Она помнила его первые шажки, когда сын, шатаясь от слабости своих пухлых ножек, протягивал к ней ручки, топал-топал, и, едва не грохнувшись на пол, попадал в ее объятья. Он был таким красивым, сильным и добрым мальчиком. Он все ловил на лету, - все самые добрые слова и красивые движенья, от него так и веяло весной, которая хотела, видимо, остаться с ним до самой старости. Мать помнила его первое слово, как и у многих других детей, это было слово «мама». Он произнес его и загадочно улыбнулся. Матери запала в душу эта загадочная улыбка, она, как и всякая женщина, хотела разгадать все загадки на свете, но эту разгадать ей было не под силу.

                Мать имела поистине большое сердце. Ее любви хватало на всех, но, больше всего, она любила именно его. Казалось, что с самого рождения, над ним сияла счастливая звезда, которая никогда не уходила с его небосклона, ни днем, ни ночью.

Его отец и ее первый и последний муж ушел к другой женщине, но она никогда не винила своего мужа и считала, что просто не смогла дать ему то, что он хотел. – Что ж, рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше. – Говорила она на подружечьих посиделках. – Но зато у меня есть мой малыш. – Она подзывала мальчика и гладила его непослушные кудри. – Он восполнит мою жизнь с избытком! – И даже ее подруги не сомневались в этом.

             Любая семья имеет свой маленький рай и маленький ад. Мальчик рос в раю ее любви, а весь ад она оставляла себе и никогда не приносила домой весь ворох мелких обид и недопониманий, которые всегда окружают обычного человека. Но ее любовь не ослабляла сына.               

Этот мальчик никогда не обижал своих сверстников, в детских, подчас жестоких, забавах, и всегда заступался за слабых.

                   

Нельзя сказать, чтобы он был паинькой, - напротив его кипучая энергия делала его лидером среди других дворовых детей и они, часто вдохновленные его словами, пускались в разные авантюры, за которые им всегда доставалось от родителей. Но ему не нужна был порка, - огорченные глаза матери воздействовали на него почище ремня.

                 Учеба для него не была важной, и как мать не старалась, учился он с прохладцей. Однако его природные дарования не давали ему плестись в хвосте, и даже выводили в число первых учеников. Во всяком случае, школу он закончил без единой тройки.

                 Мать всегда считала, что он станет великим человеком, чьими достижениями, она, на старости лет, будет гордиться и нянчить столь же даровитых внуков. Не важно, что у них сейчас такая маленькая семья, как годовалая яблонька. Через несколько десятилетий это будет прекрасное плодовое дерево, которому будут нипочем ни бури, ни штормы этой изощренной на дурные события жизни. Дерево, которое всегда сможет укрыть, в своей сени, многих несчастных людей.

 

                И на эти мысли она поставила все. Ее жизнь, с точки зрения окружающих, была серой и скучной. Она никогда не приводила в дом других мужчин, не зная, как это может повлиять на ее любимого ребенка.

               Мать всегда, еще с раннего детства, покупала ему много книг на самые различные темы, чтобы выяснить, к чему у него есть предрасположенность. Она недоумевала, - мальчика не интересовали ни машинки, ни конструкторы. Слоны и корабли его тоже не волновали. И лишь богато иллюстрированная книга про звездное небо вызвала у него неподдельный интерес. Он попросил купить ему побольше книг про звезды, луну и небо и читал, которые мог понять, буквально взахлеб.

                  - Неужели он хочет стать астрономом? – Думала мать. – Ведь это не соответствует его великим дарованиям. Сколько она не вспоминала, не могла припомнить ни одной фамилии известного астронома. Как она сможет гордиться им, простым астрономом? – Но ведь, может быть, он хочет стать и пилотом-космонавтом? У него к этому есть все предрасположенности: здоровье, ум, хватка и напористость. - И когда мальчик попросил купить ему телескоп, мать стала копить на эту дорогостоящую игрушку, хотя зарплата младшего научного сотрудника была и невелика.

Наконец, в одиннадцать лет, он нашел под новогодней елкой небольшой телескоп-рефрактор, и радость его тогда казалась нескончаемой. – Только бы космонавт или, худой случай, талантливый инженер конструктор, но не астроном. – Беспокоилась мать.

                    Через какое-то время, сын перестал интересоваться телескопом, и его полностью поглотила улица и девочки. Все это было естественно для обычного мальчика, но у него же должен быть особый, счастливый путь. Мать недоумевала и немного скорбела о деньгах, потраченных на телескоп. Лучше бы купила сыну хорошей одежды.

Мать старела, а сын взрослел. Он поступил на первый курс престижного Университета и часто приносил ей домой цветы.

             У него появилась девушка. Прекрасная и молодая, без тех глупых причуд, которыми было околдовано новое поколение. Казалось, мечты матери о большой семейной яблоне скоро начнут воплощаться. У них появятся красивые дети, у нее любимые внуки. Сын станет большим человеком в этой жизни, и ее старость будет седой и счастливой, как серебряный медальон с красочными портретами любимых. Она уже видела, как прорастают ее мечты, зелеными лепестками из золотого будущего.

              Но жизнь сына, вдруг, стремительным образом, изменилась.

Сначала, все показалось ей незначительным. Однажды он принес домой Новый Завет. Мать не была религиозна, верила в силу науки, разума и научно-технический прогресс. Она была убежденной, но не фанатичной атеисткой и никогда не приносила домой религиозной литературы. Евангелие сына стало первой христианской книгой в их двухкомнатной «сталинской» квартире с большими потолками.

              Сын стал часами просиживать над этой книгой, как несколькими годами раньше, над литературой про звездное небо. Мать беспокоилась и часто говорила с его девочкой, которой также не нравилось новое увлечение сына.

Мать стала находить на его книжной полке странные книги, на обложках которых были нарисованы суровые бородатые лица монахов в черной одежде и с четками в руках. Она, с нарастающим страхом, читала их имена: Игнатий Брянчанинов, Феофан Затворник, Иоанн Лествичник, Максим Исповедник…

Книг и суровых бородатых старцев становилось все больше. Она боялась их, как древних колдунов, готовых наслать заклятье на все ее прекрасные мечты, которые уже увядали от огня, которыми были наполнены их глаза.

               Они, старцы, словно стали невидимой стеной между матерью и сыном, которая, с каждой новой прочитанной им книгой, становилась все крепче. Это была стена непонимания, которая еще не угашала их любовь, но грозила перерасти в стену отчуждения.

Однажды, она пришла, в его отсутствие, в его комнату и, с дрожью в руках, открыла Новый Завет и первая фраза, которая бросилась ей в глаза, была:

 и враги ему домашние его.

Мать захлопнула книгу и побежала на кровать, плакать. Чему же учат эти бородатые монахи, как может быть, что она, которая взращивала его с такой любовью, является врагом своему сыну?

Когда он вернулся с института, мать напросилась на серьезный разговор. Во время него мать выяснила, как далеко ушел сын от пути ее мечтаний. Его глаза уже горели, как у тех старцев с монашеских книг, сын теперь не считался с тем, что она положила за него жизнь, а убеждал ее присоединиться к его взглядам и мечтам, которые, как он ее уверял, были вечными и во сто крат превышали по значимости ее собственные. Она спорила, сколько было сил, потом плакала. Сын тепло утешал ее, но намерение его оставалось таким же сильным.

Тогда мать решилась на отчаянный поступок. Прошла пара недель. С затаенной ненавистью, она подошла к полке с книгами, торжествующе посмотрела в огненные глаза бородатых старцев, и положила их всех в сумку, которую спрятала в шкафу.

Когда сын пришел, она сказала, что это все, чем он увлекался в последнее время - антинаучная блажь, промывка мозгов и сказала также, что религия несет вред для неокрепших характеров. Потом она скрестила руки и твердым голосом заявила, что выкинула все его книги на помойку.

 

Он сел на кровать и сжал голову руками, потом заплакал и только сказал: и враги ему домашние его.

Мать разрыдалась, побежала в свою комнату и вернула сумку, она все больше понимала, что, при таком настроении сына, ее мечтам будет очень трудно воплотиться.

               Затем сын бросил свою учебу, его бросила девушка, прекрасная и молодая. Он, по поводу размолвки с девушкой, горевал достаточно долго, и мать надеялась, что эта первая неудачная любовь образумит его. Но нет. Сын устроился в один из храмов алтарником на мизерную зарплату и стал отпускать себе волосы, усы и бороду. С матерью он был, как и прежде, обходителен и мягок, но давал понять, что путь, на который он встал, для него выше всего.

В тоже время, религия стала общепризнанной, и быть православным было уже не так стыдно. Оказывается, как ей говорили, верующими людьми были даже академики Павлов и Лосев.

На следующий год сын поступил в Загорск, в семинарию. Мать ездила к нему на выходные и тоже стала проникаться Православием. Бородатые старцы уже не казались ей такими уж мрачными и ее любимые мечты вновь воскресли. Путь ее сына сейчас вполне мог влиться в ее мечты.

Учился он хорошо и уже дружил с девушкой-хористкой, которая училась там же на регента. Теперь Мать думала, что это даже очень хорошо и благородно, что сын станет священником. Будет помогать людям, может от него пойдет и новый крепкий священнический род.

           Так шли годы.

Сын был уже на последнем курсе семинарии, и Владыка хотел рукоположить его в священника, девушка сына была согласна стать матушкой. И мать думала, что их семейное дерево сейчас начнет произрастать и плодоносить.

             Но все, вдруг, опять стремительным образом изменилось.

              Огонь глаз Игнатия Брянчанинова, Иоанна Лествичника, Феофана Затворника, Максима Исповедника и Иосифа Исихаста вновь сжег все ее мечты.

Однажды, когда мать сидела на кухне и пила чай, мечтая о прекрасном будущем, позвонила та самая девушка-хористка, она была возмущена до самого предела и заплакана. Девушка сказала, скорее, прорыдала, матери нечто, от чего ее доброе сердце сильно заболело.

                                  Оказывается ее сын, по благословению какого-то старца, бросил семинарию и подался на Святую гору Афон, чтобы стать там настоящим монахом и безмолвником.

               Мать не пролила ни одной слезы. Ее сердце стало как бы каменным. Она просто сидела на кухне и глядела, как сгорают мечты всей ее жизни. Она чуть не возненавидела сына, который, по ее мнению, жестоко поступил с ней. Ведь она отдала ему всю свою жизнь, а он не мог посвятить себя, хоть немного, ее старости.

                Целый год от него не было письма и, чтобы быть хоть как-нибудь ближе к нему, мать стала регулярно посещать Православный храм, исповедоваться и причащаться. Когда она молилась Божьей Матери, то помнила, что сын находиться у нее под присмотром. Она всегда просила Пресвятую помогать ему в скорбных монашеских трудах. И постепенно она стала обретать некую молитвенную связь с ним, словно ее молитвы оберегали его там, а его молитвы, наоборот, охраняли ее от всякого зла. Она почти смирилась со своей судьбой и пошла преподавательницей в Воскресную школу.

Потом от него было первое письмо. Прижав его к сердцу, она долго не решалась открыть его, потом, все-таки, аккуратно разрезала конверт перочинным ножом.

Он писал, что устроился на одну греческую келью послушником и старец кельи целый год не разрешал ему связываться с ней, чтобы во время новоначальных искушений, ее письма, наполненные скорбью и любовью, не возбудили его уклониться от выбранного пути.

             Сейчас он был полностью доволен своим выбором и хотел остаться на Афоне до конца своих дней. Сын просил, чтобы ее письма не были слезливыми, кратко отображали состояние ее дел и приходили бы не больше четырех раз в год. И чтобы никаких фотографий. Еще он просил ее больше молиться за него, потому как Афон – это место постоянных искушений.

Она молилась, как могла, и лишь в молитве за сына находила настоящий покой и утешение. Иногда, в храме, какие-нибудь женщины обсуждали ее:

                  – Вот уж ей повезло, ее сын подвизается на самом Афоне. Вымаливает весь род.

                   - Не знали они, как болело по сыну материнское сердце. – Как он там, в чужой стране? С суровым старцем с глазами Игнатия Брянчанинова. В лишениях и скорбях, ее любезный сын. -

                   Так прошло еще несколько лет, мать, бывшая атеистка, уже твердо стояла на позициях Православия, сын был уже пострижен в схиму и носил другое имя. Он хорошо изучил греческий язык и, по благословению старцев, стал переводить святогорскую литературу. Она часто покупала книги в его переводе и чувствовала в каждой строке его талантливую чистую душу.

Теперь он поняла, что выбор ее сына был самый правильный, а ее мечты были эгоистичными. Может быть, она хотела счастья только для себя, а он стал молитвенником за весь мир. Он хотел счастья всему миру и она, наконец, стала гордиться его мужественным выбором и сама проникалась его сильным духом.

                Вскоре мать стала директором Воскресной школы и, с большой любовью, объясняла детям Закон Божий. Дети понимали, что этот закон хороший, даже из-за душевных качеств самой преподавательницы, которая, умея любить и научившись терпеть, была сама очень любима детьми.

Но человек существо ранимое и подверженное болезням. Мать уже несколько раз ложилась в больницу с сердечными приступами. Ей очень хотелось, хотя бы, один раз, перед смертью, взглянуть на своего сына, увидеть, каким монахом он успел стать. Это была ее последняя мечта.

Не выдержав сердечной туги, она нарушила запрет старца и сообщила сыну о своей болезни. Написала и о том, что, возможно, жить ей осталось немного - несколько лет. Пусть он только попросит старца разрешить ей приехать в Грецию и, в последний раз, повидаться с ним. Может Геронта, и согласиться с желанием умирающей матери? Она обещала держаться изо всех сил и не пролить при встрече ни одной слезы.

Вскоре сын написал ответ. Он дал обет Матери Божьей никогда не сходить с афонской земли, а женщин, как известно, на Афон не пускают. Но его рассудительный старец счел желание матери законным и придумал вариант, как они могут встретиться.

Он имел друга, капитана парома «Достойно есть», который привозит и отвозит паломников на Святую гору.

                Мать должна была остричь коротко волосы, надеть очки и даже приклеить усы. Так она будет похожа на мужчину. Потом она должна связаться с капитаном (сын прислал номера телефонов) и он бы спрятал ее, в определенное время, в своей рубке. Когда паром достиг бы арсаны (пристани прим. автора) Кавсокаливии, где, в этом древнем скиту, и подвизался сын, капитан бы инсценировал поломку катера и простоял бы у берега, минут десять. В этот краткий момент, они и смогли бы встретиться на борту парома. Закон Святой горы, как и обет молодого монаха, по мнению старца, не нарушался бы. Ведь мать не вступила бы на Афон, а сын также бы и не выходил с горы, так как паром будет пришвартован к берегу.

Мать с великой радостью приняла это приглашение старца. Она заняла денег, приехала в Грецию, добралась до Салоник, где встретилась с капитаном парома, жена которого была понтийской гречанкой и знала русский гораздо лучше эллинского.

И вот наступил долгожданный день. Мать, замаскированная под мужчину, чтобы не стать соблазном паломникам, сидела в рубке капитана и, радостно предвкушая встречу, глядела в окно.

                Кавсокаливия была последней остановкой парома. Мать смотрела  на гористые берега зеленого Афона и поняла, что здесь осуществились мечты ее сына, которому и было от рождения предназначено Богом, стать святогорцем.

Она много раз видела эти берега и монастыри на фотографиях и могла назвать каждый из них по имени. Вот, сразу после Дафни, Симоно-Петра – монастырь, стоящий на скале, потом маленький Григориат, затем суровый Дионисиат.

Наконец, через час, паром пристал к арсане Кавсокаливии. Он останавливался здесь только два раза в неделю и сегодня был не тот день. Потому никто, кроме нескольких туристов не вышел на берег и никто не забирался на борт.

Мать волновалась, где ее сын и порывалась подойти к самому борту. Может быть, старец указал другой день? Капитан не мог удержать мать, и она прорвалась к борту. Лишь пологая красноватая каменная скала и несколько каменных стен бизюль. Море било об арсану, и капитан обеспокоено смотрел на часы.

Наконец, капитан обескуражено и смущенно развел руками, показывая своим видом, что пора уже бы и ехать.

Мать стояла потерянная у борта и глядела, как мотор вспенивал воду моря. Паром тронулся  обратный путь.

              И тут сын вышел из-за каменной бизюли и сказал то, что можно было только увидеть, а не услышать из-за шума мотора. Он сказал: «мама» и море посинело от ее счастья.

              Сейчас он был похож на бородатых старцев-черноризцев со своих книг, очень похож. Паром все больше отходил от берега, она протянула ему руки, как бы, желая последний раз обнять его.

Мать взглянула ему в глаза и увидела в них тот огонь, что сжег все ее мечты.

Теперь она знала, что это за огонь.

Это был пламень вечной любви.

 

 

http://stas-senkin.livejournal.com/77438.html