Арнольд давно уже перестал чувствовать биение жизни. Его когда-то каменное и волевое лицо превратилось в сгусток серого пластилина с тусклыми пуговками глаз, а двух пар могучих конечностей уже не хватало на то, чтобы с легкостью вскочить навстречу новому дню. Сам он в полной мере этого не осознавал, как это бывает с сорокалетними мужиками, в одночасье ощущающими дыхание смерти и фаллическую слабость. Эта мысль гнездилась где – то на задворках разума, под коркой грубого, будто рубанком выструганного, затылка, разрастаясь, словно раковая опухоль. С каждым днем давление будней все больше и больше сказывалось на нем, все чаще перед сном он ловил себя на мысли, что, проснувшись, он не сможет встать и не физическая слабость будет тому причиной, а некое довлеющее ощущение безысходности и бессмысленности собственного бытия. Впрочем, и сама реальность не стремилась к тому, чтобы переубедить его в обратном. Конечно, в третьем «Терминаторе» он, по традиции, всех завалил, но уже без трепета в каждой мышце, да и коронную фразу «I’ll be back» все никак не удавалось произнести с нужным нажимом, гарантирующим его возвращение. Наверное, поэтому и не позвали в четвертую часть, заменив аниматроником, значение, которого он так и не смог найти в википедии.
Желание сидеть в губернаторском кресле выстрелило в Арни ночью, сочась липким медом из ткани сна. Снилось будто тело его, скованное материнской утробой, начало расти, с каждой секундой прибавляя во всех единицах измерения. С треском разрывая материнскую плоть, он становился больше отца, еще секунда, и без того маленькая лачуга Шварценеггеров развалилась под напором растущего Арнольда. Еще мгновение и, кажется, будто сама вселенная уже не выдержит груду титанических мышц, а Арни только и знай, что хохочет да мнет послушную массу Земли, придавая ей только ему нужную форму. Проснулся он в необычайной возбуждении, все бормоча что-то под нос, даже хотел было заняться сексом, но супруга застыла в объятиях Морфея со столь глупым выражением лица, что желание незамедлительно скрылось обратно в дальний, согретый за долгие годы, уголок сознания. «Ну, да ничего, впрочем! – рассудительно подумал он, – высшая степень сублимации – это даже хорошо». Знакомый маг, специализировавшийся на черном пиаре, сказал ему: «Арнуша, главное в этом деле - образ, так сказать, картинка, а этого у тебя хоть отбавляй». И действительно, образ у него был, да еще какой - несокрушимый коммандос, неоднократно спасавший мир, - так что в губернаторы его выбрали. В свой офис он вошел сияющим подбородком вперед, кокетливо поигрывая мускулами. Долго, с широкой улыбкой, рассматривал дорогую кожу кресла, переливающуюся на свете золотом, изредка дотрагиваясь до нее кончиками пальцев, готовый в любой момент треснуть щекой. Медленно сел, чутко прислушиваясь к ощущениям в области ягодиц, и так и застыл комком бурлящей энергии. Постепенно, с годами, стены начали привычно давить, а золотистый окрас кресла смешался с серой картиной будней. Достигнув конечной точки истощения, Арнольд уронил голову на стол и безудержно заплакал. Где-то внутри резонировала знакомая пустота.
Последний удар судьбы Арнольд принял в одних лишь семейных трусах за чашечкой кофе. В утренней прессе он прочел, что жена изменяет ему. Как позже Мария сама объяснила: «это был побег от экзистенциальной тошноты». Арни понял и простил, однако интерес к общению с людьми утратил навсегда. Даже с сыновьями бегать перестал. Он с каждым днем все больше уходил в себя, пока окончательно не утратил связь с внешним миром, безразлично замерев в своем губернаторском кресле. Он не видел снов, лишь призрачно чувствовал, как в глубинах его стальной оболочки все пласты его личности отчаянно ищут ответ, скорее даже не на вопрос, а на некое вопросительное чувство, потому как любые попытки передать его посредством слов терпели провал. Слово перестало иметь какое-либо значение, словно форма неспособная объять содержание. Неожиданно, как это бывает у мистиков или безумцев, его настигло озарение. Руководимый одним лишь только чувством, Арни впервые за несколько лет встал с кресла и ощутил себя свободным. Достал с антресолей запылившийся член, прицепил его вместо головы и твердой поступью отправился в ближайший бордель. С каждым шагом он чувствовал, как член растет, все больше и больше поглощая его тело. К тому времени, как Арни заходил в бордель, он представлял собой здоровенный мускулистый член на ножках, не имеющий никакого желания возвращаться обратно.