Смотрит население России фильм Саши Свиридовой о Судьбе. Да не о судьбе Шаламова Варлаама, а о своей судьбе смотрят...

Гробое молчание царит в блогах. Ни одна паскуда не взалкала, ни один шакал не простонал в русской ночи....

Молча смотрят. Внимают делам отцов своих. Пробуют человеченку на виртуальный вкус. Сладкое мясцо, парное, еще теплое...

Смотрите фильм, смотрите! Это дело рук ваших отцов, дедов и братьев!

Никого из родственничков не узнаете в сучьей форме? Ибо те, кто форму не одел, сгинули. Остались только выродки чекистов...


«Несколько моих жизней»
Так писатель Варлам Шаламов решил однажды назвать свою биографию.

Начал писать, но оборвал повествование на пятой странице. Думаю, ему самому в ту пору не очень было ясно, что его литература – и стихи, и проза - была его биографией.

В ту пору – в конце невероятных восьмидесятых прошлого века – она занимала угол кабинета замдиректора ЦГАЛИ, где пряталась в картонных коробках, построенных штабелями до потолка. О том, что эта проза однажды будет издана в СССР – можно было только мечтать.

С невероятными жесткими и беспощадными «Колымскими рассказами» В.Шаламова я была знакома на слух: их старательно артикулировали хорошие голоса на запрещенных радиостанциях. Более всего – «Немецкая волна».

Представить, что однажды я напишу сценарий и советское государство даст деньги на съемку фильма о Колыме, мог только сумасшедший. Но в 1985-том началась перестройка. Следом за Горбачовым во власть пришли молодые люди, а в Госкино у руля встали мои товарищи. Один из них, чуя перемены, прислал мне мемуары безымянной старухи о герое Революции и гражданской войны Федоре Ильине-Раскольникове. Имя его было запрещено, но ветер перемен позволял надеяться...

Я забралась в архивы. Бумаги Раскольникова был рассыпаны и припрятаны архивистами, получившими некогда приказ об уничтожении бумаг.

В досье близлежащих его соратников – от вождя Владимира Ленина до красавицы жены Ларисы Рейснер - можно было найти его листочки. «Единица хранения» называлась каждая папочка и имела свой собственный номер...

Папку за папкой я перебирала «параллельные» судьбы, выуживая «единицы хранения», имеющие отношение к Раскольникову, и однажды они все рядком улеглись в стопочку передо мной в пустом зале Румянцевской библиотеки в Отделе рукописей. Я любила заглядывать в формуляр выдачи, узнавать, кто и в каком году дотрагивался до меня до этих листочков. С удивлением обнаружила в каждом формуляре детской рукой старательно выведенное слово «Шаламов». Я изучала почерк и видела руку школьника...

Подивилась, что бывают однофамильцы у великих писателей. Последним архивом, куда я пришла в поисках материалов о Раскольникове, был ЦГАЛИ – Центральный Государственный архив литературы и искусства. Там тоже всюду стоял тот же автограф. Закончив работу с архивом Раскольникова, я задала резонный вопрос на тему архива Шаламова. В Ленинке мне сказали, что такого не существует. Зато в ЦГАЛИ объяснили, что он есть, но находится в «спецхране», что в переводе на язык людей означало, что «единицы хранения» засекречены. Я отправилась к директору ЦГАЛИ.

- Что вы хотите увидеть в архиве Шаламова? – заинтересованно спросила Наталья Борисовна Волкова.
- Посмотреть, не писал ли он о Раскольникове...
- Писал. Это была его последняя работа перед смертью...
Я поежилась.
- Я хотела бы посмотреть, какова его версия смерти Раскольникова: он убит или сам умер?
-Минуточку…
Директор ЦГАЛи вышла и вернулась со своим заместителем –Ираидой Сиротинской. Повторила ей мой вопрос.
- Конечно убит, - категорично сказала И.Сиротинская. - Варлам Тихонович в этом не сомневался...
Я к этому времени твердо стояла на том, что Раскольников покончил с собой...
- Я могла бы посмотреть эту рукопись?.. На чем основана его уверенность…
Меня допустили к секретному архиву Шаламова. Это был океан.

Я сдала сценарий о Федоре Раскольникове, где мой герой покончил собой, а не был убит Сталиным. Меня обвинили во всех тяжких грехах, - включая то, что я пытаюсь «отмыть» Сталина, и фильм снимать не стали. И ни одному человеку я не смогла втолковать, что реальность отличалась от мифа. Выстроенный в сознании образованного обывателя алгоритм гласил, что в момент, когда Сталин стал вызывать в СССР и расстреливать дипломатов, Раскольников оказался умнее многих, Сталину не поверил, бежал из Болгарии во Францию, там опубликовал «Открытое письмо», в котором написал «Сталин, вы – убийца», и был за это убит.

Сообщить, что письмо Раскольникова было опубликовано через ДВЕ недели после того, как он выбросился из окна, было некому. Стена легенды была прочна и в 1989 году многим хотелось как можно быстрее и проще пересмотреть и переписать историю и поднять на щит новых героев. А когда власть еще немного ослабила пружину, работавшую на сжатие пресса, - я подала на рассмотрение сценарий о Шаламове.

В Останкино в объединении «Экран» все знали это имя. Прекрасный редактор Наталья Юдина начала передавать его для чтения из рук в руки.

«Чтоб они, суки, знали..» - просто и бесхитростно назывался сценарий, написанный по мотивам биографии и «Колымских рассказов» Варлама Шаламова.

Из фрагментов разрозненных текстов писателя, которого только-только начали печатать толстые журналы, я сложила некий условный предсмертный монолог-исповедь о страшном опыте писателя. Ту самую попытку биографии, которую сам Шаламов забросил. Его размышление о двух формах бытия Поэта – в реальности и творчестве. О двух видах Колымы – реальной – из снега и льда, на которой двадцать лет проживало его тщедушное тело, и мифологической, величественной, как царство Аида, воспетой им в стихах и прозе во всю мощь его неотмирного дара и духа.

- Замените название, - первое, что строго потребовала сделать редактор накануне худсовета, где решалась судьба финансирования проекта.

Я, которая прежде всегда упорствовала, и не меняла ни запятой, на сей раз выбрала согласиться на все, лишь бы фильм состоялся. «Несколько моих жизней» - нашла я другую строку у ВШ.

Второе, что потребовали убрать из сценария – фигуру А.Солженцына. Сначала потому что он в ту пору был «враг народа», а ближе к окончанию работы над фильмом - потому что друг…

У меня ему отводилась небольшая, но достаточно нелицеприятная роль в судьбе Шаламова, и бедные вассалы-редактора боялись промахнуться в желании угодить сюзеррену.

Я убрала все, что просили. Не терять же возможность поведать о Шаламове из-за Солженицына. Не может быть, чтобы злой гений зависти догнал Шаламова еще и после жизни!..

Кто привел на студию режиссера-третьекурсника А.Ерастова, под которого, наконец, выделили деньги, не знаю, но по весне 1990-го мы начали снимать.

Все было непросто на каждом этапе, но главное сбылось: блистательный оператор Леонид Зотенко обеспечил выразительную картинку и на экране возникла заснеженная Колыма, которой до той поры никто толком и не видел.

Ассистенты отбирали кадры кинохроники от середины тридцатых, когда началось освоение Колымы, до середины пятидесятых – «великого сдоха» Сталина и времени освобождения Шаламова из Колымского плена.

Черно-белые кадры передавали скупость, нищету и ужас реального пейзажа Колымы, где Шаламов провел полтора десятка лет, а заснеженные просторы, снятые в цвете с вертолета позволяли воссоздать опоэтизированную Колыму. Ту, которая впечаталась в память поэта. Основная нагрузка ложилась на закадровый комментарий.

По законам тех лет, дикторский текст начитывали дежурные дикторы. И сумму гонорара – 50 рублей - помню по сей день. На запись отводилась одна смена – восемь часов аппаратной.

Через друзей я вышла на прекрасного актера МХАТа Петра Щербакова. Приехала к нему в дом и честно призналась, что денег за эту работу не заплатят. Слово «Шаламов» он не знал.

Согласился просмотреть дикторский текст, который я привезла ему. Дело было вечером, а среди ночи он закончил читать. Позвонил мне и плакал в трубку. Он впервые читал прозу Шаламова… Сказал, что готов на все. Приехал в Останкино в час назначенный и создал шедевр. Одним голосом и ушибленным сердцем, он создал абсолютную иллюзию присутствия Варлама Шаламова.

- Клянусь до самой смерти мстить этим подлым сукам!.. – временами срывался в пафос Щербаков на записи.
- Пафос оставьте Ефремову, - осаждала я его. – Здесь все должно быть глухо и тихо, задушенно-ровно – без пафоса. Вы умрете к концу фильма, понимаете?..
- Показывай, как ты хочешь – я с голоса возьму! – бравируя профессионализмом командовал Петр.
- Клянусь до самой смерти... – ровно, монотонно начитывала я ему стихи.
- Клянусь... до самой смерти... мстить... этим... подлым... сукам... – медленно, задыхаясь приставил слово к слову Щербаков.