Идентичность народа и развитие
1. Если оказывается, что на ряд вопросов у представителей данной нации и данного государства ответов нет, то есть ответы и понимания не переходят в поведенческие программы, то этот этнос, эта группа просто проигрывают. Проигрывают не в плане какой-то агрессивной конкуренции, а в плане того, что Платон называл агональностью, то есть состязательностью — это очень хорошо понимают японцы. И здесь здоровое сознание отличает то, что все вопросы могут быть услышаны — вот что очень важно — и на них могут быть даны ответы. Это и означает правильный механизм идентификации, а не перекошенный.

Например, поставим этот вопрос по отношению к исламу и начнем обсуждать очень интересное, на мой взгляд, государство, которое реально занимается проблемой модернизации ислама — Малайзию, поскольку исламскими государствами принято решение, что именно Малайзия должна быть таким своеобразным шоу-кейсом того, что исламские нации могут работать с технологическим прогрессом. Там есть очень сложные дебаты, как изменить конфессиональные коды различных исламских групп с тем, чтобы познание природы и развитие техники считалось способом служения Аллаху, потому что иначе получается, что огромная группа наций вытесняется в своеобразное гетто. Это говорит о том, что если ряд идентификационных принципов стирается и специально не восстанавливается, то данная группа просто может исчезнуть. И это мы сплошь и рядом наблюдаем на Сербии. Сербы это очень хорошо понимают, когда рядом находящиеся соседи переходят в католичество и из сербов превращаются в хорватов. Есть в этом процессе вопрос: на каких основаниях это происходит. Если этот шаг людьми делается по своей совести и воле — это один момент. Но часто это происходит совсем иначе.

Есть ряд пунктов, которые касаются самоопределенности и идентичности, которые требуют специальной проработки и восстановления. И более того, есть ряд очень интересных моментов, которые до сих пор слабо проанализированы. Например, японцы очень своеобразный культурсинтетический этнос. Достаточно просмотреть, как они заимствовали иероглифическую письменность у китайцев. Своеобразие японского языка заключается в том, что они взяли китайские иероглифы с китайским чтением, но одновременно к иероглифу прикрепили свое собственное чтение — так называемая система кунов и онов — что является формой идентичного закрепления через систему письма своего включения в этот круг. Есть нации, которые гениально и безболезненно осуществляют модернизацию как раз на основе форм работы с собственной идентичностью. Как говорит один очень интересный востоковед — Дега Витальевич Деопик: если мы возьмем компьютерную революцию, то к структуре компьютера — типа кубика-рубика с кнопками — Япония и Китай (в принципе синологические группы) были готовы начиная еще с XIII века, когда они стали есть рис палочками. Это все разработано и является определенным идентификационным кодом, то есть компьютер с его устройством в виде кубика-рубика это как бы подарок синологических цивилизаций европейцам, который содержит в себе их идентичность.

Ю.Громыко, "Консциентальное оружие и консциентальные войны"

2. Мы можем добавить к двум этим примерам различные окаменевшие фрагменты иных угасших цивилизаций, которые уже нам известны: джайнов в Индии, хинаянских буддистов на Цейлоне, в Бирме, Сиаме и Камбодже, махаянских буддистов-ламаистов Тибета и Монголии (все они — окаменевшие фрагменты индской цивилизации). А также евреев, парсов, несториан и монофизитов — окаменевшие фрагменты сирийской цивилизации.

Если мы не имеем возможности продолжать наш список далее, то, по крайней мере, можем заметить, что, по мнению Маколея, эллинская цивилизация очень близко подошла к подобному же опыту в III-IV вв. христианской эры.

"Дух двух наиболее известных наций античности был в высшей степени исключительным… Дело, по-видимому, в том, что греки восхищались только собой, а римляне — только собой и греками… Результатом этого явилась узость и схожесть мысли. Их сознания, если можно так выразиться, “заключали близкородственные браки” между собой, и, таким образом, на них легло проклятие бесплодия и вырождения. Безбрежный деспотизм цезарей, постепенно стирая все национальные особенности и приравнивая одну к другой наиболее удаленные провинции Империи, приумножал зло. К концу III столетия после Рождества Христова перспективы человечества были весьма мрачными… Это великое общество оказалось тогда перед опасностью катастрофы более ужасной, нежели любое из тех быстрых, воспалительных смертельных заболеваний, которым бывают подвержены нации. [Оно оказалось перед опасностью] разрушающейся, маразматической, паралитической долговечности, бессмертия струльдбругов, китайской цивилизации. Было бы несложно указать на множество черт сходства между подданными Диоклетиана и народом Поднебесной, где на протяжении многих веков ничему не научились и ничему не разучились. Где форма правления, образование, весь образ жизни были церемонией. Где знание забыло о росте и увеличении и, подобно таланту, зарытому в землю, или фунту, завернутому в салфетку, не испытывало ни траты, ни приумножения".

Арнольд Дж. Тойнби, "Исследование истории", т. 2

3. Российская монархическая власть, начиная со смерти императора Петра I и кончая свержением императора Николая II, все время находилась в чрезвычайно неустойчивом положении. Эта неустойчивость вызывалась тем объективно данным политическим положением, которое В. Ключевский характеризовал как стремление монархии и массы к «демократическому самодержавию», техническая опора монархии на аристократический элемент и борьба монархии с этим элементом. Однако московской монархии, непосредственно опиравшейся на «демократический» элемент, — в частности просто на население Москвы, — удавалось справляться с аристократическими кругами страны. Именно поэтому столица была перенесена в Санкт-Петербург и престол изолирован от «массы». Престол оказался в распоряжении «гвардейской казармы»...

Ни одного раза русский «демос», т.е. русский народ, не подымался против монархии. Государственный переворот 1917 года был результатом дворцового заговора, технически оформленного русским генералитетом. В Февральской революции наши революционеры решительно не при чем: они не только не готовили этой революции, но о приближении ее они не имели никакого представления.

***
«Дворцовый переворот» перерос в «революцию» только тогда, когда выяснилось полное отсутствие у знати и генералитета каких бы то ни было опорных точек в массе, отсутствие какой бы то ни было популярности в армии и в народе. Люди, организовавшие этот переворот, считали, что они светят своим собственным светом, но это был только отраженный свет монархии. Монархия потухла — потухли и они.

От Петра I до Николая II монархия была лишена той «системы учреждений», о которой говорит Л. Тихомиров, и эта система была заменена «средостением между Царем и Народом». ...В той обстановке, когда только Одно Лицо во всем правящем слое страны — только монарх и только он один — выражает собою основные стремления народных масс, — политически была слишком соблазнительна мысль: устранением монарха изменить ход истории. ...В Московской Руси цареубийства были бы прежде всего политически бессмысленными, ибо царская власть была только одним из слагаемых «системы учреждений», и убийством одного из слагаемых система изменена быть не могла. По И. Аксакову: царю принадлежала сила власти, и народу — сила мнения. Это мнение, организованное в Церковь, в церковные и земские соборы, и в неорганизованном виде представленное населением Москвы, не менялось от цареубийства. Соборы никогда не претендовали на власть (явление с европейской точки зрения совершенно непонятное), и цари никогда не шли против «мнения Земли» — явление тоже чисто русского порядка.

Иван Солоневич, "Народная монархия"

4. Каждый, кто сравнивал западные стихи с подлинными стихами, написанными в тоталитарных странах, говорит он, вероятно, испытал своеобразное ощущение: это не варианты одного искусства, а как бы два разных его вида. То, что на Западе - забава или в лучшем случае исповедь на фрейдовской кушетке, на Востоке все еще является делом жизни, а нередко и смерти.

Саша Соколов, "Портрет художника в Америке: в ожидании Нобеля"