ПУБЛИКАЦИЯ СВЕТЛАНЫ ЛИНС 

Вступительное слово редактора 

Судьбы русских эмигрантов первой волны и по сей день вызывают к себе неподдельный и устойчивый интерес. Перелистывая страницы жизни целого пласта российского общества, выброшенного революцией за пределы отчизны, мы не только открываем для себя новые подробности и факты неизвестной нам истории, но и постигаем внутренний мир этих людей. И, в первую очередь, их благородство, душевную щедрость и безусловную любовь к Родине, сохраненную в сердце, независимо от того, как жестоко она с ними обошлась. 
Сегодня я с огромным удовольствием и глубоким трепетом представляю Вашему вниманию воспоминания Александра Молля, российского эмигранта первой волны, живущего в Киле (Германия). Читая его воспоминания, еще раз убеждаешься в том, что главная ценность любого общества – творческий потенциал людей, его составляющих, и возможность этот потенциал реализовать. Жаль, что такие люди были вынуждены покинуть Россию, чтобы уцелеть. А многим из них эмигрировать не удалось, их истребили… 
На мой вопрос, что подвигло Александра взять на себя такой нелегкий труд, в том числе и душевный, — писать эти воспоминания, он ответил: «С возрастом человек возвращается в мыслях туда, где он родился. Для меня это – моя родная Александровка, что неподалеку от нынешнего города Кирова. А я — один из тех романтиков, который не разочаровался в России, а сохранил свой язык, свою русскость, несмотря на столь малый возраст, в котором был привезен в Германию в 1927 году. Вся моя семья, пережив революцию 1917 года, изгнание из Родины, лишение заводов и фабрик, Вторую мировую войну, всегда надеялась вернуться В Россию. И мои воспоминания — это желание того, чтобы следующие русские эмигранты не забывали свою Родину, сохраняли свою культуру, язык, находясь за границей, передавали ее, своим детям.» 
Должна также отметить, что воспоминания Александра Молля смогли увидеть свет при активном содействии и помощи его жены, Натальи Молль, в подготовке этой рукописи к публикации. Особая благодарность ей за это. 

Итак, читайте воспоминания (10 глав) Александра Молля: 
 

 

«Сашка, что же ты наделал!» — помню я вскрик моей матушки, когда она положила меня на белоснежное покрывало, и я там чего-то, по ее словам, «напустил». С тех пор, когда я смотрю на белое покрывало, я чувствую какой-то внутренний страх и воспоминание о чем-то теплом и мокром. Еще я помню острый запах кожуха, скрипящее скольжение полозьев по белому снегу, и стук и скрежет колес страшного вагона.Мне было всего 2 годика, когда нас, детей, вместе с матерью выдворили из России. К этому времени наш отец сидел на Лубянке и все наше имущество было экспроприировано в пользу большевиков. Нам ничего не оставалось делать, как бежать. Была зима, и мама закутала нас в теплые платки и шубки. И сама была одета, как матрешка. Она умудрилась зашить в длинную исподнюю юбку несколько килограммов золотых монет и драгоценностей (благо в те времена женщин не обыскивали), а в чемодан, кроме детской одежды, положила прижизненные издания Льва Толстого, Леонида Андреева, Николая Гоголя и Александра Пушкина. Кроме матери, нас было 7 детей (причем, четверо от первого брака отца) и бабушка. Самый младший Готтлиб еще не умел ходить… 

Нам дали на сборы несколько дней. И это было чудом, что нам разрешили уехать, потому что «немецких шпионов» обычно расстреливали без суда и следствия, как это произошло с первой женой моего отца в 1937 году. Ее расстреляли только потому, что она когда-то была женой немца, хотя на момент расстрела была уже замужем за русским, и у них родился вполне русский ребенок.А ведь, история нашей семьи — это история процветающей России. 19-й век ознаменовался грандиозным подъемом всей российской промышленности. На Россию тогда смотрела вся Европа и стремилась туда, чтобы приобщиться к ее могуществу. Много талантливых, предприимчивых немцев приехали в Россию, чтобы построить заводы и фабрики. Среди них был и мой дед, Готтлиб Молль, приехавший  в Санкт Петербург в конце 1880 года в поисках своей удачи.Надо сказать, что Готтлиб приехал в Россию не с пустыми руками. Его дед — Йоханн Абрахам Молль в 1795 году открыл удивительную вещь — белую эмаль. Чугунные ванны, покрытые белой эмалью, не ржавели и имели прекрасный вид. А отец Готтлиба, Абрахам Молль был исключительным мастером по изготовлению ножей в г. Золинген. Но в трудные времена, в 1811 году, ему пришлось работать эмалировщиком на королевском железо-литейном заводе в Глейвице. Тут он применил стойкую белую эмаль для кухонной утвари.С этим секретом и приехал Готтлиб Молль в Россию, где пробовали на свой манер покрывать ванны и кухонную утварь, но настоящей эмалировки у них не получалось. Приехал зимой, без всякой теплой одежды, без шапки, в тридцатиградусный мороз в город Санкт Петербург. Он думал, что она такая же мягкая, как и в Шлезвиг-Гольштейне, земле, где он родился и вырос. И — главное, ни слова не знал по-русски! Но — обладал упорным, волевым характером!Пришел устраиваться на один из Мальцевских заводов, где, по его сведениям, пробовали эмалировать посуду. Надо сказать, что генерал Мальцев в ту пору владел 29 фабриками, 43 мельницами, 12 кирпичными заводами, 13 лесопилками. В Смоленской, Калужской, Брянской и Орловской губерниях варили в то время сталь, отливали рельсы, собирали вагоны. Фаянс, фарфор и особенно стеклянные изделия были превосходного качества. Также и на Мальцевских заводах изготовляли кухонные изделия. Правда, кастрюли и чугуны были черного цвета и выглядели не очень привлекательно, к тому же быстро ржавели.Поэтому управляющий заводом, как узнал, что немец владеет секретом эмали, сразу же послал его к генералу Мальцеву. И как только генералу Сергею Ивановичу Мальцеву доложили о Готтлибе, он тут же вышел из своего кабинета и приветствовал Готтлиба, как дорогого гостя. Мальцев был человеком прозорливым и поощрял всякие новшества. Поговорив по-немецки с Готтлибом, Мальцев сразу понял, что имеет дело со специалистом.Мой дед ему очень понравился, и генерал дал ему все полномочия начать работы на хуторе Песочное (сегодня город Киров). А когда Готтлиб Молль показал свое мастерство — с ним сразу же подписали контракт на 10 лет и положили ему зарплату в 200 рублей ежемесячно. Этого было достаточно, чтобы безбедно жить на хуторе. К нему был приставлен переводчик, и дело пошло на лад.Через какое-то время Готтлиб стал очень зажиточным человеком, женился на  русской женщине, дочке мастера литейного завода Агафье Алексеевне Рубцовой. И для удовольствия и удобства окружающих переименовал себя в Богдана. Чтобы было благозвучнее для русского уха, его назвали Богданом Васильевичем. Хотя, конечно же, никакого отца Василия он не имел. Ну, русские любят, чтобы на их манер человек назывался. Вроде, как уже и не немец, а свой.А, когда один за другим пошли дети, Богдан купил кусок земли в Калужской губернии, построил рядом с домом на свои деньги небольшой эмалировочный завод и строго сохранял свои секрет эмалировки. С мальцевских заводов пришлось уйти, так как  генерал на старости лет переехал в свой дворец в Крыму и отошел от дела. 

Готтлиб-Богдан же кипит энергией и строит эмалировочные заводы один за одним. Также он покупает 1000 гектаров земли и проявляет себя талантливым хозяйственником. Выписывает из Пруссии 200 коров молочных пород, 100 лошадей. Посадил чудесный сад, устроил парк. На 8 гектарах плодоносили 4 тысячи яблонь, половина из которых были чувствительны к морозам (привезены из Крыма) — поэтому каждую зиму в саду жгли костры. Дым расстилался по земле — таким образом ни одно дерево не вымерзло, и мы имели чудесные яблоки.Родная сестра моего деда, Каролина Молль рассказывала, что яблок было достаточно, ели их целую зиму и еще на весну хватало. Я до сих пор удивляюсь, почему в России покупают и везут яблоки издалека, а свои не умеют хранить.И тут же, рядом с усадьбой, налаживает мыловарение (его мыловаренный завод полностью обеспечивал всю Брянскую губернию!) и закладывает фабрику по изготовлению боракса. (Боракс – химическое вещество, необходимое для хозяйственных нужд, например, для чистки чугунков и сковородок – прим. автора).Семья Моллей обеспечивала в то время всю Брянскую и Калужскую губернии не только фаянсовыми изделиями, мылом, яблоками, овощами и пшеницей, на также и прекрасным сыром. Была своя сыроварня! Продавали также и куриное мясо. Я не знаю, был ли еще у кого-то в России инкубатор для выращивания птицы, но мой дед выписал его вместе с сельскохозяйственными машинами из Америки. Он постоянно следил за техническими новшествами и, как только в Америке появился  первый инкубатор, незамедлительно заказал его в Россию.Богдан также не забывал о детях – их у него родилось 11 человек. И мой отец, Йоганн, должен был наследовать все отцовские фабрики, как самый старший, самый предприимчивый и образованный. Блестяще закончил Московский университет. Отец мой был хорош собой, поклонниц было хоть отбавляй и, конечно же, он скоро женился на московской дворянке татарского происхождения. У них родились четверо детей  — два мальчика и две девочки. 
 

Семья вела прекрасную жизнь – ездили с детьми отдыхать на Зюльт, в Баден-Баден и в Египет. К Богдану приезжали на лето многочисленные родственники из Германии. Было очень весело. За столом собирались около 40 человек — чаевничали, купались в озере, ловили рыбу. Зимой принимали  важных господ из Санкт Петербурга и Москвы, в гостях у нас бывали - министр железных дорог Шилков, врачи Велиаминов и Гирш, барон Милюков. Они устраивали охоту на волков и медведей. Такие были времена, когда медведей и волков было в лесах в достатке! При хорошей погоде  катались на тройках. 

Рассказывали, что, когда убили медведицу, остались медвежата и господа разобрали их по домам для забавы.Такой медвежонок был и у Моллей. Почти год жил он на усадьбе, веселил детишек, особенно, когда они купались в пруду, оставив свою одежду на берегу. Мишка «одевал» на себя рубашки и штанишки, потом смешно водил себя по животу мылом и вертелся, как настоящий артист. Ребята были в восторге и очень любили своего медвежонка.Но, когда он стал настоящим медведем, взрослые побоялись за жизнь детей и, услышав, что в соседнем хуторе, медведь «задрал» человека, решили Мишку застрелить. Конечно, для детей это была настоящая трагедия! Поэтому, став уже взрослыми, они все вспоминали этот случай. Больно уж он врезался в детское сознание! Я тогда еще не родился, но мои сводные братья и сестры рассказывали мне, о жизни нашей семьи в деревне!Все было бы хорошо, если бы не война… В 1914 году началась Первая империалистическая война. Она все поставила с ног на голову. Мой дед и отец были высланы в Казанскую губернию как немцы. Патриотизм в России приобрел такие уродливые формы, что первая жена моего отца покинула своих детей и мужа и уехала к своим родственникам в Москву. Слово «немец» звучало, как «враг», независимо от того, что мой отец родился в России, получил здесь образование, и по записям охранки «был вполне русским по рождению, воспитанию и внешности» — однако  имел прусское гражданство.Но даже не это послужило причиной особого внимания к моей семье со стороны новой власти, которая пришла после 1917 года. А то, что мой отец был владельцем модной и прибыльной по тем временам фабрики грампластинок в Апрелевке, что под Москвой. 

Я смутно помню моего отца. Когда я думаю о нем, то вспоминаю большой арбуз, который отец режет на куски и ест красную мякоть с большим аппетитом. Все дети тут же принимают участие в этом осеннем пиршестве… У отца тонкое лицо ученого-интеллигента и сильный, упрямый характер, поэтому мой дед, Готтлиб-Богдан, возлагал на своего сына Йоганна, выпускника университета, такие большие надежды. 
За моим отцом по молодости водилась, впрочем, одна слабость – он был человеком увлекающимся, любил охотится на зверя, пропадал целыми днями в лесу и не спешил заниматься делами отца. Дед Богдан боялся, что его сын будет прожигателем жизни, бездельником и поспешил купить специально для Ивана (Йоганна) участок земли в подмосковном поселке Апрелевка. Участок обошелся в 30 тысяч рублей. Не ошибся мой дед и в выборе места – чудесная природа, много дач, рядом железная дорога и всего 50 верст от Москвы. На семейном совете решили, что на этом месте будет строится фабрика граммофонных пластинок. 
В Европе пластинки входили в моду, и это было в те времена очень выгодное дело. Мой дед привез из Берлина граммофон, и весь хутор сбегался послушать «поющую трубу» в усадьбе Моллей. Можете себе представить, какое удивление это вызывало у всех! Богатые люди в России приобретали граммофоны и к ним, конечно же, нужны были все новые пластинки… 

«Абгемахт!(Сделано!)» – сказал дед на семейном совете и укатил в Берлин на переговоры с местной фирмой «Дакапо-Рекорд». Это была одна из лучших фирм граммпластинок в Европе. Еще не приступили к строительству фабрики в Апрелевке, а мой дед уже приобрел в Берлине 400 матриц для печатания пластинок, чтобы, как только заработает фабрика, у нее уже был бы «свой собственный» репертуар. 
Все должно было быть у деда самым лучшим! И, конечно же, самые лучшие специалисты. Когда здание фабрики было готово – к моменту монтажа оборудования прибыли два специалиста по граммофонному делу из Берлина – Август Кибарт и Альберт Фогт. Фабрика получила название «Метрополь Рекордъ» и представляла собой добротное, построенное из красного кирпича здание с большими окнами, украшенными наличниками из белого камня и высокой тонкой трубой. Оснащенная по последнему слову техники того времени, она с первого же дня взяла четкий рабочий ритм. 

И вот, наконец, после молебна и освящения фабрики, из под пресса вышла первая 400-граммовая шеллачная пластинка. Случилось это 15 декабря 1910 года. Тут надо коротко сказать, что составляюшие этой пластинки были дорогими, и их нужно было постоянно привозить из-за границы. Шеллак – смола, доставляемая из Сирии. Она смешивалась с сосновой сажей из Ганновера, добавлялись еще и другие компоненты. Таким образом получались такие большие, черные тарелки–пластинки. Прессовать их было тоже непросто – рабочий за 12 часов мог изготовить 100-150 пластинок. 
Апрелевка оказалась первой и единственной в России фабрикой, которая не только прессовала пластинки, но и производила «граммофонную массу» на экспорт. 
Надо сказать, что в части производства пластинок у Апрелевки были сильные конкуренты – это и заводы граммофонных пластинок в Риге,Санкт Петербурге, Варшаве, Москве и пластинки, которые поставлялись из Европы. Нужен был такой репертуар, который был бы вне всякой конкуренции. И, конечно же, вначале решили записывать популярные романсы того времени, русские народные песни. Особенный успех имела песня «Маруся отравилась» в исполнении Садовникова. Эта песня была записана на пластинке под названием «Песня горя, улицы и нищеты», которую раскупили в считанные дни. 
Многие конкуренты были не на шутку встревожены – какая-то никому не известная Апрелевская фабрика – и такой успех! Фабрика ежемесячно продавала около 50 тысяч пластинок в среднем по 50 копеек за штуку. Даже при такой низкой цене финансовый рост доходов Моллей был высокий. В 1911 году мой дед решил объединить Апрелевскую фабрику с берлинской кампанией «Дакапо-Рекорд», той самой, которая продала Моллю матрицы с русским репертуаром. Для немецкой фирмы было выгодно уйти от непомерных налогов в Германии, а Апрелевка получала техническую поддержку и выход пластинок на зарубежный рынок. Говоря современным языком, это было совместное, взаимовыгодное, немецко-российское предприятие. 
Об Апрелевке я мог бы рассказывать бесконечно – это было «детище» моего деда и отца, и в семье о ней было много разговоров. Когда продажи с пластинками пошли на поток (а этим занимались специальные люди, которые ездили с заказами по всей России), отец и его компаньон, немец Кибарт, сняли солидное помещение в центре Москвы, на Гороховской улице, где была оборудована студия звукозаписи. 
В студии на Гороховской записывались лучшие артистические силы и знаменитости, были заключены договора с известными хорами, оркестрами и ансамблями. На пластинках выпускались также и учебные пособия – были записаны наиболее употребимые в школах учебники французского, английского и немецкого языков. Мой дед постоянно занимался совершенствованием качества звукозаписи и в 1912 году изобрел «Приспособление для плавного опускания звуковой коробки на диски говорящих машин» (впоследствии это устройство называлось «микролифт», и им были снабжены все современные проигрыватели высокого класса). Одним словом, фабрика процветала. 
Конечно же, это не давало покоя таким «корифеям» граммофонного дела в России, как братья Иссерлин – они предложили Апрелевке вступить в их синдикат и, как говорят сейчас, «не высовываться». На эту тему даже появились карикатуры в газетах, где братья Иссерлин тащат моего отца на аркане. С этого момента и начинаются проблемы у моего отца и деда, которые с объявлением Германией войны, только усилились. 

Все немцы, которые работали на фабрике, были высланы в Вологду. Осложнения на русско-германском фронте, бойкот немецких предприятий имел для Моллей печальные последствия – фабрику экспроприировали (говоря простым языком – отобрали) и передали в собственность «Русского акционерного общества граммофонов», завод которого сгорел в Петербурге. В Апрелевку перевезли из занятой германскими войсками Варшавы уцелевшие матрицы крупнейшего русского предприятия «Сирена –Рекорд», и у фабрики началась новая страница ее истории. 
Мой дед не смог пережить этой трагедии и, вернувшись на свою Родину, в Шлезвиг-Гольштейн, заболел и вскоре умер. Отец попал в Лубянку. В камерах было сыро и холодно. Очевидно, там он заболел туберкулезом, и в молодом возрасте скончался. Большевики «благосклонно» выпустили его перед смертью в Германию, и мой отец умер, не добравшись до Зухсдорфа, где уже находилась моя мать с нами, детьми… 
Мы с моим братом, Георгом Моллем, уже после второй мировой войны приезжали в Апрелевку, чтобы посмотреть на «нашу» фабрику. Увы, с каждым годом она приходила во все большее запустение – здание эксплуатировали нещадно. А сейчас и вообще ее развалили, когда перестали выпускать пластинки – мода на них прошла. Превратили фабрику в скопище предприятий и складов – кто-то зарабатывал на сдаче помещений в аренду… 
В прошлом году исполнилось 100 лет со дня открытия Апрелевской фабрики граммофонных пластинок. Никого из родственников владельцев фабрики не пригласили, хотя в Германии их живет достаточное количество. Мне было больно и обидно слышать слова корреспондентов, что Молли, дескать, «безучастны к судьбе своей фабрики»,что, конечно же, не так. 
Мы с братом собрали большой материал по истории Апрелевки и пытались всеми силами отвоевать «детище» нашего деда и отца. Но, к сожалению, в такое криминальное время, когда все московские «зоны» поделены между коррумпированными чиновниками, мы поняли, что бороться бесполезно*/. Есть такая немецкая песня со словами: «Вы все можете у меня отнять, только мои мысли – всегда остаются свободными». 

---

*/ В газете «Коммерсант-Дэйли» от 03.03.1999 прошло сообщение: «Мэр Москвы Юрий Лужков обратился с письмом к Георгу Моллю — наследнику основателя Апрелевского завода грампластинок (в прошлом компании «Метрополь Рекордъ»), который проживает в Германии. В письме отмечается особая роль династии Моллей в деле становления и развития отечественной музыкальной индустрии. Юрий Лужков выражает сожаление, что исторические обстоятельства не позволили развиться блестяще поставленному делу так, как того хотели его основатели. Сам факт основания завода оставил заметнейший след в истории отечественной культуры, поскольку именно Апрелевка многие годы была флагманом производства грампластинок в СССР. 
Письмо Лужкова Георгу Моллю, помимо констатации заслуг его семьи перед Россией (Молли помимо Апрелевского завода грампластинок основали и другие промышленные предприятия), имеет совершенно конкретный подтекст, связанный с попытками привлечения иностранных инвестиций в Московский регион. Примечательно, что в 1993 году, во время акционирования Апрелевского завода грампластинок, администрация, с которой Георг Молль поддерживал нормальные отношения, не посчитала возможным выделить ему даже символической акции предприятия, в которое его родители вложили огромные средства и труд».(цитата добавлена редакцией «В загранке» — С. АЛ) 

---

Продолжение. Главы 3 и 4 - http://www.liveinternet.ru/users/olga-777/post276175427/