Текст длинный.

Закрыть глаза, чтобы не закрылось сердце.

...я до сих пор немножечко нервный -
Когда мне говорят: "Смотри - счастье",
Я смотрю туда и вижу тюрьму.
БГ
Еще вчера лес был моим домом. Я жил на своей земле, ее щедрыми дарами, нежно любил свою женщину, своих детей, свое племя, слушал вечерами мудрые легенды старцев, уважал дух своих предков. В доверии к жизни черпал изобилие, без края, без тревоги. Но сегодня свету пришел конец.
Деревня сожжена, родные истекли кровью, святыни поруганы, а я, связанный, раненый и униженный дикарь, приведен за узду в белый город и брошен на колени перед обезображенным ликом цивилизации. Я вижу своих соплеменников, таскающих мел для отбеливания стен храма незнакомого мне бога, вижу их истерзанные, язвенные тела, харкающие кровью. Вижу толпы убогих, обессиленных людей, из которых высосана жизнь в обмен на обещание иллюзорного идола - звона монет. Потерявшие связь с землей бесноватые горожане бродят по душным улицам в поисках новых богов, нового утешения. В чудовищном усилии удержать толпу в повиновении, новые легенды о страхе, о врагах и жертвах громогласно сбрасываются с великих пирамид самопровозглашенными богами, сбрасываются вместе с отрубленными головами моих братьев.
Моей голове тоже суждено скатиться к ногам осатаневших рабов. Или нет? Я закрываю глаза: к черту! Мне пора домой.
Кто-то узнал описание сцены из бессмертного фильма Мэла Гибсона "Апокалипсис".
На самом деле эти образы пришли ко мне на пути Переславль-Домодедово. В лесу я отвык от шума, набрался сил, открылся, стал сильнее чувствовать не "я", а "мы". Потом в дороге, одичавший от тишины и любви, я увидел из окон автобусов, электричек и метро то, что крошит человека в раба, и ощутил это так остро, словно с меня содрали кожу.
Раньше я удивлялся, читая дневники заключенных в СИЗО, как быстро у человека отбирают волю бороться просто за право оставаться человеком. Как сильно человек преображается под воздействием среды. Стать рабом или непобедимым, сломаться или закалиться. Теперь я вижу, как это происходит всего лишь за одну поездку в метро.
С момента входа в людской поток душа попадает в переработку. Мне постоянно предлагается подчиниться, промолчать, уснуть.

В длиннющей очереди на жд станции мне предлагается пропустить свою электричку и сесть на следующую, если ее не отменили. У окошка кассы, где висят расценки, мне жестко предлагают доплатить, потому что цена давно уже поднялась, а новый прейскурант никто не собирается вешать. В вагоне мне предлагается купить суперклей, супермухобойку, послушать жалостливую песню на гармошке. Куда ты денешься от этого? Выпрыгнешь в окно навстречу тридцати оттенкам серого спальных районов? Плати и слушай.
Внезапно появляются человек десять в красной форме в сопровождении охраны, они быстрым шагом оцепляют вагон, мне предлагается доказать, что я внес свой вклад в шубохранилище их хозяина. На выходе нас, шаткую безропотную толпу в черном, сбивают в новую очередь у турникетов, где нужно повторно доказать, что ты не преступник. За турникетами снова стоит мрачная охрана, чтобы ты, чего доброго, не сиганул поверх.
Мы сливаемся вместе с жижей перонных луж в полутемный подземный переход, где мне шибает в нос вонь вперемешку с запахом синтетической слоеной сдобы. Мне предлагается купить корм и лифчики, и некоторые из нас отстают и покупают. Оставшиеся дотекают до касс метро, где мне предлагается отдать за билет на треть больше, чем две недели назад. Ни почему, ни за что. Отдай и впихнись в те же старые вагоны, ходящие все с увеличивающимся интервалом.
Свежепокрашенный аэроэкспресс с чистым ковролином кажется космическим шаттлом на другую планету, где тебя любят и уже оставят в покое. Не тут-то было. Семьдесят кресел и семьдесят лиц, наклеенных на спинки, предлагают тебе жить, как они: "работать", "ужинать в евро", "открыть столик", "совместить полезное". Их полезное, на них работать. Модель, призванная вызывать приливы счастья и зависти, скрестила мертвым замком руки на груди поверх вечно-лондонской розовой блузки. Открой столик и вожделей ее напряженные оттопыренные в защитной позе плечики.

Так отдыхать? Нет, без меня. Не могу ни на чем остановить взгляд. Посмотрю в окно.
Однако окно залеплено банером, с которого мне предлагается жить по правилу денег номер 15: вставай, работай, купи, регистрируйся, получи. И подпись Пола Гетти, как образца удачи, успеха и свободы.

Нас соблазняют в полы гетти и сгоняют в вонючие подземелья. Сбой системы или отлаженная программа?
Некуда смотреть. Тюрьма. К черту! Закрываю глаза, чтобы не закрылось сердце.
Время сгустилось, мир сузился. Укрыться негде. Давление на наши души возросло непомерно, словно идет последний отбор - оскотинишься в конец или закроешь глаза. Трупные пятна великого предела проступают равно и в подземельях Москвы, и на вершинах Мачу-Пикчу, и на новогодней вечерине в Майами. В нашей стране, разве что, все так грубо и неприкрыто, что уклониться от выбора просто невозможно. Может мы первые в очереди на перемены?
Без еды мы живем месяцы, без воды дни, без воздуха минуты, без информации - лишь несколько секунд. Мы рождены губками, и наши пять чувств вечно голодны до новостей. Мы становимся тем, что глотаем.
Хватит.
Мы достаточно нажрались с ложечки, поистребив в себе все хорошее. Пришло время выблевать то, что нам предлагается. В супермаркетах ни грамма еды, в супертелевизоре ни слова любви, в суперновостях ни слова правды. Какие есть варианты? Продать своего бога? Онеметь и умереть еще при жизни? Сбежать? А что, если прямо сейчас вернуться к себе, в свой лес, к своему истоку? Не на это ли так громко намекает сдуревший мир-мишура? Здесь нечего ловить, не за что цепляться, кроме рекламы и охраны. Закрой глаза. Ты все увидишь там.
Там, в темноте закрытых глаз, я возвращаюсь домой к единству с живущими, к опоре на главное. Там накрыт стол снадобий для души и тела и развернута карта пути. Там мякнет сердце на помощь близкому. Там по капле выдавливается рабство, освобождая место песне. Там крепнут силы, чтобы снова открыть глаза и поднять их к небу. "Я поднимаю глаза, я смотрю наверх. Моя песня - раненый стерх." © Константин Кинчев.
Мне стало спокойней наедине с собой. Открыл глаза. Напротив сидела девочка в ярком пуховике, прижимая к себе подарок. Она посмотрела на меня без страха, с любопытством. Потом, чуть заметно, открыла руку, словно показывая подарок. "Все хорошо", - услышал я в шуме вагона. "Все хорошо", - ответил я молча.

Александр Баранов

http://ihavesage.livejournal.com/35068.html