Все рухнуло и развалилось. Даже второй закон Ньютона с некоторых пор лишь приблизителен и действует в ограниченных условиях. Виноват во всем, конечно, Эйнштейн. Но его теорию относительности даже и понимать не обязательно, главное — услышать о ней хоть краем уха.

В мире, в котором мы живем, нет ничего твердого и раз навсегда установленного. Последний бастион определенности рухнул в начале XXI века. Человечество ставит перед собой новую задачу — достичь бессмертия. Новый подход к мифологической теме — будем как боги… О старости теперь даже речи нет. Сегодня в мире существует несколько проектов с фондами, финансированием, научными лабораториями и конференциями, где строится этот мост в бессмертие. Даже в России, не самой сегодня передовой стране по части наук и технологий, существует проект «Аватар», с благословения самого тибетского далай-ламы.

А про старость — ни слова. Надо сказать, это правильно. Пусть о старости беспокоится Западная Европа: у нее в этом году средняя продолжительность жизни достигла 80 лет. А у нас, держателей 108-го места по миру, средняя продолжительность жизни 71 год, причем для мужчин эта цифра составляет 65 лет с копеечками… При пенсионном возрасте в 60 лет, на старость остается мужчине немного поменьше шести лет. А женская старость гораздо более длинная — больше двадцати. Здесь есть о чем подумать.

Если кто-нибудь предполагает, что я скажу что-то хорошее про старость, — не рассчитывайте. Ничего хорошего в старости нет, я говорю как опытный в старости человек: я уже почти 20 лет на пенсии. Правда, сегодня на улице мороз и слякоть, самое отвратительное природное сочетание, в челюсти у меня слегка ноют два винта для будущих имплантов, полная почта неприятных известий и единственное, что придает бодрости, — это возраст. Он идет, приближая меня к тому самому порогу, отодвинуть который в необозримую даль стремятся наши дорогие молекулярные биологи, химики и нейрофизиологи…

Не знаю, удастся ли ученым завершить проект «Смерть смерти», но побочные результаты могут быть исключительно благоприятны для старости. Она продлится на неопределенно длинные сроки. Может, до Мафусаиловых лет, то есть до 969, если я ничего не перепутала. Вот-вот, подходим к центральной теме: если я ничего не перепутала… не забыла…  не потеряла… не разглядела…  недослышала… Вот это и есть старость. Наши инструменты и связанные с ними чувства изнашиваются и тупеют. Кое-что научились подправлять, для чего изобрели очки и слуховые аппараты, а кое-что улучшать пока не научились. Думаю, что в борьбе за бессмертие на этом пути смогут преодолевать это естественное  возрастное разрушение. Может, изобретут компьютер, который будут вживлять всем больным Альцгеймером, и они научатся перемножать двузначные цифры и помнить о том, что вчера съели на обед.

Легенда о старческой мудрости до некоторой степени противоречит нашим бытовым наблюдениям. Очень мало кому из стариков удается сохранить подвижную память, не говоря уже о подвижности телесной. Великие старцы, как рассказывает нам история, действительно на этом свете были. Гете сохранил творческую и телесную энергию до конца жизни. А Лев Николаевич Толстой последнее десятилетие своей жизни тяжело и много болел, что не помешало ему в один из самых мучительных периодов написать «Хаджи Мурат». Первый умер в 83, второй в 82 года. По нашим временам, не самая глубокая старость. Но они были гении.

Вернемся к обычным людям и к нашему времени. Продолжительность жизни во всем мире постепенно растет. Процент активного и работающего населения снижается. Человечество стареет. Болезни молодеют. Из сопоставления этих фактов вырисовывается тревожная картина: стариков будет все больше, а вот старческие болезни постепенно перетекают к более молодому поколению.

При этой картине усилия самой современной и самой продвинутой науки подойти к бессмертию представляются отчасти аморальными. Как всегда в таких случаях, возникает вопрос: кто же сможет воспользоваться теми суперметодиками, которые не только продлят жизнь, но и ее качество при этом не ухудшится в сравнении с жизнью, скажем, тридцатилетнего? Боюсь, что эта долгоиграющая игрушка будет доступна даже не миллионерам, а исключительно миллиардерам. Извечное социальное неравенство, с которым человечество кое-как научилось жить, пытаясь налоговыми системами обеспечить бедных за счет богатых (правильно, правильно, сто раз правильно! Во всяком случае, до тех пор, покуда еще есть богатые!), в этой финальной области еще более возрастет. На всех бессмертия точно не хватит. А вот старости как раз будет предостаточно. Все возрастающее количество стариков и старух, уменьшающиеся социальные пособия и увеличивающиеся очереди в поликлиниках — вот картина долгой старости.

Единственное похвальное слово старости, которое я могу сказать, заключается в том, что именно к старости я почувствовала, насколько трудна пора детства, насколько мучительна молодость, ответственна зрелость и насколько, в сравнении со всеми предыдущими более молодыми годами, свободна старость. Свободна от амбиций, от тревоги, что надо бежать, догонять, успевать. Особенно она хороша в том отрезке, когда ты можешь без спешки почитать книжку, которая годами ждала своей очереди, послушать музыку, долго разглядывать картинку или ворону в окне… И хорошо повторять время от времени лучшую христианскую мантру — пожелание «христианской кончины живота нашего, безболезненного, непостыдного, мирного»...

Держитесь покрепче, дорогие сограждане и ровесники! Старость — неизбежное зло. Но и ее можно пережить…

«Сноб» публикует колонку Людмилы Улицкой из серии «Беседы с писателями о старости»