения к своему организму. Сколько б жизней в запасе ни было, а число-то конечное. Только искусственному апостолу на это плевать.
– Шевели лапами, одноглазый, – бросил он, спускаясь по ступенькам, при этом едва не наступив на руку напарника.
– Сейчас идти, что ли? – искренне возмутился тот. – Имей совесть! Да я даже не спал еще с той стоянки на полпути к городу! Это полтора суток, если тебе посчитать трудно!
– Трепаться с деревенщинами у тебя время есть. Значит, не устал, – последовало флегматичное заявление от воплощения заботливости, которое, не останавливаясь, двинулось в сторону дороги, ведущей в город.
– Канда, это несправедливо! Лави нужно отдохнуть, – вступилась Линали, но кто б ее слушал.
– Да ты…– рыжему очень хотелось в этот момент высказать все, что он думал по поводу самого мечника, его мировоззрения и времяпрепровождения селянками в частности, но общество Линали накладывало большие ограничения как на тематику, так и на стилистику выражений. – Ты садист.
– Тоже мне, новость великая. Топай.
– Куда пошли-то? – крикнул Лави вслед напарнику, уже вышедшему за калитку. Ответом тот не удостоил.
– Разговорчивый тип, да? – кривая усмешка была обращена к сестренке Ли. Вкупе с беспокойством, свойственным экзорцистам: – Ты одна-то доберешься?
– Конечно, – с искренней улыбкой настоящего апостола, с детства только Орден и видевшего. – Я же быстро летаю, никакому акума меня не догнать. А вот тебе лучше поторопиться, Канда ждать не будет.
– Это точно. Ладно, удачи тебе. Панде и брату привет передавай. И Джери! Я так скучаю по его стряпне! Чес-слово!
Девушка засмеялась и помахала рукой собрату по оружию, уже идущему по дороге спиной вперед и беспечно закинувшему руки за голову.

На ночлег остановились у того же поваленного дерева, что и в прошлый раз. До заката было еще около получаса, можно бы и дальше пройти, но Канда проявил невиданное великодушие и сжалился над совершенно вялым спутником, за последние два часа не отпустившим ни одной шуточки или подколки. Поужинали на этот раз почти что шикарно – запеченной уткой, которую сердобольная хозяйка всучила Лави уже за калиткой. Вытянувшись у костра, рыжий отчаянно зевал, но сон как назло не шел. Все тело ломило от усталости, глаза закрывались, челюсть чуть не вывихнул, а какое-то беспокойство не отпускало, отгоняло сон напрочь.
– Да что ж за хрень, – простонал раздосадованный мученик, зевая в очередной раз. – Слушай, ну, поговори со мной, что ли, а? Спать хочу, а уснуть не получается. Ужас какой-то.
Логика самурая была как всегда непробиваема.
– Будешь болтать – не уснешь, – невозмутимо произнес он, не переставая водить листом рисовой бумаги по лезвию: после событий прошлой ночи оно требовало длительного ухода. Видимо, в деревне только почистил наскоро, а теперь вот полировкой занялся.
– А, может, меня твой голос убаюкает, – хохотнул Лави, заложив руки за голову и глядя на постепенно темнеющее небо. Услышав, как затихло шуршание о сталь, поспешил повернуться к скорому на буйства напарнику и добавить: – Шучу я, шучу, не дергайся. Вот расскажи мне, а ты про сирен откуда знаешь?
– Что в этом странного?
«Так, сразу не послал на эротический тур в графову задницу – уже хорошо. Значит, настроен поговорить».
Ради такого даже стоило повернуться на бок, а то как-то невежливо получалось. Надо же смотреть на собеседника.
– Ты не похож на человека, интересующегося мифами.
– Зато ты похож. И еще больше – на клоуна.
– Да ладно. Ну, все-таки, откуда?
Канда поморщился и возобновил чистку меча.
– Маршал Тидолл сказочками пичкал.
Рыжий едва сдержался, чтоб не расхохотаться: до того занятно Юу перекосило на этой фразе. Вроде и уважение тут к учителю есть, но в тоже время явно читается пренебрежение, раздражение и весь остальной набор эмоций грозы вся Ордена, безмерно любящего весь мир, но какой-то странной любовью.
«Вот любопытно, кто же с таким извращенным чувством юмора определил хама-Канду в ученики к одухотворенному всеблагому маршалу Тидоллу? Хотя… Наверное, принцип уравновешивания. Попади Юу к Кроссу, это была бы глобальная катастрофа. Причем, мировых масштабов. Вряд ли эти двое ограничились бы при выяснении отношений разгромом только одного здания. Наверняка досталось бы всему городу. Да что там мелочиться – стране и нескольким сопредельным государствам. Если верить всем байкам о Кроссе, тот может и не такое учудить. Ха. А Юу может вырезать половину населения земного шара. У-у-у, а если бы его определили к Сакаро… Это ж амбец, дорогая История. Хм, ладно, не будем ударяться в крайности… Однако ж он ведь практик чистой воды, какие тут байки?»
– Ты же в сказочки не поверишь, пока не увидишь подтверждение собственными глазами.
– Так я и видел. С Мари сталкивались кое с чем подобным. Его тогда хорошо приложило.
– Ах да, он ведь только на слух ориентируется, – память услужливо подсказала информацию из личного дела. – А где это было?
– В Греции на островах.
– И что там оказалось?
– Черт знает… Голоса какие-то завывали на скалах. Моряки те края подальше оплывали. Чистой силы там не было. И вообще ничего живого. Звуковые иллюзии.
– И вы как выбрались?
– Да так же. Затычки в уши – и вперед.
– А Мари как же?
– Никак. Я тогда его на корабле оставил. Мне-то ничего не сделалось бы… Мелкий был для этих сирен.
«И непрошибаемый по психике, ага. Ладно, сделаю вид, что поверил этой твоей сказочке и паузу на придумывание отговорки не заметил».
– А давно это было?
– Лет пять назад.
Размеренные движения бумаги по лезвию катаны постепенно клонили в сон,
«Заменили колыбельную, – усмехнулся про себя рыжий и поудобнее обнял сумку, служившую ему подушкой. – А полусонному простится борзость?»
– А почему тебе имя твое не нравится? – спросил он тем же тоном с фирменной смесью интереса, внимания и серьезности.
Канда напрягся, рука на пару секунд замерла над лезвием, а потом задвигалась с большим нажимом.
– Кролик злотрескучий, ты слишком много вопросов задаешь.
– Я же Историк, – отозвался тот так, будто это все сразу должно было объяснить и списать все грехи.
– А у меня Муген, – отбрил собеседник в той же манере, не отрывая взгляда от лезвия.
– Понял.
Пришлось смириться с тем, что для ответа на этот вопрос время еще не пришло. В том, что рано или поздно доконает скрытного упрямца, сомнений не было. Засыпая, рыжий пообещал себе, что его понятливости хватит до утра, после чего партизанская атака на броню, окружавшую тайны, возобновится. А если сидящий за этой, как он считает, непробиваемой защитой Юу испытывает наивную надежду, что от книжника удастся отвязаться убийственными взглядами, то его ждет большое разочарование.

Утро началось с традиционного на этой полянке вопля:
– Подъем!!!
На этот раз подвергающийся побудке молодой человек быстрее сообразил, что происходит и кто орет, а потому приоткрыл глаз, нашел взглядом источник шума, продемонстрировал ему крайне невежливую фигуру из пальцев и перевернулся на другой бок.
Напрасно он думал, что от Канды можно так легко отделаться. Досмотреть сон так и не дали. Через пять секунд сильная рука грубо схватила за шиворот и вздернула в воздух. Воротник пережал горло, правда, хватка тут же пропала. Но только для того, чтобы прострелило болью заломленную за спину руку. Юу определено знал самые эффективные, но, увы, пренеприятные способы побудки, о чем рыжий и поспешил сообщить ему в тех выражениях, которые первыми пришли в голову спросонья. Печатными в них были только предлоги, знаки препинания и одно слово – «Молот», который предполагалась использовать не по прямому назначению.
Лязг металла возвестил о том, что лезвие моментально вылетело из ножен. Почувствовав освобождение от хватки, Лави немедленно отскочил в сторону.
– Ты че звереешь опять?! – праведно возмутился он, с тоской отмечая, что проснулся окончательно. Даже на общедоступный язык перешел.
– Проверяю реакцию, – оскалился «будильник». Рыжий опасливо посмотрел на замершее пониже уха лезвие. Режущая кромка была направлена в противоположную от шеи сторону.
«Блефовал, значит».
Вот и что тут сделать, кроме как душераздирающе зевнуть в укор одному бессовестному типу и проникновенным тоном довести до его сведения непреложный факт:
– Сволочь ты, Юу.
Черная бровь иронично изогнулась, а лезвие повернулось другим ребром к шее.
– Я велел не звать меня по имени, ты, склеротик ушастый.
– По которому? Сволочь и есть, – расплылась в широкой улыбке ехидна подвида «книжниковидных», за что и получила каленым металлом по уху. Вскользь. - Мля, да задрал ты уже пугать! Не боюсь. Все равно не прирежешь.
– Хм…
Лезвие повернулось и двинулось режущей кромкой вверх, Лави почувствовал, как колыхнулись волосы. Учитывая остроту клинка, был нешуточный риск лишиться части шевелюры, что очень огорчило бы ее обладателя.
– Э! Парикмахер доморощенный, отвали от меня!!!
Потенциальная жертва цирюльника-самоучки отскочила в сторону, сдергивая Молот с набедренных креплений. Не то, чтобы хотелось подраться с Кандой всерьез – как и самому мечнику, судя по его спокойному взгляду, – но давать в обиду свои волосы рыжий был не намерен.
Пробегавший неподалеку и собиравшийся заглянуть на поляну заяц после громогласного вопля передумал и сменил направление бега на противоположное. Кто знает, может быть, длинные уши подсказали своему хозяину, что когда враги спорят – становиться между ними не стоит, а уж влезать между друзьями – тем более.

Глава 10.

– Хорошо хоть не ногой пнул, с тебя бы сталось, Юу.
Ни тени обычного оптимизма и жизнерадостности.
– Убью.
Вяло, словно дань привычке. Ни намека на попытку потянуться за Мугеном.
– Ух ты! В рифму заговорил. Знаешь, имя тебе действительно подходит. «Убью» – твое любимое слово.
– Точно прирежу.
– И будешь таскать труп на цепи? Он завоняет.
– Ты и так воняешь.
– Да уж не меньше тебя. Кстати, скоро озеро будет. Искупаться бы…
– С этим украшением? Ты точно идиот.
– Нет, блин, лучше вонять черт знает чем! От нас даже насекомые шарахаются.
– Неудивительно. Дохнут на подлете. От звуковой волны твоего трепа.
– Или разбиваются о стену твоего взгляда.
Полсекунды на то, чтобы под противное звяканье цепи отвести скованную руку за спину с одновременным разворотом корпуса к хохмачу и нешироким шагом вперед. А по истечении секунды сбившийся с шага и примолкший – в полете не поговоришь – болван словил нацеленный в грудь кулак и со всего маха ткнулся лбом в плечо. Крепкая у него башка, аж ключица от удара заныла. Может быть, не стоило дергать так сильно, но сам нарвался, треплюк языкастый.
– Ты можешь вести себя нормально?! – рыкнул вызверенный мечник в рыжую макушку. Прилагающийся к ней балбес выпрямился и, вмиг посерьезнев, ответил:
– Могу. Только как показывает встреча с Линали, я быстро привыкаю к сброшенной маске экзорциста. Это плохо.
– Ну да, тебе же нравится притворяться дебилом перед всеми в Ордене, – Канда презрительно фыркнул, ускоряя шаг и вынуждая спутника идти в том же темпе.
– Не дебилом. И не нравится, – мигом окрысился тот.
Пришлось в очередной раз героическим усилием воли подавить желание потянуться за Мугеном. И ведь не оценит же благородного порыва. Трепло рыжее.
Начиналось все относительно мирно и хорошо. В одну из ничем особым не знаменитых ирландских деревушек прибыли без проблем и приключений. Даже не поцапались по-крупному. Ни с акума, ни между собой. С неизбежностью мелких стычек оба уже притерпелись. Лави все также нарывался, называя Канду по имени, когда тот особенно явно показывал свой гонор. Юу продолжал беситься, в отместку гонял «крольчатину» Мугеном, но всерьез ранить не пытался. Только раз срезал клок волос, чтоб неповадно было. Впрочем, эффекта это все равно не возымело.
За собой Канда заметил, что после истории со скрипкой стал чуть иначе относиться к спутнику. Тот все также раздражал болтовней и в целом своим поведением, постоянным дерганьем имени, но теперь добавилось кое-что новое. Все чаще начало проявляться уважение. Раньше оно только изредка давало о себе знать, пребывало в зачаточной стадии. Перед лицом фактов нельзя было не признать, что книжник оказался не рохлей, а нормальный бойцом. И не только в плане того, что оружием горазд махать, но и, как люди говорят, в психологическом тоже. Даже выше среднего уровня, который Канда изначально определил ему как «потолок». Натаскать должным образом – будет отличный воин. По индивидуальной шкале личных качеств человека для Юу это было достойно уважения.
Но это не отменяло того, что порой действия Лави оставались за гранью понимания искусственного апостола. Например, к таковым относилась характеристика, данная котенку. Со стороны она выглядела… смешно, наверное. Если бы Канда умел смеяться. Не пребывай он на тот момент в максимально умиротворенном состоянии, то непременно отходил бы зарвавшегося компаньона ножнами по спине. Но на счастье любителя живности злость благополучно дремала и по столь пустяковым поводам просыпаться не собиралась. Поэтому он тогда в первый раз всерьез задумался на тему: а не кажется ли он сам смешным всем окружающим? Раньше в голову не приходило интересоваться такими вещами. Зачем, если есть результат, который его устраивает? Незачем, вот именно. Даже если и смешон, то явно это показать ни один идиот не осмелится. А что говорят за спиной… По большому счету, Канде на это плевать. Анализировать человеческие отношения он никогда не умел, да и не стремился. Ему это попросту не было нужно. В работе личные привязанности только мешают. Поэтому не давал себе труд оценить, как его поведение выглядит в глазах сторонних наблюдателей.
Такой способ получения информации как подслушивание не обремененный этическими предрассудками вояка в равной степени не считал ни нужным, ни зазорным. Есть необходимость – можно, нет необходимости – не стоит утруждаться. Как и по множеству других жизненных вопросов. Сравнение себя с котом показалось странным, поэтому он и решил выяснить, чем оно было вызвано. Появилась пища для размышлений.
Слушая разговор, невольно приходилось следовать проводимой аналогии. Получалось действительно схоже: тоже шипит на всех подряд, живет одиночкой, сам по себе. И вроде бы этим доволен. Если вдуматься, то тоже ранит тех, кто пытается подобраться ближе. Та же Линали, например. Все ее попытки забраться в душу он лихо обрубает. Если сестре Ли нужна помощь, хочет выговориться с перепугу – пусть приходит, рассказывает. Выслушать нетрудно. Огласить свое мнение – тоже. Пространных рассуждений от него и не требуется, а от пары фраз не загнется. Но! Все хорошо до той поры, пока девочка не начинала «возвращать долги» и выспрашивать о том, что происходит с Кандой. Со своими проблемами он привык разбираться сам. Без посторонней помощи. Кроме, разве что, сложностей со здоровьем. Но тут от исследователей не отвертеться, увы.
В принципе, текущее положение вещей вполне устраивало. Никто не лез в его жизнь, все старались обходить стороной, никто не пытался набиться в друзья.
И вот явился этот рыжий ураган…
Небо свидетель, когда Лави на поляне мертвых назвал его по имени, Канда всерьез хотел наплевать на приказ и размазать паразита тонким слоем по ближайшему дереву. Спас дурака только акума.
Позже, после возвращения в мир живых, при взгляде на искренне довольную физиономию желание убить одноглазого уменьшилось. И ведь «наклеенная» улыбка по-прежнему раздражала, и шутовское поведение тоже. Да вот только видно было, что все это напускное. Канда понимал, что выглядел после воскрешения тошнотворно. Не у каждого нервы выдержат бестрепетно встретить взгляд башки, почти отделенной от тела. А у этого крепкая сила воли оказалась, что похвально. И, что немаловажно, никаких соплей и воя, как бывало с другими напарниками, или хуже того – искателями. Те вообще из кустов зеленые выползали, а потом шарахались на пять метров. Лави же говорил по существу и делал все четко. Только с шарфом ошибся, что сам же незамедлительно и признал. Вот это в нем импонировало: трезвость мышления в любой ситуации. Дельный боец из него все-таки выйдет со временем.
В глазах Канды книжника повысило еще и то, что новичок умудрился в первом же бою не получить существенных ран и разнести семнадцать акум. С разрывами во времени, но тем не менее. Редко кто мог похвастаться таким дебютом.
Разумеется, напрямую говорить о том, что стал его уважать как коллегу и воина, Канда не собирался. Не в его правилах похвалы раздавать. Но Лави сам словно чувствовал изменения. Неспроста же стал нарываться чаще. И повод выбрал посущественнее. Не было ни одного психа – учитель не в счет, у него свои тараканы на тему отеческой любви и ее проявления, – который бы рисковал называть по имени. И вот, пожалуйста, нашелся. Объяснять, почему «юукать» неблагоразумно, Канда предпочитал Мугеном. Ворошить скелеты в шкафах не стоило. Они могли кусаться. Даже за давностью лет. Но вдолби это упрямому барану, попробуй! В отместку книжник теперь звался исключительно «кроликом злотрескучим» и иными вариациями в том же духе, что, по мнению мечника, точно соответствовало сути рыжего недоразумения. И по реакции на миловидных девиц, коих тот часто раздевал взглядом, а иногда и буквально, и по умению долбить мозг. Самого олуха прозвище, кажется, ни капли не смущало.
Таким образом, наблюдался своеобразный баланс. Все заслуги книжника не отменяли того факта, что Канде по сто раз на дню хотелось либо просто прибить рыжее чудовище, либо прибить в особо извращенной форме. Нарывался тот все время, за что и получал постоянно словесно или физически. Взаимные подначки стали своеобразным ритуалом, без которого не проходил ни один день. И обязательное: «Юу! – Не трепи мое имя, кролик злотрескучий!» – тоже приравнялось к традиции. На второй день путешествия Канда еще надеялся, что невыделенный при рождении разум получится вдолбить в спутника методом Мугена. Но нет, истина не подлежала донесению даже прямым ударом рукояти в лоб. Только шишка обозначилась. Через два часа снова зазвучало протяжное «Юу-у-у».
Привычно диагностируя степень раздраженности окружающим миром, Канда отметил, что Лави стал этаким громоотводом. Принимал на себя шпильки и всплески злости, в результате чего прочим доставалось немного меньше. В чем прелесть ситуации для книжника сам «громовержец» не понимал. Но по традиции на это начхал. Мало ли у кого какие способы получения удовольствия. Может, тому нравится, когда на него орут и тумаки раздают? Учитывая стиль его общения с Историком старшим, вполне вероятно, что предположение близко к истине.
Впрочем, непонимание спутником простых истин оказалось еще не самым плохим в путешествии. Худшее ждало впереди.
Чистую силу, ради которой они и приехали в этот богом забытый край, найти оказалось до скучного просто. Местные жители любезно указали дорогу к светящемуся раздвоенному дереву. Объект суеверных сказочек пришлось срубить под корень, дабы обнаружить в полом стволе осколок Чистой силы. Вроде бы все хорошо и замечательно, бери добычу и, пока местные не заметили пропажу, делай ноги в направлении города, а там – на поезд и в штаб. Но не тут-то было. Кто ж знал, что находка выкинет такую подлянку?
К осколку потянулись одновременно. В этом и состояла их большая ошибка. По неведомой экзорцистам причине зеленоватая частица рассыпалась искрящейся пылью, обхватила запястья протянутых к ней рук, а мгновение спустя преобразовалась в соединенные цепью браслеты. В результате напарники оказались скованы по рукам. Свободными остались: у Лави – левая, которой он в тот момент опирался на Молот, у Канды – правая, державшая неразлучный меч. Как парни потом ни старалась, как ни лупили цепь и Молотом, и Мугеном – расколоть узы не получилось.
Сгоряча Канда хотел оттяпать себе кисть. Умник отговорил тем, что наверняка где-нибудь поджидают акума, а значит, для вероятного сражения лучше иметь обе руки. На отращивание кисти требовалось время. Кроме того, сковала их чуждая Чистая сила и неизвестно как она могла повлиять на регенерацию. Вдобавок высказал предположение, что, если цепь не снимется и с отрубленной конечности, то придется таскать с собой разлагающийся кусок мяса, что не есть хорошо, ибо вонять будет.
После часового спора с применением оружия они так и не пришли к заключению, как избавиться от уз. Пришлось идти на метровой привязи. Благодушия это не прибавляло никому. Будто мало того, что дерево перед «смертью» сделало подарок: облило их чем-то похожим на древесный сок. Книжник и это списал на проделки Чистой силы, а Канде было откровенно наплевать, почему так произошло. Важно было, что вся одежда - как и волосы - хоть и не склеилась смолой намертво, но противно липла.
Собственно, поэтому они теперь и плескались в озере на пару. Держа кое-как выстиранные плащи в скованных руках, потому что снять одежду полностью, не порвав ее, не представлялось возможным. Купаться в таких условиях было верхом издевательства. Промывать длинные волосы – и того хуже. Но, определенно, кое-кому рыжему и наглому этого казалось недостаточно, и он решил еще масла в огонь подлить.
– Черт, одной рукой-то как неудобно… Юу, спинку потрешь?
– Я тебя щас Мугеном потру. Вдоль и поперек.
Как же хотелось выполнить угрозу! И черт с ним с трупом, потаскает с собой отрубленную кисть. Его кисть. Зато она будет молчать! В отличие от ее хозяина в, хм, собранном виде.
Проверить, сдадут ли хваленые железные нервы, не получилось.
– Акума, – рявкнул Канда, поверх плеча книжника заметив вдалеке характерный шарообразный силуэт.
– И двух сторон, – добавил Лави, всматриваясь во что-то за чужой спиной.
Из воды выскочили почти синхронно, к оружию потянулись – тоже. Нанизанные рукавами на цепь шмотки своей тяжестью снижали подвижность скованных рук, но некогда пытаться напялить мокрые плащи. Не акум же стесняться. Жизни дороже. От пуль «броня» тряпочная все равно не спасет. Следить за тем, чтобы она не попалась под ногу в неподходящий момент – это гораздо важнее.
– Каждому фронт и левый фланг, – распределил Канда роли, попятившись на шаг и оглядываясь через плечо. Нужно было выровняться относительно напарника так, чтобы стоять точно спина к спине.
– Принято, – отозвался тот без тени дурашливости, которая сквозила в голосе минуту назад.
– И старайся не дергаться вбок. Живее будешь.
Лучше заранее предупредить, до первых выстрелов. Как выяснилось, необходимости в том не было:
– Да уж сообразил.
Похвально. Канда только усмехнулся и промолчал, спиной чувствуя, как книжник принимает боевую стойку с Молотом наперевес.
С запада над вершинами деревьев в сторону экзорцистов надвигалось семь точек. Чуть погодя за ними появились еще пять – на большем удалении. Чтобы предоставить Лави большую свободу действий, разумнее было отпустить привязь в его сторону. Отвести скованную левую руку назад, положив ладонь на поясницу. Одной правой с Мугеном достаточно для обороны. В двух клинках второй иллюзии нет нужды: жуки справятся с акума низшего уровня, а других пока не видно. К тому же первая иллюзия имела широкую зону поражения и более приспособлена к дальнему бою, чем вторая. А для замаха Молотом нужны обе руки.
– У меня двенадцать. Поживей шуруй своей мухобойкой.
– А ты своей зубочисткой резвей махай. У меня девять.
Оба понимали, что это не оскорбления, а всего лишь бравада, призванная поднять боевой дух.
– Ан нет, вон еще два слева. Моего лева. Все как воздушные шарики первоуровневые.
– Сколько б ни было, все равно сдохнут. Адские жуки!
– Эт-точно. Огненная печать!
Характер этого боя Канде совершенно не нравился. Слишком существенна зависимость от действий второго прикованного. На берегу озера они были как на ладони, до леса добежать не успели бы, да и с привязью там особо не напрыгаешься: в густых зарослях кустарника она лишит их маневренности в первую же минуту. Самый эффективный вариант – работать «взаимным щитом». Трудность в том, что при выбранной тактике кому-то одному сдвинуться нельзя, потому что тогда он подставит и себя, и напарника. Пуля, предназначенная тебе в грудь, достанется другому в спину. Канде от выстрелов ничего не будет, заживет. А вот Лави достаточно задеть – и все, рассыплется прахом. Поэтому приходилось телом прислушиваться к напарнику, двигаться так же, как и он, наклоняться в ту же сторону и тогда, когда и он. Непривыкшего работать в связке мечника это выматывало почище прыжков среди сотни акум или нотаций Тидолла с Комуи на пару.
Жуки стаями срывались с мерцающего лазурью лезвия. Иллюзорные творения и пули на лету уничтожали, и графовых уродцев доставали. Боковое зрение отмечало справа мельтешение рыжего пламени, тоже планомерно истребляющее врагов, судя по шуму.
Какой-то акума все-таки умудрился увернуться от огненного змея. Иначе б не раздался за спиной напряженный голос:
– В твое право пять шагов боком. Сейчас!
И нужно двигаться, прижавшись лопатками, не оборачиваясь, потому что попросту некогда крутиться и проверять правильно ли командует…
«…напарник?»
– Расти! Расти!
Выкрик, взрытая слева земля картечью стрекочет по ногам, толчок в спину при замахе, отстранение, сопровождающее выброс ударной части Молота вперед, и без промедления последовавший взрыв гораздо ближе, чем предыдущие – все подтверждало верный расчет действий Лави. Хорошо, потому что замеченная поначалу стая оказалась только первой волной, сейчас их окружили. Чтобы отбиться, нужно было просто доверять решениям…
«…напарника?»
Канда никогда не работал в команде. Даже если и участвовал в боях с кем-то, то всегда действовал сам по себе. Приглядывал только, чтоб демоны не успели пристрелить ходячие куски мяса, навязанные ему в качестве обузы. А тут… зависеть от кого-то и ставить в зависимость от себя самого – это было странно. Необычно.
Собственные впечатления по привычке отмечались фоном, без отвлечения от основного дела. Роскоши в виде времени на праздные размышления не было.
Второй уровень все-таки объявился. Показал морду из воды, рассчитывая, что на фоне солнечных бликов на поверхности озера его не заметят. Наивный. Атака жуков отбросила его на глубину. Тварь явно не слышала о физике. Даже далекий от нее Канда был в курсе об эффекте контакта воды и электричества. А уж орудующий Небесной печатью Лави и подавно. Чтобы книжник нормально прицелился, пришлось оперативно развернуться на девяносто градусов. Жуки теперь летели то на один флаг, то на другой, центру доставалось вдвойне.
Электрошока твари оказалось мало. Это было понятно по короткой ругани Лави за спиной, сводившейся к пожеланию скорейшей смерти после призыва второй печати.
– Сука, да сгребись ты! – вызверился Канда, отправляя жуков по широкой дуге: и двоим на фланге должно хватить, пока на втором чисто, и единственному акума прямо перед мечником тоже достаться, и тому же «водяному» перепасть. Эта атака совпала с ударом молний небесной печати. Взрывы с трех сторон подтвердили уничтожение целей.
– Юу настолько суров, что крепким словом сражает акум наповал.
Судя по прорезавшемуся сквозь усталость веселью, живых тварей Лави перед собой не наблюдал. Это надо было исправить.
– На четверть по часовой. Сейчас!
Синхронный разворот на изначальные позиции и новые сдвоенные атаки в адрес появившихся из леса акум…

Канда не считал, сколько раз за этот бой он призвал адских жуков, как не считал огненных змеев и молний. Не важно. Главное, что акума все до единого лежат вокруг грудой бесполезного токсичного металлолома, а они, экзорцисты, живы и не поцарапаны. Почти. Канда все-таки схватил пулю в ногу, но это не смертельно. Для него. Не поставь он подножку книжнику и не переступи вовремя – яд угробил бы напарника.
Когда взорвалась последняя тварь, оба одновременно выдохнули:
– Всё.
Лави хохотнул синхронности, Канда молча опустился на землю там, где стоял. Не прошло и двух секунд, как первый последовал его примеру. Так и сидели: спина к спине, используя каждый в качестве подушки под затылок плечо напарника, и пытались отдышаться.
«Напарник. Странное слово. Работать в паре. Вот, значит, как это бывает. Когда кто-то прикрывает спину. Буквально. Когда можно рассчитывать не только на себя. Работать, как единый механизм. Странно… Но эффективно. Раз мы оба живы, то первый опыт работы в паре можно считать удачным».
Глядя на линию горизонта, Канда поймал себя на том, что даже дыхание у них сейчас оказалось в одном ритме. Если бы частота вдохов-выдохов не совпадала, то конструкцию шатало бы вперед-назад. А их – нет. Значит, попали в такт. Или кто-то под кого-то подстраивался. За себя он точно мог сказать, что не подгадывал ничего заранее. По крайней мере, специально не просчитывал это точно. Может быть, организм сам подсознательно сориентировался.
Что ж, в работе парой тоже можно найти свои плюсы. Если человек достаточно надежен, чтобы доверить ему прикрытие своей спины.

– Юу… – позвал Лави, уткнувшегося взглядом в землю напарника.
Тому с каждым шагом идти становилось все тяжелее: рана на бедре давала о себе знать. Канда, разумеется, молчал и не жаловался, но книжник чувствовал его состояние по тому, как усиливалось давление на плечи, на которые была закинута рука пострадавшего.
И все равно вредный характер неистребим ничем. Не открывая глаз, Канда с тихим вздохом потянулся к мечу.
– Убью…
– Да погодь ты…
Попытка перехватить руку привела к тому, что в результате оба чуть не полетели на землю. Пришлось спешно перешагивать, топтаться на месте, ловить равновесие, делать вид, что на ногу – здоровую, не законченный же садист все-таки – мечнику наступил по чистой случайности, и понадежнее перехватывать за талию этого невозможного любителя повоевать.
– Не заманался нарываться? – устало, но с неизменной злостью поинтересовался тот, вскидывая голову и буравя скептическим взором напарника, на которого был вынужден опираться последний час ходьбы.
– Мне так интересней жить. Порой травматичнее, но определенно интереснее, – беззаботно отозвался рыжий. И посерьезнев, кивнул вперед. – Деревня.
За поворотом дороги действительно виднелись приземистые домишки: последнее селение на пути к станции. Если переночевать здесь и рана Канды затянется, как он прогнозировал, то завтра к обеду путники уже будут на вокзале.
Видимо, эта страна, лес и цепь в равной степени надоели обоим, потому что вслед за лицезрением открывшегося вида на деревню последовало полное энтузиазма:
– Охеренительно! Переговоры ведешь ты.
– Так точно, босс.
Однако едва они ступили на главную улицу и постучались в первый же дом, как мнение Канды резко поменялось. И, увы, не в лучшую сторону.
Дело в том, что экзорцисты представляли собой довольно жалкое зрелище. Из-за того, что им пришлось отбиваться от акум нагишом, оставшаяся на берегу одежда пострадала от выстрелов и сейчас больше походила на лохмотья. К тому же, при каждом шаге бряцающая цепь, хромота Канды (а пуще того – «наидобрейшее» выражение его лица) не вселяли в мирян ни капли оптимизма и радости при виде нежданных гостей.
– Э… Вы каторжники? – с сомнением поинтересовался местный житель, не горя желанием пускать оборванцев на порог.
– Какие к еженям каторжники, гребанатик?! – Канда мигом забыл о том, что делегировал полномочия переговорщика книжнику. Понять-то его можно: оба зверски устали, вымотались и мечтали об отдыхе. Какие уж тут расшаркивания в вежливости и светские беседы? Только никакой дурак не пустит на порог бандитов с большой дороги. А экзорцисты сейчас как раз настолько неблаговидно и смотрелись.
– Тс! Юу, помолчи. У тебя речь действительно похожа на манеру общения беглого заключенного.
– Остохерил уже имя трепать. Прирежу нах, звездюк одноглазый, – рычал Канда под аккомпанемент скрипа поспешно закрывающейся перед носами путешественников двери.
– Вот, и я о том же, – со смесью сожаления, досады и злости рыжий проводил взглядом помахавшую ручкой надежду найти пристанище в этом доме. – Так что, помолчи, будь так любезен. Хоть раз. Тебе же не сложно помолчать? А прирежешь потом. После плотного ужина и в чистой постели. Эх, еще бы искупаться…
Последнюю фразу он блаженно протянул, предаваясь фантазиям о горячих ваннах в Управлении, но Канда по своему обыкновению легко и непринужденно вдребезги разгромил хрустальную мечту.
– Опять мудохаться с этой цепью? Восторг аж просто невгребенный.
– Твою же ж… Да хоть умыться! А то кровь коркой запеклась, ужас. Дал бы мне нормально искупаться в озере – я бы сейчас не ныл.
– Правильно, трупы не ноют. Мы там были как мишени в тире. Одного боя мало? Хотел на бис повторить?
– Ты невыносим.
– Так и не выноси!
– Рухнешь.
– Епт…
После получаса скитаний по деревне все-таки удалось найти дом, где их согласились приютить. За умеренную плату. И то только после разыгрывания Лави целого спектакля на тему странствующих монахов, помогающих сирым и убогим и подвергшихся нападению страшных ворогов. Когда приспичит, он мог выступать так, что любой именитый актер повесился бы от осознания собственной бездарности.
Экзорцистам даже выделили отдельную комнату. Правда, одноместная кровать была там в единственном экземпляре, но хозяйка предоставила дополнительную подушку и одеяло со старым матрасом, так что спать предполагалось с относительным комфортом. После скитаний по дорогам скромные слуги Господа привередничать не собирались.
А вот о ванне можно было забыть, потому что умываться пришлось во дворе, поливая друг друга водой из колодца. Но сейчас Лави был и этому рад. Напяливать подранную одежду – удовольствие не весть какое, но на другую хозяйка не расщедрилась. Хоть скудным ужином накормила, и то хорошо. Пропитого вида супружник намеревался предложить гостям составить ему компанию за бутылочкой чего-то явно алкогольного и столь же явно местного разлива, даже засветил для этой цели горлышко тары из-за пазухи. Но под суровым взглядом хранительницы семейного очага – дородной тетки поперек себя шире, что при мужниной комплекции «кожа да кости» было чревато тяжелыми травмами от скалки – стушевался и поспешил ретироваться на завалинку в одиночестве.

Разложив матрас на полу, тем самым заняв почти все свободное пространство комнатушки, Лави уселся, блаженно вытянув ноги и опершись спиной на кровать. Если съехать вперед еще на пару сантиметров, то можно пятками упереться в стену – не царские хоромы по площади. Впрочем, это гостей ни капли не беспокоило. Усталость давила настолько, что даже говорить не хотелось. Канда сидел на постели и уже привычно занимался полировкой лезвия катаны. Глубоко вздохнув, измотанный походом человек проронил, не глядя на соседа:
– Думал, помру прям там, на берегу. Спасибо, что прикрыл спину. И ногу… Напарник.
Ответом ему было молчание и прекратившийся шорох бумаги. Вскоре шуршание возобновилось. А когда Лави уже и не надеялся на ответ, прозвучало тихое:
– Тебе тоже.
Такие слова от него дорогого стоили. Книжник вообще ни разу не слышал, чтобы Канда хоть кого-то за что-то благодарил. Ну, Тидолла еще, может быть – он же учитель. А вот остальных простых смертных – нет. Великая честь, получается. А значит, в его глазах удалось подняться на небывалую высоту. Это льстило. Не пропали зря старания.
– Можешь на меня рассчитывать, если что, – без тени шутки произнес он, оборачиваясь через плечо и поднимая голову так, чтобы напарник видел серьезное выражение лица. Такими вещами как поддержка друга и соратника не шутят. Он ожидал, что Канда скорее всего фыркнет в ответ. Но все равно пусть знает.
Однако мечник не проронил ни звука, только слишком уж задумчиво смотрел на лезвие, будто оно знало ответы на все вопросы бытия.
Приободренный прогрессом, Лави решил, что на сегодня с философскими настроениями и скучной сосредоточенностью пора завязывать. Хорошего и полезного надо в меру. Поэтому помотал головой, встрепав еще не до конца высохшие рыжие вихры, и озадачил соседа просьбой.
– Слушай, посмотри, у меня там седых волос не появилось от всей этой свистопляски?
– У тебя в твоем вороньем гнезде не разобрать ни черта.
Мерное шуршание полировки не прекратилось.
– Чертей там точно нет, а седина может быть. Она мне ни к чему. Я еще слишком молод. Ну посмотри, а? Найдешь – выдерни. Ты же у нас садист, тебе должно понравиться
– А ты у нас, можно подумать, мазохист.
– С тобой пару раз поговоришь и точно им станешь, Юу, – продолжал упорствовать рыжий паразит.
– А еще бегать научишься, как твой предок, кролик злотрескучий. И прыгать. Над Мугеном.
– Ой, ну вот не заводи опять шарманку, а! Твой Муген сегодня устал, дай ему отдохнуть.
Канда тихо и не особо злостно заругался, из всего потока речи можно было выделить только одно цензурное слово, не считая предлогов:
– ...безнадежен…
– Юу-у-у, – чисто из вредности заканючил обозванный, – ну, посмотри, тебе все равно сверху видно.
– Я могу тебе и так все патлы повыдергивать.
– Э, нет! Все не надо! Не хочу быть лысым, как Панда.
Молчание. И тишина. Не слышно ни звука, даже шуршания рисовой бумаги по лезвию и звяканья цепи.
– А-а-а!!! Садист херов! – Лави свечкой взвился с матраса, в прыжке оборачиваясь к сохранявшему безразличное выражение лица напарнику.
– Сам просил, – пожав плечами, произнес тот с фырканьем, которое с большой натяжкой и то нельзя бы принять за смешок, если не знать, что фыркает Канда. В его исполнении действительно приравнивалось к беззлобной насмешке.
«И взгляд отводит… Чтоб не раскусил, как тебе весело? Развлекаешься, значит, за мой счет, да? Ничего, я за твой тоже повеселюсь».
Канда продемонстрировал зажатый двумя пальцами пучок волос. Среди десятка рыжих один действительно был седой.
– В общем, ясно. Цирюльник из тебя никакой, – нарочито обиженно буркнул Лави, глядя на это дело.
– Да мне и не надо. Я экзорцист, – мечник разжал пальцы, стряхивая добычу, и снова взялся за работу.
– Ну вот только не надо опять включать хама, а! И вообще, надо отметить наше очередное рождение. Пошли, у хозяина наверняка есть что-нибудь на предмет выпить. Всех окрестных акум мы покрошили, так что сегодня-то атаки ждать не надо. Верно я говорю, напарник?
На удивление, Канда согласился. Да еще и добавил такое, что направившийся к двери Лави из-за ошарашивающего заявления качнулся и чуть не вписался плечом в наличник.
– Для полного комплекта только девиц не хватает. Легкого поведения.
– Предлагаешь повалять селянок по стогам? – неподдельно изумился рыжий, оборачиваясь на универсального солдата, на ходу стягивающего волосы шнурком.
– Есть возражения?
По пути сюда были уже прецеденты. Ну не мог Лави спокойно пройти мимо длинноногой красотки, да еще и так зазывно подмигивающей, не мог… Эх, жаркая девица была, да. С фантазией, что приятно. Канда на заявленное «пойду-ка я ее… расспрошу» ничего тогда не сказал. Но, судя по тому, что огрызался потом меньше, тоже не скучал, пока рыжий с дамочкой кувыркался. Сейчас цепь обязывала к согласованности любых действий, и ни о каком разделении по сеновалам речи не могло идти. Стесняться рыжий и не думал, не в его характере. Извечный дух соперничества давал о себе знать и всячески ратовал за предложение Канды. Вдобавок любопытство и профессиональный интерес опять же голосовали «за». По ходу дела, отказываться причин не было. Оставалась мелочь: найти двух подружек, согласных на совместное времяпровождение. Впрочем, обаяние рубахи-парня тут в помощь. Рассказать им сказочку о похождениях бравых вояк, о тяжелейшем сражении – благо видок располагал – и дело в шляпе, девки в кровати.
– Как же ж тебе отказать, ненаглядный ты мой напарничек. Я ж не самоубийца. Только тогда двух девиц. Или ты намерен делиться?
– Не дождешься.
– Значит, двух, – заключил рыжий, прикрывая за ними обоими дверь.

Что в деревенских простушках нравилось больше всего – их не надо долго уламывать. Нравы простые, раскрепощенные. Благодаря обаянию и болтливости Лави вскоре удалось увлечь двух девиц из кружка их весело гомонящих товарок.
Одна девчонка оказалась слабовата во хмелю, клюквенная настойка хозяина быстро ее сморила после первого круга с Кандой. Как уж он там ее валял, книжник в подробностях не видел со своего матраса – занят был. Отметил только, что Юу тоже предпочитает сверху руководить процессом, да слышал, как девчонка зашлась стонами один другого томнее, вскрикнула, как зашипел Канда, а потом затихли оба.
Зато вторая подружка – Лави как-то не удосужился уточнить ее имя и называл исключительно всякими глупыми уменьшительно-ласкательными, на что селянка только улыбалась – была напрочь лишена комплексов и уже успешно велась по второму кругу. На этот раз девица уселась сверху, что парня, в общем-то, в данных обстоятельствах устраивало – грудь у нее была что надо: и посмотреть, и подержаться приятно.
Когда за ее спиной появился Канда с вопросом: «Как смотришь на то, что я присоединюсь?» – она только, охнув под стиснувшей ягодицу рукой, кивнула. Не поняла даже, что вопрос был обращен не только к ней, но и к ее партнеру. А партнер… А что партнер? Любопытство – вещь великая. Поэтому последовало лукавое подмигивание мечнику, мол, давай, покажи, на что способен. Тот криво ухмыльнулся и обнял молодку, соперничая с другими мужскими руками на ее груди. Девица откинулась на Канду, открывая свою шею, чем тот не преминул воспользоваться. А книжник наблюдал поверх ее плеча, даже сейчас не мог не анализировать происходящее – против натуры не попрешь.
«Ха, даже в таком деле напарник. Вот она – мужская дружба: одну девку делить. Вряд ли Комуи с Историком рассчитывали именно на такое исполнение, но да кого гребет их мнение? Есть близкий к их запросам результат, и точка. Пожалуй, о методе в отчете лучше умолчать. А то дед голову оторвет».
За чрезмерно буйное подростковое влечение к женскому полу беспутный ученик получал так, что звездочки в глазах летали. Как ни крути, а даже в парной миссии со зверем-Кандой можно найти свои плюсы. Разве при старике можно было б так развлекаться?!
В некоторых ситуациях долго ждать Канда не любил. Вот и сейчас – не тратя время на нежности, одной рукой прижал девчонку к себе и наклонился вперед вместе с ней. Прохладой металла скользнула по бедру цепь и, контрастируя с ней, согрел жар, исходящий от устраивающегося поудобнее напарника. Даже если бы девчонка не застонала с новым энтузиазмом пропустить момент, когда Юу к ним присоединился фактически, было бы невозможно. Через тонкую перегородку плоти в ее организме все движения чувствовались прекрасно. Синхронность движений и требуемую амплитуду удалось поймать с первых же двух толчков. И, надо признать, это чертовски возбуждало.
Раньше участвовать в «тройниках» как-то не доводилось – не было подходящего партнера. Не с дедом же так развлекаться, храни господи от подобных фантазий, так и импотентом недолго стать от одной перспективы! Трудность в том, что партнеру надо доверять. Знать, что он не ударит тебя в момент, когда ты максимально открываешься и не обращаешь внимания ни на что вокруг. Таких надежных друзей у ученика Историка не было. До сей поры, как ни странно. Учитель не счет, это отдельный разговор. Канда другом в полном смысле не являлся, но и не ударил бы. Хоть и по сто раз на дню грозился порубать на мелкие куски, серьезной угрозы от него не исходило, это точно. Успел уже изучить.
Девчонка между ними стонала и цеплялась за плечи Лави, то впиваясь в его рот, то изворачиваясь и стараясь достать до Канды. Тот ловко уклонялся от ее губ, отделывался редким целованием плеча, чаще прихватывал кожу зубами, порой даже достаточно сильно, но «долгоиграющих» следов не оставлял. Профессионал. Рыжему было интересно наблюдать за ним. Девчонка что? Сегодня здесь, завтра их тут нет, и про нее забыли. А с напарником им еще бок о бок работать. Интересно знать о нем больше. Канда даже в сексе груб. Это видно по тому, как он впивался в девичью шею, как сжимал грудь свободной от цепи рукой, как затем жестко обхватил бедра, задавая общий для всех троих ритм. Впрочем, книжник бы скорее удивился, окажись наоборот.
Вся эта ситуация раззадоривала, стало любопытно насколько сам Юу восприимчив к некоторой грубости. Как всегда, проверить можно было только практическими методами. Книжник притянул девицу ближе, почти уложив ее себе на грудь. Как и предполагалось, Канда склонился следом, вынужденно выпустив партнершу и опершись руками на матрас по обе стороны от плеч и локтей обоих. Вот тогда, пользуясь тем, что руки напарника заняты поддержанием его веса, рыжий обнял Канду вместе с девчонкой, с сильным нажимом провел ногтями по его спине от лопаток к пояснице насколько смог достать. Не женские ноготки, конечно, царапин не оставят. Но весьма чувствительно. Подтверждение не заставило себя ждать: шумно выдохнув сквозь зубы, Юу вскинулся со спины молодки, выпрямив до того согнутые руки; от резкого толчка внутри горячей «серединки» у экспериментатора перехватило дыхание; шалый взгляд стал гораздо менее контролируемым, чем раньше. В этих широко распахнувшихся глазах за туманной поволокой желания плескалось удивление и, определенно, жгучее удовольствие от происходящего, зато не наблюдалось ни тени злости или агрессии, казалось, бывшей его неразлучной спутницей по жизни.
«Ну, хвала кому-нибудь! А то мне уж начало казаться, что он и кончает с суровой миной на лице. Надо же!.. А все-таки есть склонность к мазохизму, – усмехнулся про себя исследователь. – В принципе, это логично. При таких-то диких нагрузках на организм, что он испытывает! Если не смиряться с болью, когда тебя акума пулями насквозь прошивают, то уровня Канды как бойца достигнуть невозможно. Боль просто искорежит сознание. Но садизм в нем определенно преобладает. Хорошо, что девочка попалась выносливая и без предрассудков».
Крайне довольный реакцией испытуемого наглец вздернул подбородок повыше плеча девчонки, постанывавшей в шею, и совершенно бессовестно показал язык. Темные глаза моментально сузились, мелькнул в них огонек коварства, и Юу сделал то, что от него совершенно не ожидалось.
Нагнулся, практически лег на девицу, вдавливая ее в парня, подсунул ладонь под его затылок, вынуждая приподнять голову, и прижался ко рту. Получилось слишком резко: пикантно стрельнув легкой болью, нижняя губа Лави лопнула от внезапного давления на нее. Кровь если и выступила, то вся досталась Канде, потому что тот чуть вздернул подбородок и прихватил губу зубами. Медленно, с нажимом и чертовски чувствительно провел по ней языком так, что отозвалось всполохом жара в паху. На волне стремления не уступать ни в чем язык рефлекторно коснулся верхней губы Юу, огладив ее по чувствительной кромке за удар сердца до того, как тот разжал хватку и отстранился, возвращаясь в исходное положение. Скорее укус, чем поцелуй. Настал черед Лави смотреть удивленно. А Канда демонстративно облизнулся напоказ: сначала кончиком языка по ряду зубов провел, едва касаясь губы там, где только что прогуливался оппонент, словно не желая смазывать впечатление от его нежданной ласки, а потом и на нижней оставил влажный след. И беззлобно усмехнулся, глядя на ошарашенного подобным поведением партнера.
Рыжий готов был спорить на что угодно – сейчас в темных глазах была явная провокация. Вот только, сколько в ней шутки? Книжник очень пожалел, что в личных делах экзорцистов не указывают такую мелочь как сексуальная ориентация. Сейчас этот вопрос его очень даже занимал, ибо поцелуи поцелуями, губы у всех одинаковые, а вот своя задница была дорога, ибо с девицей Канда особо не церемонился.
А пока он начал предаваться размышлениям на тему предпочтений пола, Канда откинулся назад, подхватил округлые бедра, задавая новый ритм, насаживая на них обоих. Комната наполнилась сдавленными стонами двоих и шипением третьего участника. И всем стало не до связных мыслей и выяснений. Девица забилась между ними сильнее. Канда выгнулся дугой, приоткрыв губы и не спуская с партнера взгляда из-под полуопущенных век, но так и не издал ни стона. Лави через тонкую стенку плоти на пару секунд замершей и до предела сжавшейся девчонки почувствовал его пульсацию, и профессиональный интерес удовлетворенно заурчал, довольный зрелищем Юу на пике удовольствия. Он же и подтолкнул книжника к собственной разрядке, из вредности сопровождавшейся оставлением полос на бедрах самурая.
Тяжело дыша, Канда освободил девицу от своего присутствия, но в целом менять положение не собирался – только голову склонил, на вытянутых руках нависая над обоими партнерами. Девчонка улеглась на груди книжника и сладко вздыхала. А тело Лави говорило, что ощущения были интересные и что попробовал он их не зря. Но вот скинуть бы с себя этих двоих не мешало!
– Юу… – вышло жалобно и придушенно. Еще бы! Под двойным-то весом. – Скатись, а…
– Не-а, – тот даже не подумал шевельнуться.
– Юу, ты сволочь, – обреченно заявил рыжий.
– Хорошо улегшаяся сволочь, – без зазрения совести подтвердил означенный гад, устраивая голову на плече девушки.
– Э! Умник! Щас до пола покатишься.
– Не посмеешь.
– Посмею.
– М-м-м… мальчики, меня только не впутывайте, – лениво подала голос девица.
– Кстати, лапушка, ты была просто великолепна. Я даже рад, что твоя подружка так удачно вырубилась. А теперь вам пора. Нам с Юу предстоит долгая дорога, полная опасностей, поэтому надо хорошенько отоспаться. А в твоем обществе, хоть и несравнимо прекраснее, но, увы, увы – спать все же надо.
Канда, шипя сквозь зубы, все-таки поднялся и принялся расталкивать уснувшую селянку.
На самом деле Лави лгал. Спать он пока не собирался, дремы не было ни в одном глазу. Но видеть девчонок больше не хотелось. На третий круг не тянуло, так что делать им тут было нечего.
«Стоп, меня не тянет, а Юу? А то что-то мне его взглядик очень не понравился».
– Или ты желаешь продолжения банкета? – уточнил Лави, обернувшись к напарнику. Тот уже разбудил соню. Как именно – книжник не видел, занятый сборами своей временной подружки, но подозревал, что и тут Канда не изволил церемониться. Судя по тому, как девица заторопилась на выход, он угадал.
– Девочки свободны, – фыркнул мечник, явно потеряв к случайным любовницам всякий интерес.
Не переставая улыбаться и сыпать комплиментами, Лави вежливо выпроводил за дверь вялых по разным причинам селянок, втихую ловя себя на мысли: «А про мальчиков не уточнял. Хм. Надеюсь тебе достаточно уже. Развлекать тебя я не нанимался».
Нет, то, что Юу парень красивый и ладный, этого не отнять, как говорится – вот он, результат воочию виден. Развалился по-королевски, бесцеремонно дернув книжника за цепь, чтоб можно было лежа руки за голову закинуть и шнурок с волос снять. Но воспринимать его как сексуального партнера применительно к себе – нет уж, увольте. Если только вот так, как сейчас, втроем.
«Кстати, хорошо так получилось, приятно. Можно бы при случае повторить. Ха. Уже только ради такого шоу стоит ходить с Юу на парные миссии. Надо как-нибудь намекнуть Комуи, чтоб планировал их в мою пользу. То бишь для пользы Ордена, разумеется. Все во благо победы. И для контролирования главного оружия Ордена, ага. А то, что тут собственное удовольствие примешивается, так будем считать это вознаграждением. Вот так-то. Они используют нас – мы используем их. Все честно. И приятно, ага».

Глава 11.

Восторг от хорошего секса плавно сходил на нет, тяжесть в голове и гнусное настроение от выпитой наливки набирали силу. Жизнь постепенно теряла всю свою обманчивую радужность. После выпроваживания гостий и омовения наскоро колодезной водицей разговор, состоявший в основном из обсуждения особенностей анатомического строения девиц, постепенно угас. Облачившийся в брюки и безрукавку – все меньше куль на цепи – Канда снова взялся за меч, хотя, по мнению спутника, лезвие уже могло конкурировать с любым зеркалом. Сам же бездельник, аналогично приодевшись, неспешно попивал клюквенный самогон, добытый у хозяина, уже окосевшего от возлияний. Самурай к алкоголю не притронулся ни при селянках, ни сейчас, на что никто особо не расстроился. Не хотелось пить одному, конечно, но и уговаривать не было ни сил, ни желания. На занятие юного алкоголика компаньон посмотрел неодобрительно, но промолчал, если не считать короткого напоминания, что рано утром выходить в дорогу. Видимо, Муген ему был интереснее.
Минут через двадцать самурай остался доволен состоянием катаны, положил ее рядом с собой на кровать. Кое-как свернул болтающийся на цепи плащ и улегся лицом к стенке, тонко намекая этим действом, что не мешало бы и соседу отправиться на боковую. Тот бы и рад, да вот сон не шел. Как назло.
Задув свечу, рыжий пересел чуть ближе к окну, насколько позволяла длина цепи, а простора она давала не так уж и немного. Перед ним на полу расположился нарисованный лунным светом прямоугольник с росчерками теней от рамы.
«Серебро и тьма. Как и форма экзорцистов. Серебро креста белой розы на черном фоне. Вроде и свет несем, и тьму разгоняем… Апостолы Господа. Только сами ходим отнюдь не в белом, как надлежит ангелам безгрешным. Потому что на темном не видно крови… облаченному в черное проще сохранять лицо праведника».
Ведомый вялотекущими размышлениями, он наклонился, едва ли не коснувшись пола щекой, и старался обманом взглянуть на луну. По-другому было просто не дотянуться.
От круглого диска освещенным остался лишь тонкий серп. А экзорцисту вопреки законам физики, астрономии и в целом мироздания виделось серебрящееся идеальным кругом ночное светило.
«Допился, – только и оставалось резюмировать с мрачным цинизмом. – Как бы не на мухоморах наливочка. Или каких других галлюциногенных грибочках».
Без спроса и без приглашения в памяти воскресали события прошлого полнолуния, написанные ровным почерком Комуи строки отчета, жуткая рана и ее чудесное заживление…
«Чудесное, как же. Чудес на свете не бывает. Все, что кажется нам чудом, на самом деле такой грязью является…»
Нюхать пыль было не слишком-то приятно – пришлось оторваться от созерцания луны и вернуться в сидячее положение. С оглядкой на напарника – дрыхнул ли? А то повод для подколок был, пока кое-кто тут задом в потолок стоял. Но нет, второй «апостол на службе всевышнего» все так же лежал, являя миру спину. Дыхание ровное, размеренное. Может быть, спал, а может быть, притворялся. Наверняка ведь умеет мастерски.
Слабо кольнуло профессиональное любопытство Историка: проверить бы, насколько близко к нему можно со спины подобраться… Но до противного меткая в своем цинизме саркастичность стержневой сути личности подсказала, что один раз так уже проверил, в поезде. Учитывая, что под рукой у параноика псевдояпонских кровей лежал меч – лучше не рисковать своими частями тела. А то мало ли… Дрогнет рука и все, будешь инвалидом.
Поэтому лучше не нарываться, а усесться на матрас как раньше: опершись спиной на кровать и скрестив ноги по-турецки. Покачиванием перехваченной за горлышко бутылки на звук можно определить, что самогонки в ней осталось еще больше половины. Надо признать, хорошая у деда наливка. Пьется легко, по мозгам бьет плавно, но верно. Еще бы всю дурь вычищала – цены бы ей не было.
«Интересно, какое будет похмелье… А и черт с ним. До него, родимого, еще далеко».
Под воздействием алкоголя мозг всегда работает несколько иначе. Могут прийти варианты решения, которые в трезвом состоянии ни за что не появятся. И бывает так, что выводы по пьяни оказываются более верными. Книжник не принимал это за правило, но в данном конкретном случае готов был попробовать. На трезвую голову он за время путешествия уже размышлял не раз и ни до чего хорошего не додумался. Кроме того, после первых трех глотков в компании девочек, он понял, что ему просто надо снять напряжение последних двух недель, которые прошли вне Управления… да и, если уж строго судить, полутора месяцев ежедневного общения с Кандой. Вроде и без театральных игр с ним можно говорить, но и забывать о них тоже нельзя, ибо чрезмерное раскрытие перед одним человеком равносильно рисованию мишени у себя на сердце. Так подставляться он не имел права. Выматывало это чертовски. Как по краю пропасти бродить. Неизвестно в какой момент камень из-под ноги вывернется, и ухнешь вниз. И поймать будет некому, и удержаться не за что. Только вниз…
«Отставить думать о хрени! – мысленно одернул себя рыжий и помотал головой, отгоняя подступающие образы один другого мрачнее. – Итак, собираем все, что имеем, и думаем, что со всем этим делать».
Рассеянное постукивание донышком бутылки по косточкам голеностопных суставов слегка гипнотизировало. Звук получался глухой и тихий – наливки еще было много. Минут через пять это занятие надоело. Мало того, что умных мыслей в голову так и не набежало, так еще и звук начал раздражать. Пришлось оставить бутыль в покое, то есть на матрас перед собой, и положить ладони на босые ступни. Не холодно – лето ж на дворе. Но тепло рук успокаивает. Пусть даже это тепло исходит от твоих собственных рук. Иллюзия, очередной самообман. Лучше уж с фактами работать. Да вот только при анализе полученных данных ничего лицеприятного из них не вырисовывалось.
«Он действует на рефлексах, на животных инстинктах. Есть, спать, продолжать род, убивать соперников за территорию. Все. Это все, что ему оставили. У людей та же база, в общем-то, но есть сглаживающие факторы. У этого - нет. И чего ради его создали? Ради приближения к идеалу? Отсечь все лишнее, вывести универсального солдата, способного работать с Чистой силой? Чтоб не бегать по миру, не искать взаимосвязанных. Проще под боком вырастить – бессмертных, послушных. Как овощи на грядке, ети их… Решили поиграть в бога. Только вот эксперимент вышел боком. Сколько тогда в Азиатском подразделении было трупов? Сорок шесть… а потом еще… И все равно, это ничто по меркам Ватикана. А сколько до этого было загублено кровных родственников экзорцистов? Шестьдесят две души… А Лувелье… Семья, отдающая своих детей на смерть… Все принесены в жертву войне. Но этого оказалось мало. Не получается принудительно внедрить Чистую силу? Так пойдем другим путем – создадим искусственных людей! Сдох экзорцист на поле боя? Ах, какая жалость, воткнем его силу кровному родственнику. Еще дышит? Замечательно – в «грядку» его. И соберем новое тело по его образу и подобию, уберем чувства, они машине ни к чему. Вырастим идеального убийцу! Господи, как ты все это терпишь? Если Чистая сила действительно то, о чем утверждают в Ордене, то не должно быть так. Не должно… Какая ж она тогда, мля, чистая? Ради чего все эти смерти? Только ради того, что кому-то наверху кажется скучным существование, и он решил поиграть с марионетками? А те в свою очередь создают марионеток другого уровня себе на потеху? Куклы… заменяемые куклы… со сменными частями тел… и я теперь тоже стал как они. Зачем? Наблюдатель, как же… Дед так и не сказал, какого ж черта они с Комуи и Хевлаской скрыли от меня, что я могу синхронизироваться с Чистой силой. И почему все-таки сказали год спустя. Зачем? Тоже решили поиграть? Какая у них цель?.. И, черти, слишком хорошо скрывают! Дед явно вознамерился задержаться в Ордене надолго. Нет, не так... чтобы я задержался в Ордене. Сам-то он то и дело куда-то отлучается. То два месяца пропадал, то три. Хватит, чтоб какую-нибудь незначительную войну записать! А я постоянно в штабе. А теперь еще и оперативная работа… Как же мне настогребла эта твоя манера обучения, Панда! До всего своим умом доходить. Пояснить или подтолкнуть ты не можешь. Твою же ж мать-то, как же все это бесит!»
Тишина и алкоголь действовали одуряющее, мысли сделали странный виток, лихо закрутившись и отправив своего хозяина в темный омут безнадеги и уныния. Периодически прикладываясь к уже ополовиненной бутыли, рыжий настолько погрузился в размышления, что дернулся, как ошпаренный, когда над ухом раздалось тихое:
– Говори.
Словно очнувшись от сна, удалось сморгнуть наваждение мыслей и прервать бездумное созерцание собственных рук. В расширившееся поле зрения попало острие меча, проткнувшее матрас рядом с коленом.
«Главное потом хозяйке дырку не показывать, а то накинет плату за порчу имущества», – подумалось с флегматичной отстраненностью. Когда Канда успел достать меч из ножен – от слуха ускользнуло.
«И убирал ли вообще? Не собирался же спать с острым лезвием под боком? Хотя с Юу сталось бы…»
Взгляд медленно, очень медленно, пополз вверх, прослеживая, как слабый лунный свет играет бликами на режущей кромке. Если бы глаза не привыкли к темноте за час – или больше? – вряд ли бы различил мелочи настолько подробно.
Параллельно стоящему точно по вертикали лезвию обнаружилась чуть колышущаяся от движения тонкая прядь.
«Опять серебро и тьма».
Взгляд медленно скользнул еще выше – там начинался второй локон.
«Голову набок наклонил, поэтому на разном уровне получились».
Дальше – чуть покачивались кончики остальной гривы распущенных на ночь волос.
«И вперед нагнулся, по косой свесились».
В лицо обладателя смоляного роскошества смотреть не хотелось.
«Глаза б мои не видели этого идеального убийцу, пляшущего на ниточках Ватикана… Зря пил. Ох, зря… только глубже увяз… Дьявол. Вот ведь, чертово любопытство! Как же он так висит-то?»
Ради удовлетворения назойливо пищавшего интереса пришлось соблаговолить повернуть голову и поднять взор. Оказалось, Юу стоял коленями на постели, а в качестве дополнительной опоры под правую руку использовал воткнутый в пол меч, перенеся на него большую часть веса тела ради того, чтобы заглянуть в лицо мающегося бессонницей.
«Один пинок – и непобедимый самурай будет поверженным лететь мордой в пол».
Даже эта мысль не внушила оптимизма. Зато со свойственным только пьяным интересом к сущим мелочам взгляд заворожили затухающие колебания кончиков волос. На бессознательном уровне рука потянулась, чтобы коснуться их, но тут же зазвенела цепь, в запястье вцепились стальной хваткой сильные пальцы.
– Говори, – с нажимом повторил Канда. – Что на тебя нашло?
– Тебе никто не говорил, что ты приставучий, как пиявка?
– Не находилось самоубийц.
Человек, только что свершивший сей отчаянный подвиг, иронично хмыкнул и снова одарил бутыль смачным поцелуем взасос. Ему все можно. Он же самоубийца. С того самого момента, как Чистую силу принял.
– Решил с горя надраться, как последняя свинья? Учти, похмельного щадить не буду.
«Конечно, тебя ж только боевые качества и волнуют. Хотя в отношении тебя надо какое-то другое слово подбирать. Тебя ж вообще ни черта волновать не может по определению. Ни кровь, ни смерть, ни то, что ты марионетка. Всем бы такую броню на психику».
– И не надо, – вот и к чему ты голос подала, гордость? Утром же спрячешься подальше, а хозяину отдуваться.
– Говори.
«Юу сегодня на диво терпелив. Вот она, чудотворная сила хорошего секса».
– Не буду. Ты стекл как трезвышко, а я пьян…
Сообразив, что сказал, парень выдал емкое: «Епть» – и снова приложился к бутылке.
Канда побуравил соседа задумчивым взглядом с полминуты, потом оттолкнулся, выдергивая Муген из пола, и сел на кровати. Лави подумал, что допрос окончен, но нет – напарник оставил оружие на постели, спихнул вниз сверток плаща и куртки на цепи, сам перебрался на матрас, привалившись спиной к стене напротив, отобрал бутыль и сделал несколько внушительных глотков. Как будто не тридцатиградусное – а то и больше – пойло хлестал, а воду.
«Ишь ты, герой. Даже не поморщился. Еще бы, после той дряни, что он ест! Неудивительно. Небось, и чистый спирт вылакает, как родниковую воду. Надо как-нибудь провести эксперимент».
– Через пару минут будем на равных, – мрачно заявил «идеальный солдат» и поставил бутыль перед собой.
Сосед отстраненно проследил за его перемещениями: как тот положил локти на колени полусогнутых ног и, исподлобья глядя на собеседника, принялся лениво покачивать тару указательным пальцем. Почему-то нетрезвый взор всегда цепляется за какие-то малозначительные мелочи, до которых в адекватном состоянии и дела никакого нет. Например, вот сейчас ухватился за босые ступни мечника. Чем, спрашивается, так внимание привлекли? А рыжий и сам не смог бы объяснить даже под угрозой пытки нотациями деда. Прицепился взгляд, и все тут. Узкие ступни, небольшие, как у всех людей восточных кровей.
«Странное дело, для азиата Юу достаточно высок, а ступни все равно маленькие. Причуда тех, кто его собирал? Или изначально генный материал был такой? Или вообще гибрид нескольких генных типов? Нет, это вряд ли… В отчете бы упоминалось. Несколько людей не могут синхронизироваться с одной и той же частицей Чистой силы. Значит, один. Интересно, он таким и был в своей первой жизни? Внешне-то скорее всего… А вот характер, вероятно, сильно перелопатили».
Взгляд медленно, как недавно по Мугену, скользил по хозяину грозного оружия. Светлая кожа ступни, выше – темная ткань форменных брюк, еще выше – опять светлая кожа расслабленно лежащей на колене руки.
– Запоминаешь для истории? – ехидства в голосе столько, что хоть упейся им.
«Не можешь не поддеть. Язва…»
Расслабленная поза Канды напомнила о том, что сам рыжий уже давно сидит неподвижно, и ноги, оказывается, затекли. Как всегда, едва стоит вспомнить о неприятности, как она заявит о себе в полный голос. Ноги немедленно заныли. Пришлось осторожно вытянуть их перед собой, немного согнув в коленях, как Юу.
«Черное, белое, черное, белое… полосато, как наша жизнь. И форменные штаны тому иллюстрация… Епт, надо все-таки меньше пить».
Свободного места было не так много, поэтому ступни оказались почти у бедер напарника. Тот скосил задумчивый взгляд на втиснутую между собственной ногой и бутылкой голень книжника, но не шелохнулся, не отодвинулся. От этой несвойственной Юу флегматичности в отношении личного пространства инициатору пьянки стало еще больше не по себе.
«Пересечение территорий. Все как у зверей, ей богу. Здесь мой ареал обитания, там - твой. Я в твой не лезу – ты не лезь в мой. Как и в душу. Кто рискует близко подойти – огребает. Как звери… И взгляд-то у него дикий. Насторожен всегда. Ото всех ждет подвоха, никому не доверяет. Волк-одиночка. Дикий, сам по себе. Ни друзей, ни родных, ни близких… Ну вот и чем ты, ученик Историка, от него отличаешься? Только тем, что рыжий, – только и остается, что горько усмехнуться про себя. – Лис. Хитрый рыжий лис. И страшный черный волк. Звездец какая сказочка. А остальные тогда кто? Псы? С Чистой силой наперевес. А акума кто? Овечки? Ощетинившиеся пушками овечки, да. И Лувелье в роли медведя. А дед и так панда. Ох, ети ж тебя, гребанная жизнь. Надо меньше пить… или больше».
Лави потянулся и закинул руки за голову, чтобы не казаться совсем уж точным отражением напарника.
– Ну так? – буркнуло «зеркало», взгляд его заметно помутнел. – Трезвышек тут больше нет. Говори теперь.
– Я же больше выпил, – резко подавшись вперед так, что Канда дернулся – работают рефлексы-то, даже у пьяного! – провокатор демонстративно поднял бутыль на уровень глаз и отмерил пальцем, сколько было в бутылке до того, как ее отобрал Юу.
– Ты же умный. Вот и сообрази, – хмыкнул тот, потирая висок основанием ладони.
Пришлось напрячь мозги. А для этого хлебнуть наливки и отставить бутыль в «нейтральную зону» между напарниками, чтоб не сбивала с мыслей. Сложно в этом состоянии делать логические умозаключения, но он же книжник. Историк должен думать всегда, при любых обстоятельствах. Это в него дед вдолбил намертво.
– Ты регенерируешь быстрее. Ускорен метаболизм. Значит, и алкоголь усваивается быстрее, – меньше чем через полминуты была оглашена догадка. И тут же очнулся от дремы неистребимый профессиональный интерес. – А почему ешь тогда не тоннами?
– Организм ко всему можно приучить, – пренебрежительно фыркнул экспериментальное дитя Ордена.
– А… – протянул рыжий и снова потянулся к бутылке, но получил звучный шлепок по пальцам.
– Так ты будешь говорить по-хорошему или врезать?
– Ммм… Раз ты так любезно просишь, то буду. Выпей еще.
– Убить бы тебя… – прищурился Канда, словно оценивал, какую часть тела первой приспособить в качестве закуски, но тару все же сцапал и сделал пару глотков. – Ну?
Глядя на то, как пошатнулась отставленная бутылка, рыжий кивнул и признал:
– Вот теперь на равных, ага.
– Это ненадолго, – мрачно изрек быстро захмелевший собеседник.
– Слушай, Юу… – начал было говорить, но замолчал. Не знал, как повести разговор о том, что тяготило. Не знал, стоит ли вообще его начинать.
Через пару минут, не дождавшись продолжения, в качестве подстегивающего слова последовало угрюмое ворчание:
– Тебе сколько раз надо сказать, чтоб запомнил? Не зови меня по имени, кролик ты злотрескучий.
«Сказать, а не врезать Мугеном. Две большие разницы. Особенно в исполнении черного волка. Значит, закусывать мной сегодня не собираются, это факт».
– Почему?
– Не твое дело.
– Ладно, а почему тогда кролик?
– Уши длинные, – проговорил гроза всея Ордена с традиционным для себя непробиваемо серьезным выражением лица.
Быстрее, чем мозг успел построить хоть какие-нибудь догадки, руки взметнулись вверх ощупать уши. Обыкновенные вроде, человеческие. Да и с чего б им быть иными? Эльфов в роду точно не было, зоофилией предки не страдали…
Наверное, весь вид парня сейчас демонстрировал настолько искренние недоумение и непонимание ситуации, что Канда не удержался и коротко хохотнул, опустив голову и спрятав глаза за тенью от челки. Рыжий «кролик» хорошо хоть сидел, а то бы точно на пол грохнулся там, где стоял. Определенно, мир перевернулся. Смеющийся Канда – это что-то запредельное. Не заливисто хохочущий в голос – хвала господу, а то у книжника даже в столь юном возрасте и при бычьем здоровье мог бы случиться инфаркт – а всего лишь издавший короткий звук, напоминавший «ха-ха» на выдохе при сомкнутых губах. Вроде как обычное для Юу фырканье, но громче, отчетливее, живее и с оттенком смеха, это точно. Зная, как скупо мечник проявляет любые эмоции, кроме ярости, это вот хмыканье можно было смело приравнять к смеху. Кому сказать – не поверят. Да и больше потом уже никому ничего не скажешь, потому что Канда же язык и срежет под корень.
– Все слышишь, все подмечаешь, – пояснил латентный юморист, снова обращая лицо к напарнику. А тот возблагодарил свое сумеречное зрение за то, что смог различить тени смеха, тонкими морщинками залегшие в уголках глаз сурового самурая.
«Наклюкался до смеющегося Юу. Точно звездец. Причем, полный. Последняя стадия», – обреченно подумал тихо шалеющий наблюдатель, не зная то ли поверить глазам своим, то ли прислушаться к тихо пищавшему голосу разума. А брюнетистый заместитель персонального полярного лиса тем временем продолжал свою мысль:
– И мозг трахаешь резво и часто, как кролик в период гона.
Вот после этих слов можно и успокоиться! Мироздание в безопасности, переворачиваться не собирается, Армагеддон отменяется.
«Нет, все в этом мире неизменно. Даже Юу. Язва и сволочь. А, оказывается, у него есть своя логика даже в такой фигне как прозвище. Я шизею, дорогая История».
– Я тебе щас великую тайну открою, – хитро прищурив глаз, рыжий перешел на заговорщический шепот. – У тебя есть чувство юмора.
– Нет, и не было никогда, – скептическое хмыканье в ответ сопровождало возвращение к привычному амплуа.
– Да ладно тебе. Если и не было, то появилось. Все люди живут эволюционируя.
– Я - не «все», – никакой бравады, просто констатация факта.
– Ну да… – книжник покачал бутылку за горлышко, но пить не стал. Минутное веселье снова капитулировало перед универсальным бронебойный оружием, в просторечии именуемым «реальность». – Тебя создали особенным.
«Опасная тема. Но раз уж Юу сегодня смеялся, то может и не убьет сразу? Да и Муген он у меня за спиной оставил. Неспроста все это, ох неспроста. Эх, кролик, ну почему ты знаешь только один способ проверить, глубока ли нора – свалиться в нее?»
На задумавшегося рискового собеседника тем временем был обращен настороженный прищуренный взгляд темных очей.
– Что за чушь…
«Проверяешь, не тыкаю ли пальцем в небо. Увы и ах, данные точные. Ну что… ва-банк? Если кролику правильно дать пинка, то он не только покатится, но и полетит. Господи, ну почему ты не предусмотрел внутренний тумблер, вырубающий цинизм, а? Несовершенны дети твои. Видать, поэтому и забавляются так… дико».
– Никакая не чушь, сам знаешь. Тебя по программе создания искусственных апостолов собрали. «Второй экзорцист». У меня же доступ к секретным документам есть. Видел кое-что…
И подивиться бы ровности и безразличию собственного голоса, да вот только на душе также пусто и… гадко. Мерзко от этой пустоты. Простого человека вся грязь истинной подоплеки войн повергла бы в ужас. А тот, кто видел их почти полусотню за десяток лет, всего лишь устал от череды однотипных событий, от людского гения, обращенного в оружие массового поражения. Да, рано или поздно от любого элемента этого мира можно устать. И война – не исключение… И тогда либо сорвет плотину самоконтроля и затопят пустоту сдерживаемые эмоции, либо все же удастся стать настоящим бесчувственным наблюдателем творения Истории мира сего.
– А… – по лености интонаций и не скажешь, что его эта тема интересует. Но если безразлично, разве стал бы он задавать собственные вопросы? – Ну и много тебе эти записи дали?
– Если измерять в головном геморрое, то приблизительно столько, сколько часов пешим ходом Рима до Пекина.
– Горе от ума.
«Интересно, сам-то вообще понимает, кто он?»
Неосознанно все же уселся отражением собеседника: руки на колени уложил. Так было удобнее и правильнее. Опершись затылком на кровать, можно наблюдать из-под полуопущенных век. Проще маскировать выражение лица. Хотя чертовски хочется уже наплевать на все запреты и сорваться. Как перетянутая пружина – если не отпустить немного, то слетит к чертям, сломается.
– Почему ты так рвешься в бой?
– Это моя работа, – едва уловимое равнодушное пожатие плеч. Как если бы вопрос был об отношении к смене дня и ночи. К чему спрашивать о том, на что нельзя повлиять?
– У всех работа. Все подставляются под пули акум. Но никто не делает это так безоглядно. Тебе плевать на то, сколько раз ты умираешь?
Недобрый прищур и упрямое:
– Я не умираю.
– Звезди, звезди, приятно слушать! А трупом с перерезанной глоткой я, что ли, валялся? – не сдержался, вспылил, подаваясь вперед. Но тут же потух, понурил плечи и сгорбился. Невидящий взгляд уперся в обтянутое черной тканью колено, оказавшееся между заборами пар скрещенных в запястьях рук. Голос зазвучал тише: – Я видел отчеты. Знаю, что твоя регенерация не бесконечна, что она жизнь тянет. С таким образом жизни ты и до сорока не протянешь. А может и до тридцати. Если по человеческий меркам считать, а не от момента… создания.
– Так уж я устроен, не мне это менять. Как не тебе или кому бы то ни было еще.
Искусственный апостол старался казаться безучастным, как всегда. Но не получалось, это слышно. Если уметь слушать. В показушном рычании сквозила усталость. Он и рад бы изменить свою суть, да вот не судьба. Видно, на больную мозоль сейчас наступил.
Рыжие вихры ширмой занавесили лицо. Спрятаться хотя бы так от испытующего взгляда темных глаз.
«Никто не в силах изменить свою природу», – кажется, слова были произнесены вслух… или подуманы слишком громко. Иначе б с чего прозвучать угрюмому «угу»?
– Знаю, – это уж точно во всеуслышание.
– Ну, так прими как факт и не парься.
– Я и так... – пальцы сжались, сминая ткань брюк, – всю жизнь принимаю все как факт… – руки дрожат от накатившей злости на всех и вся, и в первую очередь на себя, выбравшего такой путь, толком не осознавая, куда он его приведет. Кулаки сжимаются сильнее, чтобы не выдать яростную дрожь. Бесполезно. Она переметнулась в голос: – наблюдаю… не вмешиваюсь… записываю эту клятую Историю, будь она неладна. – Слово, которое принято произносить с благоговением, срывается с губ ругательством. История. Он любил ее, любил свою работу. Жгуче, страстно. Но и ненавидел не меньше. – От войны к войне, тысячи смертей, ни одного друга. Только дед. Думаешь, это так просто, смотреть на то, как умирают люди, с которыми вчера похлебку ел и анекдоты травил? А вот черта с два!
Голос не срывается на крик, потому что слишком яростно бушуют запрещенные эмоции, слишком остро спорят грани личности, душат вопль, оставляют только сдавленный хриплый шепот. Каждое слово, как пощечина наотмашь, бьет по душе. Оказывается, когда говоришь то, что давно гнетет, слова имеют материальный вес. Как камни летят. И непонятно пока, падают они в твою могилу, присыпая гроб, или же скатываются с кургана, из которого ты пытаешься выбраться.
– Я их не забываю. Никого. Из-за этой, ети ее, идеальной памяти! Я всех до одного помню. И твою перерезанную глотку тоже! Могу в подробностях рассказать, какие куски мяса у тебя как шевелились! Надо? Или тебе по-херу – воскрес и пошел дальше? Видал я берсеркеров, но чтоб таких… Все эти покойники… Они на меня давят. Все их некрологи… Мне надоело это, не могу я так больше… Надо оставаться беспристрастным, не принимать ничью сторону, судить независимо, – заученные слова, Устав для каждого Историка, но они бесполезны, если не прописаны в душе. – Какое тут, к дьяволу, беспристрастно! Это самая дикая война. Ни на одной не было столько диких смертей! Столько некрологов Истории… Смотрю я на вас: на тебя, на Линали, на Комуи. Все вы чокнутые. Дети войны. Это страшно, черт возьми! Вы сами не понимаете, что из вас вырастили, потому что с детства… Млять! Какое тут нафиг детство… Вы с раннего возраста варитесь в этом котле, ничего другого не видите. Ей вообще пятнадцать! Девчонки на свидания в этом возрасте бегают, а она только акум и видит! И считает это нормой жизни. А ты! Да как вообще можно было?..
Осекся, поняв, что говорит, совсем уже не контролируя слова. Алкоголь сделал свое пагубное дело. Хорош самогон у дедушки. Язык развязывает лучше, чем в застенках святой инквизиции.
– Создать такое чудовище, – подсказало искусственное творение гениев Ватикана. Ни злости, ни упрека. Сухая констатация факта.
«Прекрасно понимает кто он, зачем его создали. И его это устраивает настолько, чтоб не вздумал бунтовать. Потому что, тьма их всех поглоти, так запрограммирован. И остальным мозги промывают, психика перестраивается к чертовой матери! Даже Комуи родной сестре по мировоззрению проехался так, что не дай боже. Как его самого ломали – даже представлять не хочу! Сестрой небось и ломали. Больше-то для него ничего ценного нет… Идеальные марионетки. У каждой есть ниточки, за которые можно дергать».
Отступать уже поздно. Сглотнул, вскинул голову, не тая истинных чувств, глядя в скупое на эмоции лицо.
– Да, вас такими сделали! Ваяли то, что нужно Ордену. Из сырого материала, из детской психики легко лепить то, что надо. Сейчас, при Комуи, штаб как большая семья. Раньше было иначе. Да и сейчас за пределами Главного жуть творится. Центру плевать кто вы и что вы сами по себе. Вы - их марионетки, пешки, которыми не жалко пожертвовать. Комуи вас ограждает, старается как-то очеловечить эту гребанную жизнь. Честь ему за это и хвала… Оттого еще более дико наблюдать, как вы сами рветесь под пули. Да еще и с улыбками. Нравится смерть дразнить? А я не хочу записывать твой некролог! И некролог Линали – тоже не хочу. Ради того чтоб записать Историю великой победы над Графом. Не-хо-чу!
– Ну да? А что ж ты хочешь записать? – не зло, как можно было бы ожидать. Чуть саркастично и горько.
Вот и что тут сказать? Остается только хмыкнуть и покачать бедовой головой. Трудно беситься, когда собеседник сохраняет спокойствие. Злость куда-то уходит. Во вне.
«Выговорился, что ли? И кому… олух, действительно. Зато теперь можно понять, что он испытывает, когда орет и гоняет всех катаной. Побрехал, пар выпустил, хорошо стало».
– Ну, уж явно не дамский роман, – сошло бы за усмешку, если б не было так скверно на душе.
– Вот именно, – тон для следующих слов вдруг стал жестким и до того твердым, что казалось, будто он, как Муген, способен резать плоть. – Мы не сопливые малолетки. Мы боевики. Цепные псы Ордена. Простые люди могут противостоять акума? Нет. А мы можем. Мы живем для того, чтобы уничтожать врагов. Да, нас готовили специально для этой цели. Потому что никто не сможет заменить апостолов. Если мы начнем ныть в бою, как дети – сдохнем. Как бы отчаянно ни боролись за свои жизни, наша главная цель – истребление противника. Ради нее мы идем в бой. Это война. И порой мы дохнем под пулями. Это неизбежно. Если будешь шарахаться от трупов или вспоминать чужие некрологи в бою – кто-нибудь напишет твой. Пойми это уже! И приди в себя.
Лави не дано было заглядывать в будущее. Но он уже в тот момент знал, что эти слова прочно врезались в память, и что надежнее – в душу. Позже, больше года спустя, он почти точь-в-точь повторит их, приводя в себя Линали на Мирандой спрятанном во времени корабле, и получит нагоняй от Историка старшего. Но тогда будет уже поздно возвращать ученика на истинный путь. Потому что к тому моменту развилка Судьбы давно уже будет пройдена.
– Такова наша работа и мы должны ее выполнять, – продолжал Канда уже более ровным тоном, – чтоб отдача была по максимуму. Мы делаем то, для чего лучше всего приспособлены. А ты – Историк. У тебя тоже свой долг есть и своя работа.
– Долг… Мой долг оставаться беспристрастным наблюдателем. А я не могу. Сам видишь…
Пальцы сдавили виски, будто этим усилием могли что-то там внутри перемкнуть и заставить разум работать в прежнем режиме, полагающемся настоящему Историку. Бесполезно, физическое давление тут не поможет, а вот слова способны влиять на иные сферы восприятия. Пусть даже и грубые в своей точности фразы. Главное, что попадали метко. По-иному тот, кто их произносил, бить не обучен.
– Можешь. У тебя мозги строго заточены. Других, вон, от вида моих ран наизнанку выворачивало.
– Это да… В большинстве случаев сдерживаюсь… А сейчас сорвало.
– Иногда полезно. Отлегло?
– Да, немного.
– Хорошо.
«Если понять, что движет другим человеком в схожей ситуации, то, может быть, удастся применить его опыт к себе?»
– Раз знаешь, что тебя используют, почему не возражаешь? Почему не пытаешься освободиться?
– А зачем? Здесь я на своем месте. Я – убийца. Ничему другому не обучен. Кроме того… – в другое время от недоброго оскала мурашки бы промаршировали по позвоночнику, – в Ордене все знают, какой я «псих с катаной», поэтому не лезут.
– Да никакой ты не псих, – хмыкнул рыжий, устроив голову на собственном согнутом локте и чувствуя как медленно, но верно, восстанавливается самообладание. – Стараешься им казаться, да и все. Защитная реакция такая, мы же об этом говорили.
– Я помню.
– На самом деле все объяснимо и даже контролируемо. Не в орденском окружении дело, можно и без него обходиться.
– Что – все?
– Ты, когда бесишься, выплескиваешь свою агрессивность. Если сдерживаешься, то она накапливается и потом у тебя крышу срывает. Так что лучше злиться понемногу, но часто. Например, вот ругаешься со мной каждый день, обзываешься, и ведь до сих пор за две недели не сцепились всерьез. А вспомни первую нашу встречу – ты же меня из-за пары не очень-то и обидных фраз чуть не зарубил на самом деле.
– Предлагаешь ругаться каждый день в профилактических целях? – а вот в этом фырке удивление смешалось с ехидством. Определенно, просто талант передавать эмоции единым хмыком.
– Именно, – теперь можно смотреть открыто. Воистину, порой решение приходит тогда, когда уже перестаешь на это надеяться. Даже тень улыбки сама так и просится прогуляться по губам. Так, почему бы ее не пустить?
– А не боишься, что пришибу?
При должной внимательности нетрудно научиться определять степень опасности по прищуру темных глаз. Сейчас видно, что угрозы нет абсолютно никакой.
– Не-а. Я же о том и говорю, что если малыми дозами, но часто, то никого ты не пришибешь.
– И зачем все это говоришь?
Напрямую просить прощения у Канды как-то неловко, не оценит, скорее всего. А когда не ценят искренних извинений за действительно гадкие поступки это неприятно. Пусть уж будет в ироничной форме.
– Ну, должен же я сегодня хоть что-то полезное сказать, а не только грязью фонтанировать.
– Тебе-то какой с того прок?
– Здоровье, – хохотнул рыжий. – Уж поверь, лучше я выслушаю от тебя в сотый раз, какой я злотрескучий кролик, чем буду висеть на люстре и гадать, докинешь ты Муген или нет.
– Докину.
– Тем более. Мне, знаешь ли, моя шкура очень даже дорога. Так что, если это поможет несколько сгладить твою природную… н-да… изначально заданную агрессивность, то лучше уж рычи на меня. Только учти, буду огрызаться в ответ.
– Ты и так всегда нарываешься. Но с чего ты взял, что я вообще хочу ее сглаживать? Меня все устраивает.
– Неужто Комуи в восторге оттого, что искатели периодически висят на люстрах или не могут работать, потому что руки-ноги трясутся?
– Сами нарываются.
– Вот-вот, и я о том же. Ты же не всегда прикидываешься. Иногда гоняешь народ всерьез. Ну а на кой надо крошить своих, ты мне объясни?
Весь пафос момента удалось благополучно похоронить одним движением: ради усиления эффекта от слов взбрело в голову податься вперед, подобрав под себя ноги. А разобидевшееся на количество алкоголя в крови равновесие подвело самым безалаберным образом. Пришлось выставить перед собой руки, чтобы не ухнуть носом в чужую коленку. Ни в чем неповинная бутылка накренилась, но героически устояла. За что удостоилась едва ли не благоговейного взгляда не скрытого повязкой глаза: спать на мокром матрасе определенно не улыбалось.
– Алкаш, – прокомментировал это действо откинувшийся затылком на стену Канда и цыкнул, что можно было расценить как «ах, досадно, что не пролилось». А пока пьянь рыжеволосая восстанавливал равновесие, собутыльник подхватил неудачницу и приложился к горлышку, опрокидывая в себя наливку.
– Кто бы говорил, – протянул заподозренный в злоупотреблении спиртным, наблюдая за собутыльником и размышляя о некоторых странностях.
Что-то изменилось в последнее время, это книжник чувствовал, замечал по мелочам. Раньше вот, например, мечник даже пил из фляжки так, чтобы видеть окружающее, включая и самого Лави. Паранойя и подозрительность – его бессменные спутники по жизни. А сейчас, когда наливку глотал, голову запрокинул и даже глаза закрыл. Ну, может быть, не совсем закрыл – у него ресницы длиннющие, черта с два разберешь, даже в профиль. Но вот так подставлять горло, притом что рядом нет Мугена, зато ближе вытянутой руки сидит человек… Раньше такого бы точно не могло случиться. Беседа нынешняя повиляла? Нет. Перелом произошел до нее, иначе б и разговора не было. Бой у озера? За него Юу благодарил, чего никогда раньше не делал. Вот оно что… Признал как соратника, напарника? Тогда это объясняло его поведение сейчас.
«Интересно, как много мне теперь позволено в новом статусе? Проведем эксперимент!»
– Роман с бутылкой – это так трогательно, Юу-у-у, – пропел Лави, сложив руки перед лицом в лучших традициях умиляющихся какой-нибудь чухне дурочек.
Заподозренный в нежных чувствах самурай сглотнул – видно, как дернулся кадык, – но не поперхнулся – а вот это даже несколько огорчало, – потом медленно развернул тару, опуская донышко, дабы не пролить эпический клюквенный самогон, но от лица ее убирать не торопился. Зато само лицо все также нарочито медленно обратил к собутыльнику. Если он искал там проблески раскаяния или чего-то подобного, то ждало мечника жестокое разочарование, ибо Лави все также изображал «умиленного дебила».
«Цирк двух актеров, ей-богу, – подумал лицедей, продолжая натянуто улыбаться. – Но это лучше, чем истерика. Интересно, что ж ты сделаешь, а, Юу? Только не ешь меня, страшный черный волк, я тебе еще пригожусь. Да и, не ровен час, подавишься».
А объект размышлений неспешно повернулся к бутылке, определенно ставшей звездой сего представления и… звучно поцеловал воздух в пяти сантиметрах от этикетки с надписью корявым почерком: «Клюква бабки Иты». Если бы от удивления можно было умирать, рыжий непременно бы так и сделал прямо на этом самом матрасе. Но, к сожалению или к радости, удивление столь радикальным воздействием на молодой организм не обладало. Максимум, что оно могло сделать – заставить открыть рот в попытке что-нибудь сказать. Но все слова, видимо, тоже очень сильно удивились, и выходить к «сумасшедшему самураю без катаны, но с бутылкой» совершенно не стремились. Честные попытки закрыть рот ни к чему не привели: мышцы вступили в сговор со словами и тоже отказывались подчиняться воле хозяина. И сидеть бы ему так, удивленно уставившись на самодовольно ухмыляющегося напарника, если бы не надежная рука последнего. Залепившая звучный подзатыльник! Тяжесть длани самурая от количества выпитого не зависела. А вот с равновесием у кое-кого наблюдалось отсутствие взаимопонимания, поэтому с неслабой подачи рыжий все-таки упал на бок, придавив собой ногу сотоварища.
«Вот она, дружеская рука помощи. Всегда рядом, всегда сделает как надо! Шокотерапия в действии».
Его буквально трясло от почти беззвучного хохота. Канда, ни черта не смыслящий в человеческих взаимоотношениях и извилистых путях психологии, сделал как раз то, что надо было, чтоб поставить мозги на место. В своей неизменной грубой манере, методом силы, ибо других он и не знал. Но результат был оправдан. Вместе со смехом уходила тоска. Скорее на время, чем навсегда. Так легко сомнения не отпустят человека, живущего тремя жизнями в одном теле и с одной душой. Но сегодня бой он выиграл. При поддержке того, от кого ее совсем не ожидал.
– Харэ ржать, истеричка, – как всегда деликатно высказался кладезь сюрпризов, протягивая напарнику бутылку.
– Юу, хватит прикидываться статуей. Я же вижу, у тебя глаза смеются и уголки губ дергаются. Улыбнись уже и успокойся, – сквозь смех выговорил тот и зашелся с еще пущим энтузиазмом, когда Канда продемонстрировал свой традиционный оскал, которым только искателей на люстры загонять.
– Ты невыносим.
– Так не выноси, – бутылка покачивалась перед носом.
– Нет уж! Лишить себя такого зрелища? Да ни за что! – воскликнул рыжий, принимая предложенную тару, улегся набок, подперев голову рукой, и допил, что оставалось. Как раз пара глотков.
– Слухов не боишься по Ордену? – взгляд темных глаз прицелился щуром сверху вниз, поскольку отсмеявшийся парень так и не изволил подняться с матраса. И с придавленной ноги, кстати. Правда, пока что претензий по этому поводу не предъявлялось: нравится балбесу на костях лежать – его дело. – Если засекут изменения, то наверняка кто-нибудь что-нибудь заподозрит. Навешают вымысла, получится в результате такая байка, что даже ты обзавидуешься выдумке. Мне-то пох, все равно шугаться будут.
– А и пусть. Тем мне проще общаться с народом. Я же книжник, мне все интересно, мне нужна информация. Если людям от меня что-то надо как, например, то же подтверждение или опровержение байки, то они охотнее идут на контакт и рассказывают что-то свое. Ну, бывают и исключения, конечно, – книжник шутливо ткнул «исключительного» кулаком повыше колена.
– Разболтаешь что-нибудь обо мне… – начал тот, возвращая свои обычные угрожающие интонации, но ему не дали договорить.
– Да ты че? Я ж не самоубийца. И тайны хранить умею. Поверь, дальше меня никакая информация о тебе не уйдет. Ну, разве что деду, от него не отвяжешься, если прицепится. Но сам он гораздо наблюдательнее меня. Вечно у меня такое ощущение, что он знает гораздо больше, чем показывает. И о тебе, кстати, тоже.
– И он Историк, я понял. Не боишься, что я доложу Комуи об этом разговоре? Или Историку? Вряд ли он обрадуется твоим рассуждениям. Ты же ведь не собираешься посвящать его во все нюансы. Голем, конечно, все еще нейтрализован, но…
– Брось, шантаж и интриги не в твоем духе, – стараясь произносить слова как можно тверже, на самом деле такой уверенности он не чувствовал. Действительно, откуда ему знать, что Канда никому не расскажет? Только полагаясь на то, что он выяснил об искусственном человеке. У того действительно нет мотивации для распускания слухов. – Нам обоим невыгодно кому-то рассказывать об этом разговоре без всех масок… Кстати! О девочках деду тоже знать не надо.
– Ишь как ты меня хорошо изучил, – задумчиво проговорил Канда, все-таки спихивая приживала со своей ноги и закидывая ее, как и вторую, пяткой на кровать и скрещивая руки на груди. И непонятно то ли сарказм, то ли сожаление в этих словах пряталось под невыразительным тоном.
– Не так уж и хорошо на самом деле… – можно тоже сменить положение, откинуться на спину под «мостиком» ног самурая, заложив руки за голову и обратив лицо к напарнику.
– Да уж явно получше, чем любой в Главном. Ли не считаю.
– Тебе это не нравится?
Канда повел плечами и ненадолго замолчал. Рыжий терпеливо ждал.
– В общем-то, все равно. Не разболтаешь и ладно. Тебе же шкура дорога, – снова мелькнул хищный оскал, напоминая, с кем угораздило по душам поболтать, и пропал без следа.
– Конечно, дорога. Я еще слишком молод, чтоб помереть. Даже от твоей руки, о суровый Юу.
При звуках собственного имени его все-таки перекосило. Не гневно и зло, как бывало обычно, а с какой-то вялой досадливой ленцой.
– Я уже сто раз говорил… У тебя склероз?
«Раз уж у нас сегодня ночь откровений, то надо использовать это по максимуму».
А для того все-таки снова повернуться на бок, свернуться полукругом: так и взгляд отвести проще, если понадобится, и собеседника хорошо видно. И не приходит даже тени мысли о том, что из такого положения Канде достаточно только ногу опустить с кровати, чтобы врезать по почке, или локтем чуть двинуть сантиметров на пятнадцать, дабы угодить в переносицу. Потому что уверенность появилась – не ударит сегодня. По крайней мере, не сейчас.
– Лучше б уж склероз. А то, увы, идеальная фотографическая память. Ничего я не забываю. И все твои «сто раз» помню. Так… почему ты все-таки злишься, когда тебя по имени называют? Это не для Истории… я… просто хочу тебя понять.
Канда молчал, но не огрызался, что уже удивительно. Точнее, было бы удивительно в любое другое время, но в эту ночь слишком многое изменилось. Молчание было воспринято как поощрение к дальнейшим действиям.
– В тех бумагах о проекте по созданию искусственных апостолов, что я читал, тебя только по имени и называли. Поэтому, да?
Канда уныло кивнул и поморщился.
– Противно вспоминать то время. Даже машина может испытывать отвращение.
– Если можешь чувствовать боль душевную, значит – не машина. Человек, настоящий.
– Это не боль… Просто неприятно. Как в дерьмо наступить. Собственноручное убийство единственного, кто и кого считал другом, даже меня коробит. Человеку, может, и было бы… больно. Страшно. Горько… А мне, по большому счету, все равно. Доброту, сочувствие…. Не включили в комплект при сборке, – на последней фразе губы снова искривила косая, по-настоящему недобрая ухмылка.
– А сарказм впаяли, – даже немного удивительно было поймать себя на том, что скалится точно также. Похоже, отношение к эксперименту у них оказалось схожим.
– Видать, он шел в комплекте с великим и могучим матом.
– То есть ты не учился специально? – едва задав вопрос, рыжий тут же хохотнул, представив, как Юу берет уроки сквернословия у бородатых морских волков.
– Нет, конечно.
– А все эти боевые приемы, тактика? Этому-то учился? – все еще со смешинками во взгляде, заставил себя отлепиться лбом от бедра напарника. Пока в глаз не зазвездил, а то терпение-то у него конечное. Судя по тому, что над рыжеволосой макушкой зависла длань карающая, отстранился он как раз вовремя. Ладонь вернулась на прежнее место, а ее хозяин невозмутимо продолжал:
– Что я умею – знал всегда. Тренеры просто вытащили это из памяти на поверхность. Или не памяти, а из подсознания.
– Вполне может быть, кстати. Навыки прототипа сохранились и в новом теле. Сознание-то они выдернули прежнее. И ты все помнишь, что было раньше? В первой жизни.
За долгую паузу перед ответом можно даже успеть пожалеть о заданном вопросе, явно что-то слишком личное задел. Потому неудивительно, что вразумительного объяснения не поступило.
– Ничего конкретного.
– Слушай, я вот тут библиотеку вспомнил. Я тогда чуть от удивления не скопытился, честно. А ты, правда, немецкий и французский знаешь?
– Ну да. Немного, – отрешенность, появившаяся во взгляде после предыдущего вопроса, уступила поле такому причудливому выражению недовольства с примесью пренебрежения, что собеседник едва сдержал смешок. – Учу. Только зря время трачу.
– Зачем?
– Комуи настаивает. Искателя, знающего язык, не всегда удобно с собой таскать. Не успевают.
«Ну да, угонишься за тобой, пожалуй. Как втопишь без остановок на еду и отдых, так и у бывалых путешественников дыхалки не хватит».
– Это же полезно в работе. С местным населением ведь общаться надо.
– На всех местных наречиях? Да в каком-нибудь захолустье так язык перевирают, что проще жестами общаться. Комуи говорит: раз базу знаешь – сможешь понять, что они лопочут. Вот и изучаю… базу.
Отчаянные попытки изгнать из разбушевавшейся фантазии картинку о том, как Юу общается жестами с местным населением, потерпели сокрушительный крах. С большой долей вероятности можно было предполагать, что наиболее часто используемым было движение «извлечение Мугена из ножен». После этого универсального жеста любой здравомыслящий смертный сделает что угодно, лишь бы самурай пошел куда-подальше.
– И… как успехи? – наконец-то выговорил едва ли не давящийся хохотом рыжий.
– Нормально. Повышенная обучаемость.
«Угу, у тебя же многие параметры организма усовершенствованы, вдобавок к тому, что восприятие почти всех органов чувств обострено. Зрение, слух, вестибулярный аппарат… А вот вкус, кажись, наоборот притупили. Невозможно ж этот твой зеленый хрен жрать!»
– И как ты только меня не услышал тогда в библиотеке…
– Ковры. Научное подразделение чуть ли не в полном составе жаловалось, что находиться в библиотеке невозможно. Топот со всех сторон раздается. Ли ковры заказал. Ты-то как книги разглядел? Там темно было, как у Графа в заднице.
«Попался, кролик, допрыгался. Ну что ж, откровенность за откровенность»
– Специфическая особенность Историков. Так что в темноте я вижу почти как днем, только все в серых тонах.
В ответ раздалось удовлетворенное хмыканье, как будто только что получено подтверждение давних подозрений.
– А глаз зачем закрываешь, если все им видишь?
«Опаньки, – книжник даже растерялся, такого вопроса он точно не ожидал. – Это еще что за новости? Блефуешь, небось».
– У тебя реакция не как у одноглазого. Я проверял, – подстегнул Канда.
– Плохо проверял.
– Хорошо проверял. В зале ты замечал все проверки, я даже поверил. А в бою жить слишком хочешь, чтоб притворяться полуслепым. Расстояние четко соизмеряешь. Одноглазые так не могут. У них пространственное зрение, или как там оно правильно называется, отсутствует.
– И когда ты только в бою успеваешь за всем следить? – только и остается, что проворчать с искренним изумлением, понимая, что отпираться в этом случае бесполезно. Послал же Комуи напарника – по наблюдательности вполне может с Историком на равных соревноваться.
– Надо ж видеть, где ты шаришься, чтоб случайно не задеть. Так что у тебя с глазом, если ты даже через повязку все видишь?
– Не все… – вздох украдкой. Ох, и влетит, если дед узнает, что он тут болтает. Но ведь это же Канда. Кому он и что может рассказать? Мугену разве что, так он тут вон, за спиной лежит. – У Историков зрение особое. Как уже сказал, темнота нам не помеха. Плюс дальность видимости значительно больше предела человеческого зрения. Видим истинную суть вещей, запоминаем все до мельчайших подробностей. Ну и еще кое-какие бонусы. Меня в детстве, когда только начал со стариком путешествовать, ранило неслабо. Чуть богу душу не отдал. Дед вылечил. С тех пор правый глаз стал гораздо чувствительнее к свету, пришлось его закрывать. Повязку мне старик приволок, полагаю, что у нашего высшего начальства выцыганил. Она из особой ткани, только через нее я могу видеть истинным зрением… Ну, как будто повязки нет вообще.
– Хм. Ты тоже не совсем человек.
– Можно и так сказать. Историки – это своеобразная каста. Полулюди… – осекшись на полуслове, виновато посмотрел на собеседника. Поймет ли? У всех свои тайны. И есть такие, которые нельзя рассказывать абсолютно никому. Если, конечно, хочется жить. – В общем, мы рождаемся немного особенными. Настоящими Историками становятся не все, но большинство.
– Ладно, я понимаю. Расскажи, что можешь открыть. Если хочешь.
Молчание протяженностью в минуты на размышление о том, как лучше поступить. В нынешнем разговоре он узнал много, и эти сведения гораздо ценнее, чем полученные из выкраденных архивов, потому что сегодняшние рассказаны самим Кандой. А что тот знает о книжнике? Почти ничего. Несправедливо получается, не по-честному. Он никогда не допускал ни с кем откровенность в плане того, что касалось его собственной истории. Таково требование профессии. Равно как невмешательство и бесстрастное наблюдение. В конце концов, рассудив, что и так много раз нарушил правила поведения Историков, он решил продолжить. Роли уже не сыграет. Как для книжника. А как для человека и экзорциста наоборот – немаловажно. Потому как чувствовал, что дружба с Кандой – не по заказу, а по требованию мятущейся души – это то, что сможет уравновесить противоречивые грани его собственной натуры. В нынешнем разговоре он чувствовал себя легко, впервые за много лет.
– Печать. Это моя собственная способность, не Чистая сила.
Глаза Канда расширились в неподдельном удивлении.
– Это как?
– Врожденный дар управлять силами природы. Просто он хорошо сочетается с Молотом, благодаря нему принимает материальную форму.
– Угу, оружие изготавливают не от балды. А у Историка иглы тоже его собственная сила?
– Извини, не моя тайна, – рыжий потер виски, виновато глядя на напарника, и сел, притянув колени к груди и обхватив их руками.
– Понятно.
– О моих спрашивай, если тебе интересно. Что не карается совсем уж смертным приговором – расскажу, – и сам понимал, что шутка квелая, но от серьезности голова скоро кругом пойдет. – Черт! Как же надоели все эти тайны, войны. Я с шести лет только их и вижу. С шести! Это ж одиннадцать лет по колено в крови. Когда же стану таким же непробиваемым, как дед?
Рыжий с досадой дернулся в сторону, нарочно врезавшись головой в кровать. Не помогло – постель мягкая. Тогда отклонился назад, собираясь на этот раз отправить дурную голову в близкий контакт с деревянной боковиной кровати, но жесткая рука не дала этого сделать, крепко ухватив за плечо и больно надавив выше ключицы.
– Не истери, не девчонка, – осек Канда. – Опять самогон в голову удалил? Могу врезать, чтоб полегчало.
Почему-то холодный резкий тон отрезвлял даже лучше ведра ледяной воды.
– Не надо. Я в норме… Сейчас буду.
Канда выпрямился, оставив напарника в покое, а тот сел ровно, опустил голову на колени, стараясь таким образом побороть порыв уткнуться в чужое плечо. Совершенно по-детски, в поисках поддержки и защиты. Такого бы Юу точно не стерпел. Да и он тоже хорош! Не девчонка же, право-слово, чтоб сопли распускать и телячьи нежности. Они же ровесники, а если судить строго биологически, то так и норовящий скатиться к бесславной истерике пацан даже намного старше. Зато самообладания гораздо больше у младшего. Несмотря на то, что у первого две трети жизни в войнах прошли, а у второго – вся. Так что к черту слабости. Бывают и те, кому от доброй тетушки Жизни досталось значительно круче.
«Как он там сказал? Не дети. Боевики. А веду себя как сопля малолетняя. Докатился. Все, хорош. А то недолго и до пародирования Линали скатиться, реветь по каждому поводу».
– Спасибо тебе… Юу.
– Не трепи…
– Тебе же все равно, – беззлобная поддевка с целью войти в привычную колею поведения, сейчас надо бы нацепить маску экзорциста, потому что человек в душе совсем расклеился. А книжника на ночную пирушку не пускали.
– Тебе не пох как меня называть?
– Нет. Это как преодоление определенного барьера, – поясняя очевидное, проще восстановить уверенность в себе и своих силах. Было ли тут замешано нарочное провоцирование или действительное непонимание со стороны Канды – не суть важно, но за идею стоило ухватиться немедленно. – Вот смотри, сейчас мы вполне нормально беседуем. На такие темы, на какие ни с кем больше поговорить не можем. Ну, за себя я точно скажу, что даже с дедом не могу позволить себе высказывать мнение о событиях. Тем паче в такой форме, как ты слышал. Мне ж положено быть беспристрастным. А ты… Наверное, только научная группа знает, какой ты на самом деле. Но их работа состоит в наблюдении за состоянием твоего здоровья. Вряд ли это вдохновляет на нормальное общение. Так?
– Ну и?
– Вот. Я все это сегодня наговорил, потому что я тебе… хм… доверяю, что ли. Я знаю, что тебе не за чем рассказывать кому-то об этой беседе. Почему говоришь ты? И не отмазывайся тем, что пьян. Вижу, что ты давно протрезвел. А я как раз начинаю.
– Приблизительно по тому же, как ты и сказал. Тебе не за чем кому-то рассказывать. Историку, так он - могила. А ты не отстанешь. Ты ж клещ.
– Вот именно. Мы сейчас общаемся как друзья. Понимаешь?
– Ну, допустим. И дальше что?
– Друзья не зовут друг друга по фамилии!
Все-таки не выдержал и захохотал. В чем-чем, а в плане человеческих взаимоотношений Юу тянул только на свои биологические семь лет.
– Меня все зовут по фамилии. Кроме учителя, – насупился «взрослый ребенок», явно не понимая, к чему ведется речь.
– А у тебя разве есть друзья?
– Нет. Мне и не надо.
– Ладно-ладно, – рыжий, улыбаясь, поднял открытые ладони жестом безоружного, – не считай меня своим другом, я тебя тоже, такого вредного, так уж и быть не буду считать другом. Но по имени-то звать можно?
– Нет.
«Юу, твои то и дело дергающиеся вверх уголки губ сдают тебя со всеми твоими сверх совершенными потрохами».
– Ты неисправим.
– Претензии к научному отделу Азиатского подразделения. Посмертно.
– Как ты суров, Юу. Настоящий мужи-и-ик.
– Кролик злотрескучий.
– Слушай, мы так трепаться можем бесконечно.
– Я – да. А ты у нас смертный.
– Ты не все об Историках знаешь.
– Конечно, ты же не все можешь рассказать, паразит.
– Ага. Кстати, о бессмертии! Слушай, а твоя татуировка как-то связана с регенерацией, да? Больно уж она символична.
– И до этого докопался…
– Ну так книжник ведь…
Рыжий взъерошил волосы, размышляя, стоит ли задавать вертевшийся на языке вопрос. Учитывая мнительность Канды, тот мог заподозрить угрозу для себя. И все же, если не спросить сейчас, то можно угодить в ситуацию, когда от ответа будет зависеть жизнь. А ответа-то как раз и не найдется.
– А если она, не дай бог, окажется повреждена, то регенерация прекратится?
– Не надейся, – как и следовало ожидать, в голосе моментально появилось напряжение и угрожающие нотки.
– Да я и не надеюсь, что ты. Веришь ли, ты меня гораздо больше устраиваешь в живом и здравом состоянии. Жизнь ярче получается. Просто хочу понять, что для тебя опасно. Так, на всякий случай. Чтоб знать, как быть, если тебя снова потрепят основательно. Притом как ты в бой рвешься, всякое может быть.
– Ничего для меня не опасно, – буркнул самурай, закидывая руки за голову и потягиваясь. – То, что в меня вживили, уже давно полностью слилось с телом, отторжению не подлежит. Сейчас татуировка просто символ. Память. Как имя.
– Вот оно что… А вот еще что скажи…
– Кролик, у тебя опять гон начался? – перебил его Канда, потирая виски. – Все-таки проще тебя прибить. Чтоб не лез с вопросами.
– Убивать замучаешься, Юу. Я ж прыгучий. Историки, конечно, чуть более живучи, чем простые люди, но это не является поводом для того, чтоб крошить меня Мугеном.
– Живучи, говоришь? Так значит, мне теперь не стоит прикрывать твою задницу от акум?
– Еще как стоит!
– Учту.
Снова Канда был прав – разговор пора было сворачивать. А на трезвую голову осмыслить все, что сегодня было услышано и сказано, проанализировать поведение и свое, и напарника. Теперь уже действительно напарника. Можно бы даже сказать «друга», но что для одного, что для второго этого понятия не существовало. Человеческие категории мало применимы к Историкам и искусственным людям. И все же, сегодня они оба подошли к данному определению на максимально допустимое для себя расстояние. Может быть, даже чуть ближе.
– Спасибо, Юу. Серьезно. Спасибо. За то, что выслушал, за то, что рассказал.
– Да харэ уже благодарить, задолбал! – огрызнулся Канда, поднимаясь на ноги.
– И особенно за то, что ты такая редкостная сволочь! – не остался в долгу посмеивающийся «не-друг».
– Уж какой есть. Вернемся в Орден – не забудь напялить свою маску.
– Ты тоже.
– Мне проще. Рявкать на всех погромче.
– И не улыбаться.
– Я и не улыбаюсь.
– Врешь. Я видел.
– Пожалуй, у тебя все-таки неправильное зрение. Видишь то, чего нет.
Лави только хохотнул. Препираться они действительно могли долго, а уже давно за полночь.
– Давай, айда на пробежку до ветру и я буду играть в «привет мой матрасик».
– Хрен тебе. Ты на кровати спишь.
– Чего это вдруг?
– А кто всю дорогу сюда ныл, что все кости ломит? Я и на полу нормально посплю, мне пофиг.
– Один раз сказать – это не «всю дорогу ныть», ну да ладно, как скажешь.
– Надо ж, какой покладистый. Всегда б так.
– Куда положат – там и лежу. Особенно, если положат на что-то мягкое.
– Балабол.
Продолжая переругиваться, они спустились во двор, распугивая засевшую в траве свиристящую мелочь. Любой послушавший беззлобную перебранку, принял бы парней за хороших приятелей, которые могут и подначить друг друга, и подшутить, и подзатыльник дать для профилактики. Без обид и взаимных претензий. Но если только замаячит на горизонте опасность для одного – другой без колебаний придет на выручку. Заслонит собой, накостыляет врагу по самые гланды, а потом, когда напасть будет устранена, развернется и отвесит оплеуху напарнику, за то, что не позвал на помощь сам. Под дружный смех потреплет по плечу и предложит вместе отметить победу.
Так оно выглядит у людей. У апостолов, Историков все сложнее. Но… база-то ведь та же самая.

Глава 12.

И на полу не было от книжника покоя. И от клятой цепи тоже. Теперь Канда был точно уверен, что шило в заднице и есть внутренний стержень Лави. И именно он не дает Историку младшему спать спокойно. Нет бы как все нормальные люди – лег и спи. Хера там! Уже двадцать восемь минут рыжее чудовище ворочалось с боку на бок. Это еще полбеды, с этим можно бы мириться. Но звякающая при каждом движении цепь бесила неимоверно. Всяческое перекладывание одеждой и обматывание треклятой Чистой силы, явно решившей свести в могилу кого-то из экзорцистов – и Канда подозревал, кого именно – не дало никаких результатов. Цепь все равно продолжала звенеть.
– Принцесса, да сожри ты уже эту остозвездившую горошину и дрыхни! – не вытерпел Канда по прошествии еще пяти минут, совершенно не отдавая себе отчета в том, что прокололся на знании сказок. Тидолл, чтоб ему икнулось… Лави промаха либо не заметил, либо благоразумно предпочел не подать вида. Хотя в отношении данного индивидуума и благоразумие? Скорее первый вариант.
– Не могу сожрать то, чего нет, – донеслось сверху недовольное ворчание, судя по звуку приглушенное подушкой.
– Тогда хоть не греми цепью тризвездагребнутой.
– Я пытаюсь.
– Херово пытаешься.
– Юу, ну честно. Я б и рад уснуть…
– Вякнешь еще раз имя – угребу на хер.
– Да понял я уже, понял, что ты не в духе, раз у тебя в каждой строчке только точки после буквы «пи». Ну, а куда эту цепь девать? Она все равно будет с кровати свисать, хоть как тут ляг.
Вот иногда Канде очень хотелось удавить это одноглазое недоразумение ходячее. Как выяснилось, вполне себе двуглазое, ну да однохерственно, не в том суть. Без Мугена, просто взять и удавить. Именно в такие моменты, когда вызверит до красных кругов перед глазами, а потом добьет фактами. Да, если даже они и поменяются местами, то цепь все равно будет греметь. Даже, если Канда ляжет наверху, свесив руку с кровати, этот придурок все равно извертится. На полу-то жестче. На земле, конечно, еще неудобнее, но при бессоннице и на перине черта с два уснешь.
– Ну, ты сам виноват, – угрожающе рыкнул Канда, рывком поднимаясь на ноги.
– Чего?
Взъерошенное воронье гнездо, которое по шутке природы считалось шевелюрой книжника, поднялось с подушки, явив пред гневные очи непонимающее лицо разлегшегося на животе мученика.
– Двинься копчиком.
Чтоб пожелание уж наверняка дошло, пихнул коленом в бок. Закинул цепь и висящие на ней плащ и куртку в изголовье кровати, бесцеремонно выдернул из-под рыжеволосой башки тощую подушку, бросил сверху на цепь и сдвинул ближе к стене, потом кинул рядом свою подушку. И сам улегся на край кровати. На двоих она была явно не рассчитана. По крайней мере, плечом к плечу тут не разместиться. Пространства для Мугена тем более не оставалось, так что мечу пришлось ночевать на полу.
– Загремишь – урою, – предупредил Канда и отвернулся к книжнику спиной.
– Можно подумать, мне это в кайф, – пробурчал «несправедливо обиженный», стараясь как-то устроиться на тех смешных сантиметрах, что были ему оставлены. Задача непростая, это верно. Но двигаться некуда.
Слушая тихие ругательства за спиной, искусственный апостол осознавал, на что сегодня подписался. Страх перед зверем-Кандой обормот потерял совсем. Нет, при желании болевые точки можно найти у всех. Как физические, так и психологические. И на Лави управа найдется, если сильно допечет. Только, похоже, эта рыжая скотина понимала, что искать Канда пока не хотел. И нагло этим пользовалась. Ну вот, пожалуйста! Разве хоть неделю назад мог бы этот циклоп кошачеглазый заявить:
– Я жевать твои волосы не буду. Давай, я тебе косу заплету, а? Меня одна девчонка научила. А то они у тебя по всей подуш… Ай! За что? У тебя не локоть, а прут стальной! Больно же. У меня теперь синяк будет.
– Не переживай, он будет не в одиночестве, если не заткнешься. Я ему компанию еще из десятка собратьев обеспечу.
– Гад ты, Юу, нет в тебе сочувствия к бедному мне.
– Это комплимент?
– Это факт, о, несравненный! Е-мое… Давай наоборот повернемся, что ли…
– Мне и так неплохо.
– Черт… Если я повернусь лицом к стене, то ты ж меня в нее мордой и впихнешь.
– Хорошая подсказка. Так и сделаю.
– Ну, Юу-у-у.
И ныл этот поганец, и ныл. Более того! Он действительно начал заплетать косу! Канда чувствовал, как спины то и дело касаются костяшки пальцев и дергаются пряди волос. Это уже было верхом наглости. Шипя, он развернулся, едва не оставшись при этом без волос, потому что Лави косу отпускать не хотел. Но пришлось. Куда б он делся? Из хватки-то за горло.
– Понял, уяснил, осознал, – прохрипел неспешно удушаемый и поднял руки жестом «сдаюсь».
– Давай, крольчонок, поворачивайся мордочкой к стеночке, – нарочито елейным тоном произнес Канда, что с хваткой на шее и недобрым выражением лица должно было составить жутковатое сочетание. Надо же эту заразу чем-то напугать! Судя по тому, как вытянулось лицо, когда при девицах его за губу цапнул, в таком плане он их отношения не рассматривал. Вот и отлично! Пусть потрясется, ему полезно. Может, осознает смысл термина «личное пространство».
Сработало, но частично. Испугался, но не повелся.
– Нет уж! Лучше я тебе в ухо буду дышать, но моя задница будет спокойна.
Пришлось в очередной раз признать, что в психологических играх ему с книжником тягаться бесполезно. Но и волосы оставлять в зоне досягаемости он не собирался.
– Мля-я-я. Да нужна мне щас твоя задница, как Мугену заточка! Повернись, говорю.
– Что не как полировка – уже радует. Не хочу.
– Живо. Повернулся. И убрал. Руки. От моих. Волос.
– Да не касаюсь я тебя, угомонись ты. Недотрога выискался. Может, и не дышать теперь в твою сторону? Развалишься, что ли?
– Развалюсь – Чану отвезешь. В Азиатском хорошо умеют собирать по кусочкам. Золотые руки. По-херу, что в крови до локтей.
Получилось с рыком. Все-таки допек черт языкастый. По-настоящему зацепил.
Не любил он прикосновений к себе, потому что с рождения знал только руки сотрудников научного отдела. «Поверни голову, пройди, ударь. Держите его, вколите ту же дозу, поднимите. Юу, повторяй еще раз». Каждое прикосновение – ради изучения экспериментального образца. Как там книжник говорил ночью? Марионетки? Вот как раз и нитки от нее. Кому ж приятно ощущать себя лабораторной крысой? И так всю жизнь придется. Сейчас стал чуть свободнее, потому что интерес Ватикана к своей игрушке угас. Но неприязни ко всем лабораториям, медикам, прикосновениям это не уменьшило. Есть необходимость – боевая или банальная физиологическая – от этого никуда не деться, с этим удалось притерпеться. Но приятельские вольности – это уже явно лишнее.
Зря про Азиатское подразделение упомянул, сорвался. Теперь, вон, умник этот сопоставил факты и сделал выводы. Правильные, судя по тому, что без дальнейших препирательств быстро повернулся лицом в стене, чуть ли не вжался в нее, хотя так точно не уснет – ни ноги согнуть, ни рукой двинуть. Впрочем, его дело. Хоть вопросов больше не стал задавать. Потому что Канда не собирался объяснять, отчего он может легко вцепиться в горло или держать противника в болевом захвате, а за дружеское похлопывание по плечу – без колебаний сломать кисть. Лучше принять это как факт и не нарываться.
Но разве с этим его бардаком можно рядом спать? Постоянно какая-нибудь прядь в нос лезет.
– Ты, шухернутое созданье, сделай что-нибудь со своими лохмами! Настогребло от них отплевываться.
– Ты меня оплевал? Все, нет тебе прощения, – Лави взбрыкнул, заехав пяткой по ноге товарища, грянулся коленкой об стену, прошипел пару заковыристых фраз. Но волосы даже не попытался пригладить, что характерно.
– Последний раз предупреждаю.
Только в дань установившимся сегодня отношениям. По-хорошему, предупреждать бы не следовало. Следовало просто удавить это недоразумение и хер с ним, с трупом на цепи. Зато психика будет в порядке. Если нервы стальные, это не значит, что по ним можно железяками барабанить ежечасно.
– Да что не так-то с волосами?
– Они у тебя во все стороны торчат! Причесывался б, что ль, иногда.
– Ну тебе не угодишь… Давай, повернусь. А ты во сне брыкаешься? А то коленом в пах не хочу.
– Щас Мугеном в глаз получишь, если не заткнешься и не уснешь.
– Тебя никто не учил, как надо желать приятных снов?
– Учил.
– Да ну? Как?
– Сонную артерию прижать.
Раздосадованный рык в подушку свидетельствовал о том, что кое-кому не понравилось попасться на детскую уловку.
– И тебе спокойной ночи, самый вежливый экзорцист Главного управления. Да что там! Всего мира! Ты уверен, что у тебя славянских корней нет? А то русские такие добрые все, аж зубы сводит. И ругаются так мощно, что краска со стен облупливается. Ты бы там прижился, точно. И фамилия у тебя тогда подходящая, от слова «кандалы».
– А еще книжник. Неужто перевод не нашел?
– Нашел. Только мне мой вариант больше нравится.
– С чего бы?
– У тебя хватка надежнее кандалов.
– И рука тяжелая. Отправляет в бессознанку с одного удара. Лучше снотворного. Показать?
– Спасибо, сам справлюсь, – сосед обиженно засопел, но все-таки замолчал
В конце концов, от шевелюры отмахиваться надоело, и Канда предпочел повернуться на другой бок. Места в его распоряжении при такой диспозиции оставалось еще меньше. Выбор был простой: или висеть на самом краю, или сдвинуться назад вплотную к книжнику. Перед перспективой грянуться во сне на пол пришлось похерить собственные предпочтения и привести в исполнение второй вариант. Спина к спине. Снова. Только на этот раз обороняться не от кого. Разве что от собственных мыслей. Сводились они к двум: как это рыжее чудовище умудрилось прокрасться под броню и что теперь делать по возвращению в Орден?
Друг… Странное слово, непонятное явление. Был один такой, тоже лип постоянно, требуя внимания. И где он теперь?.. За семь лет боль притупилась, почти забылась. Книжника он обманул. Поначалу ребенок, убивший своего единственного друга, способен был испытывать боль душевную. Но в Ордене есть мастера своего дела, других не держат. После их обработки у Юу Канды не осталось стремления терзаться. Только редкие порывы прирезать тех, кто осмеливался набиваться в друзья. Учитель с его отцовским комплексом, Комуи с его профессиональным интересом ученого, Линали с ее заботой наверняка подосланная братом, теперь вот Лави. Тоже со своим умыслом, не иначе. Если первых ощетинившийся Канда остановил, то книжнику на все иголки было начхать. И упорства не занимать. Пер вперед, будто и не замечая брони. Книжник – это единственное объяснение, которое приходило на ум. Он лучше, чем все прочие, подкован в умении давить на сознание.
Но, очевидно, и у ученика Историка собственный запас прочности не бесконечен.
Осуществлению намерения напиться Канда не стал мешать. У каждого свои способы снятия стресса. Тем более, после недавнего боя появление акум действительно не грозило. Но когда под боком тяжко кто-то вздыхает – не уснешь. И неизвестно, что можно ожидать от пьяного. Не в плане опасности для себя, а в плане какого-нибудь фокуса, последствия которого разгребать придется долго. Подозрения подтвердились, стоило только внимательно посмотреть на начинающего алкаша. Такая щемящая безысходность в его взгляде глубоко засела, что стало ясно: надо книжника встряхнуть. И срочно. Иначе потом проблем будет еще больше. Учитывая их связь цепью, Канде был нужен напарник, на которого можно по-прежнему рассчитывать. Только опыта в вытаскивании из депрессий у него не было. Пришлось импровизировать.
Встряхнул, да уж… Кто кого – еще большой вопрос.
После некоторых размышлений Канда пришел к выводу, что кардинальных изменений, по сути, не будет. Минувший разговор останется в памяти, можно будет последовать рекомендации книжника и перебрехиваться с ним, чтоб лучше себя контролировать. Собственно, на этом и все. Не так уж и тяжко получается, если рассудить. Даже польза есть.
Минут двадцать спустя Лави наконец-то пригрелся и затих. А у Канды заснуть не получалось долго. Мешала привычка спать на спине. На одноместной кровати при наличии «подселенца» было проблематично улечься как удобно. Промучившись еще некоторое время, все-таки повернулся на спину. Плечу при таком раскладе места категорически не хватало, пришлось свесить руку с постели, ради собственного успокоения касаясь пальцами Мугена. Так хотя бы удалось задремать.

Проснулся он оттого, что одной руке было прохладно – по полу сквозило, а второй наоборот – жарко. Едва открыв глаза и оценив обстановку, Канда рефлекторно потянулся за Мугеном. Где и как была оставлена катана, он помнил всегда и в любом состоянии. Только когда через секунду после пробуждения рукоять легла в ладонь, память сообщила, что произошло и почему Лави дрых в его постели. Причем, борзо так дрых. Вот ведь у кого наглость заменяет первое счастье! В любой ситуации не потеряется, устроится с максимальной выгодой. И не боится ведь. Ногу по-хозяйски на бедро закинул, лбом в плечо уткнулся. Еще и руку то ли обнял, то ли просто навалился. То-то она вся как иголками мелкими покалывала.
«Нашел девицу, чтоб обниматься. Хотя на этой кровати по-другому хер уляжешься. Ладно, пусть пока живет».
Второй ногой пихнул колено оккупанта, норовя вернуть его на полагающуюся территорию. Колено упиралось и сдавать позиции не желало. Не создано еще такого препятствия, которое бы Канда не переупрямил. Захватчик был водворен на место. Лави пошевелился во сне, но окончательно не проснулся. Хотел повернуться на спину – грянулся плечом о стену и снова улегся на бок, на этот раз положив руку поперек живота соседа по жилплощади.
«Ну и наглость», – тот аж уважительно присвистнул. Небо свидетель, никто себе такого не позволял. Даже Гретта. Лави на свист поморщился, но глаз не открыл. Наоборот – сильнее угнулся, прячась за плечом от солнечного света.
«С ним точно не соскучишься. Каждый день что-нибудь выкидывает. Ведь не понимает, на что нарывается. Если зверя дразнить, он и руку оттяпать может», – с тоской подумал бессовестно обнимаемый, двумя пальцами перехватывая запястье и убирая с себя чужую руку. Во избежание. Прикинул, стоит ли все-таки ее сломать, чтоб неповадно было. Случись это в Управлении – книжник непременно загремел бы в лазарет. Но сейчас, в дороге, возможно, снова придется обороняться от акум. Руки нужны здоровые. Очень жаль. Выбрать другой способ указать наглецу его место? Канда скептически покосился на взъерошенную рыжую макушку, взвешивая все «за» и «против». Счастье Лави, что он не догадывался о перспективах. Ибо вряд ли понравилась бы реализация первых из мстительных мыслишек, посетивших голову используемого в качестве подушки напарника. Впрочем, идея была признана бесполезной и выдворена прочь. Ответ на вопрос «почему» был прост и сложен одновременно.
Идея интимной близости Лави явно не вдохновляла. Следовательно, это можно было использовать против него, когда тот начинал переходить грань дозволенного. Сейчас был как раз такой случай. Припугнуть, чтоб неповадно было. В каком духе преступление – в таком же и наказание. Да только Канда не был уверен, что сумеет остановиться вовремя. Не было как-то раньше необходимости тормозить себя на полпути. Непосредственно секс с партнером того же пола никогда не был для него табу. Он вообще мало придерживался норм морали, навязанной обществом. Да и утренние реакции организма никто не отменял.
Но! Минувшая ночь стала переломным моментом, это понимал даже искусственно созданный человек. Вывела их отношения на новый уровень. Секс даже на один раз в них был явно лишним.
Что такое дружба, Канда не знал и не мог понять в силу особенностей психики. Но то, что Лави получил львиную долю доверия – это было очевидно. Пожалуй, он стал единственным человеком, с которым можно не притворяться вообще. Комуи, учитель, Дейся, Мари – от них ото всех всегда скрывалась какая-то часть. Вчера же он был полностью открыт. Может быть, толчком к тому послужил алкоголь, вполне может быть. Но о разговоре по душам Канда не жалел: легко было общаться, не ощущалось давления и раздражающей показной заботы во имя мира во всем мире. Именно поэтому не хотел впутывать в установившиеся отношения еще и секс. Лучше удовлетворять потребности тела вне Ордена, это он уже давно понял. Канде-то все равно. Секс для него всего лишь физиологическая необходимость и не более того. Никаких нежных привязанностей пассии вызывать не могли по определению. Но Лави… он все же человек. Что бы там ни говорил про книжников, их нулевую эмоциональность и политику невмешательства. Вчера было наглядно видно, что он не черств душой, как сильно гнетет его выбранная доля Историка, как она давит на него. Он еще слишком молод, чтобы по примеру учителя смотреть на мир с безразличием. Поэтому Канде не хотелось, чтобы Лави разочаровался еще и в нем – своем, как он вчера сказал, друге.
Человек мог бы сделать вывод, что апостол испытывал жалость и сочувствие, но это было бы в корне не верно. Всего лишь трезвый расчет и анализ фактов. Если имеешь сексуальную связь с человеком, которого видишь каждый день – а в Ордене частых встреч не избежать – то равнодушным оставаться не получится. Выработается зависимость. Как минимум к сексу именно с этим человеком. Откуда бы это знать тому, кто на теплые чувства не способен? Наблюдения, всего лишь наблюдения. Канде проще. Он замечает, но ему плевать на то, как загораются глаза Гретты и Мишеля при виде их постоянного клиента. Ему плевать, потому что к ним он приходит ради привычных техники и запросов. И ничего больше. Личные привязанности только мешают. Не за чем рисковать породить такой же блеск в глазах Лави.
«Глазе», – усмехнулся про себя Канда.
На грани восприятия подушечками пальцев едва уловимое ощущение шероховатого края повязки. Потому что кольнул интерес: как он выглядит без нее? Снять ли? Тогда точно проснется, что и требовалось. Только как быть со сформировавшимся доверием? Взаимным, в том-то и сложность. Люди плохо воспринимают предательство.
Как от одной чаши весов к другой – кончиками пальцев по нижнему краю черного кругляша ткани, крадя тепло от щеки. Наверное, щекотно. Проснуться бы должен, избавив от сложности выбора. Но нет – только головой дернул, стряхивая прикосновение.
По жгуту завязки, от скулы к уху, надавливая на полосу ткани и ощущая под пальцами контраст грубой материи и ровной кожи. Бесполезно. Младший книжник определенно пригрелся и просыпаться не собирался.
Тканевая тропка уводит в теплую копну волос. Казалось бы, просто. Поддеть завязку и успокоить интерес… Ткань оказалась тугой, вдавилась в палец в отместку за разлучение с мочкой уха на расстояние в сантиметр. Спящий неразборчиво буркнул и плотнее прижался к боку.
Завязка легла на прежнее место. Пальцы сжали кольцо серьги, слегка потянули в качестве мести за то, что не оказался металл ожидаемо-холодным. Тепло тела передалось и ему. А хотелось заглушить чем-то впечатление от прикосновения, едва не заставившего перешагнуть через собственные правила. Все-таки долг и предательство не совместимы в его понимании. Поэтому интерес кольнул и пропал. Если захочет – сам расскажет. И покажет. А пока… Волшебное слово «подъем» уже потеряло свой пробуждающий эффект, но да не одно оно имеет чудодейственные свойства.
«Сам напросился», – оскалился «будильник».

– Лави.
В первый момент даже не понятно, кто его зовет и чей это голос. Просыпаться не хотелось совершенно. Тепло, хорошо, немного щекотно.
Зов повторился и на этот раз сопровождался чувствительным шлепком по щеке.
«Это уже что-то знакомое», – вяло закопошилась в сознании ленивая мыслишка.
Бывало уже прикосновение такой же вот огрубевшей от общения с мечом ладони. Меч. Удар. Тренировка. Канда. Канда?
Глаза распахнулись сами собой. Вот почему голос не признал сразу – высокомерный индивидуум за время знакомства его ни разу не назвал по имени. Откуда б знать, как оно из его уст прозвучит? А вот поди ж ты! Не приснилось. Как есть Канда. Малость взъерошенный, жмурящийся спросонья. Без следов всех вчерашних пороков на лице, что характерно – регенерация, да. И рука вот она – занесена для нового удара. Судя по замаху, этот должен бы быть еще ощутимее. Лави поспешил приподняться на локте, чтоб у скорого на раздачу тумаков самурая не возникло сомнений в том, что напарника он уже добудился. Вот еще б дрему стряхнуть… И с голове тараканы перестали б играть в футбол остатками мозгов. Все-таки не так хороша наливочка, как вчера казалась. В поле зрения поверх плеча друга попалась злосчастная бутылка.
«Заберу как сувенир. Кажись, теперь до конца жизни на клюкву равнодушно смотреть не смогу. Буду видеть ржущего Юу. Хороший такой заменитель чувства меры при потреблении самогонки… Ой, мля-я-я… Вот про самогон лучше не надо. Надеюсь, рассол у деда тоже есть. Если весь выжрал – на раз вылечу его от алкоголизма. Ушибу Молотом. Дешево и надежно… Черт, думаю прям как Юу. Неужто это передается через секс втроем? М-да, перспективка. Чему у него только не научишься в таком случае… Эть, не, вот такой взгляд мне точно не изобразить. Нету у меня мишени промеж глаз, не-ту, не целься, дражайший ты мой не-друг. Блин, а лохмы-то у него как парад выстроились – волосок к волоску, как и не спал вообще. Везет же некоторым».
– Чего, уже проснулся?
Гениальные вопросы с утра в похмельную голову приходят, нечего сказать.
– Нет, епт, еще сплю и лунатизмом прихворал, – Юу по традиции был воплощением любезности с точностью до наоборот. – Подъем, жрать охота.
Рыжий зевнул и потер ноющий висок. Запоздало все-таки сообразил, в каком виде проснулся. Точнее: с кем, где была его голова, почему его пихали ногой (а он-то в полудреме думал, откуда у вчерашней девицы столько силы!). После чего одна мысль резко потеснила все остальные:
«И почему до сих пор у горла нет Мугена?»
Впрочем, вслух этот вопрос задавать рыжий не стал. А ну как самурай решит, что кое-кому очень не хватает железа в какой-нибудь части организма? Зная боевой нрав, лучше было не нервировать лишний раз и пошевеливаться на выход.
Про себя книжник не мог не отметить: занятно наблюдать, как открываются новые грани характера. Если приглядываться, то можно заметить, как проявляется что-то, не свойственное показному образу бесстрастного вояки. Теперь он был уверен, что доступ под эту маску ему открыт. Как, впрочем, и Канде открыт доступ под личину экзорциста Лави… и даже – ученика книжника, под которую, кроме всевидящего наставника, никто и не мог заглянуть. Это ли не дружба? Если бы знать ответ… Ведь Историкам запрещено дружить, так откуда же ему знать, как выглядит неведомое? Как всегда: только проверить практическими методами.

Неделю спустя экзорцисты все в той же ободранной форме и с кандалами на руках стояли на балконе нижнего уровня здания Главного управления. Канда был как всегда хмур и неразговорчив, Лави пытался шутить, но как-то вяло, без обычно свойственного ему огонька. Оно и понятно: перспектива пожизненно оказаться скованными одной цепью удручала обоих.
Стоило отметить, их реакция оказалась более сдержанной, чем предполагал Комуи. После того как поступил доклад о проблеме, директор всерьез задумывался о том, не придется ли ремонтировать помещения, коим с большой долей вероятности предстояло прочувствовать всю степень гнева Канды. То есть как минимум кабинет Смотрителя или больничное крыло – в зависимости от того, как сильно парни поцапаются в дороге и где будет проходить отчет. Но нет – гроза всея Ордена вел себя относительно мирно. Даже на преемника Историка огрызался с ленцой.
Пока что, не видя данных голема, довольствуясь только кратким отчетом в устной – хоть не матерной, спасибо, Лави, выручил – форме, Комуи не мог делать определенных выводов. Только заключил, что, по-видимому, «сдерживающий фактор» он выбрал правильный. Не иначе как уже перебесились по дороге, пар выпустили. Чудо, что оба живы и здоровы. С Кандой-то все понятно, на нем любые раны заживают в сто крат быстрее, чем на людях. А вот насчет Лави были серьезные опасения. Даже в какой-то момент пришло сожаление о том, что отправил их на миссию в таком составе. Кто-то третий сглаживал бы острые моменты в препирательствах, без которых эти двое, похоже, не могли обходиться. Как знать, как знать… Могло случиться и так, что третий наоборот стал бы лишним, и им не удалось бы достигнуть хоть какого-то взаимопонимания. Ведь удивительное дело, Канда еще ни разу не замахнулся Мугеном на книжника. Можно бы списать это на усталость, но взгляд, слишком проницательный для «начальника без царя в голове», отмечал мелкие изменения в поведении: Лави в обществе Канды чувствовал себя увереннее, чем до отъезда, а сам искусственный апостол огрызался скорее по инерции, чем со зла. Вряд ли это будет подмечено рядовыми сотрудниками, но Ли не за актерские способности получил свой пост.
Чем дольше наблюдал за подопечными, тем скорее хотелось увидеть отчет.
Смотритель задумчиво потер переносицу, приподнимая очки и пряча за стеклами цепкий взгляд. Привычный элемент маскировки служил ему безотказно. Об изменениях, произошедших с экзорцистами, еще будет время подумать. Сейчас имелась проблема, требующая действенного решения. И побыстрее. Всем известно, что терпение Юу Канды имеет очень узкие рамки, а ремонт – дело хлопотное.
Хевласка не торопилась с выводами. Для нее за сто лет служения Ордену время приобрело несколько иное значение и измерялось другими категориями. Призракам свойственно особое восприятие бытия и скоротечности хода событий. Может быть, теперь она отмеряла время не минутами, а поколениями. Например, поколениями семьи Лувелье. Сама Хевласка не говорила об этом, Комуи основывался на своих наблюдениях. Которыми, впрочем, тоже не собирался с кем-либо делиться.
Полупрозрачная фигура то ли девы, то ли дракона, почти полностью скрытая волосами, больше напоминавшими гриву, изучала сковавшую экзорцистов Чистую силу. Чуть светящиеся пряди – Лави в первую встречу с ходу охарактеризовал их как «щупальца осьминога только без присосок, зато с кисточками на концах», а уж как высказался Юу не пропустила бы и самая лояльная цензура – поочередно касались каждого из звеньев цепи, задержались чуть дольше на браслетах. В местах соприкосновения «волос» призрачной дамы и самостоятельно преобразовавшейся Чистой силы возникало слабое зеленоватое свечение, подтверждавшее отклик цепи на невербальное воззвание Хевласки.
– Вы пробовали ее разрушить?
К голосу Хранительницы нельзя привыкнуть. Кажется, он раздается одновременно и извне, как полагается, и сразу внутри головы, проникает непосредственно в мысли. С непривычки общаться с Хевлаской сложно.
От Смотрителя не ускользнуло, как книжник едва уловимо передернулся. Хотелось бы знать, чем это было вызвано. Какое впечатление на него производит Хевласка? Ведь он слышал ее уже не единожды, и раньше, за исключением первого раза, никак не проявлял удивления или чего-либо подобного.
Позже, анализируя подробные данные отчета, Комуи придет к выводу, что способ общения призрачной Хранительницы напомнил Лави о призраке скрипачки. В чем-то они действительно были схожи: Хевласка и та девушка, чья душа оказалась заперта в скрипке. Хранительница тоже давно уже не являлась человеком. Сто лет она работала на благо Ордена, оберегая частицы Чистой силы, пока не обретшие своих хозяев. Как ее создали – книжникам не было известно, в эту тайну Ватикан решил их не посвящать.
– Да, – пока Лави впал в задумчивость, ответил Канда. – И Мугеном, и Молотом. Один раз она пулю словила и хоть бы что.
– Вы своим оружием на нее воздействовали по отдельности? – вступил в разговор Комуи.
– Ну да… – экзорцисты переглянулись.
Смотритель поправил очки, хоть они и совсем в этом не нуждались. Зато за ладонью так просто скрыть появившуюся на губах улыбку. Видели бы парни себя сейчас со стороны! Выражения лиц одинаково растерянные и… ей-богу, Комуи никогда не думал, что может увидеть таким Канду. Да и настоящего Лави-книжника, которого он знал. Растерянность и поиск поддержки друг у друга – вот что синхронно проявилось на их лицах. Директор мог бы поспорить на свой пост, что мысли сейчас у обоих сводились к одной: «И как эта элементарная мысль не дошла ни до кого раньше?»
– Хевласка, что думаешь? – как просто сделать вид, что крайне интересовался мельчайшими деталями цепи, поэтому стремился запомнить ее в мельчайших подробностях, не отрывая взора. Фактически же периферийным зрением следить за уникальным представлением в исполнении скованной пары. Должны же быть у облеченного немалой властью человека свои скромные развлечения.
– Эта частица цепляется за Чистую силу Канды и Лави. Я зову ее, но она не желает отпускать вас. Словно бы сроднилась. Или боится.
– Попробуйте ударить одновременно Молотом и Мугеном, – произнес Комуи.
– С нашей Чистой силой ничего не станет? – спросил Канда, поглядывавший на касающиеся его браслета «щупальца» Хевласки с явным недоверием. Неудивительно. Муген – это единственное, что он по-настоящему ценил в своей жизни. За меч он кого угодно пополам порвет голыми руками.
– Нет, – слова Хранительницы эхом звучали в сознании. – Она чужеродная. Она льнет к двум другим, стараясь найти у них защиту. Если обе ваши составляющие разом оттолкнут ее, а я дам ей возможность присоединиться ко мне – она так и сделает.
– Разумная Чистая сила? – удивился книжник, явно заинтересовавшись этим поворотом событий. Да, с таким еще сталкиваться не доводилось. Но все бывает впервые.
– Бред, – реакция Канды предсказуема и ожидаема.
– Не такой уж и бред. Вспомните вашу скрипку, – порой ему надо указывать на очевидное. – Та тоже цеплялась за существование как могла.
– Это единственное рациональное объяснение, которое я могу предложить, – произнесла Хевласка.
– Все равно другого способа никто предложить не может. К тому же, – Комуи изобразил лучшую из улыбок маньяка от науки, – вы уже лупили по ней своим оружием, и ничего с ним не сделалось. Пробуйте.
Парни снова искоса переглянулись, будто взглядами согласовывая свои действия, что еще больше укрепило Смотрителя в своих умозаключениях относительно наличия какого-то соглашения, достигнутого между этими двумя.
Канда потянул Муген из ножен, активируя свою Чистую силу. Не терпелось ему от оков освободиться, не любил он ограничений для себя, какими бы они ни были. Присел и приставил лезвие ржущей кромкой к звену звякнувшей о пол цепи, отодвинулся в сторону, насколько это было возможно. Лави без дальнейших проволочек ударил активированным Молотом по клинку. Браслеты на запястьях засветились под «прядями» Хевласки и рассыпались на мельчайшие частицы, чтобы секунду спустя собраться в «руках» призрачной фигуры в привычную для осколка Чистой силы форму.
– Получилось, – удовлетворенно произнес Комуи, краем глаза отметив, как частица спускается внутри тела Хранительницы и занимает свое место в руническом рисунке, являющимся основанием для Хевласки. Сто девять пазов для такого же числа частиц. Заполнена лишь малая их часть, и Сердце, дающее силу им всем, еще не проявило себя. Работы предстоит много. Впрочем, когда ее было мало?
Канда молча поднялся, еще раз на проверку активировал Муген, убедился, что с ним все в порядке. Практик до мозга костей.
– Идиотизм, – высказался он, вбросил меч в ножны и развернулся на каблуках, потирая освободившееся запястье. Не сказав больше никому ни слова, сунул голема в протянутую руку директора и пошел к выходу.
Лави хохотнул и покачал головой, выражая тем самым радость за обоих освобожденных от пут.
– Отчет предоставите после того, как приведете себя в порядок. Надеюсь, до вечера вы успеете это сделать?
– Ага, – откликнулся ученик Историка, беспечно закидывая руки за голову, и тоже направился прочь, на миг задержавшись, чтобы глянуть вниз на руны. Сквозь дробный перестук сапог Канды о железный пол балкона Комуи расслышал короткое «спасибо», шепотом адресованное Чистой силе. А в следующий момент благодарный экзорцист уже бодро шагал к лестнице, голося на ходу:
– Юу! Подожди! Обедать идешь?
Если бы книжник в этот момент обернулся, он мог бы лицезреть искреннее изумление на лице Смотрителя. Не его маски, а истинного Комуи Ли, который уже и не помнил, когда последний раз так сильно удивлялся. Справедливо ожидая громового рыка и высекаемых Мугеном искр, он изумился еще больше – хотя, казалось, что дальше уже попросту некуда, – когда ничего подобного не последовало. Никакого смертоубийства на месте. Только агрессивное рычание Канды и как полная противоположность ему беззаботно-веселые реплики Лави.
– Кролик злотрескучий, харэ имя дергать!
– Ага, больше не буду, Юу.
– Тебя порубать сразу или подождать пока выкупаешься?
– Ого, выбор предоставляешь, да? За что такая честь?
– Жаль Муген пачкать в килограммах грязи.
– О, я тогда вообще мыться не буду!
– Щаз прям! – Лезвие с лязгом вылетело из ножен. – Пшел в душ! От тебя воняет.
– Да уж не меньше, чем от тебя.
– Ты заткнешься сегодня?
– Всенепременно! Как только начну жевать стряпню от Джери.
– Надеюсь, промолчишь до конца трапезы.
– Не хочется разбивать твои наивные мечты, но…
– Это кто тут наивный?! А ну стой!!!
– Айда кто быстрее до душевой!
Комуи со смесью удивления, удовлетворения и заинтересованности наблюдал за ними, слушал, как затихает в коридорах задорный смех Лави дуэтом с заковыристой руганью Канды, и дивился: у книжника действительно получилось. Не терпелось просмотреть запись с голема и понять, как Историку младшему удалось свершить невероятное: найти подход к самому нелюдимому существу на свете.

– Эй, Юу, спинку потереть? – весело и, главное, громко поинтересовался Лави, обращаясь к человеку в соседней кабинке.
В общем-то, он мог бы и не орать с таким воодушевлением, но после счастливого избавления от надоевшей цепи радость требовала куда-то деть энергию, и необходимость вести себя как развеселый балагур была как нельзя кстати.
Потолок над двухметровыми перегородками кабинок отсутствовал, обеспечивая открытое пространство для большей циркуляции воздуха. Так что слышимость тут была превосходная. Например вот, можно, даже особо не напрягаясь, различить как запнулся на полуслове кто-то через две-три кабинки, как охнул его собеседник. Видимо, они знали, чем чревато обращение по имени к грозе всея Ордена. А может быть, уже даже попрощались с опрометчивым идиотом, рискнувшим спровоцировать зверя-Канду на вымещение гнева особо жестоким по отношению к окружающим способом.
– Убью, кролик злотескучий! – раздался коронный рык и без промедления на голову откуда-то сверху прилетел твердый предмет, пущенный недрогнувшей рукой бравого самурая, ибо больше некому учинить такой акт вандализма по отношению к напарнику.
«Метко попал, гад, прямо в макушку. И больно к тому же».
Потирая ушибленную часть тела, Лави подобрал метательный снаряд для осмотра. Оказался всего лишь ополовиненный пузырек с шампунем. Был бы полный – вышибло б мозги. Или на место поставило – это как посмотреть. Но неоспоримый факт имел место быть: если бы Канда действительно хотел его убить, то уже был бы в этой кабинке с Мугеном наголо.
– Ну и чем теперь голову мыть будешь? – ехидно поинтересовался счастливый обладатель двух пузырьков шампуня, воздев до неприличия довольное лицо к потолку.
– Твоей кровью, – злобно, как и полагается по легенде, донеслось из соседней кабинки под мерный плеск воды. Вылезать из-под душа Юу явно не собирался. А вот невольные слушатели поспешили быстрее удалиться с вероятного поля боя: послышались торопливые шлепки босых ног.
«Интересно, они хоть домылись? А то вынуждать людей бегать по этажам в пене с головы до пят слишком уж жестоко. Эх, зверь-Канда на меня дурно влияет. Так забавно стебаться над народом, что удержаться нетути ну вот прям никакой возможности».
Рыжий тихо хохотнул в тон мыслям.
– Фу, как негигиенично.
«А ведь он прицельно кинул, не просто перебросил через стенку на авось. Как? Подпрыгнул и… Ну и что, мне слабо, что ли?»
Дух соперничества толкнул к действиям не хуже фольклорного беса в ребро. Примерившись, Лави сиганул вверх, зацепился рукой за перегородку, подтянулся и метнул пузырек обратно тому, кто его и презентовал на рыжую макушку. Успел еще заметить удивленные глаза Канды, рефлекторно взметнувшуюся вверх руку, и много-много пены на мокрых волосах. Но силу тяжести никто не отменял, поэтому неумолимо потянуло вниз. Приземление сопровождалось не шибко цензурным рыком за стенкой.
«Это вместо спасибо, как всегда. Я к тебе со всей душой, с подарком, а ты… Кстати, а у него и ругань-то отличается в зависимости от степени злости. Сейчас вон, услышь эти загибы Линали, и то, может быть, даже не покраснела».
– Всегда пожалуйста, Юу! Для тебя и самого дорогого не жаль, – выговорил широко улыбающийся оболтус и засмеялся от души. Казалось, даже явление лично Графа не сможет испортить ему настроение. А за стенкой снова раздалось короткое фырканье. Теперь, уже умея различать интонации, легко понять, что на этот раз Канда злился не всерьез. Можно даже сказать, что одобрительно усмехнулся в своем сокращенном варианте. Видимо, избавление от уз и на него повлияло самым благотворным образом.

– Если ты не заметил, цепи больше нет, – сказал Юу позже, когда они уже выходили из пустой душевой. – Подготовка у тебя хорошая. Тебе нет нужды таскаться за мной.
– Но связь-то осталась, – идущий рядом парень совершил по меркам простого обывателя смертельный номер: нагло приобнял Канду за плечи. А тот бы и вовсе любого, кто эту сцену увидел, поверг в шок своими действиями. Точнее, отсутствием оных. Руку он будто и не заметил, или воспринял как должное. А рыжий герой продолжал говорить: – Кроме того, без постоянных занятий легко потерять форму. Так что, придется тебе еще долго мной стены и пол вытирать.
– Заметь, не я это сказал, – без обычной агрессивности последовал ответ в сочетании с взглядом искоса. Лави аж запнулся на ровном месте. Не от слов, а от выражения лица идущего рядом самого сурового человека в Главном управлении. Улыбающийся Канда – невиданное диво для этих залов. Не скалящийся в обычном своем репертуаре так, что коленки дрожать начинают, а мягко, едва заметно улыбающийся уголками губ и торопящийся опустить взгляд, чтобы книжник не успел рассмотреть выражение глаз. А тот все равно успевает и, может быть, Канде это прекрасно известно. Иначе бы предпочел отвернуться в другую сторону. А он обращает лицо к спутнику. Потому что от этого человека не хочет скрывать то, что испепеляющие взглядом глаза тоже могут улыбаться. Просто… по-человечески. Только очень-очень редко.
Тяжелая рука неловко легла на плечо. Канда не привык к подобным жестам, чувствуется в нем напряженность. Но сам жест дорогого стоит. И страха в первые дни общения, и злости до красной пелены перед глазами, и бессчетного числа синяков и ушибов, и целой стаи икающих от частого поминания всуе кроликов.
Взъерошенная пятерней рыжая челка упала на повязку, а ее обладатель приподнял уголки губ в не свойственной рубахе-парню улыбке - сдержанной, настоящей - и произнес серьезно:
– Если нужно будет прикрыть спину или… – «помочь» тут не подойдет, Юу никогда не просит помощи, – составить компанию в чем-то, то можешь смело на меня рассчитывать.
– Я учту, – пальцы чуть сильнее сжали плечо, словно скрепляя договор, и тут же отпустили. Канда повел плечами, без слов рекомендуя убрать с них руку. Через пару секунд и книжник расслышал то, что насторожило друга: в коридоре впереди слышались шаги.
– Юу, ты не пробовал улыбаться, а? – Когда из-за угла появляются Ривер и Джонни, руки уже беспечно закинуты за голову, в голосе играет свойственное Лави шутливое поддразнивание. – Смех вообще продляет жизнь.
– Твою может и сократить, злотрескучий ты меховик, – привычное этим стенам рычание и злобный взгляд.
Маски-маски…

– Что было, когда голема убрали?
Официальный отчет давно лежал на столе, но важнее было услышать версию событий в устном варианте. А также прояснить некоторые моменты, вызвавшие вопросы после просмотра записей, оказавшихся, к слову, весьма занимательными. Комуи вынужден был признать, что поначалу недооценил упорство и смелость Историка младшего. Его учитель тоже остался доволен результатами, насколько можно было судить по его скупой реакции. Впрочем, Историк всегда был темной лошадкой, и с этим приходилось мириться. Даже Смотрителю, прекрасно игравшему на публику и столь же превосходно распознававшему чужую игру, старик был не по зубам.
– Вы изначально и стремились к тому, чтобы Канда стал более открытым. Так и вышло, – сказал он после просмотра записи, когда Комуи отметил, что результат намного превысил ожидания.
– Да, но сильная привязанность может навредить. Недопустимо, чтобы личные интересы перекрывали собой интересы Ордена.
Старик тогда одарил его столь пристальным взглядом, что Комуи почувствовал себя действительно неуютно под прицелом этих проницательных глаз, один Историк ведает зачем обведенных густым черным гримом. В тот момент он не удивился бы, озвучь собеседник самые глубоко похороненные тайны, потому что таким взглядом только душу наизнанку выворачивать. И проникать в суть вещей. А она была такова, что Ли старший уже не раз ставил свои интересы превыше интересов Ордена, но делал это так ловко, что начальство до сих пор пребывало в счастливом неведении, а подчиненные и подавно.
– В этом деле, как и в других, нужна золотая середина.
– Вопрос в том, удержатся ли они на этой середине.
За Канду Смотритель не беспокоился – с его непрошибаемой психикой «золотая середина» являлась пределом доверительных отношений. На что способен преемник Историка лучше знать его наставнику. Однако тот не спешил делиться своим мнением. На замечание старик никак не отреагировал, словно бы и не услышал. Смотритель уже достаточно успел узнать этого человека, чтобы понимать: о своих истинных намерениях тот не поведает.
На личном отчете Лави по поводу «слепых» моментов в записи голема сказал просто:
– Вам же нужен был результат. Он у вас есть. Уговор выполнен. А метод… – за секундную паузу Комуи и Историк могли наблюдать, как ложится на лицо книжника маска развеселого балагура, коим этого человека привыкли видеть рядовые сотрудники Ордена. – Друзьям же полагается иметь свои маленькие тайны.
Широкая улыбка экзорциста обрывала и вторую ниточку в выяснении истинного положения вещей.
Оставался последний вариант…
– Ничего особенного, – олицетворяющий собой ту самую «последнюю надежду» Канда пожал плечами. Лаконичный доклад директор уже выслушал, теперь предстояло уточнить детали. – Отдыхали, говорили, пили, книжник нервы успокаивал. Даже по шее сильно не огреб.
– Секс?
– Это официальный отчет?
– Нет, конечно.
«Тогда иди лесом», – вполне можно ожидать и такого ответа. Пиететом по отношению к начальству подопечный никогда не отличался. Однако все ж таки ответил. В хорошем настроении пребывал, не иначе как опять мотался в город без присмотра, пользуясь тем, что личный голем находился в лаборатории на обработке данных.
– Да, – проронил равнодушно. – Ты же видел, что за этим и пошли.
Этот человек не умел стесняться, неловкость не испытывал почти никогда. Смутить его можно только в том случае, если он чего-то не знал. А в поднятой теме он разбирался неплохо. Это директору достоверно известно.
– С книжником? – поправив очки, нарочно упомянул статус новоиспеченного друга. Чтобы не забывал, с кем имеет дело. Непросто все-таки руководить подростками. Боевиками, но все равно подростками. Возраст накладывал определенные особенности поведения, которые игнорировать нельзя, потому что может оказаться чревато большими проблемами.
– Девица из местных. Жива, невредима. Как всегда. Голема убрал, чтоб не пугать, – для него это выдача привычного отчета, не более того.
«В единственном числе, значит. А книжник что делал в это время? Или у него склонность к вуайеризму? Очень сильно сомневаюсь».
– А Лави?
В ответ молчание и прямой тяжелый взгляд. Говорить правду обладатель двух темных буров-зрачков не собирался, это ясно. А лгать не привык. Ему проще промолчать или огрызнуться. Так уж он устроен.
– Его поведение не относится к наблюдению за моим здоровьем.
«Уел, поганец. Вот тебе и влияние Лави – спокойное заявление вместо ругани. Ишь как сдружиться успели, не хочешь его подставлять. Напомнить, что ли, тебе о местных правилах? Ты их, конечно, соблюдаешь, в твоих же интересах свою легенду поддерживать. Но в свете последних событий лучше уж сейчас ткнуть носом».
– Тебе известно, что я не поощряю интимных отношений в Ордене.
– Но допускаешь.
Шельмец, не удержался от шпильки. Да, было дело, было. Теперь поминает при случае, когда нотации на эту тему надоедают. Знает, чем по носу щелкнуть, пользуется теперь. Иллюзия власти, звереныш, всего лишь иллюзия. Ты же по ним такой специалист, должен понимать. И понимаешь, если до сих пор только тет-а-тет смеешь шпынять. В принципе, отговорку всегда можно найти. Исследования. Все во благо науки, и только ее, незабвенной.
– В редких случаях, – нейтральность интонаций дается легко, ведь он превосходный актер. Да и какой тон еще может быть, если ни о каких чувствах не может идти речи? Усмешка и последняя на сегодня попытка сбить маску безразличного равнодушия с лица апостола. – Значит, развращаешь молодежь… Не рекомендую увлекаться.
В ответ Канда одарил его таким взглядом, что «не только молодежь» понималось в нем лучше, чем, если бы слова были произнесены вслух. Прозвучало же немного иное, более деликатное. Воистину, чудеса младший Историк творит.
– Это твое личное мнение.
Нехорошая тема, нехорошая. Давно закрытая. Пожалуй, этот скелет лучше оставить пылиться в шкафу. А потому побольше энтузиазма в голос:
– Поработать не хочешь?
– Я когда-нибудь отказывался от заданий?
– Уточняю, просто уточняю. Можешь передохнуть еще пару дней…
– Мне не требуется отдых.
– Как угодно. Так вот, к заданию…

На эту миссию он отправился в одиночку. Лави остался в Управлении штурмовать архивные документы на пару с Историком. Перед его уходом книжник заглянул попрощаться и обронил фразу что-то вроде: «Небось, всех богов благодаришь за одиночное задание». В тот момент Канда был с ним согласен. Позже, в дороге, прошедшей в полном молчании без радостных или задиристых «Юу», с удивлением для себя пришел к выводу, что благодарить-то особо не за что.
Человек ко многому привыкает. Можно свыкнуться с постоянным наличием раздражающего фактора, с присутствием человека. Как правило, заметно это становится не сразу, а только, когда тот самый фактор исчезает и на его месте образуется некая пустота. Тогда начинаешь подмечать за собой, что бессознательно ищешь взглядом пропажу, ловишь себя на мысли «как он там?», прикидываешь, как бы этот человек отреагировал на происходящее, что бы сказал или сделал.
Канда никогда не предполагал, что с ним может быть нечто подобное. Оказывается, за почти два месяца он привык к постоянному присутствию рядом, к ехидным шуткам и язвительным замечаниям, к смеху, к внимательному взгляду не скрытого повязкой глаза. Без этих, казалось бы, мелочей на одиночной миссии стало как-то… скучно. Анализ этого чувства ничего конкретного не давал: не тоска, не тревога, не привязанность. Таких слов в его лексиконе нет. Что-то сродни привычке.
«Как привык, так и отвыкну», – решил он и больше к этой теме старался не возвращаться. Однако подсознание продолжало выкидывать фортели, в самые непредсказуемые моменты подбрасывая кусочки воспоминаний, образы и ассоциации.
Миссия прошла без эксцессов, как в старые времена. А по возвращению Канда все-таки вынужден был признать перед самим собой, что ждал этого громогласного вопля: «Юу-у-у!» – разнесшегося по всей столовой при его появлении. И что-то теплое заворочалось внутри. Что-то, чему определения попросту не знал.
«Привычка – страшная сила», – подумал он, едва не сметенный с ног рыжим ураганом. Чтобы весь состав сотрудников Ордена, решивших пообедать в тот же час, не лишился навечно дара речи, пришлось ухватить нахала за шкурку и хорошенько тряхнуть, напомнив ему его прозвище. И снова перепалка, снова беготня по столовой, снова разрубание пары некстати подвернувшихся под меч стульев и одного стола. Но при этом четкий расчет своих действий, чтобы не попасть по язвящему на ходу ученику Историка. А потом беседа ночь напролет обо всем и ни о чем: о задании, о событиях в Управлении, о миссиях других экзорцистов, подробности которых были известны книжнику. И по утру тренировка с обещанным выколачиванием пыли из матов и обоюдными разномастными ругательствами.
Окружающие замечали, что Канда и Лави после истории с цепью общались чаще, что грозный самурай стал терпимее к ученику Историка, и списывали все на харизматичность книжника. Потому что в резко подобревший нрав вояки не верил никто. Особенно после того, как один не в меру рисковый и амбициозный новичок назвал мечника по имени. Оттащить от него осатаневшего Юу удалость только общими усилиями Лави и Линали. Так что слава «психа с катаной» по-прежнему оставалась за зверем-Кандой, слава компанейского парня была при ученике Историка – все остались при своем. Таково было общественное мнение, и оно всех вполне устраивало. О том, что на самом деле происходило между этими двумя, прочим знать было ни к чему.
Летать с обрыва на пару оказалось даже весело. А подниматься обратно на Молоте – еще и удобно. Глядя на Лави, восторженно орущего и смеющегося в свободном полете, Канда начинал лучше понимать некоторые аспекты человеческой жизни. Любовь к риску, страсть к адреналину в крови, жажду свободы. У книжника тоже полно ограничений, неизвестно даже, у кого из них двоих больше. Но когда они летели вот так, когда обжигал мельком брошенный взгляд бесшабашного рыжего парня – тогда хотелось верить… и даже удавалось поверить, что действительно свободен. Как и он. Свобода на двоих. Об этих полетах они не говорили никому. Комуи, само собой, видел запись с голема, но отчитывать не стал. Напомнил только, что Канда в ответе за книжника, раз уж начал все это, на что Историк возразил, что ученик полез на свой страх и риск, так что за собственную шкуру отвечает сам. Впрочем, он всегда безошибочно определял момент, когда пора удлинять Молот и спускаться на его укорачивающейся рукояти. Вровень с Кандой, привычно тормозящим о скалу Мугеном. С владельцем арены и с Мадам общий язык Лави нашел буквально с первой же встречи. А уж с Греттой и подавно. Мишель, правда, оказался обделенным, но да какое кому до него дело?
Когда постоянно находишься рядом с одним человеком, начинаешь замечать всякие мелочи. Изменение тона смеха; степень искренней веселости улыбки, когда ей удается выгнать тревогу и настороженность из взгляда; притворство и игру на публику; долю шутки в подначках. Все это делает наблюдателя не одним из толпы, а избранным, допущенным к особым тайнам, для прочих недоступным. Именно это и называется дружбой? Скорее всего, только часть ее. Еще доверие. Книжнику Канда мог доверить прикрыть свою спину и не опасаться подвоха. С ним можно драться плечом к плечу, спина к спине, и достаточно полуслова, чтобы понять друг друга. Это ценно. Оказывается, что-то в этом мире может быть важным, помимо боя и цели. Самому даже странно немного. Вроде бы должна быть еще и зависимость, слабость. Так нет ее. По крайней мере, Канда был уверен, что, случись бойня, он бы одинаково поступил и в отношении Лави, и в отношении любого другого экзорциста в аналогичной ситуации. На практике пока не доводилось проверять. Это люди могут привязываться, а у него этот сектор чувств выкорчеван. Однако кое-что его тревожило тем, что он не до конца понимал: книжник раздражал его меньше любого другого человека. Забота маршала бесила и утомляла, нытье Мари навевало тоску и желание срочно вырезать стайку акум, от наставлений Комуи хотелось материться. А с Лави он как-то… смирился, что ли. Тот словно чуял, когда лучше не лезть, а когда можно поговорить. Книжник, этим все сказано. Ему положено лучше других чувствовать людей. Даже таких, у которых титановая броня на гранитном камне, заменяющем эфемерное сердце.

Глава 13.

Следующий год пролетел быстро. Время имеет такое свойство: лететь птицей для одних, плестись черепахой для других. В зависимости от того, насколько насыщена событиями жизнь. В Ордене этот год прошел относительно спокойно, без особых потрясений. Появлялись новые сотрудники, экзорцисты находили Чистую силу, ряды самих апостолов не пополнялись, но и не редели, что радовало. Книжники стали активно участвовать в сражениях, частота которых медленно, но неуклонно возрастала. Историк предпочитал работать с разными экзорцистами, чтобы увидеть как можно больше, Лави же искренне радовался, когда выпадали совместные с Кандой миссии, пусть даже и в сопровождении деда: все-таки шпынять шуточками сурового мечника было ни с чем не сравнимым развлечением.
Спустя год война перешла на новый этап. И отсчет его начался с явления пред рентгеновские очи блажного привратника безобидного на первый взгляд паренька с совершенно седой шевелюрой и шрамом проклятья на пол-лица.
Историка крайне заинтересовал ученик самого неуловимого маршала. Мальчишка жалел акум, сострадал людям, несмотря на то, что нес на себе проклятье. Человек, которому было напророчено стать Разрушителем времени, оказался настолько наивным, что книжники на пару только диву давались: как пацаненок смог пережить ученичество у совершенно далекого от воспитания детей Мариана Кросса?
«Мелочевка на сдачу с комплексом спасителя человечества» – так выразился Юу в одной из приватных бесед, когда поведал о новой головной боли для всего Ордена. В том разговоре рыжий в очередной раз убедился, что у сурового друга все-таки есть чувство юмора. В своеобразном виде, не пестрящее всеми цветами радуги, но есть. И логические цепочки он выстраивает – закачаешься. Что Лави «кроликом» назначил, что Аллена «мелочью» – все с умыслом.
«Ушлепок, метр с кепкой. К тому же характер несносный, но до учителя не дорос. Орден Кроссу кое-чем насолил, вот маршал от щедрости неземной и выдал обожаемой организации сдачу вместо себя. За все хорошее. И сам смылся. А мы теперь гребись с этим миллионом мелкими монетками. Ни сдать, ни обменять. Вроде и тяжело, но кое-какую ценность представляет. На такую кучу только с презрением смотреть и можно». Что Канда, собственно, и делал – смотрел с презрением. И не упускал случая поддеть «сдачу». Аллен, как и полагается мелким монетам при встряске, звенел и бесновался. Лави же придерживался мнения – не вдаваясь в детали создания «второго апостола», – что, когда высшие силы наделяли людей брутальностью и хладнокровием, Аллен предпочел набивать пузо. Поэтому его доля досталась Канде. Зато Уолкер получил долю сурового самурая в деликатности и чувстве такта. У кого дед с Комуи увели хитрость, а сам Лави – ехидность, он предпочел не ассоциировать.
Ученика Историка этот седовласый пацан с проклятьем на челе интересовал по другой причине, нежели наставника: судя по рассказам, Аллен тоже смел огрызаться на Канду, провоцировать его. Старался добудиться до человеческого, не подозревая, что взывает к тому, чего нет. Раздражать мечника он умел превосходно, а вот усмирять – нет. Разнимать их приходилось тем, кого Юу худо-бедно слушался.
Когда стало известно, что Канду с Алленом услали за миссию в Мартел, пришлось стоически душить в себе неприятный голосок, говоривший о том, что Смотритель пытался подобрать для лучшего бойца Ордена еще один «сдерживающий фактор». Не находилось других объяснений для одной простой вещи: зачем? Ведь прекрасно же справлялся! Но явно неспроста после появления новичка миссии стали планироваться так, чтобы с проблемным апостолом рядом находился только один: или Уолкер, или книжник младший. Пересекать пути-дорожки последних «конкурентов» директор не торопился. Только через Юу и слухи по Управлению удавалось узнавать положение дел с проклятым новобранцем. Напрашивался неприятный вывод: видимо, Ли решил подстраховаться. И это было паршиво. Не мог рыжий допустить мысли, что какой-то малец превзойдет его.
Тот и не превзошел. Из Мартела экзорцисты вернулись по-прежнему на ножах.
Дальнейшие поиски маршалов развели их надолго. Зато и из этого похода Лави извлек для себя определенную выгоду: стал лучше понимать Линали, симпатией к ней проникся, да и того же Аллена зауважал, научился работать в связке с Кроури. Но все равно подспудно понимал, что чего-то ему не хватало. Или кого-то. Человек в душе отчаянно нуждался в обществе того, с кем можно было свободно говорить, но, увы, единственный такой собеседник был за тридевять земель. Зато рядом находились экзорцисты, с которыми сражался бок о бок их коллега, и Историк, с которым на свободу сознания выходил книжник. А человек с ужасом понимал, что погибает, что две оставшиеся составляющие личности давят на него и без поддержки он скоро может совсем пропасть. Постепенно экзорцист, подстегиваемый непрерывными боями, возобладал над остальными, расположился в сознании по-королевски, отодвинув остальных двоих в дальний угол. Находилось у него и внимание к коллегам; и сочувствие, граничащее с нежной привязанностью, к Линали; и ненависть к акума как к врагам всего живого. А книжник и человек в душе недоумевали: почему молчит старик, почему потворствует отступлению ученика от пути настоящего Историка? Ведь тому в силу профессии сердце не нужно, а с каждым днем становилось все яснее, что у Лави не получится вытравить все живое из своей души.
А потом был бой в Эдо. Много позже, анализируя события, книжник признавал, что маска экзорциста надолго взяла тогда над ним верх. Иначе с чего бы так безумно кидаться в бой? Дед тоже хорош! Ему-то следовало сохранять нейтралитет, с обширным опытом Историка он должен был оставаться сторонним наблюдателем. Но не мог. Тоже сражался на равных с апостолами Господа. Почему? Возможно, хотел, чтобы ученик раскрылся в полную силу как экзорцист, поэтому не мешал тому упиваться местью Тики Микку, покалечившему Аллена и грозящемуся убить Линали. Может быть, по какой-то иной своей причине. Правду дед потом так и не сказал.
В тот памятный бой Лави начал точнее понимать, что испытывает Канда, безоглядно кидаясь на врага. Ярость – горячая, как змей огненной печати. Игнорирование боли многочисленных ран. Ледяной расчет и молниеносное принятие решений. Он даже говорить тогда начал, как Юу: рубленными фразами, а то и вообще одним коротким «заткнись». В какой-то момент ему уже было плевать на причину вступления в схватку. Остался важен только противник и ничего больше. Гоняясь за шустрым Ноем, проходящим сквозь предметы, он подсознательно вспоминал уроки Канды и следовал им. И все же против Микка ему действительно не хватало скорости – Ной превосходил любого акума. Да еще и гигантский монстр, объединивший в себе десятки тварей, так и норовил кого-нибудь убить.
И в решающий момент пришел тот, кому быстроты реакции не занимать. Его появление ознаменовалось дикой радостью, казалось, почти безвозвратно сгинувшего на задворках сознания человека. Тогда стало плевать на опасность, на раны, на ворчание деда, на размахивающего лапищами огромного монстра. Очертя голову, рыжий летел на подмогу другу. И дьявольски сложно было хоть частично скрыть радость встречи и облегчение оттого, что сумел вовремя прикрыть от удара Ноя. Как в старые добрые времена. Только теперь враги были посерьезнее. Но и сила экзорцистов тоже прогрессировала от боя к бою. Канда здорово прибавил за время странствий с Тидоллом: по спеленавшим монстра струнам Мари он метался неуловимой для глаза смертного смазанной тенью, а сила удара воистину поражала. Акума, которого измотанные предыдущими схватками Лави, Историк и Кроури втроем не могли уничтожить, оценил разрушительную мощь в полном объеме – пал с одного удара Канды.
Краем глаза отмеченный бой Юу с Микком показал, что Лави есть к чему стремиться, чтобы также биться с Ноем на равных, а значит, придется еще «семпаю» повозиться с учеником по возвращении домой. Домой… Занятно, он действительно начал считать Главное управление подобием дома.
Прикрытое туманом бегство врагов с поля боя сильно озадачило книжников. Граф наглядно продемонстрировал экзорцистам свою мощь, превратив город в стеклянно-ровную поверхность на несколько сотен миль вокруг. Почему он не уничтожил своих врагов сразу? Не было сомнений, что ему это не составило бы особого труда. Но он ушел, оставив «победителей» зализывать раны. Не испугался же, в самом деле, неожиданно нагрянувшего Аллена – «белого джокера бога»? Хотя, по-честному, было чего пугаться. Эволюции его Чистой силы, например. Впрочем, если мальчишке суждено стать Разрушителем времени, то это неудивительно.
Когда из тумана вылетел взбешенный Канда, Лави всерьез опасался, что друг порубит огрызающегося Уолкера на порцион, а то и мельче. Мальчишка не чувствовал грани, когда следовало остановиться и перестать дергать тигра за хвост. Книжник наблюдал со стороны, не мешал выпускать пар, был готов одернуть, если слишком увлекутся. И в то же время пытался пресечь росток поднимающейся… зависти? Перепалка казалась такой похожей на привычные по прошлым временам их с Юу полушутливые ссоры, что стало не по себе. Но лишь до того момента, пока оба экзорциста не обернулись разом. Судя по перекошенным злобой лицам, ни о какой дружбе тут и речи идти не могло, на чем рыжий себя и успокоил. Его место в жизни друга никто не займет. Аллен не являлся даже отдушиной для выплеска агрессии, какой был он. Наоборот, бесил до кровавой пелены перед глазами. Причем, взаимно. Что уж тут говорить о чем-то большем? Но червячок сомнений все же грыз, напоминая о том, что поначалу они тоже ругались, на чем свет и тьма держатся.
Впрочем, тогда о подобных вещах рассуждать было просто некогда.
Ковчег он вообще предпочел бы не вспоминать. Но не получалось.
Чего стоило оставить Юу один на один с Гневом Ноя – он никогда никому не скажет. Даже деду. Навсегда поселилось в темном углу души тянущее чувство острой борьбы трех частей личности. Человек порывался наплевать на все и вернуться назад, помочь другу, а потом пусть хоть зарубит насмерть. Книжник уверял, что Канда сильнейший боец и сам справится, а он, будущий Историк, обязан наблюдать за ходом событий, стремиться вперед. Экзорцист же поднимал боевой дух команды и шел навстречу опасности с чисто орденским упорством.
Когда позади начал рушиться коридор и стало ясно, что Канда их уже не догонит, ополоумевшего человека пришлось жестко изолировать. Только это и спасло ученика Историка в ловушке старшей дочери семьи Ноя – Роад. Она просто не разглядела глубоко запрятанную третью часть личности, вволю наигралась в навязанных Мечтах с двумя обнаруженными. Опрометчиво было с ее стороны. И недальновидно. Но зачарованный ею пленник, разумеется, и не думал жаловаться на такой поворот. Сумел же обвести Мечту Ноя вокруг пальца благодаря ее невнимательности.
Не много он, правда, себе времени выиграл.
Через калейдоскоп вместе с ним летящих в пропасть камней и обломков своего оружия Лави видел ужас в глазах оставшегося наверху Аллена. Отмечал в фотографической памяти, как судорожно сжимаются пальцы в тщетной попытке удержать соратников от падения и пустоту, хватают всего лишь воздух и рассыпавшийся в труху Молот. Сил на призыв безразмерных лент Коронованного клоуна у Мелочи не оставалось. Тогда вкупе с разочарованием кольнула одна относительно позитивная – на общем фоне – мысль: хорошо, что не довелось видеть, как умирал Юу. В том, что тот погиб, сомнений уже не было. Аллен всех считал друзьями, чувства скрывать не умел, все на лице отражалось. Глядя в это сероглазое зеркало для своих тщательно маскируемых привязанностей, «без пяти секунд покойник» осознал, что не пожелал бы даже врагу воочию видеть смерть друга и испытывать такое отчаяние, которое било Аллена.
Поучительным оказалось путешествие в Ковчеге. Во многом.
Кто еще мог похвастаться тем, что знает: никакого света в конце тоннеля нет? Что может в деталях поведать каково это, когда тебя охватывает смертельный, по-настоящему предсмертный, ужас? И поскольку пропасть, в которую ты падаешь, длинна настолько, что кажется, будто рухнешь прямиком в тронный зал Сатаны, ты успеваешь вспомнить много чего и пожалеть о не меньшем количестве вещей. Больше всего о том, что не сделал, не сказал, в чем себя остановил, что так и не выделил для себя самое важное в этой жизни… Кто еще мог обоснованно, по собственному опыту, говорить о воскрешении? Только те, кто умер в Ковчеге. И пусть ученые сколь угодно долго говорят о том, что экзорцистов всего лишь занесло в щель между мирами! Лави свои ощущения во время падения в пропасть запомнил крепко. Как и те, когда его тело восстанавливалось по кусочкам. Не больно, но само ощущение и восприятие, когда начинаешь чувствовать сначала голову, плечи, потом руки, открываешь глаза, приподнимаешься на локтях и видишь, как из мелких шестиугольников, как пчелиные соты, собирается остальное твое тело вместе с одеждой вплоть сапог… Это незабываемо.
И сразу же, едва только физическая оболочка души восстановилась полностью, дернуло подбежать к низкому парапету, с высоты башни искать взглядом тот сектор города внизу, где остался друг. Ведь наверняка он тоже воскрес, наверняка. Надежда сияет всеми цветами радуги, но и страшно – а вдруг нет? Вдруг по закону подлости повезло только Лави и падавшему вместе с ним Чаоджи? Старательно отгоняя такие мысли прочь, рискнул позвать Аллена. Потому что его потерю пережить не в пример проще, чем окончательную смерть друга.
Смерть… Сколько раз Канда с ней жаркое танго танцевал! И в этот раз снова явился, как ни в чем не бывало. Без Мугена, зато с бессознательным Кроури в охапку, оборванный и показательно злой, но живой. Тогда можно было шепотом, чтоб не услышал Чаоджи, сказать: «С возвращением, друг» – и увидеть в ответ улыбку, ту самую редкую гостью на обычно хмуром лице. И плевать, что за секунду до ее появления, завопил Аллен, подтверждая, что он тоже жив и здоров. Плевать. Потому что по глазам все можно понять. Если до того как опустятся вуалью пологи длиннющих ресниц успеть рассмотреть искорки смеха, притаившиеся тонкими морщинками. При внимательности и неотрывном взгляде это несложно. Достаточно всего лишь знать этого угрюмого человека и быть ему другом.
Те, кто остались снаружи Ковчега, и не думали уже, что экзорцисты смогут выбраться невредимыми. Но выжили ведь. Благодаря мелкому и выжили. Двое лишились Чистой силы, но команда вернулась в полном составе. Даже инициированного экзорциста получили в лице Чаоджи.
Только что один новичок против двух тертых боями? Не котируется.
Без Мугена Канда стал еще злее прежнего. Никакой другой меч он в руки брать не хотел. Несмотря на то, что поражающая способность бывшего экзорциста понизилась, боялись его по-прежнему. Он и голыми руками мог накостылять так, что мало не показалось бы. Впрочем, после возвращения в Управление он старался еще реже бывать в обществе. Или изматывал себя тренировками то в зале, то в лесу, или впадал в медитацию. И периодически устраивал разносы в научном отделе с требованием заняться наконец-то восстановлением Мугена. Так он отвлекался от мыслей о своей недееспособности как экзорциста, хотелось бы надеяться, что временной. Лави его прекрасно понимал, сам пребывал в схожем душевном разладе после разрушения Молота. Только когда собирал с пола башни в Ковчеге раскрошенное почти в пыль оружие, осознал, как успел привыкнуть к нему за два года. Каково было Канде, проведшему с Мугеном восемь лет своей жизни – страшно даже представлять. Книжнику было проще: он мог найти себе занятие и без Чистой силы. Взять хоть «наблюдение за наблюдателем» – за приставленным к Аллену инспектором из Центра Говардом Линком. Хоть какое-то дело.
Впрочем, тайные вылазки в город на подпольную арену не отменялись, даже стали происходить чаще: и свободного времени больше, и настроение соответствующее. Лави ощутимо не хватало полетов с обрыва. Канду же дорога пешим ходом откровенно бесила, поэтому ко времени прибытия на место он просто сатанел. В первый же после возвращения из Ковчега поход чуть не вырвал гортань одному из завсегдатаев, посмевшему спросить, куда подевался излюбленный меч Бешенного. Лави тогда едва удалось остепенить и друга, и зрителей, кинувшихся на спасение чрезмерно любопытного человека от озверевшего бойца. Ну, как остепенить… Как можно остановить мчащийся на тебя на полном ходу поезд? Стоять на пути и увещевать – глупо. Пытаться собственным телом воспрепятствовать движению – тоже, ибо снесет и не заметит. Единственный способ, если у машиниста рассудок и тормоза отказали: перевести стрелку, чтоб махина проскочила мимо. По крайней мере, ничего умнее в тот момент рыжий не придумал. Вот и перевел. Спорщиков на арену. И сам рядом с Юу стал, потому что нарывающиеся на драку гости явно хотели всеми правдами и неправдами пустить кровь излишне самоуверенному пацану, демонстративно пренебрегшему каким-либо оружием. Что ж… Видимо, слишком давно они не посещали арену: то поиски маршалов, то Ковчег. Подзабыли их тут, подзабыли. Зря они это. От поганого настроения несложно ж ведь и напомнить! Оставшиеся без своих любимых «орудий труда и возмездия» раздраконенные апостолы, да еще и пребывающие сильно не в духе после безмерно лестных комплиментов вроде «калека однозенковый» и «звездорванка смазливая», пострашнее дьявола могут быть. Даром что слуги Господа – такого жара способны задать, что и сковородка адская прохладной покажется. Ох, отвели тогда душеньки! Ох, кулаки почесали! В кровь костяшки сбили, Лави даже перчатки не защитили: слишком уж усердно дурь выколачивал. Но какие ж это мелочи, по сравнению с одним на двоих пьянящим чувством азарта и упоения боем! На практике доказали, что друзья, привыкшие действовать в паре, даже голыми руками могут уделать вооруженных верзил. Ежедневная слаженная работа в команде – это вам не по кабакам столы лбами таранить от скуки да ради показухи.
А потом Граф снова продемонстрировал, насколько высоко он ценит своих противников, сколь лестного о них мнения. Спустил на Главное управление свору акум высшего третьего уровня. Как тогда считали – высшего. Ан нет, нет предела эволюции этих тварей.
Почему он тогда полез в бой, хотя мог оставаться в относительной безопасности?
Потому что книжник должен был наблюдать за творением Истории. А что увидишь за запертой дверью максимально защищенного больничного крыла?
Потому что экзорцист не мог бросить своих соратников. Как оставаться в стороне, если апостолы, и дед в том числе, воюют с акума, а Линали готова использовать мизерный шанс ради вероятности синхронизироваться заново со своей Чистой силой? С огромным риском для себя, но ведь она марионетка Ордена, она не мыслит иной жизни. И не только она…
Потому что Юу наверняка полезет в самое пекло. Чхать этому сорвиголове, что в распоряжении нет Мугена. Не в его характере отсиживаться за чужими спинами. Так и вышло. Полез, в самое пекло. С простой «дерьмовой катаной из сраного арсенала» в руках. Разве можно позволить другу сунуть голову под лезвие гильотины... в одиночку? Нет. Поэтому и сдернулся с места за ним, не раздумывая. Едва увидел - проникающим в суть вещей истинным зрением, которому и площадка лифта не помеха - за секунды до взрыва метнувшуюся к Смотрителю гибкую фигуру с приметным шлейфом смоляных волос, так и сиганул вниз, помчался к месту крушения подбитого демоном подъемника. Знал: Юу наверняка возомнит себя живым щитом для Комуи. Не потому что Ли – человек, который находился рядом не первый год, коллега, в чем-то наставник. А потому что он руководил работой всех экзорцистов и Главного управления в целом, от него зависело очень многое; потому что солдат обязан защищать главнокомандующего; потому что это его долг. Другими категориями Канда мыслить не обучен. Так устроена его психика, не приспособлена к гибкости логика.
Иначе мыслил тот, кто, объединяя в себе три противоборствующие части личности, пребывал в вечном разладе с самим собой. Меньше всего он думал о своем долге Историка – да и апостола – в тот момент, когда перемахивал через перила балкона, позволив одной составляющей своего «я» смести двух остальных, безропотно повиновавшихся напору. Похерил наблюдение за эволюцией Чистой силы Линали, начхал на моральную поддержку девчонки, до трясучки боявшейся стоявшего рядом Лувилье. На все рукой махнул ради того, чтобы узнать как там друг. Атака акума четвертого уровня – это не игрушки, а регенерация Юу не бесконечна. И лучше бы Комуи при таком раскладе быть в порядке, потому что если из-за него сдохнет «живой щит», то адекватность своих действий рыжий не мог бы гарантировать.
Снова с радостью убедился: эту сволочь не задушишь, не убьешь. И Смотрителя прикрыл, и сам жив остался. Хоть и видно было, что на ноги поднимался с трудом, но жив. А значит, можно уже чуть ослабить привязь «экзорциста» в душе и окликнуть Комуи, сделать вид, что «книжник» не различил за клубами дыма две фигуры вместо ожидаемой одной, что явление Канды стало сюрпризом. А тому, загодя идентифицировавшему друга по шагам, не стоило большого труда по тревожным ноткам в звуках собственного имени понять подоплеку: «Все с тобой нормально, заговоренный ты наш?». И как один все осознавал по полунамекам интонаций, так другой – по едва заметному наклону головы и успокаивающему выражению глаз: «Жив, как всегда. Не дергайся». И слова тут ни к чему. Правильно, не время для беспокойных метаний, нужен хладнокровный расчет и решительные действия.
Но разве будешь тут спокойным, когда псих с простой катаной мнит себя препятствием для «ангела дьявола»? Да ни в жисть! Поэтому он и стал подле друга. С простой глефой наперевес. Против акума высшего уровня. Смех. Настоящий сумасшедший смех. В душе, потому что вслух хохотать просто некогда. Вот ведь правду говорят: с кем поведешься, от того и наберешься. Дикая смесь азарта и ярости в крови, чуть приправленная страхом не столько за себя, сколько за друга. Снова в обороне спина к спине, только в этот раз противник гораздо превосходит по силе, а они практически безоружны. Но на пару им сам черт не брат, а так – привратник. И бравада горячит кровь.
«Ты можешь убраться отсюда».
И это из уст Юу! Никогда тот не предлагал ему бежать с поля боя, считал, что пока есть оружие в руках – неважно сколько акум вокруг. А сейчас переступил через собственное правило и просил не лезть в заведомо проигрышную схватку. Слова напомнили о том, что цепи давно нет, что Лави ничем ему не обязан, и Смотрителю, которого они прикрывали, тоже ничего не должен. Только у человека на этот счет свое мнение. Обязан. Тем, что обрел соратников и подобие места, которое люди называют домом. Как это ни странно для книжника, который не должен ни к чему привязываться. И настоящего друга, которого он, черт побери, не мог оставить подыхать, а сам забиться в щель подальше! Именно поэтому полетело в ответ уверенное: «Черта с два». Хотелось еще добавить, что придется Юу поделиться славой героя, пусть и посмертно, но атакующий акума не дал такой возможности…
А «мелочь на сдачу» оказался не такой уж и мелочью. Потрепанный, Чистой силой заставляющий свое тело двигаться на пределе возможного, а полез защищать. Да и они оба тоже хороши! Едва на ногах стояли, своими костями все выщербины на стенах пересчитали, а солидарно решили, что уж лучше сдохнуть в бою, чем глупо и банально – под завалом.
Но да славны будут маршалы, вовремя явившиеся на подмогу…
Ох и досталось ему потом от Юу, когда никто не видел! За то, что полез в бой безоружным. За то, что не остался в стороне, как надлежало будущему Историку. Даже учитель его так не отчитывал. И ведь вроде оба – и друг, и дед – скрытные, непробиваемые, безразличные, хладнокровные, а стоит пойти на серьезный риск для жизни – лупят так, что лучше б и правда помер. Немудрено и опешить от такого потока ругани и попыток вытрясти душу из тела. Ведь сам Канда поступил точно также: полез на рожон, практически с кулаками и матерным словом против акума четвертого уровня. Только благодаря его вмешательству Комуи остался жив. Но собственное благоразумие Юу обсуждать категорически не желал. Как и свою значительно снизившуюся после боя в Ковчеге способность к регенерации. Попытки убедить не подставляться так же лихо, как раньше, ни к чему не привели. Порушенный тренировочный зал за результат сложно считать. За положительный, по крайней мере. Крепко они тогда повздорили. В первый после «цепи» раз действительно серьезно: до откровенной площадной брани и ударов в полную силу. Были бы при Чистой силе – не миновать бы и активации.
Поостыли через недельку. Поняли, почему орали друг на друга так, что стекла дребезжали. Не сразу, правда, истина дошла. Потому что каждому требовалось время, чтобы осознать и принять простейший факт: им не чуждо беспокойство друг за друга. Глубину трещины в тщательно лелеемой броне одиночества каждый заметил слишком поздно, когда от нее просто так уже не избавиться.
Комуи стоически хранил молчание, специально ли было сделано так, что Муген и Молот им вернули одновременно. Зная Смотрителя, вероятность простого совпадения исключалась. Ох, и отвели они тогда души в дружеском спарринге с использованием обновленной Чистой силы! Заодно расчистили от деревьев место для тренировочной площадки под открытым небом.
В следующий месяц наступило относительное затишье: акума присмирели, новые донесения об их появлении поступали очень редко, о Ноях вообще ничего не было слышно. Комуи охарактеризовал этот период затишьем перед бурей. Всем хотелось, чтобы слова не оказались пророческими. Но также все понимали, что этому желанию сбыться не суждено. У Графа явно были какие-то грандиозные планы на Орден. И до поры до времени экзорцисты оставались в неведении. До той поры, пока это было угодно Графу. Что ж, это время можно было использовать с пользой, чтобы набраться сил перед грядущим сражением. На редкие миссии экзорцисты теперь ходили не в одиночку. Поздновато Орден стал учиться на своих ошибках, но лучше сейчас, чем никогда.
Так и вышло, что в предгорной деревушке оказались четыре экзорциста и инспектор…

Лави покачал головой, отгоняя воспоминания о событиях давних. Ишь как нахлынуло – полжизни за один сон. Образы и чувства, впечатления и мотивы отступали на свои места в уголках памяти, оставляя день сегодняшний. Точнее, уже почти закончившуюся ночь.
Оглядевшись, книжник понял, что незаметно для себя так и уснул перед очагом. Все остальные тоже уже давно спали кто где. Линали как единственную девушку в компании хозяйка разместила отдельно. Аллен лежал на лавке, Линк расположился на полу рядом с подопечным, как сторожевой пес. Впрочем, почему «как»? Вполне себе похож по повадкам: сказали ему охранять, он и охраняет. И гавкает по команде Лувелье. А, пусть его. Это проблема Аллена. Искатели расположились на полу, а Канда заснул сидя, привалившись спиной к стене.
Стараясь не производить шума, Лави сел и потянулся. Судя по тому, что небо за окном начало светлеть, рассвет уже скоро. За ночь успел выспаться, и теперь настоятельно хотелось что-нибудь сделать. Только что, если все спят? Читать нечего, как и записывать, думать не о чем, поиздеваться не над кем… Впрочем, впрочем… Взгляд скользнул по фигуре самого сурового человека на этом – да и любом другом – селе, и на лице рыжего паразита расплылась широкая улыбка. Объект найден, осталось теперь привести задуманное в исполнение.

Осторожность превыше всего! Это залог здоровья. Именно поэтому сапоги стояли у очага, а то слишком много шума они издают, когда шагаешь по деревянному полу. Черта с два в них к самураю подкрадешься незаметно.
Рыжий с величайшей осторожностью перебирал пальцами, стараясь не задевать скорого на расправу друга. И дышать в сторону. От греха, то есть от травм подальше.
Еще виток, и еще один…
Осторожно выпустив работу из пальцев, с удовольствием оглядел дело рук своих. Красиво, эстетично, практично. Но кое-чего не хватает. Дальше надо действовать с еще большей осторожностью, чтобы не коснуться лица. А то проснется Юу, и будет полный аминь. За такие вот шуточки он мог и Мугеном волосы подкорнать, были прецеденты. Давно, правда, до Ковчега еще. А потом все как-то не было случая покуситься на святое.
Увлеченный процессом шкодничества балбес внезапно осознал, что если он чувствует пальцами тепло щеки, то и Канда щекой чувствует тепло, исходящее от пальцев. Только осознал-то поздновато – когда уже наполовину заплел тонкую височную прядь, по обыкновению выпущенную из общего хвоста, который уже был облагорожен до состояния «коса обыкновенная». Пальцы замерли, не завершив своего дела приведения грозы всея Ордена в «идеальный» вид. Внутри нехорошо похолодело, и даже почти не удивил очень тихий – на метр отойдешь и не разберешь ни слова – голос:
– Зоологию знаешь?
– Я же Историк, – столь же тихо дал он уклончивый ответ, ибо не понятно к чему бы это все.
«Чую подвох, ох, чую. «А» – не схватился за Муген. «Бэ» – задал вопрос. «Вэ» – вопрос на отвлеченную тему, не связанную с заданием. И уж точно «гэ» – вопрос задан, когда я заплетаю ему косу в присутствии посторонних. Спящих, но все же… Его акума подменил?»
От выведенной логической цепочки шутнику основательно поплохело. Но тут же следовало признать несостоятельность умозаключений по одной простой причине: чью душу мог призвать Канда, чтобы в последствии стать акума? У Мугена души нет, да и вон он – рукоятью на плече самурая устроен. Всегда тот с мечом, как с любимой игрушкой, обнимается. Акума принял облик апостола? Это еще можно допустить. Маловероятно, конечно, что даже самый шустрый демон смог выжить после встречи с Юу – а иначе б как облик скопировать? Только после визуального контакта, – но все же, в этой войне каких только причуд ни бывало. Поэтому надо быть настороже.
Лави подался назад, но косу из рук не выпустил. Как гарант того, что Канда его не отшвырнет подальше – хватку книжника тот знал не понаслышке, понимать должен, что может без обожаемой пряди волос остаться. А если все-таки акума, то расстояние слишком мало, Молотом не замахнешься. Лучше уж пусть пока тварюга думает, что удалось одурачить. А потом отскочить и врезать от всей души!
– В курсе, что кролики размножаются делением? – все также невозмутимо продолжал условно счастливый носитель полутора косичек. Даже глаза не открыл и голову не повернул.
Занятый разработкой плана по устранению хитрого акума или нейтрализацией потенциально опасного самурая Лави на смысл вопроса должного внимания не обратил.
– Почему делением? Вовсе нет, – надо обязательно усыпить бдительность болтовней, пусть думает, что противник попался на уловку. – Кролики размножаются методом…
– Мугена.
Слово будто имело материальный вес – тяжело так ухнуло, значительно. Будто дед на голову свой сапог в комплекте с телом, эту обувку носящим, опустил за своевременно не прочитанную книгу.
«Какой к графскому зонтику акума?! – запоздало снизошло прозрение. – Ох, щас кому-то будет плохо… Лучше б уж акума».
– Располовиню. Будет два кролика.
Но думать надо было раньше, а сейчас, пожалуйста, – любуйся грозными очами. Даже в предрассветных сумерках привыкший к полутьме взгляд различал, насколько суров разбуженный неуставным образом мечник. Однако за Муген сразу не хватался, что не могло не радовать. Выспался все же. Интересно, сколько часов сна ему хватает по минимуму? Во время совместных заданий Лави подмечал, что универсальный солдат мог по двое суток вести активную деятельность без особой потери боевых качеств. Вроде и позавидовать бы такой выносливости, а как вспомнишь, благодаря чему она столь распрекрасная – так зависть эту как акума сжирает начисто. Такому не завидуют. Как и идеальной памяти, кстати. А она посмеивалась над своим хозяином, подкидывая воспоминания о днях давно минувших, как будто сна было мало. Ведь года два назад под таким вот взглядом он бы уже принял боевую стойку. Но время шло, многое изменилось, недостижимая когда-то цель теперь совсем рядом. Маячит темным взором и хмурится.
– Выйдем – поговорим.
«Таким тоном бугаи в тавернах любят разговаривать. Юу, надо тебе меньше на арену бегать, понабрался чухни всякой».
Смысл тут предельно ясен: «Выйдем – морду набью». Что ж, выбор невелик: не пойдешь сам – вынесут. За шкирку или пинками, но суть одна. Так что лучше уж добровольно. Да и давно они уже не имели возможности поговорить тет-а-тет. Поэтому оставалось молча подняться и пойти следом за уже двинувшимся к выходу мечником, кстати, неспешно так идущим, чтобы остальных не разбудить. Забота о сослуживцах тут явно ни при чем, значит, явившиеся на шум свидетели ему не нужны и силовое воздействие на сегодня отменяется. Хотя с Юу станется и парой нажимов на болевые точки мозги вправить. Но да не попробуешь выйти за ним – не узнаешь, что у друга на уме. Всерьез бить все равно не будет: выступать скоро.
– А не оборзел ли ты вконец, м? – после того как Лави закрыл дверь в дом поинтересовался Канда, скрестив руки на груди и небрежно опершись бедром на перила крытой веранды. Муген он прислонил к стене напротив.
«Опаньки, что и правда поговорить? Тоже соскучился по задушевным беседам?»
Сам книжник привалился спиной к опорному столбику – так быстрее с крыльца драпать, если понадобится.
– Да ладно, попробовать-то можно. Давно хотелось посмотреть, как ты с косой будешь смотреться. А ты все не даешься. Заплести в смысле.
Смешливая маска обычно спасала от необходимости объясняться. Со всеми, кроме Канды. А с этим господином можно и не надеяться, что представление найдет благодарную публику. Зритель фокусов не ценил вообще. Не стал исключением и нынешний случай.
– Тебя зачем подослали? Другом стать? Вот и не прыгай выше головы. Или решил, что все можно? Знаешь же, за волосы могу и прирезать.
«Жертва рук шаловливых» качнул головой, перебросил косу вперед, подцепил самый ее кончик и скептически осмотрел. Судя по тому как поморщился, зрелище его не вдохновляло на смену имиджа. А вот парикмахера доморощенного позабавило бы выражение лица друга, если б не только что произнесенные им слова. Их надо было осмыслить пока тот, недовольно скривившись, запустил пальцы в увязанный высоко на макушке хвост и легонько тряс, распуская плетение. По столь пренебрежительному жесту и не скажешь, что волосы его фетиш. Не сейчас, по крайней мере. А темный взгляд буравил собеседника, изо всех сил изображавшего разочарование от утраты прекрасного и неотрывно смотревшего на косу и пальцы. Пересекаться взором с Кандой он не рисковал, тот фальшь почувствует моментально. Но пару секунд уловкой с «прощанием с косой» книжник себе урвал: на обдумывание дальнейшей стратегии поведения.
«Подослали… Значит, раскусил, что дружелюбие изначально не просто так возникло. И когда же просек? Недавно, судя по всему. Долго б не вытерпел – прирезал бы, и весь сказ. Кстати, почему я еще жив? Если знал, что казачок засланный, то зачем поддавался на игру? Или блефует? Вряд ли, но вдруг? Не хотелось бы так глупо попасться».
Поэтому долой «Лави», долой «книжника» – у них откровенного разговора с Юу не получится. Человек тоже играть умеет.
– Знаю, но и ты знаешь, что мне нравится возиться с ухоженными волосами. Вот был бы у тебя на голове шухер, как у Чаоджи, черта с два бы я лез. Только не восприми как руководство к действию! И с чего ты решил, что я куда-то там прыгаю? Не пытался даже.
Ага, не пытался. Как же. Интересно ведь было, сколько может дозволить. Где планка его доверия. Вот, кажись, и нашли.
– Брешешь, – мгновенно появившаяся пародия на ухмылку в сочетании с по-настоящему недобрым прищуром милости не сулили. – Меньше с Историком трепись по коридорам, – оскал стал совсем уж паскудным, а следующие слова Канда выплюнул так, будто они ему язык жгли: – Сдерживающий фактор.
«Попал. Судя по всему, он засек, как дед мне мозги вправлял перед этой миссией. Тогда должен был слышать, в каком контексте это произносилось. Что я вышел за рамки изначально планируемого, слишком близко подпустил к себе, сдружился по-настоящему».
К черту блеф, ложь тут не помощница, и без того она слишком долго правила бал. Да и, положа руку на сердце, обманывать друга совершенно не хотелось. Но и правду рассказать не мог раньше, хоть и тяжким грузом на душе лежала недосказанность. Узнал бы Юу, какие вокруг него заговоры плелись – покромсал всех участников на ленты и был бы прав. Несмотря на всю свою подкованность в плане убеждения и умения вести беседу в нужном русле, книжник не мог подобрать слов для объяснения своего поступка так, чтобы в глазах Юу не выглядеть законченной мразью. Сложно убеждать кого-то в том, чему сам не веришь.
– И много ты слышал? – слова дались с трудом и только после глубокого вдоха. Как перед прыжком в пропасть, ей-богу. Хотя, даже в первом полете с обрыва не было так страшно. Но хмурый взгляд до боли знакомых глаз надо было выдержать. Не отвести, не струсить, не уступить. Слабость он не простит. Показать свой страх – все равно что предать себя, это он давно уже понял. А значит, надо следовать логике друга и не изменить себе. Хотя бы. Раз уж быть верным тому, к кому втерся в доверие, не получилось с самого начала.
Сколько длилось это молчаливое соревнование взглядов – испытующего тяжестью не оглашенного приговора и усталого под гнетом сожаления о неизбежном как в прошлом, так и в будущем – он не сказал бы наверняка. Может быть секунды, которые показались минутами. Знал только, что позволил себе моргнуть – точнее, непроизвольно вздрогнул, – лишь когда упрямые губы разомкнулись и произнесли:
– Достаточно, чтобы не убить тебя на месте за предательство, – и чуть качнулись вверх уголки в ответ на выражение неподдельного удивления в травяной зелени под рыжиной пламени.
Искреннюю улыбку облегчения несостоявшийся смертник даже не пытался сдержать. Когда вдруг исчезает гнущая к земле непомерная тяжесть, сложно скрывать радость по этому поводу.
«И почему в самые ответственные моменты слов оказывается недостаточно? А еще книжник, эх…»
– Спасибо, Юу. Честно сказать, был уверен, что ты меня нашинкуешь. За дело… – кстати, а вот из порывистых объятий его все же лучше выпустить, а то, судя по напряжению плеч, руки уже тянутся к горлу нарушителя личного пространства. – Рад, что все сложилось совершенно иначе. В лучшую сторону повернулось. Я сейчас не про этот вот разговор конкретно, а вообще. Так значит, по-прежнему… друг?
Короткое фырканье вместо ответа на неловкое заверение отступившего на шаг человека.
«Эх, Юу, иногда твое «фыр» красноречивее любых слов. Однако ж я готов помереть от удивления. Ни ударов, ни ругательств, ни даже поминания длинноухих. Вот кому еще может так повезти? Только другу. Мне. Вот и славно».
– Но это не повод заплетать мне косы, – снова непримиримо нахмурился самый вредный человек в этом доме, но по глазам видно было, что это больше напускное. Для профилактики и поддержания образа, так сказать.
– Ладно-ладно, понял, твои волосы – это святыня, которой можно только поклоняться и взирать издали.
– Ты еще молиться начни!
– А можно, да? А культ твоего имени организовать? А храм…
– Облезешь.
Уверившись, что гроза миновала, так и не успев разразиться громом и молниями – то бишь матом и блеском стали, – рыжий обратился ко второму вопросу, который его очень даже интересовал. Не замечал он раньше за Кандой склонности к шпионажу.
– Погоди-ка! Ты, получается, подслушивал? Ни фига ж себе! Я удивлен.
– У тебя научился.
– Ой-ё, научил дите плохому, – сокрушенно покачал головой «старшой», не в силах стереть улыбку с лица.
– Это кто тут дите? – махом взвился искусственный апостол.
– Я тебя старше на…
– Убью.
«Если кое-кто тянется за мечом с таким вот выражением лица, то лучше сойти с любимой мозоли. А то понабегут сейчас на шум, не поговорить нормально».
– Спокойно-спокойно. Муген об меня марать неохота, помнишь?
– Ты невозможен.
– Это моя фраза.
– Конечно, про тебя ж сказана.
Лави переступил с ноги на ногу, попинал перила. Стоять босиком – приятного мало, но идти в дом пока что было лень. Не давал покоя факт: после подслушанного разговора у Юу еще было два дня на высказывание всего, что он думал по этому поводу. Однако тот даже вида не подал, что стал свидетелем выволочки и пронюхал о давнем соглашении.
– Почему промолчал, если понял, с какой целью я около тебя нарисовался?
– Чтоб он подослал ко мне Уолкера? Хэ. Уж лучше твое общество.
– Ну, спасибо на добром слове.
– Это было не доброе слово. Это факт, – с привычным фырканьем Юу мотнул головой и только сейчас обратил внимание, что волосы оставленной свободной пряди у виска не лежат ровно, как им полагается, а частично переплетены. Пришлось разделять их пальцами. – Может, хоть на этом Комуи угомонится. А то сначала Алма, потом Тидолл, Линали, теперь ты. Только Аллена мне и не хватало для полной шизы.
– Надо же! Ты все-таки помнишь, как его зовут.
– Конечно. Я ж не идиот.
– Только прикидываешься.
– Уж не больше тебя.
– А ты язва.
– Чтоб тебе нескучно было язык тесать.
– Да уж, с тобой не соскучишься.
– Зато бесплатная тренировка в беге. Ты понимаешь, что сейчас вместо Мугена говорю я только потому, что все спали, когда ты изощрялся? Если б хоть кто-нибудь притворялся, то… – ладонь красноречиво похлопала по поясу. Правда, сейчас меча на привычном месте не было, но суть ясна и так. – Тебе так жить надоело? Здоровым.
– А, может, мне острых ощущений не хватает? – с вызовом вскинулся рыжий. Вероятно, зря он провоцировал друга, но уже вошел во вкус.
Черные брови изогнулись в иронии, яснее слов символизируя: «Вот как? Проверим».
Быстрый захват, который и при дневном-то свете не разглядишь и не успеешь уклониться, рывок, подножка, разворот – и вот уже на живот Лави давят перила, а сам он пытается свободной рукой ухватиться за столб, чтоб не кувыркнуться в кусты. Правое запястье как тисками сжали пальцы Канды. Сильнее он теперь не так уж и намного, но знает, гад патлатый, как давить, чтоб жертва не могла сопротивляться. Вот и что тут предпринять? Врезать локтем слева по ребрам? Тогда, утратив опору на столб, есть вероятность под двойным весом полететь головой вниз. Ногами двинуть – та же проблема возникает. Головой боднуть? Так ведь хорошо стал, гад, не поймешь в какую сторону целиться. Лишаться нормального зрения вторым глазом или зарабатывать сотрясение мозга совсем не улыбалось. Да и поздно уже: поверх пальцев левой руки легла чужая ладонь.
«Мог бы и не давить так, гад. Все равно ж деваться некуда. Нет же. Боевик, чтоб тебя…»
– Эй, Юу, послушай…
А ему плевать. Делает, что хочет, и начхать на других. В этом он со своей маской един. Лави вроде бы числился в отдельной категории, но, видимо, на этот раз чем-то сильно допек напарника, вот тот и решил отыграться. Знать бы еще, чем же именно все это спровоцировано.
Чтоб уж совсем заблокировать, Канда отвел по-прежнему удерживаемую правую руку в сторону и чуть ли не улегся на спину инстинктивно старающегося увернуться друга, придавил собой к перилам.
– Это ты послушай. А лучше – подумай, на что нарываешься. Про способы снятия повышенной агрессии Комуи упоминал? Впрочем, ты и сам в курсе.
Если бы не дошло словами, то несильный удар сапогом по голеностопным суставам, заставивший переступить и расставить ноги, а также задрапированное плащом колено, на подъеме грубо прошуршавшее по ткани форменных брюк от креплений для Молота и выше, и бесцеремонный толчок бедрами недвусмысленно дали понять, до чего можно доиграться. Пробрало, что ж сказать. Слишком уж явно нарисовалась в сознании перспектива. Да и как ей не появиться, если перегнули тут через поручень, как девку какую-нибудь, и явно намекают на то, что не прочь бы сотворить? Учитывая совместные похождения, представить развитие событий в таком ключе не составляло трудностей. В сочетании с этим как-то непривычно остро царапали слух обычные вроде бы сила и уверенность в голосе, из-за пониженной громкости тона смягченные кажущейся бархатистостью.
– Предупреждаю в первый и последний раз. Не нарывайся.
– Линали ты тоже предупреждал? – даже в такой ситуации рыжий не мог не съязвить. Да и как-то с подозрительным старанием все обходили эту тему в разговорах. Что Комуи, что Линали…
От короткого фырканья шею щекотнуло чужое дыхание, а короткие волосы на затылке вознамерились встать дыбом.
– Она не нарывалась, умная девочка. Растяжка у нее, конечно, что надо, но я не идиот.
– Ладно-ладно, я все понял. А теперь, может, ты меня уже отпустишь?
– Хм. А зачем?
– Не поверишь, предпочитаю вести беседы лицом к лицу.
– Обойдешься, меня и так все устраивает.
«Нет, ну и заявочки! И кто тут борзеет?»
От проявленного вопиющего неуважения к его личной свободе, пленник вознегодовал и от всей щедрости души пнул пяткой по голени напарника. Тот в свою очередь занес ногу для удара, Лави попытался вывернуться, в итоге с равновесием не справились оба: конструкция из двух тел угрожающе накренилась над перилами и кувырком полетела вниз. Когда из-под ног уходил пол веранды, Лави почувствовал, как поперек груди его перехватила чужая рука. По траектории падения надлежало бы им рухнуть головами вниз, но почему-то мир перевернулся, и приземление прошло на ноги. Не совсем удачно: Лави пропорол стопу о какую-то ветку. Но это было определенно лучше, чем грянуться головой.
– Канда? Лави? Что тут… – сверху послышался хрипловатый спросонок голос Аллена.
– Сдача, тебе тоже свидание с Мугеном устроить?
До предела дружелюбный Юу раздраженно дернул кисть, вправляя кости на место.
«А вот и причина удачного падения. Успел-таки ухватиться за перила. С его-то реакцией… Аллен, как же ты не вовремя-то проснулся. Поспал бы еще, посмотрел, как розовые слоники мир спасают».
– Кандурак, и тебе доброго утра, – притворно ласково пропел седой мальчишка. – Что, садовником решил подработать? С твоим Мугеном это должно оказаться просто. Один взмах – и все кусты подровнены.
– Мелочь, захлопни пасть, пока тебя не подровнял на двадцать сантиметров сверху.
– Парни, парни, спокойно. Я понимаю, вы всю ночь не ссорились, это очень долгий срок, но, может, не будем будить всю деревню воплями, а?
– Да ты вообще…
– Акума окружили дом!
Выкрик Аллена, активировавшийся проклятый глаз которого суматошно завращался, выискивая демонов, подействовал лучше любого успокоительного. Канда коротко матюгнулся и не стал утруждать себя беготней по ступеням: уцепился здоровой рукой за ограждение, через которое ранее перевалился на пару с книжником, подпрыгнул и, поправ сапогом перила лестницы, таким образом используя их в качестве опоры при толчке, перемахнул на веранду к оставленному там Мугену. Было бы проще попросить Аллена скинуть меч вниз, но разве Юу будет искать легкие пути и полагаться на кого-то? Кроме, разве что, друга… Который скакал на одной ноге по кустам, пытаясь найти для травмированной стопы терпимое при ходьбе положение, и попутно сдергивал с креплений Молот, увеличивая его в размерах. Аллен понесся за угол дома, на ходу преобразуя руку в меч. Выскочивший на улицу Линк помчался за поднадзорным. После первых выстрелов из окна вылетела Линали, впечатывая каблук «кровавого сапога» монстру промеж глаз.
«Вот такая гребанная жизнь апостолов от Бога – из постели сразу в бой. Чертям в аду и то, небось, спокойнее живется», – усмехнулся про себя рыжий, призывая огненную печать на замеченного врага.

Все-таки твари стали умнее. Вынудили экзорцистов разделиться, рассредоточиться по территории вокруг дома, держа оборону каждый со своей стороны.
На совести Лави оставался монстр третьего уровня, шушеру помельче с этой стороны дома уже спалили змеи. А вот последний ловким оказался, гад: ухитрился выбить Молот из рук, а его хозяина отправить в полет так, что после приземления в глазах начало двоиться, да еще и травмированная нога неудачно подвернулась.
«Поднимайся, размазня, мы и двоим накостыляем. Молот, Молот, кысь-кысь, подь сюды… Ага, вот ты… вы где. Хор-р-рошо-о-о… Но лучше б ближе. Два акума – два Молота, все справедливо, каждой твари по рылу… Так, на четвереньках, конечно, не так позорно, как мордой в землю, но я ж не псина. Рота, подъем!.. Мля, земля, ну не шатайся что ли, а?! Я, мошт, танцы и люблю, но не когда акума волнами кружатся… Черт, эти-то откуда вылезли?»
Пытаясь подняться, оглушенный экзорцист оглядывался в поисках оружия и врага. Молот валялся метрах в пятнадцати в стороне, а демон уже формировал заряд для удара на расстоянии. Да нарочито медленно так, явно издеваясь! Кроме того, рядом с ним наводил пушки «шарик» первого уровня и уродец второго. Прискакали с какого-то фланга, значит. Да еще с таким воодушевлением, что стрелять начали аж до того как нормально прицелились. Книжник замер, с неумолимой отчетливостью понимая, что пришел финал его войне и летописи. Никаких укрытий рядом нет. Слева – стена дома, впереди – акума третьего уровня с почти готовым к выбросу зарядом, левее – «шарик» и его пули взрывают землю по широкой дуге как раз в направлении книжника, отсекая его от Молота, правее – второй тоже поливает снарядами. Вправо метаться бесполезно – там открытое пространство, и первый все равно достанет этим же залпом. Назад – не спасет от удара третьего. До дальнего угла дома не успеет отступить при хромоногой скорости. А за передний кидаться равносильно тому, чтоб встать к стенке на расстрел.
«Допрыгался».
И вовсе не мелькает вся жизнь перед глазами в этот раз. Не хватает секунд ни на что, кроме как констатировать наличие, фигурально выражаясь, незаметно подкравшегося упитанного песца.
Однако есть и другие звери, умеющие скрытно подобраться даже к полярному символу до безобразия скверной ситуации.
Откуда вылетел Юу – он понять не успел. Наверное, все-таки из-за угла впереди, если судить по траектории бега, больше похожего на полет. Только что не было никого между акума и смертником, а в следующий момент в поле зрения попало перекошенное лицо друга и расходящаяся по дуге волна атакующей иллюзии за его спиной. «Шарик» адскими жуками смело моментально, второго отбросило недалеко, а третий даже не чихнул – уровень атаки не тот. Почему мечник выбрал именно эту, низшего уровня? Из-за наибольшей площади поражения? Устранял те цели, которые с большей вероятностью могли укокошить человека сразу – ведь низшие уже стреляли, а старший только собирался? Надеялся, что потрепанному третьему и этого хватит, чтобы рассыпаться пылью? Только сам Канда сможет объяснить, если захочет. И если будет время что-либо объяснять. Если у них вообще еще будет время на что-либо…
Отскочить с линии огня оставшихся двух демонов они не успевали: третий уже замахивался, а второй почти без паузы дал новый залп. На что надеялся Юу, когда кидался на подмогу, для книжника осталось загадкой. Не видно ему было того, что Канда заметил раньше: летящую к ним Линали. Вероятно, поэтому кинулся не в атаку, а в защиту. Обхватил оглушенного напарника так, что тот и руками шевельнуть не мог. Лица – нос к носу, чтобы голова Канды полностью закрыла от выстрелов другую, перечеркнутую повязкой. Лави чувствовал, как мечник за доли секунды определил положение чужого тела и прикрыл его собой полностью: прижался бедрами, левое чуть сместил, ловя положение отведенной в сторону ноги книжника, сапоги ткнулись в стопы. И рыжий с предельной четкостью осознавал, что произойдет в следующий момент. И также понимал, что регенерация «живого щита» далеко не так мощна, как раньше, когда он мог спокойно прикрывать кого-то от пуль. Сейчас каждый такой удар приближал его к могиле гораздо быстрее. И от осознания этого факта хотелось вывернуться из хватки. Видимо, Юу почувствовал, как напряглось тело под его руками, потому что зашипел, обжигая губы дыханием: «Не рыпайся». А в следующий момент Лави ощутил, как друг дернулся под выстрелами. Зато удар собственной спиной – и, кажется, затылком тоже – о землю он почти не заметил. Краем сознания еще уловил, как без перерыва грохотнул взрыв впереди и, перекрывая его, зазвенел голосок Линали…

Канда пришел в себя через час. И сразу же разразился тирадой на тему: как, в какой последовательности, с какой частотой и в каких положениях он любит весь этот распрекрасный мир, заботливого Комуи, очень понятливого книжника, ни капли не назойливого Графа и всю обаятельную Ноеву семейку оптом; подробно расписал все прелести инцеста и зоофилии, ибо акум он считал за живность низшей ступени эволюции; досталось даже к данному конкретному происшествию никакого отношения не имеющим комуринам. И, разумеется, в этой пламенной и на диво экспрессивной речи больше всех позировал для дополнений к «Камасутре» один конкретный разгильдяй одноглазо-рыжеволосой наружности, который даже не подозревал, что хотя бы теоретически может быть способен на все, перечисленное острым на язык и нездоровым на фантазию другом.
– Ну что ты, Юу, я такой вселенской любви с твоей стороны не достоин, – дежуривший около раненого «позер» грустно выдал подобие улыбки, когда поток красноречия иссяк.
Ага, иссяк, как же. Держи карман шире. Канда еще раз, в других выражениях и ни разу не повторившись, совершенно не стесняясь прибежавшей на шум Линали, порекомендовал острослову восхититься любовью и вниманием всех Ноев по очереди, а потом – в произвольных комбинациях. Девушка от таких негуманных извращений зарделась, как маков цвет, да и огрела грубияна по макушке. А что? Голова у него не болела. До встречи с ладошкой девчонки – точно. А могла бы и с ноги приголубить, как комурина…
Вздохнув, парень сокрушенно тряхнул рыжей челкой, но промолчал и оставил при себе соображения о том, что все-таки даже лучше было, когда акума перерезал Канде глотку. Менее разговорчив тот был. Оно и понятно: спина это дело такое – пока не заболит не почувствуешь насколько она важна. На ней столько мышц, и они так связаны с функционированием остального организма, что, когда спина похожа на решето, как у Юу сейчас, то ни рукой, ни ногой двинуть невозможно. Тут уж действительно, всех богов и нечистых вспомнишь. Благо недостатка в действующих лицах для ругательств не было, а фантазия Канды в этом направлении работала на ура. Так что, оставалось Линали краснеть от особо лихих пассажей, а Уолкеру – запоминать и учиться. Линк же по традиции прикидывался мебелью, но от участия во всеобщем веселье «усмири Канду» его это не спасало.
Что самое досадное – Чистую силу явившийся покрасоваться Микк раскрошил на глазах у Линали и был таков. Заскочил на минуточку, называется. После этого боя акум над пиком больше не наблюдалось. Миссию можно было считать благополучно проваленной, о чем Канда и заявил не раз и не два. Лави только изредка кивал на такие обвинения в свой адрес, признавая, что его невнимательность сильно повлияла на исход схватки. Не окажись два экзорциста небоеспособными, вероятно, удалось бы сохранить Чистую силу. Но прошлого не вернуть, настоящее не сдвинуть, а вот на будущее можно повлиять. Над последним обстоятельством и предстояло поразмыслить, благо время на это было пока раненый медленно, но верно выздоравливал. Пора уже было что-то решать со своими «я». Осталась мелочь – определить, кто же из них лишний и что мятущейся душе все-таки требуется в этой жизни.

Глава 14.
(прим. автора: гомофобам дальше – сразу в эпилог. Обрадовавшимся после предыдущей фразы слэшерам – сначала смотреть на рейтинг и только потом читать)

«Ты все еще видишь цветок, Юу?.. Нет, больше не вижу…»
Лежа на кровати, Канда искоса смотрел на лампу в форме песочных часов. Только песка в них никогда не было. А уже два месяца – и лотоса. Осыпался после «смерти» в Ковчеге. Видимо, жизненные принципы претерпели существенные изменения, цель иной стала… Появилось кое-что более важное, чем погоня за призраком прошлого. Ведь на пороге смерти в тот раз вспоминалось совершенное иное.
Много он в бою с Гневом Ноя потратил собственных «запасных жизней». Но не последняя ведь. Поживем еще.
Неприятно осознавать себя ущербным. Да, по сравнению с другими, он все равно остается более выносливым. Но что ему другие? Девять лет назад на полное восстановление после остановки сердца ему требовалось десять минут. Позавчера потребовался час только на то, чтобы заставить его снова биться. Слишком долго. Остается утешать свое самолюбие тем, что Лави бы вообще не воскрес.
Вместе с ним ушел бы значительный пласт восприятия окружающего мира. Именно так, Канда начал лучше осознавать некоторые моменты бытия через призму представления их… хм… другом. Причем, тому удавалось доносить информацию не в раздражающей форме. Не как нотации Комуи, нытье учителя, стенания Линали. У него получалось как-то так ненавязчиво, что и орать-то было не за что. Книжник, что ж еще сказать. Профессия обязывает. Пришлось признать, что этого куска жизни ему бы не хватало. Только объяснить это для себя не получалось. Впрочем, необходимости в обоснованиях Канда не видел. Есть – факт. На этом точка.
Стук в окно прервал размышления.
Не первый этаж, да и не второй – веток напротив нет. Птица? Стук повторился, как будто несколько мелких камешков о стекло ударилось. Через неровную паузу – еще раз. Настырная такая птичка. Из породы говорунов, не иначе. Канда поднялся с кровати, присмотрелся к стеклу, но, как и следовало ожидать, ничего за потрескавшимся витражом разобрать не смог. Глухая ночь на дворе. Пришлось открыть окно.
Что и следовало ожидать. Историк младший верхом на Молоте. Как раз подбрасывает на ладони камни для очередного залпа. С непривычки долго так не удержишься: отклонившись в сторону на вытянутой руке, согнув одну ногу, а стопы уперев в рукоять. Этот дьяволеныш приноровился. Акробатом за два года стал. Только умения свои не всегда по делу применял. Зависание на расстоянии полутора метров от окна грозы всея Ордена как раз из этой серии.
Радушный хозяин с вздохом облокотился на раму. Запустил пальцы в волосы, чтобы подхваченные порывом ветра пряди не хлестали по глазам. Приветствовать птичку залетную нет нужды. Сама сейчас зачирикает так, что не заткнешь клювик ничем.
– Ну, наконец-то! Я уж думал год тут заставишь торчать, – гость улыбался так, будто хотел солнце на небосводе заменить.
– Надо бы.
Ветер взлохматил челку, моделируя прическу на свой экстраординарный вкус, фривольно подхватил не стянутые шнурком волосы, защекотал длинными прядями по торсу и плечам. Этому бесстыжему можно. Все равно без толку гоняться – потоки воздуха Мугеном не покрошить. То-то зависти любителю заплетать косы.
– Да ладно! Я тебе такое расскажу… Э-э-э… Пустишь?
– А должен?
Он же намеки обучен понимать? Вот пусть и оценит, как хозяин рад его визиту, если садится боком на подоконник, скрестив руки на груди и упираясь в противоположные стены проема спиной и согнутой в колене ногой. Ветер тут же принялся трепать ткань штанов, в которую был облачен импровизированный «шлагбаум».
– Ну знаешь ли! Балансировать на Молоте не очень-то удобно. Тут такой ветрище!
– Вижу.
Книжника действительно немного раскачивало, но падать он не собирался. Жаль. Полы распахнутой куртки мотало из стороны в сторону. Зачем, спрашивается, одевал, если застегнуть не удосужился? Не понять. Идеи, бродящие в этой голове, непостижимы логике Канды. Он вообще пребывал в уверенности, что мысли книжника порой находились в том же порядке, что и его волосы. А уж что сейчас с ними творилось… Тут и окольцовывание полосой ткани не спасало.
Но, надо признать, держался он крепко, не первый день на Молоте летает.
– И?
Надо ж, как на удивление краток. Неужто приглашения ждал? Странная наивность. Явился бы по-человечески – был бы уже в комнате. В первый раз, что ли, ночи за беседами проводить? Впрочем, похоже, он и скребся под запертой дверью недавно. Больше нет таких самоубийц. Значит, теперь будет отдуваться за то, что разбудил. Ибо нефиг. Сказано же было, нет сегодня настроения на болтовню.
Однако ж вот что плохо: должен был услышать копошение и проснуться гораздо раньше. Притупленному инстинкту самосохранения у Лави он уже давно перестал удивляться. Наивный партизан думал, что эту дверь можно отмычкой взломать, как и любую другую. Щаз! Книжник, конечно, должен уметь пробраться куда угодно, ради информации. Но не в эту комнату! Так вот, плохо было то, что проснулся Канда только от звука удаляющихся знакомых шагов. И то воспринял их как часть сна. Оказалось, не сон был вовсе. Плохо. Слишком привык к присутствию этого человека рядом. Все с ним связанное воспринимается как должное. Ослабляет контроль? При тщательном анализе последних стычек и поведения в целом можно сделать вывод: нет, не влияет. У простого смертного, может быть, выработалась бы своеобразная зона допуска. Это когда замечаешь любого человека рядом с собой, но не реагируешь на него как на угрозу, ибо привык к тому, что кто-то знакомый постоянно крутится близко. Так у людей. Тренеры рассказывали давным-давно. Сейчас Канда отмечал, что и в этом он от прочих отличается. Потому что он всегда безошибочно определял Лави по звуку шагов, по каким-то мелочам, спутать его с кем-либо было для него нереально. Для всех остальных правило «не приближайся – прирежу» по-прежнему в силе. А на этого… дружбана уже никакие меры устрашения не действовали. Вон, наглядное тому подтверждение. Висит и ждет ведь, когда на порог, то есть на подоконник, пустят. Размечтался.
– Развивай дружбу с равновесием. Полезно.
– Тебе совсем меня не жалко? Я ж вот сейчас свалюсь, разобьюсь, и буду умирать у тебя под окнами.
– Ты? Не смеши Муген. Чтоб тебя прибить надо что-то посущественнее.
Например, пули акум. Это уж с гарантией отправит на тот свет. Если, конечно, кое-кому – не стоит показывать пальцами, а то в момент можно их лишиться, как и руки по локоть – не возгорится снова бедовую шкуру прикрывать.
– А вдруг получится? И я буду пафосно умирать и стонать, не давать тебе спать. И еще имя твое буду выкрикивать. Представляешь, что народ подумает? Ох, что-то на пошлость потянуло. Это все потому, что ты меня не пускаешь! У меня от длительного висения на Молоте странные мысли появляются.
– Они у тебя всегда странные.
– Но не настолько же! Я же сейчас, и правда, тут кошачий концерт устрою.
– Не посмеешь.
Как всегда. Девок не кажи – дай устроить танцы на острие меча. И после того как нарывается ежедневно, еще смеет увещевать Канду не рисковать своей жизнью лишний раз. Ну и у кого тут инстинкт самосохранения скончался при рождении, увидев в каких диких условиях ему придется работать? Спорный вопрос.
А балбес вдохнул поглубже и для разминки выдал стон. Короткий, но весьма эмоциональный. Наслушался Гретту, кошара зеленоглазый! Провокационно посмотрел на не двинувшегося с места хозяина комнаты, паясничая, постучал себя кулаком в грудь и втянул воздух еще раз. Пришлось перебить его на вдохе. Раздражение из голоса Канда даже не пытался убрать.
– Ты жить хочешь?
Угу, перебил, как же. По-хорошему он не понимает.
– О-о-о да-а-а, – протяжно и придыханием. На слух и не поверишь, что дурачится, зависнув в десятках метров над землей, а не валяясь в чьей-то постели.
Зря он это. Очень зря. Терпение не бесконечно.
Не размениваясь на дальнейшие пререкания – все равно бесполезно, – Канда свесился внутрь комнаты, не вставая с насиженного места. Пальцы стиснули рукоять Мугена, ножны глухо стукнули об пол. Через секунду острие было направлено на шею визитера. Тот как заранее расстояние рассчитывал: длины руки с мечом чуть-чуть не хватало, чтобы достать до певчего паразита. Предусмотрительный гад. Знает, что иначе с Кандой нельзя. Чувствует свою безнаказанность: новый проникновенный стон выдал, лыбясь от уха до уха. И еще лезвию поцелуй послал!
«Прирежу. Нет, прирежу после. Сначала отважу. Я предупреждал».
Не пустить его – действительно всех перебудит. Дури-то много.
Пришлось отвести от него лезвие и слезть с подоконника, но совсем откладывать меч Канда не торопился.
– Залезай.
– А ты мне руку подашь, Юу?
– Я тебе Муген в глотку подам, если не угомонишься.
– Понял-понял, помощи от тебя ждать не стоит, ага.
На последних словах шантажист качнулся вперед, рукоять медленно накренилась, позволив книжнику уцепиться одной рукой за оконную раму. Видимо, ноги от длительного напряжения у него затекли. Или давала о себе знать недавняя травма. Сапог съехал по рукояти, и начинающий менестрель упал животом на подоконник. Ноги при этом остались болтаться на улице.
– Болван, – резюмировал Канда.
Все-таки пришлось втащить его в комнату. Как кота нашкодившего. Если бы коты, конечно, носили штаны, за пояс которых можно их таскать.
Хозяин комнаты закрыл окно и присел на подоконник, привалившись спиной к стеклу и положив рядом с собой меч. Ножны так и остались лежать на полу у кровати. Свет зажигать не было нужды – все равно оба прекрасно видели в темноте. А гость собрал Молот и принялся отряхиваться на середине комнаты. Минуту. Две. Будто не на подоконнике повалялся, в Сахару собой подмел. Явно время тянул. Вот только чего ради?
– Ну и?
– Ась?
Ни капли раскаяния за концерт, что и следовало ожидать. Это же Лави.
– Где ор, который должен был начаться минуту назад?
– Зачем ор? С чего б мне орать?
Вот не надо делать такое наивное лицо! Тогда в ответ не придется лицезреть кислую мину.
«Блеск. Явился и сам не знает зачем? Убью».
– Предпочитаешь рассказывать, какого черта ты тут забыл, мне или Мугену?
– А не надоело еще им грозиться?
– А не надоело увиливать? За каким в окно ломился?
– А зачем ты дверь запираешь?
– Затем, что сказал: сегодня хочу выспаться. Это что, запрещено?
– Нет, разумеется. Я ж тебе не нянька.
– Именно. Так где повод лезть в окно?
– Ты же, параноик этакий, меня бы иначе не пустил.
– И с чем пожаловал? Кошачий концерт устроить, чтоб все Управление сбежалось?
– Ты б еще дольше меня там проветриваться заставил!
И засмеялся, шут гороховый. Но напряженно как-то, не по-настоящему. Странно. Неужели думает, что так уж сложно распознать, когда он притворяется? Нет. Посерьезнел вдруг, ближе подошел. А в глаза смотреть избегает. Что ж такого интересного в сапогах, едва не отдавивших босые пальцы хозяйских ног? И будто не знает, куда руки деть: к черным волосам потянулся; вовремя сообразил, чем это грозит; отдернул, как от огня; за спину убрал; в конце концов, на пояс положил. Ну и на кой ремень так сжимать, что пальцы аж побелели? Нервишки шалят? С какого ж перепуга?
И огреть бы, чтоб на положенные сорок сантиметров свалил, но хотелось понять, что с ним сегодня такое творится. От дерганого напарника толку мало, надежды на него никакой.
Не прошло и года – немой заговорил. Но такое выдал, что лучше б уж молчал.
– Я поблагодарить хотел. Там, в горах, ты мою шкуру прикрыл. Я бы сам точно не отмахался. Спасибо… А то потом случая не представлялось сказать, все время крутился кто-нибудь рядом или не до разговоров было.
Хотелось его заткнуть. Грубо и чтоб наверняка. Чтоб чухню не порол. К чему благодарность? Это же работа такая. «Должен» – есть такое слово. Приказ.
– Не нужна мне благодарность. Давить акума – моя работа.
– Да помню я, помню. Ты же у нас нереально крут и брутален, – хохотнул, похоже, как и Канда припомнив похожий диалог около пары месяцев назад. Когда они оба были биты уродцем четвертого уровня и едва дышали, а Комуи принялся рассыпаться в извинениях.
И снова вмиг посерьезнел. Свихнуться можно с этими его метаморфозами. Кто другой, более подверженный эмоциям, может, и свихнулся бы. А Канде что? Только удивился немного, да и все. И к сведению принял. А рыжий как чуял, вокруг какой тематики мысли бродили:
– Знаю, для тебя это просто очередное задание, просто вытаскивание очередного идиота, лезущего под пули акум… Я не экзорцисту хочу спасибо сказать, а тебе.
– Я и есть экзорцист.
– Не всегда, – улыбнулся не шутовской улыбкой, а своей настоящей: живой, теплой. Странно. Что смешного-то? – Я твои глаза там видел. Секунду, не больше, но мне хватило. У тебя другой взгляд, когда на акум бросаешься просто так.
– Ерунду порешь.
Не хотелось даже перед самим собой признавать, что кое в чем он прав. Потому что объяснения этой странности не находилось. В привычном для Канды мировоззрении. Действительно, он кинулся спасать не «одного из экзорцистов», а именно Лави – того, кто достучался до самой сути искусственного апостола, кто стал мостиком между ним и миром.
– Не-а. Ты же себя не видел в тот момент.
– Зато знаю, что думал.
– И что же?
– Что сам тебя зарублю, если подставишься еще раз. Этой чести никакой акума и Ной еще не заслужил.
Тихий смех сбил с толку. Что веселого было сказано? Канда не шутил, и действительно в тот момент ему думалось нечто подобное. Кто другой бы за такое вот поведение уже сползал бы по стеночке – смеха над собой Юу не терпел. А этот не поддающийся пониманию дуралей стянул повязку с волос и спрятал лицо за челкой. И ведь не как обычно на шею свою неразлучную полоску ткани спустил, а вообще снял, к потолку подбросил и не обратил ни малейшего внимания на то, как она небрежно шлепнулась на пол. Кажется, в какой-то книжонке упоминалось о том, что подобным образом в какой-то стране солдаты обозначали радость победы. В какой и действительно ли это так – Канда не давал себе труд запомнить, это же не имело отношения непосредственно к бою.
«Ну и что ты скрываешь, интересно мне знать?»
За время знакомства он уже приметил: вот так укрываясь волосами, рыжий пытался завуалировать истинные чувства, если они отражались в мимике слишком ярко. Пришлось прихватить его «рыжую занавеску» пятерней, чтоб лицо стало видно. Не удобно ему, не ожидал такого подвоха, вынужденно переступил ближе, чтобы не споткнуться о ноги и не склониться. Упрямый же, гордый, ни перед кем гнуться не будет. В этом они схожи.
– Юу, из твоих уст это звучит как наиредчайшая похвала, – настойчиво смотрит в пол, а губы улыбаются. Только, не видя выражения темной зелени, не разберешь по-настоящему ли.
– Да ну? По-моему, ничего особенного.
– Это тебе так кажется.
Вот теперь посмотрел на собеседника, не таясь. Привычному к полумраку хозяину комнаты удалось различить характер улыбки. Не фальшивая, которую готов цеплять для каждого встречного-поперечного. Настоящая, искренняя. Будь иначе – лишился бы клока волос как минимум, а так – пришлось выпустить. Но он же собой не будет, если перестанет нарываться! Встряхнул освобожденной от хватки челкой и, совершенно оборзев, стал вплотную, перешагнув вытянутую ногу и зажав ее коленями.
Чуть повернув голову, Канда скосил взгляд на руку, которой наглец изволил попрать окно за его плечом. Не стекло в качестве опоры выбрал – кулак уперся в перекрестье рамы. Умным иногда бывает, когда хочет. Стекло треснутое – вылететь может.
– За эти слова тоже спасибо, Юу.
– И в честь этого решил поприжиматься? Зря. Сказал же: не нужна мне благодарность.
И молчание в ответ. Совсем уж на него не похоже. Только головой покачал – по виску кончики встрепанных волос прошлись туда-сюда, стирая впечатление от щекочущего чужого дыхания.
«Его счастье, что сегодня у Гретты побывали. А то валялся бы тут уже кое-кто не в меру заигравшийся и стонал по делу. Кстати, надо бы ему напомнить».
– Ты бы мышей своих потравил.
– Каких еще мышей?
– Которые дыры в твоей идеальной памяти прогрызли.
– Я помню, не называть тебя по имени, – по тону слышно, что поганец улыбается.
– Не только. Предупреждал же – не нарывайся.
– Не утруждайся. Может, я эксперименты люблю…
Для острастки Канда без предупреждения дернул зубами воротник куртки и цапнул провокатора за шею. Не до крови, разумеется, но чувствительно наверняка. А кожа-то холодная – на ветру продрог. Кажется, что заморозит губы сейчас.
«Ничего, сейчас согреешься, сам напросился».
Ишь, не отстраняется, не сбегает. Вцепился в руку пониже плечевого сустава, как утопающий в спасательный круг. И кожа под его пальцами мерзнет, но это ненадолго: или отпустит, или температура сравняется.
– Да что с тобой такое сегодня? Ветром голову надуло и последние мозги вымело?
Короткий смешок в ответ, но что-то радости в нем не слышно. Зато в полной мере ощущается тепло чужого дыхания, потому что визитер склонился еще ниже. Его лица уже не видно: слишком близко, щека к щеке. Почти. Одному пришлось бы голову запрокинуть, а другому – нагнуться.
Зато шепот слышно отлично. Даже лучше, чем следовало бы. Непонятно, вот как можно умудриться так играть голосом? То совершенно дебильнейший говор, из-за которого хочется ему зубы в глотку вбить. То убийственно серьезен, что и не придумаешь сразу, как ответить. А то вот это вот… Канда чувствовал, как по спине пробежал холодок всего лишь из-за двух фраз. Будто льдом заморозило кожу над ключицей от плеча до шеи – шлейфом за движением руки, пустившейся затем в вояж к затылку по линии роста волос. Позвоночник будто сковало холодом, на миг пришлось замереть прямо, словно клинок. А морозец тот нагулялся и, резко поменяв температуру, теплом жахнул в пах. Не думал Канда, что его тело может так отозваться на недвусмысленное:
– Надоели мне все эти прослойки. Не интересно попробовать без них, а, Юу?
Ох уж этот книжник, все его беды от любопытства непомерного. С его-то внимательностью к деталям наверняка ответ знал задолго до того, как осмелился вопрос задать.
«Еще и волосы убрал нарочно, в шею дышит. Заметил, небось, что это заводит. Книжник ведь у нас наблюдательный до черта. Точно допрыгался. Ну, ты знал, на что идешь».
Не видел Канда причин отказываться, если Лави наконец-то принял решение. К тому же, разнообразие лишним не бывает, если не мешает работе. А у них обоих слишком специфичное восприятие своего долга, чтобы говорить об ущербе для него из-за личных отношений. Можно бы припомнить последний бой… Но и тут несложно найти оправдание: экзорцистов мало, они нужны живыми. А уж сколько в этом оправдании каких мотиваций – Канду беспокоило меньше, чем диета Аллена. То есть вообще никак не волновало и не трогало. В отличие от вздрогнувшего под его прикосновением рыжего… напарника? Соратника? Друга? Какой прок в словах, если на самом деле важно лишь настоящее отношение…
«Вот и чем можно умудриться царапаться так чувствительно?»
Ногти у него стрижены, потому что в бою только мешают. Это не когти девочек Мадам, те острые – моментально царапины оставляли. А этот как будто дразнился. Доигрался. Тело быстро реагировало на привычные прикосновения, трактующиеся в новом ключе. И врезать хотелось, чтоб отлетел подальше и не касался вообще, чтоб как другом был, так им и оставался. Но в тоже время – содрать тряпки и заставить стонать в голос. Стандартный коктейль впечатлений. Только на сей раз чаша весов склонилась в другую сторону.
В конце концов, почему нет? Уже пришлось признать, что привязанность имеет место быть, от нее не избавиться. Так что, следующая ступень станет только приятным дополнением.
Нежным Канда быть не умел. Подставленную шею целовал грубо, почти кусал, зубами прихватывая так, что следы могли бы остаться. Это уже проблемы книжника как их потом прятать. Сам напросился.
А тот словно только такого ответа и ждал: по мочке уха губами мазнул, по лопаткам ногтями опять скребнул, пальцами в черную гриву зарылся. Вот последнее он все-таки сделал зря. Не с «хвостом» же спать – неудобно ведь, стягивает. Зато теперь этому фетишисту раздолье. Только о своих бы не надо забывать, не надо. Рыжие вихры тоже можно в кулак собрать и оттянуть голову подальше. Чтоб неповадно было на чужое зариться. Полюбоваться разочарованием и укоризной во взгляде секунду, две, три…
Знает же, что волос касаться нельзя. Просто потому что это кажется слишком личным. Как и соприкосновение губ. Замечал же наверняка, что Канда никогда никого не целовал по-настоящему. Отделывался вот такими как сейчас поцелуями-укусами в шею - максимум.
«Знаешь, помнишь».
Это видно по сожалению во взгляде.
У Историков, наверное, зрение все-таки какое-то не такое. Неспроста же губы под тяжестью этого взора начало ощутимо покалывать так, что не подавить уже порыв провести по ним языком, сгоняя странное ощущение. Не тут-то было. Никуда оно не делось. Возможно, взгляд искусственного апостола обладал схожими свойствами. Иначе с чего бы Лави точно также облизываться и с риском остаться без клока волос пытаться наклониться вперед? Нет уж.
Вести соревнование взглядов снизу вверх не в характере Юу. Из-за того, то он вознамерился подняться с подоконника, Лави пришлось отступить на шаг. Но не дальше – не позволила неослабевающая хватка. Шаг – это так мало. Края распахнутой куртки задели живот – неважно. Их касание отразилось лишь на периферии восприятия. Большего внимания удостоились замершие на плечах руки книжника, контраст жесткого плетения ремня и мягкого тепла кожи под ладонью. И взгляд – упрямый, решительный, настойчивый. Взгляд человека, не привыкшего сдаваться, это уж напарник знал не понаслышке. Очередное тому подтверждение: снова подался вперед, да еще и друга за плечи к себе потянул. Не тут-то было. Если Канда хочет сохранить расстояние, то так и будет, а из его хватки вырваться непросто. Только если сам отпустит.
Он и отпустил. Но не сразу. После того как провел языком по чужим губам. Как когда-то давно. Тогда была игра, ни к чему не обязывающее поддразнивание, а сейчас… Прерывистый выдох один на двоих показал, что этого явно мало. Обоим.
Канда не заметил, когда его собственные пальцы успели разжаться и начали перебирать рыжие вихры. Поймал себя уже непосредственно на этом занятии и стремлении дать книжнику понять мягкими надавливаниями на затылок, что отстраниться он ему еще долго не позволит. Даже не возмутился, когда Лави снова покусился руками загребущими на смоляное роскошество. Пусть наслаждается, фетишист. Оказывается, когда тебя вот так крепко и надежно удерживает, но в то же время как-то щемяще-нежно и упоительно целует тот, кому взаимно доверяешь – это чертовски приятно.
А кровать для двоих оказалась узка, но при должной пластике и на ней можно разместиться с комфортом. Благо, гибкости обоим не занимать. И очень удачно, что у Комуи до сих пор не дошли руки до ремонта поврежденного голема.

За пару часов до рассвета уже почти в полудреме Канда поймал себя на том, что с лицом что-то не так. Не сразу сообразил, что именно. Мозг проанализировал состояние мышц и пришел к выводу: лицевая их часть имитировала… улыбку? Широкую и довольную. Явление странное, учитывая, что Канде в принципе не свойственно улыбаться. Необычное ощущение. И что еще удивительнее – возникло оно самопроизвольно. Выходит, не совсем чисто стерли этот спектр? Или Лави настолько упорно пытался достучаться, что броня, казалось бы, убитых чувств дала-таки трещину?
Хмыкнув, Канда уткнулся носом в рыжую макушку, предварительно пригладив вихры. Лави что-то неразборчиво буркнул в подушку и подался немного назад, придвигаясь к теплу. Засыпает уже, вымотался. Судя по стонам, казалось, еще гуляющим по комнате эхом, по саднящим царапинам на плечах, спине и бедрах, провокатор остался доволен, как нагулявшийся мартовский кот. Впрочем, оно того стоило, это Юу признавал. Даже Гретте с Мишелем при всем их профессионализме не удавалось вынудить его застонать от удовольствия. А Лави вот умудрился. Да так просиял при этом, что будто мягким теплым мехом укутало от его взгляда. Странное какое-то ощущение, непонятное. Но да, всегда успеет повторить и разобраться, что же это такое было. А пока можно притянуть к себе лохматого разгильдяя, чтоб не сверзился с края. Разумнее было бы отправить его спать в свою комнату, но рыжий заявил, что никуда он не пойдет, что ему тут удобно и вообще у него «лапки ломят и хвост отваливается». За что получил еще одно наипошлейшее обоснование своему прозвищу.
В общем-то, Юу с ним был солидарен, ибо физическое состояние было схожим.
Что ж, за закрытую дверь комнаты Канды ломиться никто не будет. Настолько изощренных самоубийц нет. Кроме одного, мирно посапывающего, без зазрения совести используя чужую руку в качестве дополнительной подушки. А вот как Лави будет по утру выбираться – это уже его проблемы. Благодаря «чудной» системе коридоров, выбраться незамеченным можно только в несусветную рань, в которую им проснуться не грозит, это точно. Ибо они в нее изволят только начинать сон, а не заканчивать.
Представив, как Лави с утречка попозже с пинка перемахивает подоконник, на лету активируя Молот, Канда закрыл глаза, мимолетно отмечая, что снова губы самопроизвольно растягиваются в улыбке. Прав был рыжий – умеет Юу улыбаться, оказывается. Но спать все же надо. Тем более, то осталось всего-то часа три. Тренировку никто не отменял. Даже в относительно мирное время спортивную форму надо поддерживать. И что-то подсказывало, что завтра… хэх, уже сегодня и далее Лави будет ядовит пуще прежнего. Чует же, что выбился в отдельную категорию людей, на которых Юу руку никогда не поднимет всерьез. Даже, если судить строго, то и из этой категории он уже успел перебраться в свою собственную, личную, для которой Канда затруднялся подобрать определение. Впрочем, сейчас его это совершенно не беспокоило.

Эпилог.

– Теперь-то, когда успех очевиден, вы скажете, почему предложили этот эксперимент?
На ответ большой надежды не было, как всегда. Но все же он прозвучал. Сухо и непредвзято, как и полагается тону слов того, кто является истинным наблюдателем спектакля под названием «Жизнь». И ответ удивил даже привыкшего ко многим сюрпризам одного из лучших актеров.
– Слишком эмоционален и человечен. Ему не стать настоящим Историком.
«Вот значит как. Подспудно готовил его к другой доле. Да так ловко перемежал с нотациями на тему долга Историков, что парнишка до сих пор не ведает о том, какая возня вокруг его блага велась. И благо ли это будет в итоге? Или на основании собственного опыта придерживаетесь принципа: лучше короткая, но яркая жизнь, чем долгая, но лишенная красок?»
– Вряд ли он будет доволен тем, что вы решили за него.
– Он поймет. Путь Историка не для него, это было ясно давно.
– Орден тоже нежностью не балует.
– Ему достаточно. Пусть уж лучше занимается тем, что ему нравится. А вам не помешает сильный экзорцист, не так ли?
– Не помешает, – неторопливым жестом поправлены совершенно не нуждающиеся в том очки. Противоречия с Историками Ватикану совершенно ни к чему. Но не напоролся ли «все предвидящий наперед гений» на другую проблему, стараясь избежать первой? – А как же ваше таинственное руководство? Вы как-то упоминали о страшных карах, которые могут обрушиться на голову нерадивого Историка.
– Это не повод для беспокойства.
– Простите?
– Он не существует. Для них.
– Вы скрыли факт наличия ученика?!
Определенно, этот сухонький старичок умел удивлять. Настолько, что даже актерских способностей Ли недостаточно, чтобы скрыть как сильно тот оказался поражен услышанным.
– Именно. Поэтому можете не опасаться того, что за ним рано или поздно кто-то придет. Никто не явится за тем, о чем не знает.
– А когда закончилась ваша миссия в Ордене? Официально. Два с половиной года назад? Или еще раньше? – осененный внезапной догадкой спросил Главный Смотритель. Его собеседник кивнул, будто в тон своим мыслям. Общаясь с этим человеком не первый год, можно понять, что это был жест одобрения и уважения.
– Вы догадливы. Летопись этой войны отличается периодичностью. Полагаю, Ковчег был не последним этапом.
«Вот старый лис! Сам уходил на официальные задания, пропадал месяцами, фиксируя другие войны, а воспитанника оставлял здесь просто так, чтобы прижился попрочнее».
– Вы… скажете Лави?
– Если он еще не догадывается, то вскоре и сам поймет. Подсознательно он сделал выбор уже очень давно.
– Вы это специально подстроили, да? Нашли ученику подходящий дом и укрепили его позиции здесь, – Комуи сдержанно улыбнулся, признавая мастерство Историка в закулисных интригах. Мало кому удавалось провести Ли. А тут его очень лихо и беззастенчиво использовали для обустройства жизни полюбившемуся воспитаннику. Старика можно понять: хоть и книжник, а кое-какие человеческие чувства не чужды, не машина все-таки. Лави ему как внук.
– А разве вы не получили надежный сдерживающий фактор для вашего искусственного апостола?
– Один-один, – за чашкой с кофе Комуи скрыл досадливое искривление губ.
Историк только едва заметно улыбнулся и больше ничего не сказал на эту тему.
– Но почему именно Канда?
– А почему вы приставили именно его к своей сестре?
«Его – к Линали. А не наоборот. Умен старик, умен. И слишком наблюдателен. Если он даже меня способен читать, как открытую книгу, то впору задуматься, нужен ли мне его преемник под боком. Впрочем, до уровня учителя тому еще долго расти».
Пока Ли прикладывался к чашке с персональным заменителем вечного двигателя организма, давая себе секунды на выбор наиболее подходящего ответа, старик избавил его от необходимости подбирать слова, сам озвучил истину:
– Он надежен. Ему можно доверить ценность на сохранение. Если предварительно внушить важность доверенного ему имущества. Он может не понимать своих мотивов, но сути это не отменяет. Нельзя полностью стереть все человеческое до тех пор, пока душа держится в теле. Каким бы совершенным оно ни было.
– Только пониманию Центра это не доступно. Ни сто лет назад, ни девять… ни сейчас.
Старик только сдержанно кивнул. Его нелестное мнение о Центре для Ли не было секретом. В отличие оттого, что даже Историк столь преклонного возраста может сохранить крупицу привязанностей. Потому что… да, как он и сказал – нельзя убрать все человеческое. Даже акума без насильно привязанной к телу души – ничто.
– Благодарю, Историк. Вы преподнесли мне ценный урок.
Ни капли иронии, потому что каждое слово – чистая правда.
Комуи понимал Канду и Лави. Отчасти их показные препирательства походили на перепалки Ли с Чаном. Немногие знали, что вражда глав подразделений – лишь показуха. Взаимные подначки являлись своеобразным способом выживания, отдушиной ради того, чтобы не сойти с ума. Что ж, ребята молодцы. С легкого толчка дошли до сути, нашли способ сохранить рассудок и самих себя: в дружеской поддержке.
Все носят свои маски. Есть ли в Управлении хоть кто-то, кто не притворяется другим? Нет. Такой способ выжить в реальности. Если каждый не будет занят попытками забраться под чужие личины, разгадать истинную суть остальных, то можно и свихнуться от далеко не радужного фактического положения дел. Лучше уж маскарад. А тот, кому все же удалось взглянуть на истинное лицо, не расскажет остальным об увиденном. Независимо от того, хорошее оно или плохое. Это поистине упоительное ощущение, когда понимаешь, что тебе доступно то, что не может быть дозволено больше никому. Как и то, что с кем-то – хоть с одним единственным человеком – можешь не притворяться, зная, что он в этот момент говорит с тобой от истинного своего лица. В этом аспекте Смотритель немного завидовал двум своим подопечным, им повезло. Спрашивать, испытывает ли Историк нечто подобное, он не стал. Не в привычках Комуи Ли задавать вопросы, ответы на которые очевидны.

– Канда!
Дверь едва не слетела с петель. Только один сумасшедший в этом филиале дурдома, по какому-то недоразумению считающемся Главным управлением Черного Ордена, мог себе позволить такой самоубийственный поступок. Не то чтобы гость постоянно допускал подобные вольности в отношении хозяина комнаты и его имущества… Но наглости ему было не занимать.
Сегодня явно что-то не так. Иначе с чего бы обращение по фамилии?
– Что, Историк в пушистую панду превратился и сожрал беретку Комуи?
– Нет.
Если это взъерошенное чудовище, даже не потрудившееся с утра махнуть над головой расческой, проигнорировало попытку пошутить, то случилось нечто-то из ряда вон. Избегать соревнования в острословии не в его привычках.
– Дверь-то закрой.
Гость опомнился, последовал совету, стараясь не хлопать.
«Раньше б осторожничал. Теперь-то уж ни к чему. Все равно весь этаж воплем перепугал. Ко мне хоть никакой дебил не рискнет соваться и узнавать в чем дело. К кому другому уже толпа набежала бы».
На кровать Лави опустился, почти рухнул, так тяжело, что иная бы заскрипела. В Ордене мебель хоть и спартанская, а добротная. Безмолвно выдержала издевательство, принимая двойной вес. Дополнением к уже разместившемуся на ней хозяину комнаты. Тот не возражал – все равно сесть тут больше не на что, разве что на пол. Можно бы заставить гостя стоять, но не этого (сам всегда разместится, и хоть что с ним делай), других в этой комнате и не бывало (жить хотели все), и не сейчас. Даже на порядок менее внимательный человек заметил бы, как мелко трясутся топорщащиеся кончики волос, как дрожат у колен складки свободных штанов, выдавая сильное нервное напряжение гостя.
– Что случилось?
Неопределенное пожатие плеч и тишина в ответ. Значит, сам объяснить не может. Точнее – понять, даже догадки строить затрудняется. Вот это уже действительно плохо: не припомнил Канда ни одной вещи или события, которые могли вогнать книжника в такое состояние. Значит, дело совсем швах.
– Можешь рассказать?
Секунд десять допрашиваемый вообще не двигался. Усилившуюся трясучку можно не считать за полноценное действие. То ли обдумывал, то ли по лабиринтам собственных страхов бродил – черт и тот его не разберет. Уже когда Канда собрался вернуть здравость мышления старым проверенным способом и даже поднял для этой цели руку, объект вероятного приложения силы медленно кивнул, по-прежнему глядя в пол. И выговорил таким напряженным тоном, будто каждый слог ему горло жег:
– Узор пропал.
«Объяснил. Браво».
– Какой узор?
Все также заторможено Лави поднял руку и пристукнул пару раз указательным пальцем по краю повязки на правом глазу. Вздохнул, глядя на свои руки. Наверное, только теперь заметил, как они дрожали. Лихо его что-то зацепило. Выпытывать, похоже, придется долго. Что-то там Линали давно говорила про дружескую поддержку. Вдруг поможет? Положив руку на плечо, действительно можно почувствовать, как он дрожит.
Визитер беззвучно пошевелил губами, будто слова подбирал. Канда не торопил – сам расскажет.
Только вот лучше его лицо видеть. За волосами в профиль ни черта не разберешь. Пришлось опуститься на пол, сев на корточки. Так информативнее. Снизу вверх хоть можно в глаза заглянуть.
Да.
В глаза.
Без каких-либо просьб со стороны наблюдателя пальцы книжника дергаными движениями взъерошили волосы и отвели черный кругляш от лица.
Непривычно видеть его таким. Волосы пологом загородили лицо, но от нацеленного снизу вверх взгляда темных очей скрыть не могли. Пасмурно сегодня. Все равно правый глаз щурит – ему и этого скудного света много.
Пальцы нервно мяли и тянули завязки, рискуя оторвать их напрочь. Лучше сейчас остановить эту экзекуцию ткани, накрыв его руки ладонями, а то потом же сам же жалеть и будет, что сгубил уникальную вещь.
– Что… видишь?
Даже спросонок у него голос таким хриплым не был.
«Затравленного кролика».
Правда, но вслух сказать нельзя – слишком тот напуган. Ни к чему усугублять.
Однако ж действительно никакого узора, никакого изъяна, разве что зрачок расширен. Даже ни одной родинки нет. Зеркальное отражение левой половины лица. И с той же гаммой зашкаливающих эмоций одна другой мрачнее. Может ли быть зрительная иллюзия? Лучше выяснить. А то окажется еще, что разводит панику на пустом месте. Шрамы на ощупь всегда отличаются от здоровой кожи. А магические? Может быть и нет, но проверить не мешает.
Одинаково ровная кожа жалит теплом подушечки пальцев, движущихся чуть выше скул от переносицы к вискам, повторяя контуры нижних век. Мягко щекочут ресницы, но закрывать глаза он не торопится. Боится? Если и да, то уж явно не прикосновений. Знает же, что не ударит за просто так. А сейчас – не за что.
Все-таки прикрыл, когда пальцы двинулись выше – по векам под дугами бровей. Тоже никакой разницы: что слева, что справа никаких изъянов и аномалий. Вряд ли его это успокоит, но факт есть факт.
– Вижу, что с повязкой ты наглее выглядишь.
Корявая попытка пошутить, он и сам это знает. Но постараться растормошить надо.
– Одень, светло ведь.
Упрямо мотает головой. Продолжает щуриться излишне восприимчивым глазом, но закрывать его не желает. Ладно, его дело, если ему так сейчас удобнее – пусть. Но объяснений-то долго еще ждать?
– Так, что это было?
Помолчал с минуту, снова вернувшись к растягиванию завязок. Пришлось опять его ладони своими накрыть. Раздражает мельтешение на периферии зрения.
– Это… как знак книжника. Появляется в тот момент, когда человек принимает решение следовать по пути Историка. Что-то вроде ключа к закрытым архивам. Дед глаза черным обводит не просто так. Прячет под гримом узор. У каждого Историка он свой индивидуальный. Я только ученик, поэтому у меня на одном глазе. Неполный доступ… был… до сегодняшнего дня. Он пропал… просто пропал… я даже не заметил – когда. Снимаю утром повязку, чтоб умыться, а узора нет. Я не понимаю, что это значит.
– Учителя спрашивал?
Так резко мотнул головой, что на лице можно почувствовать легкий ветерок, организованный рыжей шевелюрой.
– Боюсь.
– Ну он-то единственный кто может объяснить точно.
– Да, но… – Лави поежился и под защитой чужих рук сцепил пальцы в замок, стараясь унять дрожь. – Страшно мне. Получается, я больше не книжник? Я его подвел. Я сделал что-то, что для Историков недопустимо. Что именно – не знаю. Какое наказание последует – не знаю. И знать боюсь.
Канда не умел строить домыслы, это прерогатива струхнувшего перед собственной тайной гостя. А практику до мозга костей нужны факты. Если Лави сам не может выделить конкретные ключевые моменты, то эту информацию должен вытащить на поверхность кто-то другой, а потом книжник включит свой аналитический ум и сообразит, что к чему и что с ним происходит.
– Какие-нибудь изменения чувствуешь? Ты говорил, что и через повязку все видел, и еще много чего.
– Это осталось. И всю Историю я помню. Помню даже, как мы… а…кхэ… кхэ-кхэ…
Говорил-говорил и вдруг будто словом подавился. Рот открывал, а звука не было. Есть от чего непонимающе округлить глаза, из сцепки вывернуться и постучать себя по груди. Лучше ему сейчас свободу действий предоставить, убрать руки, избавить от лишнего давления. Совершенно не ясно, с чего этот внезапный кашель.
– Что за черт? – выговорил Лави и сам изумился легкости, с которой это удалось сделать.
А голос вполне нормальный, не как при простуде или еще каких-то там болезнях дыхательных путей. Может, что-то экзотическое, конечно. Канда в болячках особо не разбирался – ему-то ни к чему. Лави пошутил как-то раз, мол, зараза к заразе не пристает. В таком случае к самому весельчаку тоже ничего липнуть не должно. А вот поди ж ты – кашель напал. И сам пациент, очевидно, не представлял, откуда тот мог взяться. Такого затравленного взгляда у него Канде видеть еще не доводилось.
– Хотел сказать про… кхэ… кхэ… Черт! Что ж такое творится?!
Пришлось надавить ему на ноги выше колен, пресекая попытку вскочить и заметаться по комнате. От мельтешения точно пользы никакой не будет. Надо выяснить факты, расставить их по местам, а уже потом протягивать между ними нитки домыслов. В иной последовательности можно такой бардак получить, какой и десять котов из клубка не сотворят.
– Погодь, не паникуй. Ты события помнишь?
– Да. Четко, как и раньше.
– Ты пытался сейчас сказать о какой-то из записей Истории, в которой мы участвовали, так?
– Да.
– Ты записи делал только по особым событиям, так?
– Да.
– Расскажи мне о чем-нибудь, что было до или после любой записи.
– Что?
– Что угодно. Например, Ковчег. Что было после того, как я со здоровяком остался?
– Я же тебе рассказывал уже.
– Неважно. Расскажи сейчас. Ты не все до минуты записывал в Историю?
– Нет, конечно.
– Что не записывал?
Нахмурился, но вроде бы думать начал. Уже хорошо.
– Мы шли по лестнице, висящей в пространстве. Одни ступеньки без перил, и будто ничем не поддерживаются. Долго шли, Линали особо тяжело было, с ее-то поврежденными ногами. И все равно упорно шла. Я еще тогда веселить их пытался, флиртуя с Линали. Аллена поддразнивал, мол, Ли старший на него всех комуринов спустит.
– Хорошо, а дальше?
– А потом мы наверх пришли, на банкет, устроенный Тики и Роад. Много чего наговорили тогда. Роад… кхэ… черт! Да, с их речей я делал запись.
Едва сказал это и голову понурил, вцепившись в шевелюру так, будто сам ее проредить решил. Локтями чуть пальцы не отдавил – пришлось перестать его удерживать. Но и вскакивать тот не стал.
– Получается, что ты не можешь рассказывать Историю.
Когда страшные для тебя слова произносятся чужим голосом – принимать их смысл значительно легче. Так Линали говорила когда-то давно.
«Хм… Ну, если это вот – легче…»
Резко дернувшись, как будто плетью по спине прошлись, Лави взвыл и бухнулся лбом о колени. Хорошо хоть сам же предварительно скрещенные руки подставил, а то было б сотрясение последних мозгов. Оказывается, небольшая встряска им все-таки была нужна. Потому что уже без только что продемонстрированного запала секундной вспышки истерики, донеслось глухое, почти беззвучное признание очевидного:
– Не могу.
«Не прошло и года, на одну ступень продвинулись, уже прогресс. Идем дальше».
– Только Историк может рассказывать Историю, помнишь? Получается, у тебя обрубили с ней связь. Так что радоваться надо. Ты же всегда этого хотел.
– Хотел… и что я теперь… никто?
Его снова затрясло. Нет, так дело не пойдет. Пришлось вздернуть паникера за патлы нечесаные. Чтоб своими затравленными встретился с чуть раздраженным взором темных глаз. Чтоб решительность по незримой нити взглядов передалась. А потом – сжать обеими руками плечи и хорошенько тряхануть, чтоб зубы клацнули. Еще бы пару оплеух отвесить, но это позже, если сейчас не прочухается.
– Если не перестанешь истерить – будешь отбивной. А пока что ты – Лави, экзорцист, человек.
– Вот именно, – низкий чуть хрипловатый голос раздался со стороны двери. Как она открылась, никто из друзей не заметил. Рассеянное внимание против искусства незаметного подкрадывания настоящего Историка не котировалось.
Канда едва сдержался, чтоб не выматериться вслух. Не время. Раз старик пришел сюда, значит, не просто так. Раньше он ни разу не посещал эту комнату.
Пришлось выпустить друга, чтоб он смог развернуться лицом к наставнику как полагается в беседе. Тот дарованной свободой не воспользовался. В кулаке повязку сжал, и по-прежнему сидел боком к двери, не решаясь повернуться и продемонстрировать Историку изменения в своей внешности. Только умный ведь, понимал, что это не выход.
«Ну давай уже, скажи ему», – невербальное пожелание в ободряющем прикосновении к локтю и быстром, но пристальном взгляде перед тем как обладатель выразительных очей поднялся с пола и пересел на кровать. Чтобы больше не являть собой препятствие между двумя книжниками. Это их разговор.
Только вот начинать его мученик не торопился.
Пришлось намекнуть, что на молчании далеко не уехать: ладонь бесшумно легла повыше лопатки, как бы без усилия подталкивая вперед. И напоминая заодно, что все еще есть тот, кто может прикрыть спину. Подействовало.
– Учитель…
– Узор пропал и поэтому ты так орешь?
А вот этот человек даже и тени паники не проявил. Вообще никаких эмоций, как всегда.
– Д-да. Откуда?..
От удивления или от чего еще, а обернулся наконец-то. И тут же потянулся рукой к правой щеке. В коридоре свет горел, а в комнате его зажечь никто не потрудился. Ярко для излишне чувствительной сетчатки.
Старик шагнул вперед и прикрыл за собой дверь.
– Надо же. Три года. Дольше, чем я думал.
– Чего? Так ты знал, что так будет?!
– Конечно. Сколько лет ты у меня на глазах был. Видел, к чему тебя клонит.
– Зачем же тогда вбивал мне в голову правила Историков?
– Чтобы ты понял, чего сам хочешь, олух. Раз узор исчез, значит, окончательно осознал. Что ж, теперь я могу спокойно покинуть Орден.
– А я… Как же я теперь? Кто я? И как же хроники? Ведь эта война еще не закончена.
– Я и не сказал, что прямо сейчас ухожу. Я еще буду мозолить тебе глаза.
– Что ты такое говоришь, дед… Ай! Панда, ну за что? Ай! Черт! Я уже не твой ученик, не смей меня лупить!
– Вот то-то же, – старик удовлетворенно кивнул и прекратил экзекуцию, оставив воспитанника на полу потирать ушибленную макушку. Канда, повинуясь жесту Историка, по-прежнему сидел на кровати и смотрел на это действо, хищно прищурившись, но не вмешивался. Это дело Историка и его ученика. Как выясняется, бывшего. – Ты теперь экзорцист. С идеальной памятью. Не можешь записывать Историю, не можешь говорить о ней, но сам можешь за ней наблюдать. И участвовать. Не этого ли ты хотел?
– Этого… А кара? Не бывает бесплатного сыра, кроме как в мышеловке.
– Для умных бывает без нее. Если не станешь болтать о том, кем ты был, то и кары не последует. Ты даже не знаком с моим начальством.
– Но записи Истории, сделанные разными людьми, отличаются. Наше… твое начальство все равно вычислит.
– Олух. С чего ты взял, что для Истории те, кто ее пишет, не безлики? Разве ты, когда читал прошлые записи, как-то их различал? Для Истории не имеют индивидуальности не только чернила, которыми она написана, но и перья.
Лави только с огромным удивлением молча взирал на бывшего учителя. Слова ему удалось подобрать очень нескоро. И уж наверняка он не замечал, что после трепки, учиненной стариком, опирался спиной не на кровать, а на ноги сидящего на ней Канды. Как-то раз друг сказал, что чужое тепло успокаивает. Что ж, пусть так, если ему это поможет прийти в себя.
– Ты… дед… ты… все это еще два года назад спланировал? Или три?
«Хорош учитель. А я еще бухтел на Тидолла…»

Историк усмехнулся, но не ответил. Ни к чему уже бывшему ученику знать, как дед манипулировал им, основываясь на духе противоречия подростка. Скажи ему одно – тот сделает по-другому. Это свойственно юности. Воспитанник и не догадывался, что на самом деле именно к этому «иному» его и подталкивают мастерскими уловками. Родители всегда хотят, чтобы у детей жизнь сложилась лучше, чем у них самих. Только детям это невдомек. Поэтому Историк не торопился объяснять что-либо еще. Вырастет – поймет. И, возможно, будет благодарен. Хотелось бы верить.
Только на пороге он обернулся на экзорцистов, запечатлевая в своей идеальной памяти удивительную картину.
Ошарашенный новостями рыжий сидел на полу, прикрывая рукой правый глаз от пробиравшегося через открытый проем двери света из коридора. И наверняка не отдавал себе отчета в том, что вторая рука тянулась к плечу, на которое успокаивающим жестом легла ладонь Канды. А сам по теоретическим выкладкам Центра неспособный к добрым эмоциям человек наклонился вперед и с легкой тенью улыбки в слишком взрослых для его фактического возраста глазах зашептал на ухо другу что-то, имеющее особое значение явно только для них двоих.
Приятно осознавать, что годы прожиты не зря: к старости лет искусство понимания истинной сути людей отточено до совершенства. Какой ценой – сейчас уже не важно. Главное, что в выборе он не ошибся.
– Молодо-зелено… Хоть раз не иди мне наперекор, а последуй совету, олух. Цени то, что у тебя есть. И кто.

Февраль – апрель, 2010.

Новые лестницы стеклянные и современные перила лестниц из стекла, с деревянным или нержавеющим поручнем, на выбор, выполним по Вашим размерам