Открылась посреди пути земного

Мне истина, как чашечка цветка:

Жизнь - это сладость хлеба золотого,

Любовь - долга, а злоба - коротка.

Заменим стих язвительный и вздорный

Стихом веселым, радующим слух.

Божественны фиалки... Ветер горный

В долину к нам несет медовый дух.

Не только тот, кто молится, мне дорог, -

Теперь и тот мне дорог, кто поет.

Тяжка и жажда, и дорога в гору,

Но ирис нежный все-таки влечет.

У нас глаза в слезах, но вот речонка

Блеснет, - и улыбаемся опять.

Залюбовавшись жаворонком звонким,

Забудем вдруг, как трудно умирать.

Спокойна плоть моя, - ушло смятенье,

Пришла любовь, - и нет былых тревог.

И материнский взор - мне в утешенье,

И тихий сон мне уготовит Бог.

Габриэла Мистраль

(в переводе Инны Лиснянской)

*******

Чего в мой дремлющий тогда

не входит ум?

Д е р ж а в и н

Когда бледнеет день, и сумрак задымится,

И молча на поля за тенью тень ложится,

В последнем зареве сгорающего дня

Есть сладость тайная и прелесть для меня.

Люблю тогда один, без цели, тихим шагом,

Бродить иль по полю, иль в роще за оврагом.

Кругом утихли жизнь и бой дневных работ;

Заботливому дню на смену ночь идет,

И словно к таинству природа приступила,

И ждет, чтобы зажглись небес паникадила.

Брожу задумчиво, и с сумраком полей

Сольются сумерки немой мечты моей.

И только изредка звук дальний, образ смутный

По сонному уму прорежет след минутный

И мир действительный напомнит мне слегка.

Чу! песня звонкая лихого ямщика

С дороги столбовой несется. Парень бойкой,

Поет и правит он своей задорной тройкой.

Вот тусклый огонек из-за окна мелькнул,

Тут голосов людских прошел невнятный гул,

Там жалобно завыл собаки лай нестройный -

И всё опять замрет в околице спокойной.

А тут нежданный стих, неведомо с чего,

На ум мой налетит и вцепится в него...

1848   Петр Вяземский

*******

Дня нет уж... За крыльями Ночи

Прозрачная стелется мгла,

Как легкие перья кружатся

Воздушной стезею орла.

Сквозь сети дождя и тумана

По окнам дрожат огоньки,

И сердце не может бороться

С волной набежавшей тоски,

С волною тоски и желанья,

Пусть даже она - не печаль,

Но дальше, чем дождь от тумана

Тоска от печали едва ль.

Стихов бы теперь понаивней,

Помягче, поглубже огня,

Чтоб эту тоску убаюкать

И думы ушедшего дня,

Не тех грандиозных поэтов,

Носителей громких имен,

Чьи стоны звучат еще эхом

В немых коридорах Времен.

Подобные трубным призывам,

Как парус седой кораблю,

Они наполняют нас бурей, -

А я о покое молю.

Мне надо, чтоб дума поэта

В стихи безудержно лилась,

Как ливни весенние хлынув,

Иль жаркие слезы из глаз,

Поэт же и днем за работой,

И ночью в тревожной тиши,

Всем сердцем бы музыку слушал

Из чутких потемок души...

Биенье тревожное жизни

Смиряется песнью такой,

И сердцу она, как молитва,

Несет благодатный покой.

Но только стихи, дорогая,

Тебе выбирать и читать:

Лишь музыка голоса может

Гармонию строф передать.

Ночь будет певучей и нежной,

А думы, темнившие день,

Бесшумно шатры свои сложат

И в поле растают, как тень.

Генри Лонгфелло

*******

   Генри Лонгфелло (27 февраля 1807 - 24 марта 1882) - американский поэт и переводчик.

Цитата: "Любовь отдает себя в дар; купить ее невозможно".

______________________________________________________________________________________

Не знаю, живут ли дриады

В лесах многоснежной России,

Как в миртах и лаврах Эллады

Ютились они в старину.

Нет - чужды древним народам

Те дружественные иерархии,

Что пестуют нашу природу,

Нашу страну.

Ясней - полнорадостным летом,

Слабее - по жестким зимам

Их голос слышен поэтам:

Он волен, струист, звенящ,

И каждый лес орошаем

Их творчеством невыразимым,

И следует звать Арашамфом

Слой духов древесных чащ.

Не знают погони и ловли

Лепечущие их стаи,

И человеческий облик

Неведом их естеству,

Но благоговейно и строго

Творят они, благоухая,

И чувствуют Господа Бога

Совсем наяву.

По длинным лиственным гривам

Они, как по нежной скрипке,

Проводят воздушным порывом,

Как беглым смычком 

скрипач;

И клонятся с шорохом лозы,

И плещутся юные липки,

И льют по опушкам березы

Счастливый, бесслезный плач.

Естественнее, чем наше,

Их мирное богослуженье,

Их хоры широкие - краше

И ласковей,

чем орган;

И сладко нас напоить им

Дурманом 

до головокруженья,

Когда мы входим наитьем

В мягчайшую глубь их стран.

Даниил Андреев

*******

На кресле отвалясь, гляжу на потолок,

Где, на задор воображенью,

Над лампой тихою подвешенный кружок

Вертится призрачною тенью.

Зари осенней след в мерцаньи этом есть:

Над кровлей кажется, и садом,

Не в силах улететь и не решаясь сесть,

Грачи кружатся темным стадом...

Нет, то не крыльев шум, то кони у крыльца!

Я слышу трепетные руки...

Как бледность холодна прекрасного лица!

Как шепот горестен разлуки!..

Молчу, потерянный, на дальний путь глядя

Из-за темнеющего сада, -

И кружится еще, приюта не найдя,

Грачей встревоженное стадо.

1890   Афанасий Фет

                      *******

Если б капля водяная

Думала, как ты,

В час урочный упадая

С неба на цветы,

И она бы говорила:

"Не бессмысленная сила

Управляет мной.

По моей свободной воле

Я на жаждущее поле

Упаду росой!"

Но ничто во всей природе

Не мечтает о свободе,

И судьбе слепой.

Все покорно - влага, пламень,

Птицы, звери, мертвый камень;

Только весь свой век

О неведомом тоскует

И на рабство негодует

Гордый человек.

Но увы! лишь те блаженны,

Сердцем чисты те,

Кто беспечны и смиренны

В детской простоте.

Нас, глупцов, природа любит,

И ласкает, и голубит,

Мы без дум живем,

Без борьбы, послушны року,

Вниз по вечному потоку,

Как цветы, плывем.

Дмитрий Мережковский

             *******

Кокетничает осень с нами:

Красавица на западе своем

Последней ласкою, последними дарами

Приманивает нас нежнее с каждым днем.

И вот я, волокита старый,

Люблю ухаживать за ней

И жадно допивать, за каплей каплю, чары

Прельстительной волшебницы моей.

Всё в ней мне нравится: и пестрота наряда,

И бархат, и парча, и золота струя,

И яхонт, и янтарь, и гроздья винограда,

Которыми она обвешала себя.

И тем дороже мне, чем ближе их утрата,

Еще душистее цветы ее венка,

И в светлом зареве прекрасного заката

Сил угасающих и нега и тоска.

октябрь 1874   Петр Вяземский

                   *******

Альбом ваш стар, но стар и я,

Так что ж? Тем лучше: с ним мы пара.

И старой книги бытия

Мы ветхие два экземпляра.

Той библиотеки уж нет,

Где мы в красивом переплете,

С узорной роскошью виньет,

При яркой, свежей позолоте,

У всех стояли на виду,

И люди любовались нами,

И в молодом своем чаду

Собой мы любовались сами.

Той библиотеки уж нет,

Те книги моль давно изъела,

Давным-давно забыл их свет:

Живому нет до мертвых дела.

Теперь в ходу, теперь в чести

Другие люди и новинки.

А мы? Мы на живом пути

Чего-то прошлого поминки.

Что ж делать? Каждому свой день.

Напрасны жалобы и пени:

Иные входят на ступень,

Другие сходят со ступени.

Но, старину свою любя,

Ее признательно помянем,

Обломки, молча, про себя,

Друг друга утешать мы станем.

1871 (?)    Петр Вяземский

                    *******

Виноградины тщетно в садах ржавели,

И наложница, тщетно прождав, уснула.

Палестинские жилы! -  Смолы тяжеле

Протекает в вас древняя грусть Саула.

Пятидневною раною рот запекся.

Тяжек ход твой, о кровь, приближаясь к сроку!

Так давно уж Саулу-Царю не пьется,

Так давно уже землю пытает око.

Иерихонские розы горят на скулах,

И работает грудь наподобие горна.

И влачат, и влачат этот вздох Саулов

Палестинские отроки с кровью черной.

Марина Цветаева

______________________________________________________

   Марина Цветаева (8 октября 1892 - 31 августа 1941) - русский поэт Серебряного века, прозаик, переводчица.

*******

Царь Небес! успокой

Дух болезненный мой!

Заблуждений земли

Мне забвенье пошли

И на строгий Твой рай

Силы сердцу подай.

Евгений Баратынский

          *******

Листья в поле пожелтели,

И кружатся и летят,

Лишь в бору поникши ели

Зелень мрачную хранят.

Под нависшею скалою

Уж не любит, меж цветов,

Путник отдыхать порою

От полуденных трудов.

Зверь отважный поневоле

Скрыться где-нибудь спешит.

Ночью месяц тускл и поле

Сквозь туман лишь серебрит.

1828   Михаил Лермонтов

*******

О, как волнуюся я мыслию больною,

Что в миг, когда закат так девственно хорош,

Здесь на балконе ты, лицом перед зарею,

Восторга моего, быть может, не поймешь.

Внизу померкший сад уснул, - лишь тополь дальный

Все грезит в вышине, и ставит лист ребром,

И зыблет, уловя денницы блеск прощальный,

И чистым золотом и мелким серебром.

И верить хочется, что все, что так прекрасно,

Так тихо властвует в прозрачный этот миг,

По небу и душе проходит не напрасно,

Как оправдание стремлений роковых.

1891   Афанасий Фет

*******

Опять осенний блеск денницы

Дрожит обманчивым огнем,

И уговор заводят птицы

Умчаться стаей за теплом.

И болью сладостно-суровой

Так радо сердце вновь заныть,

И в ночь краснеет лист кленовый,

Что, жизнь любя, не в силах жить.

1891   Афанасий Фет

                   *******

Еще вчера, на солнце млея,

Последним лес дрожал листом,

И озимь, пышно зеленея,

Лежала бархатным ковром.

Глядя надменно, как бывало,

На жертвы холода и сна,

Себе ни в чем не изменяла

Непобедимая сосна.

Сегодня вдруг исчезло лето;

Бело, безжизненно кругом,

Земля и небо - все одето

Каким-то тусклым серебром.

Поля без стад, леса унылы,

Ни скудных листьев, ни травы.

Не узнаю растущей силы

В алмазных призраках листвы.

Как будто в сизом клубе дыма

Из царства злаков волей фей

Перенеслись непостижимо

Мы в царство горных хрусталей.

1864 (?)   Афанасий Фет

               *******

Когда я  был душою молод,

С восторгом пел я первый снег;

Зимы предвестник, первый холод

Мне был задатком новых нег.

Мне нравилась в тот возраст жаркий

Зима под сребреным венцом,

Зима с своей улыбкой яркой

И ослепительным лицом.

В летах и чувствах устарелый,

Я ныне с тайною тоской

Смотрю, как вьется пепел белый

Над унывающей землей...

...........................................

1845 (?)   Петр Вяземский

                   *******

Ласточки пропали,

А вчера зарей

Все грачи летали,

Да как сеть мелькали

Вон над той горой.

С вечера все спится,

На дворе темно.

Лист сухой валится,

Ночью ветер злится

Да стучит в окно.

Лучше б снег да вьюгу 

Встретить грудью рад.

Словно как с испугу

Раскричавшись, к югу

Журавли летят.

Выйдешь - поневоле

Тяжело, хоть плачь!

Смотришь - через поле

Перекати-поле

Прыгает как мяч.

1854   Афанасий Фет

            *******

Тяжело в ночной тиши

Выносить тоску души

Пред безглазым домовым,

Темным призраком немым,

Как стихийная волна

Над душой одна вольна.

Но зато люблю я днем,

Как замолкнет все кругом,

Различать, раздумья полн,

Тихий плеск житейских волн.

Не меня гнетет волна,

Мысль свежа, душа вольна;

Каждый миг сказать хочу:

"Это я!" Но я молчу.

1892   Афанасий Фет

             *******

Памятные даты

Даниил Андреев и его книга

   Каждая книга, каких бы вопросов она ни касалась, создается определенным человеком, живущим в данной эпохе и в данном времени. И неминуемо эта книга несет на себе отпечаток времени и отпечаток личности автора в конкретных условиях его жизни и судьбы.

   Автор "Розы Мира" - Даниил Андреев, сын знаменитого русского писателя предреволюционной эпохи Леонида Андреева, родился 2 ноября (по новому стилю) 1906 года в Берлине. Мать, любимая всеми Александра Михайловна Велигорская, скончалась от послеродового заболевания. Осиротевшего ребенка взяла тетка, Елизавета Михайловна, жена московского врача Филиппа Александровича Доброва. В этой семье он и жил как родной сын.

   Внешняя канва жизни Даниила Андреева такова.

   Гимназия, законченная уже как советская школа. Университет для сына "непролетарского" писателя оказался закрытым. Даниил Леонидович закончил Высшие литературные курсы. С окончанием этих курсов совпало ясное понимание несовместимости своего поэтического дара с требованиями реальной жизни тех лет. Поэтому для заработка Даниил Леонидович стал художником-шрифтовиком, а творческой работе над стихами и прозой, которые не могли увидеть свет, были отданы ночи.

   Начало войны прервало его работу над большим романом "Странники ночи". В начале зимы 1942 года он был мобилизован. В армии, по состоянию здоровья, служил нестроевым рядовым. Шел через Ладогу, "Ледовой трассой" в осажденный Ленинград, хоронил убитых в братских могилах, читая над ними заупокойные молитвы.

   В Москву вернулся в конце войны и снова стал ночами работать над романом и стихами. 

   В апреле 1947 года нас арестовали. Дальше были полуторагодичное следствие на Лубянке и в Лефортове и приговор Особого совещания: 25 лет тюрьмы Даниилу Леонидовичу, 25 лет лагеря - мне. Все, написанное до ареста - роман  и стихи, - было уничтожено, как и письма Леонида Андреева и наша с Даниилом фронтовая переписка.

   Даниил Леонидович отбывал срок во Владимирской тюрьме. Хрущевская Комиссия по пересмотру дел политзаключенных уменьшила этот срок с 25 до 10 лет. Он вернулся "на волю" в апреле 1957 года в состоянии безнадежном после инфаркта, перенесенного в тюрьме в 1954 году.

   Неполных два года бездомного существования были посвящены работе над черновиками произведений, написанных в тюрьме, которые удалось спасти.

   Умер Даниил Леонидович Андреев 30 марта 1959 года, похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище, рядом с матерью.

   Все, выявление и огранкой чего была эта внешняя жизнь, можно определить как особый склад личности.

   Каковы же черты этого особого склада личности автора "Розы Мира" и многих поэтических произведений, составляющих вместе с ней единое, неразрывное и совершенно уникальное явление в истории культуры?

   С детских лет - ярко выраженный творческий склад. Даже точнее: поэтический склад с повышенной чуткостью к звучанию слова. Творчество было для него содержанием и смыслом жизни - выполнением долга, возложенного на поэта свыше.

   Очень рано проявившаяся любовь к истории, особенно русской истории. Именно - не заинтересованность, не увлечение, а страстная любовь, особое чувство истории как живого потока, в котором пребывают - и отнюдь не пассивно - все наши жизни.

   Самое же главное - органическая, структурная религиозность. Семья Добровых, в которой вырос и жил Даниил Леонидович, была московской патриархальной православной семьей. Это то главное, что отличало ее от многих интеллигентских семей того времени, в частности, от семьи Леонида Андреева. Даниил Леонидович всю жизнь с горячей благодарностью Судьбе вспоминал свое детство в этой семье.

   Но религиозным он был не только в силу воспитания и жизни в православной среде. У него была не унаследованная приверженность вере, а именно религиозная структура, самая основа личности. Для людей этого типа мир никогда не бывает полностью замкнут, всегда сквозь мир "этот" просвечивает мир "иной". Позже в своей книге художественному творчеству людей такого типа Андреев даст определение: сквозящий реализм.

   Так же, как есть подвижники в вере, есть подвижники в творчестве. Таким был Даниил Андреев, писавший черновики "Розы Мира" в камере Владимирской тюрьмы и заканчивавший саму книгу в те 23 месяца бездомного скитания, которые оставались смертельно больному человеку до кончины.

   Он жил и умер как православный христианин. Каждую минуту этих последних двадцати трех месяцев (кроме проведенных в больнице) я была с ним. При мне написана каждая страница этой книги и мне в руки он ее отдал: хранить, пока жива. И опубликовать, если такое время наступит при моей жизни.

   "Роза Мира" создана на основе личного духовного опыта автора. Даниил не был ни теософом, ни антропософом, ни кем-либо еще такого плана. Состояния особого видения, посещавшие его с ранней юности, а в тюрьме перешедшие в ровный и сильный свет трансфизического знания, есть редкий, но встречающийся у людей дар Светлых Сил. В принадлежности этих Сил Свету не остается сомнений, когда читаешь книгу.

   В начале "Розы Мира" сам автор рассказывает, как одно из первых озарений, давших ощущение живой связи с миром Света пришло к нему в церкви, во время чтения акафиста святому Серафиму Саровскому, которого он особо чтил всю жизнь. Маленький образок Преподобного был с ним на фронте, уцелел в тюрьме, а теперь всегда со мной.

   Единственным, что помогало в достижении тех состояний, на основе которых написана "Роза Мира", была молитва. До ареста еще - посещение храма. Даниил рассказывал мне, как ездил в Радонеж, где колокола звонили в один из последних дней колокольного звона на Руси в 1929 году, - провожал этот звон до конца. И Господь дал нам вместе услышать начало колокольного звона, когда ожил голос колокола Новодевичьего монастыря в Сочельник 1946 года. Мы шли на Новодевичьем кладбище, на могилу матери Даниила, когда в одно мгновение воздух наполнился этим потрясающим звуком, а прохожие, тайком взглядывая друг на друга, тихо плакали.

   "Роза Мира" довольно широко известна, хотя бы в отрывках и в искаженных копиях. Конечно, она вызывает к себе далеко не однозначное отношение. В книге безусловно есть места, не согласующиеся с ортодоксальными положениями Православия. Но надо помнить, что написана она не богословом, не философом, но поэтом, и написана в сталинское время, в тюрьме.

   Есть в книге понятие, одно из центральных, неприемлемое для строго православных людей: интеррелигия.

   Вот здесь и необходимо обратиться ко времени, в котором прошла наша жизнь до ареста, а для Даниила - вся его жизнь. Надо постараться понять реальные духовные условия того времени.

   Сейчас стали известны бесчисленные факты бесправия, жестокости, обесценения самого понятия "человеческая личность". Но никакие факты не передают главного: того воздуха торжествующей антидуховности, того осязаемого, каждодневного проникновения, оплетения всей жизни темными силами.

   Все, относящееся к религии, расценивалось как преступление.

   Атеизм был не просто властвующей государственной религией. Он был воинствующей, командующей, облаченной неограниченной властью программой уничтожения всего, что мы обобщаем понятием "духовный". Не надо забывать одной из официальных организаций того времени: Общества "Воинствующий безбожник" со своим журналом и полной свободой и безнаказанностью действий, которой эти безумцы пользовались в полной мере.

   В такое время, в такой атмосфере возникает не современный экуменизм с поездками по разным странам и торжественными конференциями, а живое ощущение основного противостояния. И все, кто служит Богу или тихо и неумело стремится к Нему каким-либо путем - спутники.

   В романе Даниила Андреева, погибшем на Лубянке, была сцена, которую я хочу рассказать.

   Один из героев романа, индолог Глинский, руководитель подпольной группы московских мечтателей, возводящих невидимое здание духовного противостояния эпохи, - арестован. 

   Набитая разнородными людьми камера 1937 года на Лубянке. Допросы. Совершенно безнадежное будущее - для всех одно. В этой же камере вместе с Глинским, находятся православный священник и мулла. Не говоря друг другу ни слова, эти трое по очереди молятся обо всех остальных. Молча. Когда того, кто молится сейчас, ведут на допрос или он совершенно изнемогает, он взглядом передает свою молитвенную стражу одному из двух оставшихся.

   Канонически это, конечно, недопустимо. Но я не думаю, чтобы нашелся священнослужитель, осуждающий этих людей.

   Я не сомневаюсь в том, что были священники, молившиеся за всех, а не только за православных. Эта сцена из романа - ключ к тому, что в "Розе Мира" неудачно названо "интеррелигией".

   Не от желания комфортно пребывать одновременно в нескольких теплых водоемах разных религий и духовных поисков, а родившееся в отчаянии противостояния духовного братства тех, кто с Богом, во Имя Бога, разными путями, но - к Богу - тем, кто против Него. Вот тот трагический "экуменизм", который рождался в тюрьмах и лагерях безбожного времени.

   Это было в те годы, которые для молодых стали уже легендой. Но мы жили и формировались - тогда.

   Личность поэта и мыслителя Даниила Андреева навсегда несет на себе печать той эпохи. Не надо забывать об этом, читая "Розу Мира" в иные времена (Алла Андреева, 1990).

*******

Если бы даже кудесник премудрый

Тогда погрузил, размышляя про быль или небыль,

Пронзительный взор в синекудрое небо -

Он бы Ее не заметил.

Прозрачен и светел

Был синий простор Ее глаз

И с синью сливался небесной.

Это - в высотах, доныне безвестных

Для нас,

Она, наклонясь, озирала

Пространства земные

И думала: где бы коснуться земного впервые.

Внизу простирались пустынные пади

Эфирного слоя.

На юге и на востоке, вздымались

Медленно строившиеся громады

Старших метакультур.

Хмур

Запад был бурный. И мглою,

Как бурой оградой,

Скрывалось блистающее сооруженье

С вершиной из ясного фирна.

И крылья мышиные темно-эфирных циклонов

В бурливом движенье взмывали по склонам;

Взмывали и реяли, не досягая

До белого рая.

До правды Грааля.

Где рыцари в мантиях белых сверкали

Мечами духовными - вкруг средоточья

Великого Света

Над дольнею ночью...

(1955    Даниил Андреев, из поэмы "Навна")

                     *******

  Сердца томная забота,

Безымянная печаль!

Я невольно жду чего-то,

Мне чего-то смутно жаль.

Не хочу и не умею

Я развлечь свою хандру:

Я хандру свою лелею,

Как любви своей сестру.

Ей предавшись с сладострастьем,

Благодарно помню я,

Что сироткой под ненастьем

Разрослась любовь моя;

Дочь туманного созвездья,

Красных дней и ей не знать,

Ни сочувствий, ни возмездья

Бесталанной не видать.

Дети тайны и смиренья,

Гости сердца моего

Остаются без призренья

И не просят ничего.

Жертвы милого недуга,

Им знакомого давно,

Берегут они друг друга

И горюют заодно.

Их никто не приголубит,

Их ничто не исцелит...

Поглядишь: хандра всё любит,

А любовь всегда хандрит.

1831   Петр Вяземский

             *******

Я пью за здоровье не многих,

Не многих, но верных друзей,

Друзей неуклончиво строгих

В соблазнах изменчивых дней.

Я пью за здоровье далеких,

Далеких, но милых друзей,

Друзей, как и я, одиноких

Средь чуждых сердцам их людей.

В мой кубок с вином льются слезы,

Но сладок и чист их поток;

Так, с алыми - черные розы

Вплелись в мой застольный венок.

Мой кубок за здравье не многих,

Не многих, но верных друзей,

Друзей неуклончиво строгих

В соблазнах изменчивых дней;

За здравье и ближних далеких,

Далеких, но сердцу родных,

И в память друзей одиноких,

Почивших в могилах немых.

1862   Петр Вяземский

                 *******

Книги, мудрые мысли, цитаты

Зеркальные знаки

   Впервые я увидел зеркальные письменные знаки, или, правильнее сказать, знаки в зеркальном отображении вовсе не в известной рукописи Леонардо да Винчи, а в письме своего приятеля, который когда-то учился в Университете искусств, но, так и недоучившись, бросил его. Это случилось девятнадцать лет тому назад, письмо валяется где-то на дне сундука, и у меня нет ни сил, ни желания его оттуда выуживать, но я совершенно точно помню, что оно написано правой рукой, хотя наш начинающий художник и был, подобно Леонардо, левшой.

   Помню, спустя некоторое время после того, как я получил от него это письмо, мы с ним встретились и разговор зашел как раз о зеркальных знаках, будущий художник, оживившись, вытащил листок бумаги, взял в каждую руку по карандашу и, ловко водя ими по бумаге, одновременно написал два одинаковых иероглифа. Вот только иероглиф, написанный левой рукой, был словно вывернут наизнанку, он выглядел точно так же, как выглядел бы иероглиф, написанный правой рукой и отразившийся в поставленном рядом зеркале.

   "Ну как?" - самодовольно улыбнулся он и, не кладя карандашей, стал, искоса на меня поглядывая, писать слева направо и справа налево симметричные знаки. Правая и левая руки, постепенно расходясь в разные стороны, производили на свет совершенно одинаковые, но словно вывернутые наизнанку знаки. По его словам, когда пишешь знаки вот так, обеими руками, то движения одной руки, пишущей знаки в их обычном виде, стимулируют непроизвольные движения другой руки, которая в результате повторяет те же знаки, но только в их зеркальном отображении. Если хорошенько потренироваться, то научишься писать зеркальные знаки уже без участия стимулирующей руки.

   Затем он вручил мне два карандаша, и я тут же попробовал проделать все это сам. В какой-то момент карандаш дрогнул, в какой-то я запутался, потеряв ориентацию, но все же пару фраз мне удалось одолеть вполне успешно. Не останавливаясь на достигнутом, я попробовал, взяв только один карандаш левой рукой написать несколько знаков в  отображенном виде, но у меня ничего не вышло:  мало того, что рука совершала абсолютно бессмысленные движения, у меня возникло такое ощущение, будто в моем сознании перепутались все провода и произошел сбой, неправильно соединенные провода сознания и линии знаков, которые я собирался написать смешались в некоем едином пространстве так  что невозможно было отличить одно от другого, в результате кончик карандаша замер на месте, не в состоянии двигаться ни туда ни сюда. "Ну нет, это мне не под силу", - подумал я и, отбросив карандаш, попытался прикрыть свое поражение смехом.

   Все это я помню весьма смутно, никаких подробностей в моей памяти не сохранилось, осталось лишь одно ощущение, возникшее совершенно для меня неожиданно в тот момент, когда я пытался прикрыться смехом. Пожалуй, его можно сформулировать как решимость никогда не писать зеркальными знаками. Так или иначе после того случая я стал постепенно отдаляться от начинающего художника, хотя был он человеком приятным во всех отношениях и раньше мы с ним очень дружили. Что касается его, то он по неизвестным мне причинам впал в полное отчаяние, потеряв надежду преуспеть в живописи, и  вскоре сделался совершенным затворником, перестав быть даже начинающим.

   Дмитрий Мережковский, автор многочисленных исторических романов, выдвинул предположение, что Леонардо "рисунок делал левой рукой, а краски накладывал правой". Однако некоторые другие исследователи опровергают его: основываясь на том, что в механизмах, созданных по проекту Леонардо, почти все вращающиеся детали рассчитаны на левшей, они подвергают сомнению утверждение о способности Леонардо владеть в равной степени обеими руками.

   Все знаки, будь то алфавит, иероглифы или слоговая азбука, рассчитаны на правшей. Если взять ручку в левую руку, то ее кончик, двигаясь по поверхности бумаги, начинает скрипеть натужно, будто сам тормозя свое движение. Что касается латиницы, то, как мне говорили, многие дети, являющиеся от рождения левшами, путают буквы "б" и "д" , "p" и "q". Несомненно, нечто подобное происходит и с теми, кто пользуется японской слоговой азбукой "каной", несмотря на то, что для нее более естественным является вертикальное письмо. Может быть для того, чтобы воспринять мир, левши должны сначала увидеть его отразившимся в зеркале. А может быть они просто пребывают в уверенности, что родились в Зазеркалье. Как бы то ни было, зеркальное письмо является для левшей одной изв важнейших форм правильного общения с миром, оно предоставляет им возможность избежать некоторого несоответствия желаемого и действительного. 

   Теперь кажется знаменательным, что мы встретились с тем моим приятелем в небольшой студии художника-миниатюриста. Мы приходили туда каждый день, накладывали на кентскую бумагу тонкий слой почти прозрачных акварельных красок и, имея перед глазами какого-нибудь жука-оленя, рисовали его, стараясь с максимальной точностью передать типичные для этого вида формы, блеск надкрылий. Руководил нами очень почтенный старый художник, который тоже - да, вы совершенно правы, - тоже был левшой. Но в один прекрасный день я почувствовал, что выносить эти зеркальные дни выше моих сил. Что-то явно случилось со мной, когда приятель показал мне, как надо писать зеркальные знаки. Я вдруг впервые очень остро ощутил, что моя плоть противится тому образу жизни, который я ей навязал, став художником и вознамерившись пожертвовать всем ради обретения мастерства руки. Очевидно, мой друг догадался об этом довольно быстро, во всяком случае он стал относиться ко мне как к существу иной породы, а вскоре и сам, уже в силу каких-то собственных причин, отступил и исчез в Зазеркалье.

   Ни теперь, когда, получив травму правой руки, я вынужден заново обучаться письму, медленно и неумело водя кистью по бумаге, ни в будущем я ни за что не буду писать знаки в их зеркальном отображении. Я так до сих пор и не научился писать левой рукой, я нахожусь только на полпути к этому, к тому же я не считаю, что у меня окончательно отнято право называться правшой. Не говоря уже о том, что мне всегда претила - как бы это лучше выразиться - полная симметричность чего бы то ни было...

   Для своего"дневника левши" я выбрал особую бумагу, я ею пользуюсь и теперь, когда пишу эти строки, это мелко разграфленная - каждый лист вмещает 400 знаков - бумага.  Когда бумага разграфлена крупно, мне все еще трудно придать знаку правильные очертания. Пишу, стараясь втиснуть его в маленькую клетку. ... ...Но меня-то больше всего прельстил слоган "Уникальная клетка", уникальность же эта выражается в том, что каждый ряд клеток имеет как бы форму гребешка: ограниченный линией сверху, он остается открытым снизу. Более же всего мне понравилось то, что на обертке этой бумаги, разграфленной бледными зеленовато-желтыми линиями, было крупно написано "Для письма по горизонтали"... (Такаси Хираидэ "Зеркальные знаки" (стихи в свободной форме) в переводе Татьяны Соколовой-Делюсиной).

_____________________________________________________________________

Такаси Хираидэ родился в 1950 г., профессор Университета искусств города Тама.

*******

Задрожали листы, облетая,

Тучи неба закрыли красу,

С поля буря, ворвавшися, злая

Рвет и мечет и воет в лесу.

Только ты, моя милая птичка,

В теплом гнездышке еле видна,

Светлогруда, легка, невеличка,

Не запугана бурей одна.

И грохочет громов перекличка,

И шумящая мгла так черна...

Только ты, моя милая птичка,

В теплом гнездышке еле видна.

1887   Афанасий Фет

               *******

Вы на небе моем, покрытом ночью темной,

Зажгли приветную и светлую звезду:

И странник по пескам, усталый и бездомный,

Любуясь на нее, доверчиво иду.

Я на нее гляжу: она мне смотрит в очи

И в душу льется мне улыбчивым лучом,

И не жалею я при этой тихой ночи

О утре радостном и полдне золотом.

1865   Петр Вяземский

                        *******

Ни движенья нет, ни шуму

В этом царстве тишины;

Поэтическую думу

Здесь лелеют жизни сны.

Дни и ночи беззаботны,

И прозрачны ночь и день.

Всё - как призрак мимолетный,

Молча всё скользит, как тень.

Но в роскошной неге юга

Всюду чуешь скрытый гнев;

И сердито друг на друга

Дуются орел и лев.

Не дошло еще до драки:

Тишина перед грозой;

Но по небу ходят мраки

Над напуганной землей.

1864   Петр Вяземский

               *******

Душеполезное чтение

   "...Назарет - городок, расположенный в широкой лощине на вершине группы гор, закрывающей с севера долину Есдрелона. Народонаселение его составляет теперь от трех до четырех тысяч человек и едва ли много изменилось. Зимой холод там резкий, но климат здоровый. Назарет, как и все еврейские посады той поры, представлял кучу лачуг, выстроенных без стиля, и, вероятно, имел бедный и неприглядный вид, обычный деревням в семитических странах. Дома, по-видимому, немногим отличались от тех каменных четырехугольников без внешней и внутренней красоты, которыми в настоящее время усеяны все самые богатые части Ливана и которые, перемешавшись с виноградниками и фиговыми деревьями, производят очень красивое впечатление. Окрестности к тому же восхитительны, и ни одно место в мире не уготовано в такой мере к грезам о совершенном счастье. Даже в настоящее время Назарет - очаровательное местопребывание, единственное, быть может, место в Палестине, где душа чувствует некоторое облегчение от тяжести, угнетающей ее в этом беспримерном запустении. Жители ласковы и приветливы, сады свежи и зелены..." (Э. Ж. Ренан, из книги "Жизнь Иисуса").

*******

"Смуглянка милая, я из страны далекой,

И здесь в развалинах блуждаю одинокой,

И всё-то чудно мне... Скажи, ты рождена

В долине здесь: скажи, какое это зданье?

Ты знаешь, ангел мой, как говорит преданье,

Кем строено, зачем, в какие времена?"

"Не знаю, мы сюда за земляникой ходим,

А на зиму стада пастись сюда приводим.

Бывают многие и смотрят. Кардинал

Сюда с двором своим намедни приезжал.

Я ягод подала ему; он взял немного,

Благословил меня, велел молиться богу,

Красавицей меня и умницей назвал...

На мне в тот день венок был из листков дубовых,

А в косы я вплела нить бисеров перловых".

1845   Аполлон Майков (из "Очерков Рима")

                              *******

Мы часто действуем случайно,

Хандрим и любим невзначай;

Всё в нас от нас творится тайно,

Как за собой ни примечай.

Жизнь наша, чувства, впечатленья -

Не заведенные часы:

Нельзя нам класть для уравненья

Движенья сердца на весы.

Нет равновесья в нашей доле:

Как ни держись, неровен час,

А волей иль скорей неволей

Куда-нибудь да клонит нас.

Мы, как тростник под ветром, гибки,

Под нами почва не верна;

Мы впечатлительны и зыбки,

Как мимотечная волна.

И цвет, и облик свой меняя,

Всё, что над ней, всё, что кругом,

Волна приемлет, отражая

В скользящем зеркале своем.

В реке, что жизнью называем,

И мы - зеркальная струя,

И мимоходом отражаем

Все впечатленья бытия.

Случайностей своих и встречных

Жизнь беспрерывная игра:

В волнах дней наших скоротечных

Не те мы ныне, что вчера.

Кого ничто не растревожит,

Кто стоек, стоик и утес,

В теории мудрец, быть может,

Но в жизнь едва ли жизнь он внес.

Средь волн, когда они прибоем

Разят его со всех сторон,

На них взирает он с покоем,

Но всё не хладный камень он.

1877   Петр Вяземский

                 *******

Рассеянной, неверною рукою

Я собирал поэзии цветы,

И в этот час мы встретились с тобою,

Поклонница и жрица красоты.

В безумце ты тоскующем признала

Прибившего с знакомых берегов,

И кисть твоя волшебством разгадала

Язык цветов и сердца тайный зов.

И вот с тех пор, в роскошном их уборе

Завидевши те сельские цветы

Нетленными на матовом фарфоре,

Без подписи я знаю: это ты.

1884   Афанасий Фет

__________________________________________

Соловьева (урожд. Коваленская) Ольга Михайловна (? - 1903), художница, из дружеской Фету семьи Соловьевых (жена Михаила Сергеевича, брата Владимира Сергеевича Соловьева). Судя по воспоминаниям ее сына, С. М. Соловьева, она создала иллюстрации к первому выпуску "Вечерних Огней" (это был один из немногих опытов иллюстрирования фетовской поэзии). Вероятно, стихотворное обращение Фета а О. М. Соловьевой представляло собой надпись на экземпляре первого выпуска "Вечерних Огней", принадлежавшего художнице и оформленного ее рисунками.

*******

Чем доле я живу, чем больше пережил,

Чем повелительней стесняю сердца пыл, -

Тем для меня ясней, что не было от века

Слов, озаряющих светлее человека:

Всеобщий наш отец, который в небесах,

Да свято имя мы твое блюдем в сердцах,

Да прийдет царствие твое, да будет воля

Твоя, как в небесах, так и в земной юдоли.

Пошли и ныне хлеб обычный от трудов,

Прости нам долг, - и мы прощаем должников,

И не введи ты нас, бессильных, в искушенье,

И от лукавого избави самомненья.

Афанасий Фет

                         *******

Не тем, господь, могуч, непостижим

Ты пред моим мятущимся сознаньем,

Что в звездный день твой светлый серафим

Громадный шар зажег над мирозданьем,

И мертвецу с пылающим лицом

Он повелел блюсти твои законы:

Все пробуждать живительным лучом,

Храня свой пыл столетий миллионы.

Нет, ты могуч и мне непостижим

Тем, что я сам, бессильный и мгновенный,

Ношу в груди, как оный серафим,

Огонь сильней и ярче всей вселенной.

Меж тем как я - добыча суеты,

Игралище ее непостоянства, -

Во мне он вечен, вездесущ, как ты,

Ни времени не знает, ни пространства.

1879   Афанасий Фет

                      *******

Графине М. Б. Перовской

Ждет тройка у крыльца; порывом

Коней умчит нас быстрый бег.

Смотрите - месячным отливом

Озолотился первый снег.

Кругом серебряные сосны;

Здесь северной Армиды сад:

Роскошкно с ветви плодоносной

Висит алмазный виноград;

Вдоль по деревьям арабеском

Змеятся нити хрусталя;

Серебряным, прозрачным блеском

Сияют воздух и земля.

И небо синее над нами -

Звездами утканный шатер,

И в поле искрится звездами

Зимой разостланный ковер.

Он, словно из лебяжьей ткани,

Пушист и светит белизной;

Скользя, как челн волшебный, сани

Несутся с плавной быстротой.

Всё так таинственно, так чудно;

Глядишь - не верится глазам.

Вчерашний мир спит беспробудно,

И новый мир открылся нам.

Гордяся зимнею обновой,

Ночь блещет в светозарной тьме;

Есть прелесть в сей красе суровой,

Есть прелесть в молодой зиме,

Есть обаянье, грусть и нега,

Поэзия и чувств обман;

Степь бесконечная и снега

Необозримый океан.

1868   Петр Вяземский

                  *******