Из-за его успеха на шоу Louisiana Hayride Элвис обнаружил, что у него были забронированы счета с ведущими кантри-артистами, как и на этих концертах. В листовках по всему городу в качестве хэдлайнеров значились Фарон Янг, Марта Карсон и Ферлин Хаски, а внизу списка значилось “Собственный Элвис Пресли из Мемфиса”. Те другие действия ничего не значили для меня — я был там ради Элвиса. Большинство людей в аудитории, казалось, чувствовали то же самое — был шум и энергия, не говоря уже о изрядном количестве женского визга, который нельзя было спутать ни с чем, кроме возбуждения, вызванного Элвисом. Я мало что помню о выступлениях Фарона Янга или Ферлина Хаски, за исключением того, что толпа была настолько внимательной, насколько можно было ожидать, и хлопала там, где полагалось.
Когда Элвис вышел на сцену, зал чуть не взорвался. Я никогда не слышал такого рукотворного рева, как Элвис, в свободных брюках и модном сшитом на заказ пиджаке, пристегнул гитару и занял свое место перед микрофоном, в окружении Скотти с гитарой и Билла с басом. Но как только они начали играть — и как только Элвис начал двигаться — энергия, исходящая от этой сцены, была даже больше, чем все, что толпа отбрасывала на нее. Для парня, который еще не побывал на стольких больших сценах, и для парня, в котором так много дикой энергии, он справился с шоу как настоящий профессионал, виртуозно двигаясь и управляя толпой, следя за тем, чтобы все получили то, за чем пришли. Этот парень был не просто парнем  с несколькими записями: он был артистом.
Я слышал, как Элвис поет на записи и по радио, и я видел, как он двигается на футбольном поле, но музыкальность и физическая сила, которые я видел вместе на этой сцене, были чем-то другим. Я уже был впечатлен тем, как парень ходил и как он бросал футбольный мяч. И мне понравились его записи. Но для меня было шоком увидеть, как он полностью погрузился в музыку в качестве сценического исполнителя. Эти сумасшедшие ноги тряслись и дрожали, его руки вращались, он бросал свое тело, как будто он был не более чем тряпичной куклой с огромной головой из утиных хвостов. И он обращался со своей микрофонной стойкой так, словно она была объектом страстного соблазнения — иногда нежно прижимая ее к себе, иногда просто волоча по сцене, как возбужденный дикарь, тащащий свою пару в ближайшую пещеру. Его движения были более возмутительными, чем все, что я когда-либо видел или слышал, но они также были идеально рассчитаны и выполнены. Это произвело на меня впечатление — я не чувствовал, как во мне бурлит столько адреналина с тех пор, как я видел, как Рокки Марчиано нокаутировал Джо Луиса на пятничных ночных боях у тети Джинки.
Люди называли Элвиса “Деревенским котом”. То, что я увидел на сцене, было голодным тигром.
Толпа Эллиса наслаждалась каждой минутой этого. Все, что обещали записи, шоу выполнило. Мы даже испытывали трепет, видя, как старый добрый Дьюи Филлипс какое-то время делил микрофон с Элвисом. Возможно, вокруг меня были люди, которые только что пришли посмотреть на Ферлина Хаски, но я не помню, чтобы кто-то не улыбался в конце сета Элвиса из четырех или пяти песен. Это было похоже на первую большую встречу секретного клуба. Быть фанатом Элвиса в этот момент было немного необычно. Но все мы, “необычные” люди, собрались вместе в центре Мемфиса и впервые почувствовали судьбоносный грохот большого взрыва рок-н-ролла. Мы вышли из этой аудитории, абсолютно зная, что стали свидетелями начала чего-то нового и взрывного. Элвис больше не собирался быть просто голосом на радио или пластинках — он был в реальном мире, и для тех из нас, кто приветствовал его, этот мир стал выглядеть и звучать как гораздо более захватывающее место.
“Обычная” реакция на Элвиса была не такой позитивной. Толпа болельщиков регулярно приходила посмотреть, как Элвис играет в мяч в парке, но почти каждое воскресенье мимо парка проезжали машины, полные парней, просто чтобы подразнить его, причем что-то вроде “красавчик” было предпочтительным оскорблением. Я также слышал, что пару раз парни огорошивали Элвиса, притворяясь, что подходят к нему за автографом, а затем замахивались на него, когда подходили достаточно близко. Или подозвать его к машине за автографом, ударить, а затем уехать. Иногда целые вагоны молодых моряков с военно-морской базы Миллингтон к северу от Мемфиса совершали поездку в Гатри только для того, чтобы проехать мимо и крикнуть: “Эй, бакенбарды!” на дегенеративный рок-н-ролл, о котором они слышали. Подобные инциденты привели к тому, что Элвис все больше и больше полагался на таких парней, как Ред Уэст, которые оставались рядом с ним и защищали его в реальной жизни.
Весной 1955 года мы играли в одну из наших больших игр, когда появилась пара очень крупных мужчин и спросила, могут ли они войти в игру. Они объяснили, что они полупрофессиональные игроки, слышали об играх Элвиса и хотели стать частью этого. Остальные из нас не очень хотели играть с этими большими парнями, но, насколько Элвис был обеспокоен, эти игроки вступали на его территорию, и он не собирался отступать. Он хотел, чтобы они вошли. Мы снова разработали команды, чтобы включить их, и приступили к игре. Во время одной из первых атакующих атак Элвис взял перерыв в исполнении обязанностей квотербека и блокировал линию. Когда мяч был отбит, этот полупрофессионал весом более 200 фунтов сильно ударил Элвиса и пробежал прямо по нему. Элвис не торопился вставать — он явно был немного потрясен.
Так вот, мы играли жестко в эти игры, прилагая все усилия, и мы регулярно выбивали друг из друга дух. Но дело было в том, что все были сбиты с толку — никто никогда специально не нацеливался на Элвиса. Вы бы не подумали дважды, прежде чем ударить его, если бы так шла игра, но никто никогда не старался изо всех сил пытаться причинить ему боль. Судя по первому удару этого полупрофессионального игрока, казалось, что, возможно, этим парням было не так интересно играть в мяч ради развлечения — они собирались преподать “Красавчику” Пресли урок.
Когда мы снова собрались в кучу, стало ясно, что Ред Уэст в ярости. “Я уберу этого сукина сына”, - сказал он.
“Нет, Рэд”, - резко сказал Элвис. “Черт возьми, нет. Просто поиграй в игру”.
Мы сыграли еще несколько пьес, и каждый раз было одно и то же — Элвис получал потрясающий удар от этого атакующего носорога. Но Элвис взял за правило каждый раз вскакивать немного быстрее и просто отряхиваться. Дошло до того, что день больше не казался веселым. Все обычные игроки были в ярости, и мы все говорили Элвису, что так дальше продолжаться не может, но он этого не слышал. Он хотел играть до конца. Я оказался в очереди рядом с Элвисом, с тем же самым большим парнем, готовым снова напасть на него.
“Ударь меня с левой стороны”, - сказал Элвис.
“Что?” - спросил носорог.
“Ударь меня с левой стороны”.
“Почему?”
“У меня там есть несколько костей, которые еще не сломаны”, - сказал Элвис.
Большой парень начал смеяться, и к тому времени, когда мяч был отбит, он смеялся так сильно, что у него не было сил, чтобы раскатать Элвиса. После спектакля мы сделали перерыв, и парень подошел к своему приятелю носорогу. Через несколько минут они вернулись к Элвису. Теперь все большие парни улыбались.
“Извини, Элвис”, - сказал тот, кто сбивал его с ног. “Нам, конечно, понравилась игра. Надеюсь, нет никаких обид ”.
Ред все еще был готов наброситься на них, но Элвис только пожал плечами.
“Без обид”, - сказал Элвис. “Просто синяки. Удачи в вашем сезоне ”.
Их большие лица засветились, как будто их только что благословил Папа Римский. Они начали уходить, когда парень, который сбивал Элвиса с ног, развернулся и вернулся.
“Э-э, еще кое-что, Элвис? Наши жены там — можем мы привести их к вам познакомиться?”
“Конечно”, - говорит Элвис. “Приведи их сюда”.
Когда Элвис раздавал автографы своим женам, для меня все сошлось; если бы он позволил Реду и остальным из нас преследовать этих парней, тогда у него появилось бы еще несколько врагов. Вместо этого он получил небольшое наказание и в итоге обзавелся четырьмя новыми поклонниками. В Мемфисе было много людей, которые хотели сбить Элвиса с ног, в переносном и буквальном смысле, но то, что я видел на том поле с парнями из semipro, было тем, чему я был свидетелем снова и снова: многие люди думали, что у них что-то есть против Элвиса, но я никогда не видел никого, кто потратил бы какое-либовремя, проведенное с ним, уходит, не нравясь ему.
Когда начался мой восьмой класс, я

осенью 1955 года мне казалось, что я живу в двух мирах — там была школа, дом и все в обычном мире. Затем были воскресенья в парке Гатри.
Однажды, в начале учебного года, миры столкнулись. Я был на игровой площадке за школой во время обеда, почти ничего не делая (я стал более осторожным в играх с мячом на игровой площадке, так как один из моих футбольных пасов сбил головной убор с очень испуганной монахини). Когда я услышал рев мотора, едущего по Вудлон—стрит, я посмотрел в сторону улицы и увидел автомобиль, который где угодно повернул бы головы, но, безусловно, выделялся среди Святых Имен - большой, красивый, розовый Кадиллак. На водительском сиденье сидел Элвис, держа одну руку на руле. Я был удивлен и очень рад, увидев, как он резко свернул налево на Луни—авеню — улице, которая граничила с детской площадкой Святых имен, - и остановился у обочины.
“Эй, чувак”, - позвал Элвис.
Не похоже, что был какой-либо другой ученик начальной школы Святых Имен, к которому он мог бы обратиться. Я сделал пару шагов к нему. Он вышел из машины и прислонился к ней, барабаня пальцами по капоту и глядя мимо меня на школу. Я почувствовал, что игровая площадка позади меня стала немного тише.
“Привет, Элвис. Что ты здесь делаешь?”
“Только что пришел от Хьюмса. Смотрю, как держится это место.” Элвис улыбнулся мимо меня и помахал кому-то. Я услышал хихиканье.
Я стоял всего в нескольких ярдах от первоклассников и классиков, ломая голову над тем, что сказать, чтобы я звучал солидно, старше — просто немного круто.
“Я слышал, что ваши концерты проходят отлично”.
Элвис рассмеялся. “Да, ну— мы просто немного развлекаемся”.
Мы стояли там еще несколько мгновений, не говоря ни о чем. Он продолжал улыбаться мимо меня. И я продолжал слышать эти смешки. Он сильно ударил по машине и развернулся.
“Мне пора. Увидимся позже, шеф”, - сказал Элвис.
“Увидимся. В следующей игре”, - сказал я.
Он обошел машину, распахнул водительскую дверь и, прежде чем сесть, небрежно помахал детской площадке. Я услышал еще больше смешков позади меня.
Той осенью Элвис еще несколько раз называл себя Святыми именами, и я всегда гордился тем фактом, что я был тем ребенком, с которым Элвис приходил поговорить. Годы спустя мне пришло в голову, что, хотя, с моей точки зрения, эти посещения детской площадки были посвящены мне и Элвису, с его точки зрения, эти посещения служили другой цели. "Святые имена" были начальной школой для мальчиков и девочек, но средней школой для девочек. Для тех из нас, кто слишком молод, чтобы ходить в такие заведения, как "Орлиное гнездо", самая крутая музыка, которую вы могли услышать, была на танцах в средней школе Святых имен по субботам. Первая девушка Элвиса была из Holy Names, и во время учебы в Humes он ходил на множество танцев Святых имен. Начальная и средняя школа находились в двух отдельных кирпичных зданиях на одном участке, но у них была одна и та же игровая площадка. Дело в том, что когда Элвис подъехал к обочине, он не думал о том, чтобы поговорить со мной. Он думал о том, чтобы проверить игровую площадку, полную католических старшеклассниц.
Прямо через Томас-авеню от опасной деревни Херт была маленькая лачуга с дробовиком, которая была превращена в закусочную с гамбургерами и кондитерскую под названием the Stand. Это было всего в паре кварталов от "Святых имен", но мне казалось, что это более суровая часть города, и мне нравилось ходить туда, чтобы перекусить. Холодным мартовским днем 1956 года я был на трибуне, собираясь снять крышку с бутылки кока-колы с помощью встроенной открывалки на большом металлическом поп-автомате, когда в музыкальном автомате заиграла новая песня. Голос был безошибочным. Богатый. Уверен. Мягкий и сильный одновременно. Это был Элвис, поющий новую песню под названием “Я был единственным”.
Она жила, она любила, она смеялась, она плакала…
Я привык слушать рок Элвиса, но здесь была песня Элвиса, которая захватила меня совершенно по-другому. Это было прямо на эмоциях и ударило, как кулак в живот. Недавно меня бросила моя первая “подружка” — Лоретта Кучча, настоящая красавица из конкурирующей школы святых имен "Маленький цветок", и вот Элвис поет обо всех тех запутанных чувствах, которые я не мог выразить словами.
Кто усвоил урок, когда она разбила мне сердце — я был единственным.
Это было именно то, что я хотел сказать Харви Воану, крутому чемпиону "Золотые перчатки", к которому перешла моя девочка. Я застыл у автомата с кока-колой, пока песня не закончилась. Красивая мелодия, наполненная правдой, поется от всего сердца. Я сделал глоток кока-колы и вернулся к своему бургеру за стойкой. Мне пришло в голову, что Элвис Пресли не просто сводил концы с концами. Этот парень действительно мог петь.
Несколько дней спустя на стенде я услышал А-сторону сингла “I Was the One” — песню под названием “Отель разбитых сердец”. Если сторона "Б" захватила меня, сторона "А" просто взорвала меня. С “Отелем разбитых сердец” Элвис, казалось, изобретал свою собственную музыку с нуля — эта песня не походила ни на что другое в музыкальном автомате. Это потрясло, но и не давало покоя. Когда Элвис пел “feel so lonely” таким странным, прерывистым тоном, это пронзало тебя насквозь. И я был не единственным, кого поразила песня — в течение нескольких недель она была на вершине поп-чартов, дав Элвису его первый хит номер один.
Я не следил за политикой звукозаписывающих лейблов в 1956 году, но выпуск “Heartbreak Hotel” ознаменовал дебют Элвиса в качестве звукорежиссера RCA, после ухода с Sun Records и продюсера Сэма Филлипса. Обычно о Сэме говорят, что он “открыл Элвиса”, но это не совсем отдает должное Сэму за заботу и наставления, которые он проявил к молодому певцу. Элвис появился в Sun Studio, желая спеть баллады — первое, что он записал там, была милая, не рокирующая “My Happiness”. Элвис думал, что это та мелодия, которую должны петь серьезные певцы. Сэм уловил потенциал в голосе Элвиса и призвал молодого певца отойти от стандартного поп-подхода. Когда вы возвращаетесь и слушаете “Good Rockin’ Tonight” или “Mystery Train”, в звуке есть волнение и загадочность, которые все еще сохраняются после десятилетий прослушивания. Музыка, которую Сэм поощрял и записывал в скромном, без излишеств магазине Sun Records, по-прежнему звучит необыкновенно.
Предполагается, что Сэм сказал: “Если бы я мог найти белого мальчика, который мог бы петь как чернокожий, я мог бы заработать миллион долларов”. На цитату иногда ссылались так, как будто это была какая-то хитрая стратегия со стороны Сэма. Но если он и сказал что-то близкое к этому, это была просто констатация факта о расе и музыке в Мемфисе 1950-х годов. Сэм знал, что существует огромная аудитория белых детей, жаждущих волнения, которое они слышали на black R & B records, и он также знал, что, учитывая глубоко укоренившийся гнев и страх, которые испытывало белое общество, когда дело касалось вопросов расы, для этого потребуется белый голос смрачное ощущение, что музыка когда-либо полностью “перейдет”.
Но я думаю, люди забывают, как сильно Сэм любил R & B, и каким бесстрашным первопроходцем он был, вкладывая всю свою энергию в создание отличных записей для таких артистов, как Руфус Томас, Хаулин Вулф, Айк Тернер и Би Би Кинг. Сегодня эти артисты считаются блестящими талантами, а Sun Records достигла уважаемого, культового статуса. Но в те времена, когда Сэм Филлипс проводил долгие ночи в той маленькой студии с группами чернокожих музыкантов, он делал то, что делало его мишенью для самых жестоких личных нападок. Сэм не потратил самые тяжелые годы своей жизни, записывая всех этих великих чернокожих артистов, мечтающих быть белыми. Его страсть к захватывающей музыке была сильнее любого отношения к цветовым линиям или “разумному” карьерному пути, а его преданность этой музыке и этим артистам сделала его презираемым изгоем для большей части делового сообщества Мемфиса. Любому, кто смотрит на мир музыки сегодня, трудно представить, через что он прошел, но встать и сделать то, что он сделал, делает его, по крайней мере, для меня, главным героем рок—н-ролла.
У меня была возможность снова увидеть выступление Элвиса в отеле Chisca в марте 1956 года, после того, как я услышал о специальном шоу, которое Дьюи Филлипс устраивал в подвальном холле отеля, Чикасо Бальном зале. Элвис выступал в качестве специального гостя с группой Sy Rose. Я потащил с собой моего старого свидетеля Фрэнки Гризанти, чтобы посмотреть на Элвиса в действии, пообещав ему, что — после того, что я видел в Ellis Auditorium — это будет стоить того.

поездка в центр города. Но когда мы добрались до Чиска, мы сразу столкнулись с серьезным препятствием: алкоголь должен был подаваться в Бальном зале, а несовершеннолетним билеты не продавались.
Я провел достаточно времени, ползая по канализационным трубам Северного Мемфиса ради субботних пинков, чтобы знать, что обычно существует более одного способа попасть туда, куда ты хочешь попасть. Итак, Фрэнки и я отступили от главного входа в Чикасо и случайно проскользнули в служебный коридор. Мы пробирались мимо лотков для белья и водонагревателей, пока не добрались до небольшого помещения на другой стороне бального зала — коридора с большим автоматом с газировкой и дверью, которая вела прямо на сцену.
Мы смотрели столько первого шоу, сколько могли, через щель в этой двери, но самое большое волнение пришло после того, как Элвис закончил свое первое шоу, когда он направился за сцену прямо к нам. Мы бросились врассыпную, как только он вошел.
Он сильно потел и немного запыхался — похоже, он получил более интенсивную тренировку, чем на любом из футбольных матчей. Я не знаю, кивнул ли он нам или просто поправлял волосы, но он вел себя так, как будто для нас с Фрэнки было самым естественным в мире находиться в том подвальном коридоре. Сесть было негде, поэтому он просто прислонился к одной из больших колонн в подвале.
“Принеси мне Пепси, хорошо?”
“Конечно, Элвис”.
Я принес ему холодную бутылку, и он откинул голову назад и выпил. С него просто лил пот. И я помню, как заметил, что, каким бы крутым он ни выглядел в своих черных брюках и красной куртке, у него все еще было сильное пятно от прыщей на шее. Он был человеком.

В какой-то момент серое небо стало настолько темным, что ребята просто перестали играть. Пара из них кивнула мне и сказала: “Хорошая игра”. Элвис и Рэд зашаркали к общественному центру.

Я раздумывал, стоит ли мне воспользоваться моментом и выпалить “Мне нравится ваша песня”, когда Элвис повернулся к остальным и сказал: “Мы снова встретимся здесь в следующее воскресенье”.

Ребята кивнули и пробормотали: “Да”. Я тоже кивнул.

Пару дней назад я был одиноким ребенком, у которого не было ничего, кроме радио, чтобы пережить лето. Теперь я стоял здесь, в парке Гатри, чувствуя, что стал частью чего-то захватывающего. В следующее воскресенье должна была состояться еще одна игра, и не было никаких сомнений, что я там буду.

Я был бы готов играть в футбол в команде Элвиса Пресли.

 Глава  2 стр 4

_______________-

Я БЫЛ ТЕМ

Музыка всегда обладала для меня магией. Одно из моих самых ранних воспоминаний - это звук радиопередач Grand Ole Opry, доносящийся со съемочной площадки в Mamaw's house. Когда мне было, наверное, всего три или четыре года, мне пришло в голову, что в перерывах между выступлениями люди на радио делали что-то очень необычное со своими голосами. Когда я спросил маму, что это было, она сказала мне: “Это пение, Джерри — люди поют”. С моей скромной точки зрения, разговоры не имели особого смысла, но пение было ясным и сильным.

Я увидел, что музыка тоже имеет определенную власть над взрослыми вокруг меня. До того, как я остался один в доме моего отца, он иногда просто брал меня с собой, когда уходил ночью, сделка, которая избавила его от необходимости искать другое место, чтобы высадить меня, и позволила мне заглянуть в тот тайный мир взрослых, которые веселятся. Одним из любимых мест моего отца был верхний этаж отеля Peabody, где был большой бальный зал с панорамным видом на Мемфис и реку Миссисипи. Тамошние группы играли свингующую, джиттербаг-танцевальную музыку, которую любил мой отец, и иногда там выступали ведущие артисты страны, такие как Гарри Джеймс или Томми Дорси. Стены бального зала были черными, с крошечными лампочками, установленными на потолке, так что можно было почти поверить, что ты на вечеринке где-то среди звезд. Я помню, как счастливо сидел под столами в том танцевальном зале, потягивая бесконечные порции газировки и наблюдая, как взрослые танцуют и танцуют на утопленном танцполе с улыбкой и огоньком в глазах, которого вы просто больше нигде не видели.

Мне нравилось ощущение мира и спокойствия, которое я получал от музыки, звучавшей во время ежедневной мессы в церкви Святых Имен. Конечно, я был католиком только до тех пор, пока не прозвенел последний школьный звонок — когда я вернулся домой к маме, я был частью баптистского дома (я провел три года в католической школе, будучи некатолическим ребенком, и я не мог дождаться, пока, наконец, не прослушал достаточно уроков катехизиса, чтобы принять первоеобщение с моими одноклассниками). Что касается моего баптистского воспитания, я не часто ходил в церковь, но мама и некоторые другие родственники со стороны моей мамы иногда брали меня с собой на воскресные пробуждения — многие из них проходили под навесом на том же поле в парке Гатри, где я в конечном итоге играл в подковыи футбол. В то время, когда телевидение еще не было широко распространено, и когда даже близко не было доступных сегодня видов досуга, пробуждение было не просто больше церковным — это было грандиозное зрелище и энергичное развлечение. Я помню, как волнующая душу музыка, которая играла под этими палатками, могла заставить толпу взрослых подняться на ноги, хлопать и кричать вместе, и иногда эта толпа становилась настолько возбужденной, что улыбки и огоньки в глазах, которые вы видели вокруг себя под палаткой, на самом деле не сильно отличалисьиз тех, что вы увидите в верхней части Пибоди.

Конечно, в доме Дулиттлов я узнал, что есть музыка, которая вызывает совсем другую реакцию, едва улыбается и подмигивает. Я думаю, что эпизод с Дулитлом, должно быть, был в глубине моего сознания, когда я впервые услышал запись Элвиса, потому что к тому времени я знал, что если ты нашел что-то хорошее, тебе лучше держать это в секрете.

Итак, я никому не рассказал о записи, которую я слышал от парня из школы Хьюмса, или о том, что я встретил самого парня в парке Гатри. Ни мой папа, ни дядя Джон, ни даже Уэйн Мартин. Держать все это при себе казалось лучшим способом сохранить это особенным. Я решил, что мне повезло с одной маленькой молитвой — я не хотел ничего делать или говорить, что могло бы сглазить мои шансы снова играть в мяч с Редом Уэстом и Элвисом Пресли. Кроме того, сам Элвис не придавал большого значения своей записи — на самом деле он не сказал об этом ни слова. Если бы он собирался сохранять хладнокровие и молчать об этом, я бы сделал то же самое. Я провел только половину дня, ловя его пасы, но, думаю, я уже почувствовал некоторую преданность этому моему новому квотербеку.

Тем не менее, я продолжал слушать. Дьюи Филлипс играл “Все в порядке”, по крайней мере, один раз каждый вечер на Red, Hot & Blue, и чем больше я слушал песню, тем больше я прокручивал в голове последние несколько мгновений на том футбольном поле: сам Элвис сказал, что хочет играть снова, не так ли? Он имел в виду там, в Гатри, в то же время, в следующее воскресенье — не так ли? И — самый большой вопрос из всех — он хотел, чтобы я снова стал частью игры, не так ли?

К субботе после той первой игры, я думаю, я был достаточно взвинчен, что, несмотря на мое желание ничего не сглазить, я должен был кому-нибудь рассказать. Мне нужен был свидетель. И где-то в тот день мои пути пересеклись с Фрэнки Гризанти, парнем из футбольной команды "Святые имена", который был на год старше меня в школе. Фрэнки был невысоким, коренастым парнем, но он был быстрым и жестким игроком, и несколько раз, когда мы разговаривали, я обнаружил, что с ним достаточно легко ладить. Мне было больше интересно общаться со старшими детьми, чем с младшими, но у Фрэнки была особая связь — его брат Ронни, на несколько лет старше меня, был надежной кирпичной стеной центра Holy Names.

Я не сказал Фрэнки о том, что слышал песню, и не стал вдаваться в подробности о встрече с Элвисом. Я просто сказал ему, что у меня была возможность поиграть в футбол со старшими детьми из Хьюмса и я отлично провел время. Старшие ребята сказали, что завтра снова будут играть в Guthrie, и если Фрэнки пойдет со мной, возможно, он тоже сможет сыграть. Это звучало хорошо для Фрэнки. Он сказал, что зайдет ко мне домой, и мы вместе пойдем в парк.

Фрэнки появился точно в назначенное время ранним воскресным днем, и мы направились по Декейтер-стрит в сторону Гатри. Когда мы добрались до парка, я увидел на поле пару ребят постарше, с которыми встречался неделю назад (после всех этих лет я все еще не уверен точно, кто был на тех первых играх — я знал Реда, но после того, как увидел Элвиса, мне было все равно, кто еще там был). Я подошел к ним и получил пару кивков, с облегчением увидев, что, по крайней мере, эти ребята меня помнят. Мы немного постояли, пока не услышали смех, доносящийся с другого конца поля, рядом с общественным центром. Я обернулся и, конечно же, увидел его, идущего рядом с Редом, выглядящего так же круто, как и в прошлый раз. Мне пришлось бы использовать гораздо больше крема для бритья, чтобы получить такой хвостик.

Когда я поближе посмотрел на Элвиса и Рэда, мое настроение упало. На этот раз было, может быть, шесть или семь парней постарше, готовых играть. Все ребята, в которых они нуждались, играли в равную игру. Черт. Меня собирались выбить из команды этого парня всего после одной игры.

Ред начал объяснять некоторые основные правила Гатри новым парням, когда Элвис заметил нас с Фрэнки, стоящих там. Он сделал пару ленивых шагов в нашу сторону, проверяя хватку мяча, который он держал. Он направил мяч на Фрэнки.

“Эй, Пенрод, выйди погулять”.

Фрэнки рванулся, как испуганный бульдог, размахивая окороками быстрее, чем я когда-либо видел, а Элвис отступил и выпустил одну из своих пуль. Я надеялся, что Фрэнки заставит команду «Святых Имен» гордиться и держаться за это. Конечно же, он сделал это, хотя сила мяча, казалось, действительно подняла его в воздух и переместила немного дальше по полю.

“Вот так, Пенрод”, - позвал Элвис. Он начал отворачиваться. Я подумал, что мне лучше поговорить с ним, пока вокруг снова не собрались старшие ребята, и я потерял шанс.

“Почему ты назвал его Пенродом?” Я спросил.

“Ой, просто имя, которое я увидел в этой книге, которую я читаю”, — сказал он.

Он год назад закончил школу и все еще читал книги, что казалось мне странным. В Северном Мемфисе чтение чего-либо, кроме открыток и

Библия была, возможно, даже более радикальной, чем прослушивание Дьюи Филлипса. Парень был не только крутым — он был читателем.

“Ты собираешься снова публиковать эти милые посты?” Элвис смотрел на поле, но разговаривал со мной.

“Конечно. Я сделаю все, что ты захочешь, ” сказал я.

Может быть, я надеялся на похлопывание по спине. Но он просто повернулся, чтобы уйти, окликнув одного из старших парней на другом конце поля.

Я мог видеть, что Элвис Пресли был не из тех парней, которых можно было очень быстро узнать.. Я тоже не был. Но у меня было много времени.

В итоге мы играли шесть на шесть, в игре участвовали я и Фрэнки. Я уверен, что большинство старших парней были бы так же счастливы, если бы в игре не было младших детей. Но каким-то образом Элвис, никогда не делая из этого большой проблемы, включил нас. Он снова собирался стать квотербеком, он хотел, чтобы я был одним из его приемников, и это означало, что другая команда заставила Фрэнки выстроиться против меня. Он вел себя так, как будто так и должно было быть, и никто другой, казалось, не был заинтересован в том, чтобы с ним не соглашаться. Я знаю, что Элвис мог бы с такой же легкостью послать нас подальше, но казалось очевидным, что, несмотря на то, что он выглядел и двигался как бунтарь, и даже несмотря на то, что он держался немного особняком, немного отстраненно — в нем не было той подлой черты, которую я видел в других ребятах постарше.
Из того, что я знал о Рэде Уэсте, у него не было бы проблем с тем, чтобы сказать нам убираться, и быстро. Но Элвис хотел, чтобы мы были рядом. 
Опять же, это была отличная игра. Элвис был немного серьезнее, чем неделю назад, руководил сборищами, как военный. Но всякий раз, когда мы ставили одну из его пьес, он загорался широкой улыбкой. И эти улыбки много значили, потому что их было не так уж много. Было несколько других случаев, когда он позволял своему серьезному игровому лицу ускользнуть; если кто-то особенно неловко падал, получал удар по заднице жестоким блоком или иным образом оказывался в неловкой позе на поле, Элвис просто сгибался от смеха. Было здорово смеяться вместе с ним.

Мы сыграли вторую игру в Гатри, а затем третью в следующее воскресенье, и казалось, что игры на этом поле будут регулярной частью каждого уик-энда. И казалось, что Элвис Пресли станет регулярной частью радиопрограмм. “Все в порядке” продолжали играть на шоу Дьюи, и другие шоу тоже начали подхватывать его. Это даже воспроизводилось на WDIA. Довольно скоро сама пластинка вышла в виде сингла, а обратная сторона, улучшенная кавер-версия песни Билла Монро “Blue Moon of Kentucky”, тоже начала звучать на радио. В Poplar Tunes была большая раскрашенная вручную вывеска, гордо рекламирующая тот факт, что у них в наличии много пластинок новой местной сенсации, Элвиса “Кота” Пресли (“доступно в 45 или 78”).).

Также было совершенно ясно, что я был не единственным, кто был в восторге от звука и личности Элвиса Пресли — на каждой игре тем летом появлялось еще несколько парней, желающих поиграть, и все чаще появлялись группы людей, просто чтобы посмотреть.

Я слушал песни Элвиса по радио, но он и его группа — гитарист Скотти Мур и басист Билл Блэк — начинали делать себе имя и в качестве живых выступлений. 30 июля 1954 года Элвис сыграл свой первый крупный концерт в Мемфисе в концертном зале Overton Park bandshell, будучи добавленным в качестве аттракциона к составу кантри-исполнителей, хедлайнером которого был Слим Уитмен. К концу лета трио регулярно выступало по пятницам в небольшом танцевальном клубе под названием "Орлиное гнездо". Осенью Элвис, Скотти и Билл собирались на крупные концерты, такие как Grand Ole Opry и Louisiana Hayride, а к концу года они давали концерты даже в Техасе. Трио также было занято работой с Сэмом Филлипсом в звукозаписывающей компании Memphis Recording Service на Юнион—стрит, и записи, последовавшие за их дебютом — “Good Rockin’ Tonight”, “Milkcow Blues Boogie” - доказали, что восторг от “That's All Right” не был случайностью.

Его карьера начинала набирать обороты, но если Элвис был в Северном Мемфисе в воскресенье, он собирал еще один футбольный матч. Тем летом не проходило и воскресенья, чтобы я не слонялся по парку, ожидая, не появится ли он. Я продолжал думать, что игры становятся достаточно большими, чтобы они не хотели, чтобы там был ребенок, но я всегда делал ставку. Элвис видел, что я околачиваюсь поблизости, и, возможно, бросал мне мяч, пока разогревался, или как—то давал понять, что хочет, чтобы я играл - хотя, опять же, мало что было сказано.

Осенью 1954 года мы обычно играли шесть на шесть, и хотя команды, как правило, были определены, иногда составы смешивались, просто чтобы было интереснее. Я помню, как мне было немного неловко в первый раз, когда я был в команде, играя против Элвиса. И поскольку я был хорошо знаком с его стилем игры, я оказался в странном положении, перехватывая Элвиса Пресли. Это было неправильно, но очень, очень хорошо.

На одной из тех осенних игр я получил первое открытое подтверждение того, что я официально стал частью команды Элвиса. Игры привлекали достаточно большие толпы, и Элвис подумал, что было бы неплохо, если бы игроки носили майки. Однажды я пришел в парк и увидел, как один из парней постарше раздает зеленые пуловеры без рукавов — такие можно надеть поверх футболки на уроке физкультуры. Я думал, что это может быть момент, когда меня вытолкнут — никому не придется ничего говорить, я просто не получу майку.

Элвис позаботился о том, чтобы я получил его. Не сказал “Добро пожаловать в команду” или “За все ваши отличные уловы”. Просто бросил мне футболку и сказал: “Она большая — постарайся не споткнуться об нее”.

Я слышал, что он жил со своими мамой и папой на Алабама-стрит возле Лодердейл-Кортс, но для меня его присутствие не совсем соответствовало улицам, к которым я привык. Я не мог представить, что у Элвиса есть работа, или он выносит мусор, или отвечает перед мамой и папой. Мне показалось, что он вышел прямо из радио и попал в парк Гатри. Но он был настоящим парнем из Северного Мемфиса, и однажды в начале 1955 года я заметил его в моем квартале на Бридлав-стрит.

Через дорогу от дома моего отца и через пару домов жила девушка на пару лет старше меня по имени Мередит Гласс. Она тоже слушала Дьюи, и у нее был проигрыватель, и пару раз мы с Уэйном Мартином ходили туда, чтобы послушать с ней музыку (я помню, что был очень впечатлен тем, что у нее была собственная копия “Sixty Minute Man”). Мередит училась в средней школе Хьюмса и где-то по пути стала девушкой Реда Уэста.

Я сидел в гостиной Бридлава, почти ничего не делая, когда случайно заметил, как к дому Мередит подъехала потрепанная черная машина сороковых годов выпуска - машина, в которой я сразу узнал Элвиса и Реда Уэста, приехавших на игры. Конечно же, они оба вышли из машины и направились прямо в дом Мередит. Я ничего так не хотел, как выскочить за дверь, перебежать улицу и быть частью того, что там делали дети постарше. Но я ни за что не собирался делать такой смелый шаг. На поле я мог проявить себя как игрок. Стучась в дверь Мередит, я был бы просто маленьким ребенком с соседней улицы. Я ждал в гостиной, и через некоторое время Ред и Элвис вернулись — похоже, они позаимствовали стопку пластинок у Мередит. Они уехали, и Бридлав снова стал той же скучной старой улицей.

Но было приятно знать, что Элвис действительно был там, живя своей жизнью в моей части города. Возможно, никому в квартале не было дела, кроме меня и Мередит, но Элвис был частью нашего района. Это было довольно круто.

С “That's All Right”, поднимающимся в чартах, и всевозможными прессами, окружающими его живые выступления, Элвис Пресли был на подъеме. Но было бы ошибкой думать, что он нравился всем, кто слышал или видел его в те первые дни.

Миссис Дулиттл была не единственным человеком в Мемфисе, обеспокоенным смешением рас или угрозой роста черного населения — одна из самых злобных монахинь в "Святых именах" пыталась напугать нас, говоря, что, поскольку так много белых приняли безнравственность контроля над рождаемостью, черные возьмут на себя контроль над рождаемостью.земля (хотя им еще не удалось проникнуть в состав белых студентов Holy Names). Такие чувства были распространены, и для многих людей Элвис

Пресли был не более чем белой швалью, играющей черную музыку.

Некоторые из ранних сообщений в прессе относились к Элвису с интересом и энтузиазмом или, по крайней мере, относились к нему как к феномену, на который стоит обратить внимание, но общее ощущение консервативного Мемфиса старой школы заключалось в том, что город должен больше стесняться Элвиса, чем гордиться им. Из ранних концертных клипов, которые мы видим в наши дни, можно предположить, что даже если олдскульный Мемфис не получил Элвиса, это сделали дети. Но это тоже не совсем так. Дети Мемфиса не были автоматически поклонниками Элвиса. Он был бедным белым мальчиком, и это было то, на что многие люди в Мемфисе привыкли смотреть свысока (считалось, что чернокожие бедны, потому что такова их природа, но белые, которые были такими же бедными, как и чернокожие, были поистине презренными).). Многие дети, которые привыкли смотреть свысока на таких людей, как Элвис, не собирались внезапно менять свое мнение из-за того, что у него вышла популярная пластинка. Во всяком случае, теперь они невзлюбили его еще больше, потому что им было чему завидовать.

Это были первые дни того, что вскоре назовут “молодежной культурой”. И для всех детей, которые пришли в восторг от первых звуков рок-н-ролла, было по крайней мере в два раза больше тех, кто думал, что это звучит просто ужасно. Те из нас, кто был в восторге от Элвиса, были частью андеграунда, с которым многие из нашего поколения все еще не хотели иметь ничего общего.

Реакция моего брата Билли Рэя на Элвиса, вероятно, была довольно типичной для того времени. Когда он узнал о моем продолжающемся участии в играх в Гатри—Парке, Билли Рэй - серьезный, чистоплотный, трудолюбивый спортсмен — не смог скрыть своего крайнего презрения, когда спросил: “Почему ты всегда крутишься вокруг ЭТОГО парня?”

По мере того, как Элвис становился все больше и больше, у меня появилось несколько подробных представлений о разделенных чувствах к нему. Я увидел положительную сторону в значительной степени 6 февраля 1955 года — в день, когда я стал официальным подростком, и в день первого большого шоу Элвиса на главной концертной площадке в Мемфисе, Ellis Auditorium. Я угостил себя на день рождения тем, что потратил часть своих с трудом заработанных денег на доставку бумаги на пару билетов на оба шоу в 3:00 и 8:00 вечера в Ellis. Это был мой первый шанс увидеть Элвиса Пресли в качестве исполнителя на сцене.

Дьюи, казалось, не заботился о черной музыке или белой музыке — он любил музыку, которая была честной и энергичной; неотшлифованный материал, который захватывал и потрясал вас каким-то неопределенным образом. И он не посылал эту музыку белым или черным людям — он всегда называл нас “хорошими людьми”. Дьюи не заставил слушателя задуматься о мире, из которого была взята эта музыка, — жестком, напряженном мире отдельных питьевых фонтанчиков и закусочных, улиц, которые нельзя было пересечь, и всей запутанной смеси официальных законов и принятых привычек, которые держали людей в страхе и разобщенности. Слушая Дьюи, вы не слышали black and white. Вы только что услышали волнение. Хорошая музыка для нас, хороших людей.
Эта музыка была опьяняющей для такого ребенка, как я. Все остальные взрослые в городе, казалось, так уверенно контролировали ситуацию. Люди пошли на работу. Дети пошли в школу. Семьи ходили в церковь. Дни текли в том же медленном, предсказуемом ритме. Праздник или общественное мероприятие могут немного нарушить отношения, но, во всяком случае, для меня всегда было что-то немного грустное даже в предполагаемых хороших временах.
В двенадцать лет у меня не было никакого реального представления о мире за пределами моих нескольких кварталов в Северном Мемфисе, только смутное, болезненное чувство, что иногда мир взрослых не имеет большого смысла, и я не был уверен, как я когда-нибудь смогу в него вписаться. И хотя я не знал об этом тем летом, я был не единственным ребенком, который начал ощущать это безрадостное однообразие вокруг нас, и, как оказалось, среди нас было немало тех, кто отчаянно хотел верить, что где—то есть что-то еще - что-то, что движется немного быстрее и быстрее.Уайлдер. Когда мы нашли Дьюи, мы почувствовали, что нашли кого-то, кто понял, что нам нужно. Некоторые из нас даже сделали более смелый шаг, отправившись в Дом блюза, музыкальный магазин на Бил—стрит - историческую полосу неоновых магазинов в центре Мемфиса, джазовых заведений и ночных клубов для чернокожей клиентуры - чтобы купить музыку, которую мы слышали в исполнении Дьюи. Или мы отправлялись в Poplar Tunes, музыкальный магазин на краю белой части Северного Мемфиса, чтобы купить песни, которые мы хотели. У меня даже не было проигрывателя, но я пошел и купил несколько 78-х, чувствуя себя секретным агентом на чрезвычайно опасной миссии. В то лето я зарабатывал мелочь на карманные расходы, продавая рекламные проспекты для небольшого рынка по улице от дома моего отца, и почти каждый заработанный цент в конечном итоге тратился на Home of the Blues или Poplar Tunes.
Вскоре после того, как я начал слушать Дьюи Филлипса, и сразу после того, как я купил свои первые несколько пластинок, я узнал, что музыка, которую он играл, может оказывать очень пугающее воздействие на людей. Я подружился с парой мальчиков из футбольной команды "Святые имена", парой братьев по имени Дулитл, и был впечатлен, услышав, что у них есть собственный проигрыватель. Их мать была милой женщиной, которая была очень вовлечена в родительский комитет школы и которая всегда была готова подвозить американских футболистов между играми и тренировками. Однажды, после репетиции, мальчики Дулиттл спросили меня, не хочу ли я провести выходные у них дома. При том, как я жил, я был рад провести выходные с кем-то вне семейного круга. Я быстро сказал "да" и пошел домой собирать вещи. Брать с собой было особо нечего, но, подумав об уик-энде с неограниченным доступом к проигрывателю Doolittle boys, я позаботился о том, чтобы взять с собой стопку из четырех или пяти драгоценных 78-х.
Миссис Дулиттл приехала, чтобы забрать меня, и вскоре я поселился в доме Дулиттлов. В спальне мальчиков я показал им свои записи и спросил, не хотят ли они послушать музыку. Они это сделали. Я думаю, что, возможно, у меня была “Искренне” сестер Макгуайр и, возможно, “Пока я снова не станцую с тобой” Терезы Брюер — оба номера были моими любимыми до Дьюи. Но у меня также была пара вещей, которые я купил на Бил-стрит: песни Лаверн Бейкер и Рут Браун, и, что самое ценное, моя копия “Sixty Minute Man”.
Если бы мы остановились на сестрах Макгуайр, все могло бы сложиться по-другому, но я поставил “Sixty Minute Man” на проигрыватель и включил его настолько громко, насколько это было возможно (что на проигрывателях в то время было не так громко). Мальчики Дулиттл начали улыбаться и кивать, и я почувствовал себя довольно большим — эти поездки на Бил-стрит окупились.
Я буду рок-эм, ролл-эм всю ночь напролет, я шестидесятиминутный человек.
Однако на этот раз шестидесятиминутный человек длился всего около тридцати секунд. Миссис Дулитл ворвалась в комнату, направилась прямо к проигрывателю, вытащила иглу из диска и взяла пластинку.
Она развернулась, и я увидел ярость в глазах этой леди, не похожую ни на что, что я когда-либо видел раньше. Милая, милая, любящая водить машину родительская мама была заменена женщиной, почти дрожащей от ярости. Голосом более жестким и резким, чем все, что я когда-либо слышал от миссис Дулитл, она сказала: “Ты не будешь играть эту ниггерскую музыку в моем доме”.
Затем, приложив немного усилий, она сломала пластинку, которую держала в руках, пополам, и продолжила собирать остальную коллекцию и разбивать их тоже. Даже сестры Макгуайр.
“Собирай свои вещи обратно”, - сказала миссис Дулитл.
Через несколько минут я уже сидел дома, без особых планов на выходные, без возможности завести пару новых друзей и без коллекции пластинок. С тех пор я понял, что музыка обладает огромной, глубокой и порой непредсказуемой силой. И я понял, что записи R & B, которые я начинал так сильно любить, были не просто песнями — они были чем-то большим. Это были высказывания. Заявления о чем, я еще не совсем уверен. Но как только я смог накопить достаточно денег — подстригать газоны, разносить рекламные проспекты для местного рынка — я отправился на Бил-стрит, чтобы купить еще пластинок.
Меня так и не пригласили обратно в дом Дулитлов.
Тем летом 1954 года я жил у отца около месяца или около того, когда однажды будним вечером в начале июля папа уехал с дядей Джо, и дом снова был в моем распоряжении. Пару раз снаружи прогремел гром — я не мог сказать, приближался он или нет. Чуть позже девяти я свернулся калачиком на большой кровати и нажал на регулятор громкости Silvertone. Я откинул голову на подушку и слушал, как песня Роя “Good Rockin’” Брауна “Hurry Hurry Baby” подходит к концу.
“Ах, это старая добрая песня — возьми ее у своего папочки -О, Дьюи”, - сказал ди-джей. Были какие-то звуки возни и грохота, как будто Дьюи ударил в свой микрофон. “Кыш, кто—нибудь, помогите мне с этой штукой для сбора гороха”.
Мои мысли начали немного блуждать, и я смутно осознавал, что Дьюи делает одну из своих импровизированных реклам пива Champagne Velvet, а затем играет еще пару песен. Возможно, я думал о том, как я собирался заполнить долгий отрезок летних дней впереди. Затем что-то привлекло мое внимание.
“Берегитесь, добрые люди”, - сказал Дьюи. “У меня здесь есть кое-что настолько хорошее, что когда я услышал это, я чуть не проглотил свой золотой зуб. У нас здесь новая пластинка, которая еще даже не просохла, и этот маленький номер поет прекрасный молодой человек, который всего год назад получил свою ди-плому в средней школе Хьюмса прямо там, в Северном Мемфисе…Как насчет этого?”
Моя голова оторвалась от подушки. Средняя школа Хьюмса находилась всего в нескольких кварталах от дома моих мамы и папы. С задней части игровой площадки начальной школы Святых Имен можно было смотреть прямо через пустырь на территорию Хьюмса. Моя мама и моя тетя Джинки учились в Хьюмсе. Мой двоюродный брат Тедди только что закончил там первый год обучения. Я вбил себе в голову, что однажды стану одним из тех взрослых на вид детей в Хьюмсе.
До этого момента для меня музыка, которую вы слышали по радио, не казалась связанной с реальным миром вокруг нас — она существовала только как материал, который доносился из динамика вашего радио или который вы могли купить в музыкальных магазинах. Время от времени Дьюи мог упомянуть, что тот или иной музыкант был из Мемфиса, но Мемфис был огромным местом в моем сознании. Думаю, я имел некоторое представление о том, что в Мемфисе были музыканты, но я действительно понятия не имел, где эти люди жили, и еще меньше представлял, как они писали свои песни, делали свои записи и доставляли их таким людям, как Дьюи. Это была загадка, над которой у меня действительно не было особых причин задумываться. Вы просто включили радио и услышали музыку.
Но теперь Дьюи говорил, что мальчик, который должен был жить всего в нескольких кварталах от меня, на самом деле записал свой собственный альбом. Дьюи ввел песню, сказав, что он сам впервые услышал ее всего за день до этого, любезно предоставленный мистером Сэмом Филлипсом — не родственник, я бы выучил — на

Служба звукозаписи Мемфиса. Это была кавер-версия старой мелодии Артура “Большого мальчика” Крудапа. Сначала я не расслышал имени мальчика из Humes; это было что-то старомодное.
Заиграла пластинка, и мальчик из школы Хьюмса начал петь. Он звучал великолепно. Музыка была простой, всего пара гитар и мощный бас, но звучала она непохоже ни на что другое, что я когда-либо слышал. Ритм был спокойным и драйвовым одновременно — не совсем блюз, не совсем кантри. У мальчика из школы Хьюмса был сильный, но в то же время нежный голос. Сразу же он взлетел до сладких высоких нот, звучащих так, как будто ему не потребовалось никаких усилий, чтобы достичь этого.
Теперь все в порядке, мама, во всяком случае, ты…
Временами он звучал жестко и пел с невероятной уверенностью, но в его голосе была небольшая дрожь, которая как бы притягивала вас. В том, как он пел, можно было почувствовать и легкую улыбку, и боль. Какой бы тайный мир азарта ни скрывался под скучной поверхностью взрослой повседневной жизни, похоже, этот парень из школы Хьюмса нашел его.
Песня закончилась слишком быстро, и голос пропал. Голос мальчика из школы Хьюмса.
Элвис Пресли. Так, по словам Дьюи, звали певца. Теперь я полностью проснулся. И я хотел услышать эту песню снова. Дьюи, должно быть, знал, что некоторые другие слушатели будут чувствовать то же, что и я, потому что после перерыва на радиостанции Дьюи снова сыграл песню. И снова. И снова. Дьюи делал это иногда, когда ему действительно нравилась запись, и ему явно нравилась эта. Думаю, я слышал эту совершенно новую песню шесть или семь раз. И это звучало так же хорошо каждый раз, когда Дьюи играл это.
Все в порядке, все в порядке…
Мне это уже понравилось даже больше, чем “Шестидесятиминутный мужчина”.
Но новая запись оказалась лишь половиной острых ощущений от шоу той ночи. Еще немного повозившись с микрофонами, Дьюи сообщил нам, что мальчик из школы Хьюмса сидит прямо здесь, рядом с ним, “прямо здесь, на уровне журнала в beeeyoootiful Chisca Hotel” (по какой-то причине “мезонин” для Дьюи всегда был “журналом”). Песня мальчика получила такой восторженный отклик со всего города, что Дьюи позвонил, чтобы пригласить его в студию. Его мама и папа отправились на его поиски, наконец нашли его, сгорбившегося в кресле в задней части кинотеатра Suzore # 2, и привели его прямо в the Chisca, чтобы пойти в прямой эфир с Дьюи.
Я бы солгал, если бы сказал, что точно помню, что было сказано в ту ночь этим новым певцом. Но я помню, что, услышав речь Элвиса Пресли, я был так же взволнован, как и услышав, как он поет. Его голос был высоким и мягким, как и его певческий голос, но в разговоре он не был таким ровным — было слышно, что он нервничает. Он был предельно вежлив с Дьюи, называл его “сэр” и благодарил за воспроизведение записи. Он казался хорошим парнем, может быть, даже немного застенчивым, но всегда крутым. Он даже звучал хорошо, когда заикался и запинался во время большинства своих ответов. Мне тоже захотелось заикаться.
Дьюи поблагодарил его за то, что он был там, сыграл “Все в порядке” еще раз, а затем продолжил свой путь к выходу. Я наконец выключил Silvertone и снова лег. Может быть, Дьюи снова сыграет эту песню завтра вечером. Я надеялся на это, потому что хотел услышать это снова. И я хотел еще немного послушать Элвиса Пресли.
Больше всего я хотел познакомиться с этим мальчиком из школы Хьюмса.
За годы учебы в "Святых именах" мне довольно хорошо вдолбили в голову важность молитвы, но, насколько я мог судить, это не принесло мне никакой пользы. Сначала я подумал, что, может быть, я просто неправильно молюсь, потом я подумал, что, может быть, я недостаточно важен, чтобы мои молитвы были услышаны. Наконец, где-то в третьем или четвертом классе у меня появилось смутное подозрение, что вся система - это просто еще одна вещь, которую взрослые считают полезной для вас, но в которой на самом деле нет никаких заметных преимуществ. Например, есть овощи.
Однако этой ночью я решил попробовать еще раз. Я не становился на колени у кровати. Я не складывал руки и не щурил глаза. Я просто лежал в постели и смотрел в потолок. Я подумал о том мальчике из школы Хьюмса. Как бы я ни слушал песню в тот вечер, я не мог напевать мелодию, которую он пел, — она уже ускользала. Но чувство, которое подарила мне эта песня, никуда не делось. Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, что это за чувство, потому что это было чувство, к которому я не привык.
Это была надежда.
Так что я составил небольшую импровизированную молитву, просто так. Глядя в потолок, руки по швам, я молился: смотри, район не такой уж большой. Просто дай мне познакомиться с этим парнем. Пожалуйста.
Я уже знал, что надежда была опасной вещью в Северном Мемфисе — обычно она приводила к большему разочарованию, чем если бы вы шли по жизни без нее. И я не ожидал, что моя теперешняя молитва, какой бы простой она ни была, имеет больше шансов быть услышанной, чем любая предыдущая молитва. Но в эту липкую летнюю ночь, когда звук труб, скрип половиц и раскаты грома были заглушены одним сильным голосом из школы Хьюмса, казалось, что немного надежды и немного молитвы не повредят.
Ветер в парке Гатри стих, и послеполуденный воздух стал немного горячее и тяжелее. Мы вырвались из толпы и приготовились к спектаклю. Когда я подошел к линии схватки, я почувствовал себя накачанным и не мог дождаться, когда мяч полетит в мою сторону. Возможно, мне следовало нервничать, играя со старшими детьми, но я знал, что делаю, играя в футбол. Если бы я наткнулся на этих парней, поющих или играющих на гитарах, и меня попросили присоединиться, я бы не смог сделать шаг вперед. Но забегать с уклоном и ловить пас — я чувствовал, что все эти долгие, тяжелые тренировки на полных площадках в Holy Names подготовили меня к этому конкретному моменту.
“Вперед!” - крикнул Элвис Пресли.
Я рванул вниз по боковой линии, чуть выше половины скорости, и когда я увидел, что Красный начал поворачивать, я побежал так быстро, как только мог, вверх и через поле. Элвис переправил мяч Красному, и когда парни на заднем поле шагнули к нему, я пролетел прямо мимо них. Квотербек прорвался вправо и бросил.
У него был неуклюжий стиль владения оружием, но мяч попал в мою сторону сильно и быстро — спиральная пуля нацелилась прямо перед тем местом, куда я бежал. Я поднял руки и намотал его, чувствуя, что нет ничего более естественного в мире, чем получить идеальный пас от квотербека, чья пластинка крутилась по радио. У защитников не было ни малейшего шанса поймать меня, но я продолжал бежать на полной скорости до конечной зоны.
Когда я вернулся к своим товарищам по команде, мне захотелось улыбнуться, но улыбка казалась чем—то, что мог бы сделать маленький ребенок. Я сохранил свое игровое лицо.
“Хорошие руки, малыш”, - сказал Рыжий. Он поздравил меня.
“В нем что-то есть”, - сказал квотербек. “У нас идет игра”.
В то воскресенье я поймал гораздо больше передач на поле Гатри. Тоже сделал пару перехватов. И получил по заднице не менее дюжины раз. Я не знаю, как долго мы играли, но я бы продолжал играть всю ночь.
Мне не нужно было спрашивать Рэда — и я не слышал, чтобы кто-то еще произносил его имя, но я знал, что каким-то непостижимым образом моя маленькая молитва на радио Северного Мемфиса была услышана. Я встретил парня из школы Хьюмса. Я не был уверен, должен ли я благодарить Бога или Дьюи Филлипса, но вот я был в парке Гатри с Элвисом Пресли.
Кроме слушателей Red, Hot & Blue, это имя ничего бы не значило ни для кого в Северном Мемфисе в это конкретное воскресенье. Элвис Пресли в тот день все еще был девятнадцатилетним водителем грузовика в Crown Electric Company - год после окончания средней школы и меньше недели в карьере звукорежиссера, которая не давала никаких гарантий превращения в постоянную работу. В тот день в нем не было ничего, на что можно было бы указать, что действительно делало его похожим на звезду. Его волосы, хотя и были эффектно причесаны, были среднего песочно-каштанового цвета — не крашеные, черные как смоль, которые станут такими знакомыми позже. Во многих отношениях он был просто еще одним бедным ребенком из Северного Мемфиса из правительственных проектов в Лодердейл-Кортс.
Но даже когда он срывался, блокировал, падал и играл так же усердно, как и все мы, там было что-то еще. Он не столько выделялся, сколько стоял особняком. Он был не просто еще одним взрослым ребенком, не просто еще одним крутым парнем. И не ваш типичный самоуверенный квотербек. 

 Он уже был звездой своего собственного фильма, но он не играл.
Был только один способ, с помощью которого Elvis's cool немного больше походил на комедию. У него была выдержка и решительность, и он мог бросить мяч, но он не был прирожденным спортсменом — не таким, каким был Ред. Это становилось очень ясно, когда Элвис начинал бегать по открытому полю. Эти его свободные ноги, казалось, выстреливали во все стороны сразу, как сумасшедшие ноги Хирша, и, казалось, ему требовались дополнительные усилия, чтобы просто продолжать двигаться вперед.
Ближе к концу игры мне пришло в голову, что Ред, Элвис и трое других парней постарше на самом деле не разговаривали друг с другом так, как будто они были какими—то знакомыми, лучшими друзьями - они тоже только узнавали друг друга в тот день. Я не думаю, что кто-то что-то говорил об Элвисе на радио, но я бы предположил, что это был ледокол, который собрал этих парней вместе. Позже я узнал, что Элвис был чем-то вроде неудачника и аутсайдера в школьные годы, и теперь, благодаря песне, которая звучала на шоу Дьюи Филлипса, он наконец нашел парней, с которыми можно было тусоваться. Музыкальные таланты Элвиса в конечном итоге принесли ему почти все, чего он хотел в своей жизни, но в тот уик-энд все, чего он хотел, это поиграть в футбол с группой парней, и выход его первой пластинки помог этому случиться. На самом деле, я случайно появился в парке Гатри, вероятно, в последние выходные жизни Элвиса Пресли, в которые ему было бы трудно найти шестого человека для футбольного матча три на три

. 

первая стр.2

“Хорошо, теперь — как тебя зовут? Джерри?” - спросил квотербек.
“Да”.
“Ты можешь поймать футбольный мяч?”
“Да”.
“Ты знаешь, как управлять уклоном?”
“Конечно”.
Он вытянул руку ладонью вверх и набросал план. “Ты бежишь по боковой линии примерно на десять ярдов — беги легко, не на полной скорости. Рыжий, ты поднимаешься посередине и нажимаешь кнопку. Джерри, когда ты увидишь, что Рэд делает свой поворот, жми на газ, чувак, и двигайся по наклонной. Если ты пройдешь мимо того, кто тебя прикрывает, мяч придет к тебе ”.
“Да, сэр”.
Серьезное выражение лица квотербека немного изменилось. Он посмотрел на меня в упор. У него были льдисто-голубые глаза, и когда он смотрел прямо на вас, вы это чувствовали. На его лице появилась легкая полуулыбка.
“Сэр?’ Эй, Рэд, мне нравится отношение этого парня ”, - сказал квотербек.
“С ним все в порядке”, - сказал Рэд, хлопнув меня по спине, от чего у меня чуть не перехватило дыхание.
Ред нас не представил. Я не слышал, чтобы его имя произносил кто-либо из других парней. Но мне не пришлось это слышать. Я знал, кто он такой.
Это был мальчик из школы Хьюмса по имени Элвис Пресли.
Моя мать, Дороти Шиллинг, умерла, когда мне было чуть больше года. Вскоре после моего рождения она заболела ревматизмом и большую часть года провела в постели, угасая. Тогда болезнь была близка к смертному приговору, но это не всегда было быстро. Из того, что мне позже рассказали моя бабушка и мои тети, моя мама держала меня столько, сколько могла, столько, сколько могла. Но в конце концов ее кожа стала настолько чувствительной, что даже вес простыней причинял боль, и я могу только представить, какую душевную боль она, должно быть, испытывала, не имея возможности прижать к себе своего новорожденного ребенка.
Предсмертная просьба моей матери к своей матери, моей маме Джилки, заключалась в том, чтобы заручиться обещанием, что нас с братом будут любить и о нас будут заботиться, когда ее не станет. Мама чудесно выполнила это печальное обещание. Я рос в полной растерянности по поводу того, как именно я вписываюсь в свою семью, но я ни на секунду не сомневался, что моя мама любила меня всем сердцем.
Из обрывков разговоров — маленьких приглушенных фрагментов разговоров взрослых, которые я иногда слышал в детстве, у меня сложилось впечатление, что моя мама была счастливой, красивой и таким человеком, который в первую очередь заботился обо всех остальных. Миротворец и ободряющая речь, которая заставляла всех вокруг чувствовать себя особенными. Она была одной из семи детей, а мой отец был одним из четырех детей, и, взрослея, я слышал много ворчания и жалоб от каждой стороны семьи. Но я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь говорил что-то плохое о моей матери. И я не думаю, что это было только потому, что она ушла — я думаю, это было потому, что все, кто ее знал, считали ее действительно особенным человеком.
Мой отец, Билл, вырос в Мемфисе, и из того, что я знаю о ранних годах моего отца, у него вообще не было детства. Он был старшим сыном, и когда его отец бросил семью, ему пришлось бросить среднюю школу и начать работать, чтобы помогать готовить еду на стол. Он начал в продуктовом магазине и, как только научился водить, перешел на более высокооплачиваемую работу водителя грузовика. До того, как он женился, он получил работу на фабрике Firestone.
Я думаю, что мой отец, возможно, заметил мою маму на танцполе на каком-то местном мероприятии в Мемфисе. Оба они любили танцевать, и оба участвовали в конкурсах, когда могли, так что логично, что именно там их пути пересеклись. Я знаю, что мои мать и отец поженились, когда ему был двадцать один год, а ей девятнадцать. В течение года у них родился мальчик — мой старший брат Билли Рэй. Моя мама родила меня, когда ей было двадцать шесть, а в двадцать семь ее не стало.
Мой отец жил мечтой скромного рабочего — постоянная работа с несколькими льготами, красивая жена и пара маленьких мальчиков. Внезапно эта мечта разбилась вдребезги. Я думаю, что единственное, о чем он мог думать, это продолжать работать изо всех сил, чтобы обеспечить своих детей. Это означало дополнительные смены на фабрике, а значит, он не мог воспитывать нас самостоятельно. Моего брата отправили в школу—интернат в паре часов езды отсюда, в Сирси, штат Арканзас - возможно, мой отец решил, что ему будет легче вдали от всего, что может напоминать ему о нашей матери. Меня перевезли в дом моих мамы и папы на Лит-стрит в Северном Мемфисе, аккуратный маленький дом из белой вагонки в бедном, но ухоженном районе. Довольно долго в детстве я предполагал, что я единственный ребенок. Я помню, как говорил маме, что хотел бы, чтобы у меня был брат, и она сказала: “Почему, Джерри, у тебя есть. Билли Рэй. ” Я и не подозревал, что старший ребенок, который появился на неделю на Рождество, на самом деле был моим родственником.
Мама и папа, которые зарабатывали на жизнь маляром, открыли для меня свой дом так тепло и с любовью, как только могли. Иногда у них едва хватало денег, чтобы накрыть на стол любой ужин — белый хлеб и патока из сорго не были редкостью на ужин. Но они позволили мне, их маленькому внуку, полакомиться всеми пончиками и засахаренными тостами с корицей, которые мог вместить мой живот.
Люди вокруг нас по соседству были такими же бедными, а некоторые дома были не намного больше, чем классическая южная лачуга с дробовиком. Но все, казалось, гордились тем немногим, что у них было. Гордость за то, что у меня есть работа. Гордость за то, что удалось преодолеть депрессию и войну. Газоны были ухожены, машины вымыты и сияли — никто не позволял своему маленькому дому слишком долго стоять без свежего слоя краски. У людей на Лит-стрит было немного, и они знали, что, вероятно, никогда много не получат, но они пытались вести себя с достоинством.
Я никогда не помню, чтобы думал, что я был особенно беден, когда был маленьким. Я просто чувствовал себя не в своей тарелке. Другие дети жили с мамой и папой. Я этого не делал. Я научился справляться с этим чувством, потому что так уж получилось, что каждый божий день у меня возникало видение того, насколько хуже все могло быть. В конце Лит, всего в двух шагах от дома моей мамы, был забор из сетки, который отделял территорию приюта Портер-Лит. Через широкое поле по другую сторону этого забора я мог видеть само большое старое здание сиротского приюта в южной готике — похожее на то место, которое доктор Франкенштейн мог бы использовать, чтобы спрятать свою лабораторию. Вдалеке вы могли видеть небольшую игровую площадку, которую использовали сироты, и время от времени вы могли видеть нескольких из них там. Но за все годы, что я жил на Лите, я никогда не видел, чтобы эти дети играли на открытом поле. Дядя иногда дразнил меня: “Лучше веди себя прилично, Джерри, или мы отправим тебя в Портер-Лит”. Другие дети, возможно, знали, что это нереально, но я всегда чувствовал себя слишком близко к границе этих границ. Я отошел на пару кварталов в сторону, чтобы добраться до "Святых имен", полностью избегая Портер—Лит, чтобы не рисковать.
Дом мамы и папы на Лит—стрит был самым близким мне постоянным домом, но я также проводил много времени, мотаясь по домам всех моих тетей и дядей - от маленьких домиков, разбросанных по Северному Мемфису, до квартиры над гриль-баром недалеко от центра Мемфиса, до тети Джинкии дом дяди Бернарда на Джексон-авеню, оживленной улице, положившей начало северным кварталам Мемфиса.
Рядом с домом Джинки и Бернарда было одно из моих любимых мест в мире — Маленькая кухня Джона. Джон был дядей Джоном Джилки, братом моей мамы, и его заведением была лучшая закусочная с гамбургерами в Северном Мемфисе, популярная как место отдыха после школы для детей из Хьюмса. Маленькая кухня была крошечным сооружением, всего с несколькими столами и стойкой внутри. Там были мерцающие огни и отличный музыкальный автомат, и всегда пахло пьянящей смесью шипящего жира, кислым привкусом пустых пивных бокалов и запахом Клорокса от хорошо вымытого пола. У самого Джона были татуировки вдоль и поперек рук и отличное чувство юмора, и когда у него было свободное время на маленькой кухне, он сажал меня к себе на колени за один из немногих столов, иногда рисуя татуировку или две на моей руке одной из своих ручек. Он также время от времени угощал меня глотком пива вместе с моим бургером.
Кухня Джона была местом, где я чувствовал себя комфортно, даже особенным. Но в этом заведении была одна вещь, которая меня озадачила: всем его посетителям, похоже, одинаково нравились гамбургеры, но белые заходили внутрь через парадную дверь и ели за стойкой или за столиками, в то время как более темные клиенты должны были заходить через прилавок.

через боковую дверь с надписью "ЦВЕТНЫЕ" они могли есть только стоя у своего маленького прилавка. И по какой-то причине мой веселый, добродушный дядя Джон всегда казался нетерпеливым и раздраженным, когда ему приходилось иметь дело с этими “цветными” клиентами.
У Джилки было отличное чувство семьи, и многие тети и дяди часто собирались вместе в конце рабочей недели, чтобы поужинать бургерами дяди Джона, а затем посмотреть пятничные бои по телевизору Бернарда и Джинки. Я проводил меньше времени с семьей моего отца, и мне было немного не так комфортно в этих домах. Оглядываясь назад, я понимаю, что обе стороны семьи жили в паре миль друг от друга, и все усердно работали, чтобы свести концы с концами. Но Шиллинги добрались до солидных маленьких кирпичных домов с причудливыми трехколонными верандами, в то время как Джилки жили в маленьких деревянных домиках с верандами из цементных плит. На мой взгляд, это казалось разницей между особняками и лачугами.
В целом ко мне хорошо относились на протяжении всего детства, но, думаю, я также знал, что все эти переезды из дома в дом были не совсем правильными, и я чувствовал, что на самом деле я не принадлежу какому-то одному месту. Я всегда делил чужую комнату и чужие игрушки. Я помню, как однажды ночью, когда я засыпал в доме мамы, я услышал, как она на кухне разговаривает с одной из моих тетушек.
“Я люблю Джерри, как будто он был одним из моих”, - сказала она.
Я почувствовал, как меня пробрала дрожь, и я плотнее завернулся в одеяла. Я думал, что я один из ее собственных.
Моей неуверенности не помог тот факт, что я был болезненным маленьким ребенком. Может быть, это были все те пончики и тосты с корицей, но я просто никогда не казался здоровым в течение какого-то приличного отрезка времени. У меня были такие сильные головные боли, боли в ушах и боли в животе, что я неделями просто не вставал с постели. Мой отец записал меня в первый класс школы Святых Имен после того, как мне исполнилось пять лет (тогда еще не было никакого детского сада). Но я был так болен и пропустил так много занятий в школе в тот первый год, что в итоге мне пришлось снова пересдавать оценки. Я был маленьким, но не настолько маленьким, чтобы не понимать, что я завалил первый класс. Мой первый опыт общения с академиками был опытом неудач, и это никак не способствовало повышению моего низкого уровня уверенности в себе.
Итак, на Лит-стрит я проводил много времени в одиночестве, слушая большое напольное радио Zenith от Mamaw. Я не мог насытиться "Одиноким рейнджером". Но в отличие от многих детей, которые слушали, я не представлял себя тем, у кого серебряные пули. Когда шоу заканчивалось, я выходил на задний двор Mamaw, одетый в церемониальные боевые тряпки, притворяясь Тонто. Я забирался на большую яблоню и часами сидел там, глядя на Северный Мемфис и гадая, с какой стороны приедет Одинокий рейнджер.
На протяжении всего моего детства я иногда оставался с отцом на выходные и все лето, но тем летом 1954 года я переехал к нему навсегда. Это был нелегкий переход. В домах моих бабушки и дедушки, тети и дяди мне разрешалось делать все, что мне заблагорассудится, но у папы были правила, которым он ожидал, что я буду следовать. Нужно было делать работу по дому, а овощи нужно было есть. Мой отец хотел сделать все, что в его силах, чтобы я был достаточно сильным и умным, чтобы чего-то добиться, но в то время я совсем не ценил такую заботу. Я злился, что мой отец был из тех парней, которые тратят мое субботнее утро на то, чтобы отвезти меня к дантисту. Годы спустя до меня дошло, что в той части города, где было много кривых, беззубых улыбок, он был из тех парней, которые пожертвовали бы своим собственным выходным, чтобы позаботиться о зубах своего ребенка.
Мой отец работал на близлежащей фабрике Firestone, месте с дымовыми трубами, которые возвышались над этой частью города. Он много работал в две смены, но в нерабочее время и в свободное от работы время, он был отличным костюмером и отличным танцором, и возможность выходить в город по пятницам и субботам была для него большим событием. По выходным он и его младший брат, мой дядя Джо, отправлялись в местные ночные клубы, где они могли найти симпатичных девушек, чтобы потанцевать с ними какое-то время, чтобы отвлечься от своих забот. Так что, когда я останавливался в доме моего отца в прошлом, дом часто оставался в моем распоряжении. Тогда, в той части города, нанять няню для мальчика моего возраста было бы немыслимой тратой денег — так поступали богатые люди. После того, как мне исполнилось девять, мой отец счел меня достаточно взрослым, чтобы оставить его одного, пока он уходит. Мне нравилось, когда на меня возлагали такую ответственность, но правда заключалась в том, что в девять лет мне не потребовалось много времени, чтобы привести меня в состояние страха.
Странные скрипы половиц, громкие удары из труб и тени в коридоре - все это могло заставить работать худшие части моего воображения. Даже ветерок, шелестящий кустами и деревьями снаружи, может показаться немного жутким. Несколько раскатов грома, время от времени накатывающего на реку Миссисипи, и одна-две вспышки молнии приводили меня в ужас. В глубине души я всегда знал, что если возникнет какая-то реальная чрезвычайная ситуация, помощь будет рядом. Уэйн Мартин, его мать и его тетя Беа жили по соседству, а у меня были родственники в нескольких кварталах отсюда почти во всех направлениях. И не важно, как громко скрипел пол и как сильно стучали трубы, я всегда в конце концов засыпал и переживал ночь.
В возрасте двенадцати лет, живя в доме моего отца полный рабочий день, меня было уже не так легко напугать, и я обнаружил кое-что, что сделало мои ночи в одиночестве в этом маленьком доме тем, чего я с нетерпением ждал. В моей спальне, на пыльном комоде, рядом с тяжелой деревянной кроватью, была единственная вещь в этой простой маленькой комнате, которая действительно сверкала — единственная вещь, которая намекала на мир волнений снаружи: мой ярко-белый пластиковый радиоприемник Silvertone на батарейках.
Это была красота, с формованной решеткой над динамиком, двумя большими ручками для настройки и громкости и гигантской красной стрелкой для настройки вашей станции. Иногда, днем и вечером, я переводил стрелки, чтобы включить трансляции "Тени", "Одинокого рейнджера" или "Выдумки МаКги и шоу Молли". Но шесть вечеров в неделю, с девяти до полуночи, эта стрелка была зафиксирована на месте в дальней левой части циферблата на 560, WHBQ. Станция Дьюи.
Дьюи Филлипс был полубезумным, быстро говорящим диким диск-жокеем, который стал самой популярной вещью на вечернем радио в Мемфисе. В его шоу Red, Hot & Blue звучала вдохновенная смесь R & B записей, кантри-буги, хард-кор-блюза, чистого госпела и нескольких песен о любви от самых шелковых групп harmony. Для верности он мог бы добавить менее известную мелодию из большого поп-номера того времени. Проведите ночь с Дьюи, и вы, возможно, услышите песню Рут Браун “Мама, он плохо обращается с твоей дочерью”, новую версию the Clovers, затем Джонни Эйс поет “Клянусь в любви”, а затем Хэнк Баллард и Полуночники исполняют “Работай со мной, Энни”. Возможно, вы даже получите би-сайд Дина Мартина, за которым последуют “Странные вещи, происходящие каждый день” сестры Розетты Тарп.
“Хиииии боже!” Дьюи кричал. “Ты просто катишь тачку, полную— полную—полную бешеных собак, просто вкатываешь ее прямо через большие парадные двери вон там; ты ложишься на пол и задираешь ноги в воздух — И ГОВОРИШЬ ИМ, ЧТО ТЕБЯ ПРИСЛАЛ ФИЛЛИПС!! Ты слышишь меня там? Ах, я знаю, что ты. Просто нет трех вариантов — не так ли, Миртл?”
Миртл, воображаемая корова, которая иногда служила Дьюи боковым ударом, отвечала низким, несчастным “Му-у”.
Уэйн по соседству рассказал мне о шоу Дьюи, но когда я впервые начал его слушать, я с трудом понимал, что он говорит — в отличие от других радиолюбителей, он, казалось, совсем не пытался сгладить свой глухой теннессийский говор. Но когда он сыграл “Sixty Minute Man” the Dominoes, я попался на крючок. Ни Уэйн, ни я точно не знали, что человек с титулом делал в течение шестидесяти минут, но в песне было такое ощущение безумного веселья и счастливых секретов, а то, как парень с низким голосом спел “Пятнадцать минут, чтобы взорвать мой верх”, было таким кайфом, что я не мог дождатьсячтобы услышать это снова.
К тому лету 1954 года, всякий раз, когда дом на Бридлав был в моем распоряжении, я слушал Red, Hot & Blue. Постепенно я стал немного лучше понимать, о чем говорил Дьюи. И, черт возьми, он говорил. Он проговаривал некоторые песни, пробирался сквозь рекламные объявления, выкрикивал новости о местных концертах и
я постоянно сыплю надтреснутыми деревенскими мудростями (“Эй, добрые люди, суббота не за горами, и не забывайте, что сейчас день зарплаты И банный день!”). На обычных радиошоу популярной музыки ди-джеи звучали так гладко, так спокойно, так скучно. Дьюи весь напрягся и грохнул своим оборудованием — вы почти могли слышать, как он вспотел. Он был взрослым, но его едва можно было контролировать. Дьюи и его музыка казались забавными и опасными одновременно. И если ребенок хотел услышать что—то другое, кроме неинтересного потока хитов, подобных тем, что были в телешоу Your Hit Parade, - если вы хотели услышать Лаверна Бейкера, The Drifters, Big Joe Turner, Howlin’ Wolf, и смеяться до упаду, шоу Дьюи было шоу, на которое вы настроилиськ. То есть это было шоу, на которое вы настраивались, если были белым ребенком.
Мемфис также был домом для WDIA, первой радиостанции во всей стране, у которой был чернокожий персонал в эфире (хотя сама станция принадлежала белым).). Вы также могли услышать некоторые из тех же песен, которые Дьюи играл на некоторых концертах WDIA, на которых играли такие люди, как очень молодой гитарист по имени Би Би Кинг и блюзмен Руфус Томас. Но это была черная станция, предназначенная для черных слушателей, а для белого ребенка — для любого белого человека - повернуть стрелку радио на 1070 было бы немыслимо. На безоговорочно изолированном Юге вы никогда, никогда не должны были переступать очень четкие границы цвета. И я знал, что цвет - это серьезный бизнес. В детстве меня отшлепали за то, что я пил воду ТОЛЬКО из ЦВЕТНЫХ фонтанов, и наказали за ошибку, когда я стрелял шариками с несколькими чернокожими детьми во время прогулки на Лунное озеро.
Это не помешало мне слушать WDIA — многие песни были такими же замечательными, как и на Red, Hot & Blue, и их можно было услышать днем, задолго до того, как появился Дьюи. Но даже в детстве я чувствовал, что в музыке было что—то совсем другое - язык, который я не совсем понимал, описывающий мир, который я не совсем узнавал. Теперь я знаю, что это были просто черные голоса, говорящие о черном Мемфисе — обсуждающие церковные события, возможности трудоустройства или распространяющие “призывы к действию”, которые помогали людям, попавшим в беду, находить группы или агентства, которые могли бы им помочь. Возможно, вы даже услышите, как такой ди-джей, как преподобный “Gatemouth” Мур, рассказывает о том, как безумно, что местные компании скорой помощи разделены по расовому признаку: он видел, как белая женщина умерла, потому что чернокожей машине скорой помощи, которая добралась до нее первой, не разрешили с ней справиться. Слушая WDIA, я не лучше понимал логику цветовых линий в моем городе, но я не мог не знать о них.

  1

ЕСЛИ Я МОГУ МЕЧТАТЬ

11 июля 1954 года началось как жаркое, ленивое воскресенье, просто еще один липкий летний день в Северном Мемфисе. А я был тощим двенадцатилетним ребенком, живущим в маленьком кирпичном дуплексе, который мой отец снимал на Бридлав-стрит, и искал какой-нибудь способ побороть скуку еще одного знойного дня.

Мой отец работал в длинные смены на фабрике Firestone, и в то воскресенье, в его выходной день, он спал. Мой самый близкий друг — соседский парень Уэйн Мартин — уехал куда-то на прогулку со своей семьей. Казалось, что я буду один в течение дня, поэтому я решил убить немного времени, прогулявшись до парка Гатри.

Парк находился примерно в полумиле от дома моего отца, вниз по Челси-авеню, открытое поле с чахлой травой и пыльными участками, разбитое перед начальной школой и общественным центром. Рядом с улицей был детский бассейн, а чуть дальше была игровая площадка, несколько баскетбольных колец и поле для игры в подковы — где я научился наслаждаться приятным звоном обуви, ударяющейся о железный столб.

Когда я прибыл в парк, дневную жару нарушил легкий ветерок, дующий с реки Миссисипи. Там было несколько мам, наблюдавших за своими плещущимися малышами в детском бассейне, и куча ребят постарше на траве. Я решил прогуляться до общественного центра, чтобы посмотреть, не происходит ли внутри чего-нибудь интересного. Небо было туманным, по-летнему серым, и я думаю, что я потерялся в собственной дымке. Мне потребовалось мгновение, чтобы понять, что мое имя выкрикивают с другого конца парка.

“Джерри! Привет, Джерри. Иди сюда!”

Это был один из старших ребят на траве. Я узнал в нем местного парня по имени Ред Уэст, одного из самых крутых парней, которых я знал в Северном Мемфисе. Рэд был свирепым игроком в мемфисский футбол в средней школе Хьюмса, и он и его семья жили в малоимущем жилом комплексе с очень подходящим названием Hurt Village. Просто знание того, что парень был из Херта, придавало ему своего рода авторитет на поле боя в Северном Мемфисе. Ребята в моем районе шепотом рассказывали истории о грубых бандах, которые скрывались вокруг Херта, и о том, как тебе повезет выбраться оттуда живым, если ты когда-нибудь будешь настолько глуп, чтобы ходить по проектам в одиночку ночью.

Я не был уверен, откуда Ред знает мое имя, но я подумал, что он может знать моего старшего брата, Билли Рэя, который был довольно сильным футболистом в частной средней школе, которую он посещал на другом конце города. Возможно, Ред слышал, что я становлюсь приличным широким слушателем в команде из моей католической начальной школы, "Святые Имена". Футбол был единственной вещью, в которой я чувствовал себя хорошо. Мои оценки были паршивыми, у меня было мало друзей, но на футбольном поле Святых имен я впервые почувствовал вкус личного успеха. На самом деле не имело значения, откуда Ред знал меня — я не собирался игнорировать звонок. Я начал с группы старших мальчиков, пытаясь добавить в свою походку нотку Брандо из The Wild One.

“Привет, Рэд”, - сказала я, когда добралась до них, сразу возненавидев тот факт, что мой голос звучал так слабо, так молодо. Совсем не Брандо.

Я не знал других парней и не обращал на них особого внимания. Я предположил, что они были либо от Hurt, либо от Humes.

Рэд на мгновение пристально посмотрел на меня.

“Джерри, нам не хватает игроков для игры вшестером. Хочешь поиграть в мяч?”

Из всех вопросов, которые, как я думал, может задать мне Ред, я не предвидел этого. Шанс поиграть в футбол с Ред Уэстом и несколькими детьми постарше? Конечно, я был в.

“Конечно, Рэд. Я буду играть”.

“Тогда ладно”, - прорычал он. “У нас есть игра. Полная блокировка. Прикосновение двумя руками. Давайте очистим  поле ”.

Рэд и еще пара парней ушли, чтобы выяснить, что происходит за пределами поля и на линии ворот. Два других игрока начали разминаться, делая длинные передачи друг другу. Я не сводил глаз с Реда, который не был по-настоящему большим парнем, но в любом случае был внушительной фигурой. У меня было ощущение, что с ним даже игра в футбол будет жесткой и грубой.

С набором поля ребята перегруппировались.

“Наш мяч”, - сказал Рэд. “Мы возьмем Джерри. Остальным вернуться к защите ”.

Трое парней отделились и заняли позиции в конце поля. Я последовал за Редом и еще одним мальчиком, и мы тесно прижались друг к другу за нашей стартовой линией схватки. Рэд передал мяч другому мальчику.

“Что за игра, чувак?” Рэд спросил его.

Я посмотрел на этого парня, которого Ред только что сделал нашим квотербеком — действительно посмотрел взглянул на него впервые — и почувствовал толчок.

Это был он.

В этом другом парне не было ничего такого, что сразу поразило бы вас. На нем были простые рабочие брюки и белая футболка. У него были прыщи на лице и шее. Он был довольно худым. Он, конечно, не выглядел круче, чем Ред Уэст.

Но он был крутым, которого я никогда раньше не видел лично. Его волосы были смазаны бриалином и зачесаны наверх и собраны в очень впечатляющий "утиный хвост - именно такой образ я хотел, как только смог уйти от неодобрительных монахинь из школы "Святых Имен". Тебе пришлось немного поработать над такими волосами, и ты должен был знать, что это делает тебя вероятным малолетним преступником в глазах взрослых жителей Северного Мемфиса.

Было что—то в том, как этот парень встал и наклонился к толпе - беззаботный, но серьезный. Что-то немного развязное, но тоже дерзкое. Это выглядело так, как будто он изображал Брандо, даже не пытаясь.

Это должен был быть он.

За пару ночей до этого я услышал по радио совершенно новую песню - настолько новую, что пластинка еще даже не вышла — и был поражен, узнав, что вокалистом был мальчик из средней школы Хьюмса в Северном Мемфисе. Это казалось мне удивительным — как у парня из моего района могла быть песня на радио? И при этом отличная песня — песня, которая действительно выделялась среди всех горячих R & B записей, которые я слышал на шоу в тот вечер. Последние два дня я задавался вопросом — какой парень в Северном Мемфисе мог бы сделать такую запись и получить ее на радио? Этот парень напротив меня в толпе выглядел так, как будто он мог, сделать это.

Посвящается тому, кого я люблю…Синди

Содержание

Предисловие Питера Гуральника

Примечание автора

1 Если я могу мечтать

2 Я был тем

3 Полуночные прогулки

4 Добро пожаловать в мой мир

5 Сказок о двух городах

6 Найденный рай

7 Миль в моей обуви

8 Восходящее Солнце

9 Еще немного действий

10 Всю дорогу от Мемфиса

11 Земля Обетованная зовет

12 блюзов с черным поясом

13 Бекет

14 Удачи, Эмеральд

15 колокольчиков

Эпилог

Благодарность

Указатель

___________________________________________________

ПРЕДИСЛОВИЕ

Автор:

ПИТЕР ГУРАЛЬНИК

Я без труда вспоминаю свои впечатления от Джерри Шиллинга, когда мы впервые встретились в 1989 году. Он усердно работал на съемках тринадцатисерийного телесериала "Молодой Элвис", который он совместно продюсировал для ABC. Эта конкретная съемочная площадка находилась в the Vapors, клубе рядом с аэропортом Мемфиса, и я впервые брал интервью у Джерри для биографии Элвиса, к которой я недавно приступил. Это оказалось непохожим ни на одно интервью, которое я когда—либо давал - или на любое интервью, которое я давал с тех пор. Здесь мы были в комнате, которая нуждалась в очень небольшом преобразовании, чтобы приблизиться к обстановке для одного из первых публичных выступлений Элвиса. И вот Джерри, в комнате, полной людей (актеров, операторов, сценаристов, исследователей, техников), ловил каждое его слово — несомненно, уделяя им все свое внимание, но в то же время делая все возможное, чтобы обратить часть этого внимания на назойливого интервьюера. Он долго и упорно думал над каждым вопросом, который я задавал, его ответы были сложными, последовательными, совсем не бойкими, но как часто их прерывала необходимость вежливо извиниться. “Прости, Питер, - говорил он, - можешь подождать секунду”, когда уходил, чтобы заняться проблемой на съемочной площадке. Это может быть вопрос исторической достоверности, это может быть вопрос драматической мотивации или извержения какого-то незначительного конфликта, который необходимо разрешить. Что бы это ни было, Джерри был полон решимости разобраться с этим на месте, сделать все, что в его силах, чтобы все было правильно. И когда он возвращался на наш насест на краю действия — прошедшее время могло составлять от пяти минут до получаса — он всегда начинал свой ответ с того места, где остановился.

Это изображение Джерри, которое остается неизгладимым в моей памяти. Сколько я его знаю, я продолжаю видеть его таким: вдумчивым, любезным, спокойно ответственным; прирожденным дипломатом, но тем, кто слишком серьезно относится к своей миссии, чтобы его считали просто самым расслабленным человеком в комнате.

Может быть, поэтому я немного встревожился, когда Джерри сказал мне, что он, наконец, планирует написать свою собственную книгу. Не потому, что я сомневался, что Джерри будет усердно работать, чтобы рассказать свою историю, или потому, что у меня были какие-то сомнения в том, что ему есть что рассказать. Благодаря дружбе, выросшей из наших первых интервью, я узнал Джерри как человека с его собственными тщательно продуманными взглядами и взглядами на все: от кино, музыки, политики и музыкального бизнеса до капризов памяти, истории и принятия желаемого за действительное. историческое мышление. Нет, меня беспокоило, что Джерри напишет книгу на тему, которую он так хорошо знал, и о которой он думал так долго и упорно, не то, что он не отнесется к ней достаточно серьезно, а то, что он отнесется к ней слишком серьезно, что это может стать слишком тяжелым бременем для него.ему приходится сталкиваться с суровой правдой не столько о других, сколько о себе.

Мне не стоило беспокоиться. То, что Джерри написал в книге "Я и парень по имени Элвис", - это рассказ об опыте одного человека, личные мемуары, которые, хотя и помещают рассказчика прямо в гущу исторических событий, никогда не приписывают этим событиям заслугу, как это делают многие своекорыстные мемуары. Это сбалансированное рассмотрение сложной темы, история одинокого мальчика, который борется с противоречиями в своей собственной жизни и обществе, в котором он растет. Это история Мемфиса, книга о расе и рок-н-ролле, рассказанная, для начала, глазами ребенка. Но больше всего это история дружбы и роста, которая фокусируется на требованиях и вознаграждениях любви и, в конечном счете, на необходимости формирования собственной независимой идентичности.

В центре всего этого, конечно, фигура Элвиса Пресли, с которым Джерри познакомился в двенадцать лет, когда девятнадцатилетний певец с одной записью на радио пригласил его на воскресный футбольный матч. Существует множество удивительных закулисных проблесков этого Элвиса, Элвиса вне сцены, с которым Джерри познакомился в течение следующих двадцати трегоды, Элвис, которого читатели наверняка узнают по знаменитому публичному образу, но редко видели в такой непринужденной и непринужденной обстановке. Это тонкий портрет, четко нарисованный, внимательно наблюдаемый, но никогда не представленный с чем-то меньшим, чем сердечное чувство. В них освещаются такие часто неправильно понятые фигуры, как Вернон Пресли и полковник Паркер, и рассказываются индивидуальные портреты каждого из парней вокруг Элвиса, которых так часто объединяют в карикатурный коллектив. Что, на мой взгляд, отличает книгу больше всего, так это ее эмоциональная честность, щедрость духа, с которой Джерри стремится подражать своему другу и наставнику. В рассказе Джерри редко бывает все так или иначе, но в его основе лежит простое заявление: “Я думаю об Элвисе каждый день”. После прочтения этой книги не может быть никаких сомнений в правдивости этого утверждения.

ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА

Я бы не хотел говорить за Элвиса Пресли и говорить вам, что я был его лучшим другом. Но я могу сказать вам вот что: он был моим лучшим другом.

Я встретил Элвиса, когда был еще мальчиком, а он - подростком. Я встретил его в один из последних выходных перед тем, как он стал “Элвисом”, когда он был простым водителем грузовика, который немного пел на стороне.

Я знал его двадцать три года, и за эти годы я вырос с ним, жил с ним, работал на него, учился у него, смеялся с ним и делился с ним одним удивительным опытом за другим.

Элвис был первой суперзвездой рок-н-ролла. И он стал одной из крупнейших мировых кинозвезд. Но я не знал его как звезду; я знал его как друга. При написании этой книги я надеялся представить Элвиса не как выдающуюся фигуру, известную во всем мире, а просто как очень реального и совершенно замечательного человека. Это важно для меня, потому что, поскольку Элвис стал иконой и легендарной фигурой, я думаю, что понимание его человечности было утрачено. Представление Элвиса как своего рода супергероя рок-н-ролла не отдает должное его очень человеческой борьбе, его таланту, его жизни или его наследию.

Он был моим другом, и эта книга, прежде всего, история дружбы. Книга - это также личная история, и, как таковая, это работа памяти. Перебирать воспоминания, накопленные за шесть десятилетий, было непростой задачей, но везде, где это было возможно, были предприняты усилия для обеспечения точности “исторической” части личной истории. История моей жизни очень тесно переплетена с историей Элвиса, и большая часть его жизни была подробно задокументирована. Итак, если бы можно было посмотреть или перепроверить, кто, что, когда или где, я бы это сделал.

Однако документы не часто отражают более личные моменты жизни, и именно здесь воспоминания должны быть упорядочены. Вспоминая свою жизнь и переживания, я пытался сбалансировать то, как я помню вещи сейчас, с тем, как я мог бы пережить их в то время. Я старался быть максимально честным о том, как и почему все произошло, и пытался противостоять искушению описать прошлое, которое я мог бы пожелать, а не то, которое я пережил.

Места, люди и события книги реальны — такими, какими я их помню. Никакие сцены не были придуманы, никакие персонажи не придуманы, а хронология событий отражает реальную хронологию. Диалоги, которые люди говорят на этих страницах, могут не быть дословной транскрипцией, но всегда отражают слова, которые я помню, как слышал. Всего в нескольких случаях, когда не было возможности связаться с кем-то из моего прошлого, я менял имя из уважения к деликатности описанной ситуации.

Люди сочиняли всевозможные истории об Элвисе с тех пор, как вышел его первый альбом, и за годы, прошедшие после его смерти, истории стали настолько громкими, что реальная жизнь моего друга часто скрывалась или игнорировалась. Составляя эту книгу, я снова и снова убеждался, что с Элвисом правда - лучшая история из всех.

GEORGE KLEIN делится: "Мы поднялись на служебном лифте, поднялись на этаж Элвиса и начали идти по коридору к его номеру, когда с лестничной площадки выскочил парень с фотоаппаратом и сказал: "Мистер Пресли, можно вас сфотографировать?".
Это был молодой парень, и сразу было неясно, был ли он просто фанатом или профессиональным фотографом. Однако для охранников это не имело значения, потому что они тут же схватили его, прижали к стене и скрутили ему руки. Кто-то схватил его фотоаппарат и был готов открыть его, чтобы уничтожить пленку.
"Стоп, стоп, стоп", - кричал Элвис. "Не делайте этого. Отпустите его". Все замерли. Этот парень мог быть как сумасшедшим с жвачкой, так и парнем с камерой, а охрана считала, что они просто выполняют свою работу.
Элвис дал сигнал всем оставить парня в покое и собраться вокруг него. Это было похоже на то, как если бы он был квотербеком, управляющим группой.
"Смотрите", - сказал он. "Этот парень выскочил и удивил нас - я это понимаю. Но он сказал: "Мистер Пресли, можно вас сфотографировать". Он не начал делать снимки и не попытался убежать. Он уважительно попросил и сказал "пожалуйста". Я не хочу, чтобы вы так грубо обращались с этими людьми".
Он вышел из объятий и обратился к парню с лестничной площадки. "Мистер, вы профессиональный фотограф?"
"Нет, сэр, мистер Пресли", - ответил парень.
"Сколько снимков у вас есть в камере?"
"Двадцать четыре".
"Послушайте, сэр, поскольку вы вежливо спросили меня, можете ли вы меня сфотографировать, я собираюсь оказать вам ответную услугу. Итак, что вы хотите? Экшн-снимок? Улыбка? Приемы карате? Пойдемте".
Парень заулыбался, как счастливый ребенок, и начал щелкать пальцами для частной фотосессии с Элвисом. Элвис принимал всевозможные позы, даже предлагал ракурсы, с которых парень должен сниматься. Когда ролик был закончен, Элвис протянул парню дружеское рукопожатие и еще раз поблагодарил его за то, что тот вежливо попросил фотографии. Он сказал окружающим его парням, что хочет, чтобы этот инцидент стал уроком.
Большинство людей, которые хотели приблизиться к нему, были хорошими людьми, не заслуживающими автоматической грубости.
Я часто думаю об этом инциденте, потому что считаю, что это отличный пример того, как сильно Элвис любил и ценил своих поклонников". 

Из книги "Элвис: Мой шафер" Джорджа Кляйна.

Кузен Билли-Джо Смит рассказывает редкую историю об Элвисе и Рождестве 1967 года. Билли делится, что у Элвиса было несколько тракторов, но один был меньше, к нему сзади была прицеплена повозка. Элвис решает совершить редкую поездку на тракторе за ворота Грейсленда. Билли на капоте трактора, Элвис за рулем и женщины в задней части повозки, Джо Смит и Присцилла, мемфисская мафия сначала поют "У старого Макдональда была ферма", а затем переходят к "Рождественской песне". Люди у ворот не могли в это поверить. Затем мы направились по дороге Олд Хикори. На Олд Хикори было много украшенных к Рождеству домов. Элвис подошел к одному дому, в котором проходила вечеринка. У него было открытое большое окно, через которое можно было видеть всех гостей внутри. Элвис остановился перед окном, и Мемфисская мафия и Элвис спели Jingle Bells. Элвис даже добавил свой собственный куплет к Jingle Bells, которым Смиты не хотели делиться. Гости были потрясены увиденным. Когда они начали выходить на улицу, Элвис решил, что пора уезжать, но не успели гости опомниться, как Элвис и вся мемфисская мафия пожелали им "Счастливого Рождества!". Элвис сказал: "Завтра они подумают, что слишком много выпили, или зададутся вопросом, действительно ли это был я, которого они видели."????⚡????

Ларри Геллер, парикмахер, который себя считает духовником Элвиса Пресли и близким другом, рассказал интересную историю.

Отец Элвиса, Вернон переписывался с дамой из Швеции. Она и ее сын (я не помню его имени, но ради истории назову его «Джон») отправились в Мемфис в надежде встретиться с Элвисом. Как продолжил Вернон, дедушка Джона недавно умер, завещав мальчику свое состояние: 500 000 долларов наличными, плюс два отеля, один в Стокгольме, другой в Германии, и ювелирный магазин в Швеции. Молодой человек был полон решимости отдать все, все… Элвису! Вернон был так впечатлен  искренностью мальчика что договорился о частной встрече с Элвисом на следующий день. надо сказать, что случай был из ряда вон, пожтому Вернон навел справки об этой семье.

Элвис попросил меня сопровождать его, и мы все встретились внизу в гостиной. Мальчик лет шестнадцати был хилый и почти истощенный; он так трепетал перед Элвисом, что едва мог смотреть ему в лицо. Элвис был его героем: он превратил свой дом в Стокгольме в святыню, час за часом слушал его записи и день за днем смотрел его фильмы. «Понимаете, — сказала мать, — он живет для вас». Мать Джона немедленно попросила поговорить с Элвисом наедине; они вдвоем прошли в столовую, оставив мальчика, Вернона и меня в гостиной на несколько минут. То, что произошло между ними, весьма примечательно. Мать умоляла Элвиса принять все, что мальчик хотел дать ему, потому что деньги для нее ничего не значили, а ее ребенок значил все. Она объяснила, что за год до этого, другой ее сын — на два года старше Джона — покончил жизнь самоубийством. Джон был всем, что у нее осталось, и она боялась, что Джон может сделать то же самое, если Элвис отвергнет его. Позже Элвис сказал мне, что история о брате действительно тронул его и задела очень глубокую струну. Он знал, что должен найти способ помочь им, но он, конечно же, не мог и не стал бы забирать их состояние.

Элвис и мать присоединились к нам, и Элвис отвел Джона в сторону, чтобы поговорить наедине в течение следующих 45 минут. Когда они вернулись, Элвис обнял мальчика, который светился от счастья, его голубые глаза сверкали. 

Элвис обратился к матери, сказав ей не беспокоиться о сыне. Он сказал ей: «Я сказал Джону, что если он действительно хочет сделать меня счастливым, он завершит свое образование, послушает свою мать и научится заботиться о своей семье с помощью этого чудесного наследства, которое он получил. И если он действительно заботится обо мне так, как говорит, он будет делать то, что я говорю,а я в свою очередь буду гордиться  им. Так что, если вам что-нибудь понадобится, просто свяжитесь с папой, и он свяжется со мной».

Отказавшись принять денежный подарок от Джона, Элвис сделал ему гораздо больший подарок:  он подарил ему свою дружбу, восхищение и поддержку величайшего героя и кумира молодого человека... повод жить и радоваться жизни.. На протяжении многих лет я часто задавался вопросом, что случилось с Джоном. Я поражен, осознав, что ему уже почти 50… вау!»

Его, вероятно, можно было бы считать баритоном, но он мог достигать нот, недоступных большинству певцов-баритонов. Большая часть его способностей проистекала из очень сильного желания исполнить песню так, как он хотел это сделать, что означало, что он действительно пел выше, чем мог бы обычно. Когда адреналин бьет ключом, и песня действительно бьет ключом, вы можете войти в тот режим, когда вы действительно можете делать вокально вещи, которые вы обычно не могли бы делать. Таким образом, у него был огромный диапазон из-за его желания преуспеть и стать лучше, и именно поэтому он мог делать много вещей, которые не под силу большинству людей ". (Терри Блэквуд, солист Госпел-группы "Империалы").

Первоначальные надежды Элвиса на музыкальную карьеру включали пение в мужском квартете в стиле госпел. Его любимой партией был бас-баритон, а сам он обладал вокальным диапазоном почти в 3 октавы... И все же, к удивлению потомков, такой превосходный и притягательный природный талант всегда оставался скромным - возможно, слишком скромным, чтобы продолжать выступать вечно ". (Обзор его появления в 1960-х годах в телевизионном выпуске Фрэнка Синатры "Добро пожаловать домой, Элвис").

"Вместе с остальными участниками "Deep Purple" у меня однажды была возможность встретиться с Элвисом. Для такого молодого певца, как я, он был абсолютным источником вдохновения. Я впитывал то, что он делал, как промокательную бумагу. Это то же самое, что учиться в школе - ты учишься, подражая маэстро. Его личность также была чрезвычайно привлекательной, его интервью были очень скромными (и), он был таким мягким и щедрым в похвалах другим. У него были природные технические способности, но было что-то человеческое в его голосе и манере изложения. Те ранние записи на лейбле Sun Records по-прежнему невероятны, и причина проста: он был величайшим певцом, который когда-либо жил ". (Иэн Гиллан, вокалист и фронтмен британской хард-рок-группы Deep Purple, дал интервью журналу Classic Rock, объяснив, почему Пресли принадлежит к списку рок-икон).

"Возможно, единственным другим голосом, который тронул меня (голос Лучано Паваротти был первым), был голос Элвиса Пресли; наблюдать за его выступлением, как я выступал вместе с Карлом (Палмером) и Китом (Эмерсоном), как в 1971 году, так и позже, в 1976 году, было абсолютно потрясающе и захватывающе опыт; как и Паваротти, Пресли обладал способностью очень быстро доводить большинство людей до слез и даже заставлять их очень тщательно обдумывать свои внутренние духовные убеждения; что касается пения, человеческий голос - это вопрос выражения страсти в понимании человеческого состояния, и, увидев, как они оба выступают, я очень быстро понял, что каждый из них способен выразить своими голосами больше чувств, чем я когда-либо считал возможным'. (Грег Лейк, вокалист и бас-гитарист британской прогрессив-рок супер-группы "Emerson, Lake and Palmer").

"В Элвисе у тебя было все; все это есть в этом упругом голосе и теле. По мере того, как он менял форму, менялся и мир. Его последние выступления демонстрируют голос, который даже больше, чем его нутро, когда вы плачете настоящими слезами, когда мессия музыки поет свое усталое сердце, превращая казино в храм. Я думаю, что вегасский период недооценивают. Я нахожу это самым эмоциональным. К тому моменту Элвис явно не контролировал свою собственную жизнь, и в этом есть невероятный пафос. Великий оперный голос последних лет - вот что действительно причиняет мне боль". (Боно, вокалист группы U2, для журнала Rollingstone, опубликованного в их выпуске от 15 апреля 2004 года).

"В любом случае, в основе вокального стиля, который определяет эпоху поп-музыки, есть что-то красиво неудобное, простейший пример, появившийся в момент зарождения стиля, то есть Элвиса Пресли: сначала слушатели думали, что белый парень - это черный парень, и это не так уж и много.будет преувеличением сказать, что, когда телевизионное шоу Эда Салливана внесло это разделение во все гостиные, американская культура была в восторге от этого, но также немного ненормальной, так, как мы еще не преодолели; в конечном счете, характер вокала в популярной музыке после Элвиса такой же, как и роль солиста-инструментала в джазе; то есть, если он не раздвигает границы своей формы, по крайней мере, слегка, он вообще ничего не делает; поэтому мы судим о популярностивокал с 1956 года благодаря тому, что певец обнаруживает, что сама песня никогда не могла быть вполне, и (это) объясняет, почему Элвис всегда рок, даже когда поет "Blue Moon". (Выдержка из главной статьиДжонатан Летем, опубликованный в декабрьском номере журнала RollingStone за 2008 год в честь 100 величайших певцов эпохи рока, в статье под названием "Что делает великого певца").

Элвис Пресли 1969 года рождения.

"Элвис был моим первым музыкальным влиянием; его голос, который бывает раз в жизни, если классифицировать его по высоте, был лирическим баритоном; F-4 в классическом вступлении к "Hurt" (1976), с окончанием на B-4 в различных концертных версиях песни (1976-77), G-4 в "It's now or never" (1960), "Unchained melody" (1977) и '"Rags to riches" (1971), последний с концовкой B-4, когда исполнялся вживую в 1977 году, "A-4" в конце "Surrender" (1961), "How great thou art" (1975) и "American trilogy", последний с его G-4 выступления в разное время, начиная с 1973 года, и, наконец, устойчивые C-5 на 'America the Beautiful' (1976) и на концертной версии 'Big Boss Man', его самая высокая нота за всю историю, в 1975 году, очень мощная, Элвис как его лучший, в высших регистрах" (Тобиас Заммет, вокалист, виртуоз вокала и основной автор песен немецкой пауэр-метал-группы Edguy, а также создатель метал-оперы "Avantasia").

Сэм Филлипс первоначально пригласил Элвиса на замену отсутствовавшему исполнителю баллад, но после того, как он объединил его с амбициозным гитаристомСо Скотти Муром и его другом, играющим на бас-гитаре, Биллом Блэком музыка быстро повернула в совершенно другом направлении; Сессии SUN начались как импровизированный джем, отсутствие барабанов было чисто случайным, учитывая, что это была небольшая студия, но легкое эхо, которое продюсер использовал для компенсации, непреднамеренно повлияло на Преслисобственный голос Элвиса, который был гораздо интереснее; Сам Элвис был необузданным талантом, но его вокальное мастерство было сразу очевидно, с вокальным диапазоном примерно в три октавы, идеальным контролем и способностью с величайшей легкостью переключаться между басом, баритоном и тенором; более пятидесяти лет спустя мы видим, что подростки видели в нем по-настоящему блестящего вокалиста, который мог так же легко передать нежную балладу, как и дикую рок-песню; как правило, важность альбома полностью отделена от его фактического качества, но, неизменно,такие влиятельные альбомы имеют большое влияние, потому что это действительно отличные записи, а "The Sun Sessions", хотя и не были официально составлены до 1976 года, были, безусловно, отличными, отличными классическими записями ". (Дэйв Де Сильвия рецензирует "The Sun Sessions" и вокальные данные Элвиса для SPUTNIK Misic, 1 июня 2006 года).

"Молодой Элвис Пресли, без всякого сомнения". Кири Те Канава, ведущая звезда новозеландской оперы и сопрано, ответила ведущему британского шоу Майклу Паркинсону (который, вероятно, ожидал, что она назовет Лучано Паваротти или Марию Каллас), когда ее спросили, чей голос она когда-либо слышала. величайший голос.

"Я вырос, занимаясь спортом и слушая Элвиса Пресли, музыку которого я любил, наряду с музыкой Пэта Буна; на самом деле, когда на "Шоу Эда Салливана" выступал оперный певец, я думал:"Выключи это". (Сэмюэл Рейми, лучший бас-баритон в мире, рассказанный "Opera News" и опубликованный в ENotes.Com ).

"Пресли был очень классически ориентирован в своем голосе и дикции, он был очень искренним и хотел, чтобы все было идеально" (валлийский всемирно известный бас-баритон Брин Терфел, цитируя одну из причин, по которой Элвис - единственный солист, музыку которого он слушает на своем iPod, как рассказал критик классической музыки NYT Вивьен Швейцер).

"Люди часто говорят, что оперные певцы звучат слишком чопорно и оперно, когда поют современную музыку. Это происходит потому, что гласные в оперном стиле, как правило, более открытые, в то время как в рок-стиле певцы, как правило, прореживают гласные. Нет ничего плохого и все правильно в том, чтобы открывать гласную в верхнем регистре, чтобы можно было поддерживать более высокие ноты. Элвис Пресли был очень открытым в своем стиле пения, несмотря на то, что он был "рок-н-ролльщиком". (Брэйн Гилбертсон, всемирно известный преподаватель вокала).

Элвис Пресли и Том Джонс.
Элвис Пресли и Том Джонс.

Самой низкой эффективной нотой Элвиса была низкая нота G, как слышно в 'He'll Have To Go' (1976); в 'King Creole' (1958) он рычит несколько низких F; повышаясь, его самыми высокими полнозвучными нотами были высокие B в '"Surrender" (1961) и "Merry Christmas Baby" (1971), высокие ноты в конце "My Way" (концертная версия 1976) и высокие ноты "An American Trilogy" (1972); используя фальцет, Элвис мог достичь, по крайней мере, высокихнапример, как в "Unchained Melody" (1977), так что это был диапазон почти в три октавы, хотя, скорее, в два с половиной" (Джордж Барбел, в ответ на вопрос о том, каким был диапазон Элвиса).

"Голос такой мелодичный, и, конечно, случайно этот великолепный голос и музыкальная чувствительность сочетались с этим красивым, сексуальным мужчиной и этими очень бессознательными или неосознанными сценическими движениями. Регистрация Элвиса Пресли, широта его тона, слушая некоторые из его записей, можно подумать, что вы слушаете оперного певца. But...it "это оперная певица, глубоко связанная с блюзом". (Джерри Векслер, соучредитель Atlantic Records, чья ставка в 30 000 долларов США не дотянула до 35 000 долларов США, предложенных RCA за покупку контракта Элвиса с SUN Records в ноябре 1955 года).

"Я научил его некоторым текстам на испанском, и он их выучил. Я написал это для него так, как это было спето (фонетически). Он был очень талантлив. Это была очень сложная мексиканская музыка". (Мэнни Лопес, звукорежиссер RCA, известный как "Король ча-ча-ча", рассказывает, как под его руководством Элвис спел мексиканский стандарт "Guadalajara" (1963) на испанском, как настоящий мариачи, опубликованный в Лас-Вегасе "Солнце пустыни", 16 марта, 2007).

"Талант Элвиса Пресли как музыкального исполнителя был обоюдоострым и даже более того; его голос, с одной стороны, был экстраординарным по своему качеству, диапазону и силе, а также уникальным сценическим исполнителем с инстинктивными природными способностями в обеих областях; он был мастером широкого и разнообразного диапазона вокальные стили и чревовещательные эффекты, от чистого тенора его героев C & W до вибрато певцов Госпела, которых он любил, его голос неизменно обладал щемящей искренностью и неопределимым качеством тоски, которое практически невозможно разложить по полочкам ". (Из U.Документ Министерства внутренних дел о критериях величия вокалиста, который, вместе со всеми аспектами его жизни и наследия, привел к включению его дома, Грейсленда, в Национальный реестр исторических мест в 2006 году).

"Я в долгу перед Скоттом У. Джонсоном, моим коллегой по Клермонтскому институту, за многие годы, но не многим выше, чем за то, что он "познакомил" меня с Элвисом Пресли. Я достиг совершеннолетия (то есть дошел до 9-го класса) как раз к "британскому вторжению" и, несмотря на мои детские воспоминания, вскоре стал думать о нем как о последнем в прошлом; поэтому я был поражен, когда год или два назад Скотт сказал мне, что в его мнение Элвис Пресли был величайшим вокалистом 20-го века; Я, мягко говоря, никогда не думал о нем в этом свете, но этот разговор заставил меня осознать, что я на самом деле никогда не "слушал"; начиная с этого момента, я слушал - с помощью энциклопедической музыкальной коллекции Скотта -, так что, если вы никогда не проходили мимо мультяшного образа Элвиса, сделайте себе одолжение и "послушайте". (Джон Х. Хиндеракер из Клермонтского института, выпускник Гарвардской школы права и эксперт по вопросам государственной политики, включая доход и расу, как опубликовано в Power Line, 09 января 2007 года).

"Когда он был здоров и серьезен, он был просто величайшим певцом в мире. Что касается его голоса, то он обладал самым красивым музыкальным инструментом и гениальной игрой на этом инструменте; он мог с такой ловкостью перепрыгивать с октавы на бесчисленное множество других октав без надрыва голоса, одновременно петь дуэтом со своими обертонами, обуздывать всегда скрывающийся атомный взрыв, чтобы так легко ласкать ирелиз, самые тонкие звуки пафоса. Тем не менее, те, кто не был открыт (или не имел возможности) для изучения некоторых из самых блестящих работ Пресли - почти эзотерических баллад и полуклассических записей - обманули себя одним из самых прекрасных подарков, которые падают с неба в жизни. К счастью, этот великолепный музыкальный инструмент достиг своего совершенства примерно в 1960 году, тогда же, когда индустрия звукозаписи, наконец, достигла уровня воспроизведения звука, сравнимого с сегодняшним. Так что никогда не поздно исследовать и дорожить хорошо сохранившимся чудом, так как простая поездка в магазин пластинок действительно вызовет беспрецедентный озноб и острые ощущения на всю оставшуюся жизнь; и тогда вы, наконец, поймете главную причину, по которой этот парень никогда не уходит ". (Майк Хэндли, диктор и представитель телевидения и радио, в "Шоу Джима Бохэннона", транслируемом более чем на 600 радиостанциях сети Westwood One).

"Я поговорил с более чем 140 авторами песен, чьи работы записал Пресли, и большинство из них отметили его сверхъестественную способность улавливать суть и делать ее своей; как музыкальный генетик, он использовал каждую нить ДНК в творчестве автора песен, что в конечном итоге помогло сформировать его собственную индивидуальную интерпретацию; просто послушайте широкий стилистический диапазон жанрового материала, который он записал за свою карьеру - от классического рокабилли Джуниора Паркера с амфетаминовым ритмом "Mystery Train" и потрясающего щегольства "All shook up" Отиса Блэкуэлла, до непристойной блюзовой развязности "Revise baby" иоперное величие "It's now or never" -; а затем были более противоречивые и социально сознательные гимны ("If I can dream" и "In the guetto"), а также интроспективные песни 70-х, такие как "Separate ways" и "Always on my my mind"; сразу же вы можете услышать дыхание мастера-стилиста, который вдыхал новую жизнь в каждую песню, которую он вырезал ". (Автор Кен Шарп во введении к своей книге "Сочинение для короля: песни и авторы, стоящие за ними").

Элвис Пресли.

"Он завершает песней под названием"If I Can Dream", поздним вкладом вокального аранжировщика Уолтера Эрла Брауна - призывом к миру и пониманию, которые в убийственном 1968 году были своевременными и неотложными -; одетый во все белое, увешанный перед своим именем гирляндами высотой в сорок футов, он сворачиваетего тело в песне, как будто испытывает боль, боль, которую он хочет убить надеждой; это так же грубо и реально, как любое выступление, которое я когда-либо видел. (Роберт Ллойд, штатный обозреватель Los Angeles Times, в своей статье, озаглавленной 'Ночь, когда Элвис вернул себе корону", опубликованную 11 марта 2008 года, накануне 40-летия его телевизионного выпуска 1968 года и его специального показа в Лос-анджелесском кинотеатре High Cinerama Dome).

"Номер один для меня, и никто другой не подходит близко; игнорируйте на секунду, что Пресли был самым красивым человеком всех времен и что он был самым электрическим исполнителем всех времен; в расцвете сил он мог петь что угодно (рок, оперу, металл, соул, блюз, кантри – нетпроблема); all the wonks скажут вам, что он сделал свою лучшую работу на Sun Records, но для меня его огромный выход RCA 50-х годов настолько взрывной, что всем остальным стыдно; дело не только в том, что у Элвиса был потрясающий инструмент, никто никогда не получал столько удовольствия от его использования; кружась взад и вперед от низкого к высокому, от скрипучего до ангельски красивого, единственный певец, который мог взять любую песню и превратить ее во что-то, что звучало бы так, как будто оно пришло откуда-то еще, за галактику или две. (Брэд Лейдман, музыкальный обозреватель BLOGCRITICS, рецензирует список 100 "Величайших певцов всех времен" журнала RollingStone, опубликованный 17 ноября 2008 года).

"Величайший голос всех времен". "(Хвала Элвису Пресли жюри журнала Q' по результатам опроса, опубликованного в номере журнала от 4 марта 2007 года).

Журнал Q отважно попытался назвать лучших и худших певцов за всю историю. Они проделали хорошую работу, мудро взяв верх над Элвисом" (онлайн-издание журнала Rollingstone, опубликованное 5 марта 2007 года).

Элвис Пресли.

"У него был музыкально структурированный ритмичный голос, обладающий эмоциональным интеллектом; сосредоточьтесь на его голосе: сладком, раскаивающемся, вызывающем, наводящем на размышления". (Эйлин Баттерсби, литературный корреспондент, приводит причины, по которым она подсела на Элвиса после того, как случайно "обнаружила" его, когда переключала диск в поисках своей любимой радиостанции классической музыки, опубликованной в "Irish Times" в августе 2002 года).

"Певец на работе обычно думает только о том, как исполнить песню, не облажавшись. Посмотрите, что требуется: правдоподобно дышать, запоминать текст, брать высокие ноты, оставаться со своей группой или хором, сохранять проникновенное выражение лица и хорошо выглядеть. Возможно, вы также играете на гитаре. И - потому что это сделал Пресли - вам также нужно двигаться, колебаться, бороться с микрофоном, нажимать на педаль газа, скользить по сцене на коленях, запрокидывать голову и разводить руки; и тогда вы хотите приправить это тем, чем вы владеете искусством... он поднимает свой голос выше силы тяжести, а затем сдается, как фигурист в прыжке ". (Кэтрин Ранкович, поэт, эссеист, преподаватель, а также редактор рукописей и тренер по музыке и письму, как выдержка из ее рецензии на живое исполнение Пресли песни "I want you, I need you, I love you" в "Шоу Стива Аллена" (1956), и какопубликовано в "The Missouri Review", том XXIV, номер 2, 2001).

"То, что главным представителем этого нового стиля музыки должен быть певец, у которого не было предыдущего профессионального опыта, было аномалией; (на самом деле), при создании альбома присутствовали не только большинство манер, которые определили бы его вокальный стиль - от внезапных скачков в регистре до привычки, заимствованной из госпел-пения, начинать свои реплики с прочищающего горло "хорошо", что придавало всему последующему ощущение реплики,но что было еще более впечатляющим, так это то, в какой степени его первая профессиональная запись была отмечена чертой, которая характеризует каждого великого популярного певца: абсолютное утверждение своей индивидуальности в песне; из этого можно сделать вывод, что Пресли был просто "естественным".но правда, как всегда, была более сложной, чем это ". (Джонатан Гулд о своей вдохновленной "Битлз" книге "Не можешь купить мне любовь". ссылаясь на ранние записи Пресли на лейбле SUN Records и их влияние на ливерпульскую рок-н-ролльную сцену"2007).

Элвис Пресли и Ред Уэст.

"Голос Пресли был замечательным в том смысле, что с его помощью он трогал людей так, как это могут делать только великие артисты. (На самом деле) люди, которых он затронул, столь же разнообразны, как и само человечество, и из-за этого его популярность вышла за рамки расы, класса, национальных границ и культуры. Нет простого ответа о том, почему это так, все, что я могу сказать, у него была эта магия. Когда Элвис Пресли впервые стал популярным, многие люди говорили, что у него плохой голос. Сегодня почти все знают, что он это сделал, но больше людей сегодня должны видеть в нем не просто исполнителя, а артиста с большой душой. (Джон Бакке, почетный профессор Университета Мемфиса, в интервью Государственному департаменту США, транскрипция UNUSINFO от 18 июля 2006 года о наследии Элвиса Пресли).

"Первая строчка пластинки исполняется без аккомпанемента, прерываемая в конце двумя ударами, двумя аккордами на фортепиано. Изысканный. И эта схема повторяется в куплете, пение а капелла, грохот пианино, снова пение а капелла; а затем Элвис поет припев, сопровождаемый только красивым, одиноким звуком шагающего электрического баса. Риск - только отличный голос может болтаться там голым - впечатляет, а выигрыш феноменален. Полагаю, все это не имело бы значения, если бы не то, что голос, который поддерживает этот совершенный и смелый аккомпанемент, просто потрясающий; дух витает на протяжении всей этой записи. Просто поставьте его на фонограф, и комната наполнится озоном. Тьма и мрак радостно капают с каждой балки. Этот голос "Отеля разбитых сердец" мгновенно становится старым другом; он интимно и незабываемо объявляет о приближении чего-то большого ". (Автор песен, музыкальный продюсер и актерПол Уильямс, пишущий об альбоме Элвиса "Heartbreak Hotel", который занял четвертое место в списке журнала Crawdaddy "100 лучших синглов всех времен").

"Каждый певец (так называемой народной эстрады) узнаваем как по характерному звучанию, так и по тому, что они на самом деле поют или играют, и они манипулируют цветом тона с виртуозностью, которая ничем не обязана ни классической, ни традиции Tin Pan Alley; можно подумать, например, о голосе Элвиса Пресли, выразительном инструменте, переходящем от высоких тонов к низким, стонущем, невнятном и вызывающем прерывистые изменения ритма; многим слушателям голос мог показаться грубым, но его народ сразу же остался в его грубости ". (Кристофер Смолл в своей книге "Музыка, общество и образование", опубликованной в 1996 году).

"Наступает момент, когда голос начинает захлестывать тебя. Ты проникаешься этим, начинаешь по-настоящему слышать, что он делает, и понимаешь, что его пение обладает этим необыкновенным, непринужденным качеством. Иногда это все равно что слушать поток меда. Это очень плавная поездка, голос Элвиса Пресли. Я не думаю, что вы сосредотачиваетесь на словах, когда он поет. Я думаю, что он делает то, что делают певцы бельканто - вы не прислушиваетесь к словам, "просто" к красоте его голоса. Когда я говорю "просто", это звучит так, как будто он отказывает вам в чем-то еще, но на самом деле этого вполне достаточно ". ("The Scotsman", рецензия на альбом "Love", опубликованная в выпуске от 25 июня 2005 года).

"Я влюбился в эту песню, в основном из-за превосходного голоса Элвиса, на самом деле не думая об истинном смысле текста, а скорее о том, как название соотносится с музыкальным жанром, который я играю как DJ house music". (Прогрессивный итальянский диджей Spankox о его ремиксе классической песни Элвиса "Baby Let's Play House" (1955), опубликованной на канале UPI и транслируемой по всему миру в день выхода песни, 3 июня 2008).

"Когда звук покидает тело, он должен резонировать с чем-то конкретным. Есть варианты – вы можете направить этот поток звука в нос, горло, челюсть или в полости носовых пазух на лице, но я думаю, что Элвис сделал то, о чем свидетельствует изгиб его губ, - это направил поток вибрации прямо на свои зубы ". (Рене Грант-Уильямс, тренер по вокалу и автор книги "Сила голоса: используя свой голос, чтобы очаровывать, убеждать и привлекать внимание", объясняющей, откуда могла взяться часть силы, чтобы радовать слух, в голосе Элвиса, опубликованной в Newsreleasewire.com , 12 декабря 2006 г.).

Диапазон "Элвиса" составлял около двух с четвертью октав, если судить по нотной записи, но его голос обладал эмоциональным диапазоном от нежного шепота до вздохов, вплоть до криков, ворчания, ворчания и явной грубости, которые могли вывести слушателя из состояния спокойствия и капитуляции в состояние страха. Его голос можно измерить не в октавах, а в децибелах; даже это упускает из виду проблему того, как измерить тонкий шепот, который вообще едва слышен ". (Линдси Уотерс, исполнительный редактор отдела гуманитарных наук издательства Harvard University Press, в своем эссе "Приди тихо, дорогая, послушай, что я говорю").

"В 1956 году даже самые молодые из его поклонников знали, что 21-летний Элвис Пресли, несомненно, был всем; и, очевидно, его великолепный трехоктавный теноровый голос с более низким регистром, близким к басу, казалось, вибрировал на внутренней шкале каждого подростка в Америке; они любиливысокий тенор, но когда он "спустился" с этим нижним регистром, фанаты взорвались; Элвис перевел это в свои движения на сцене, так что это была атака 10.0 на чувства ". (Эссе Sugarpi Productions об Элвисе Пресли, опубликованное в Clay's. Ежедневно.Double.com ).

"В нем есть что-то для всех, кроме, возможно, Ирвинга Берлина, который пытался добиться запрета записи Элвиса "White Christmas" на радио, считая ее "вульгарной и неуважительной". И это было, что является одной из причин, почему радикально измененная мелодия так запоминается, поскольку тогда молодой певец пережевывал современную классику, добавляя свою своеобразную динамику и трели (так называемые образованные йодли своих голосовых связок).; столь же непочтительным и столь же захватывающим является суровый взгляд короля на песню Лейбера и Столлера "Санта-Клаус вернулся в город", одну из самых сексуально наводящих на размышления праздничных мелодий, и его разухабистую "Вот идет Санта-Клаус". И кто может забыть песню, изменившую оттенок Рождества, "Blue Christmas", или его задумчивую, окончательную версию "I'll Be Home for Christmas", которая закрепила его репутацию лучшей мечты поп-музыки. Наряду с "Рождественским подарком для тебя" Фила Спектора, это, возможно, лучший рождественский рок-н-ролльный альбом всех времен, сезонная, но необходимая запись, подходящая под любую рождественскую елку ". (Яан Ухельски и Билл Холдшип, рецензия на Рождественский альбом Элвиса).

Главной новостью"Platinum", которую могут оценить как фанаты, ученые, критики, так и религиозные фанатики, является включение недавно обнаруженной демозаписи 1954 года, на которой неподписанный Элвис поет мелодичный отрывок поп-песни под названием "Я никогда не буду стоять на твоем пути". Его бесхитростное исполнение завораживает; явно обязанный стилю "Ink Spots", воздушный тенор Элвиса изящно парит над его собственным гитарным аккомпанементом, болезненный и несколько напряженный по ощущениям; вы чувствуете, как певцу не терпится раскрепоститься, по-настоящему раскачать лирику, раскрыть ее; именно в те моменты, когда проявляется пентиментальность блюзового вокалиста, мимолетно проявляется слияние стилей, которое вскоре изменит ход популярной музыки; редко можно сказать, что одна песня делает дорогой бокс-сет стоящим, но этот конкретный "Rosetta stone- редкого покроя, делает именно это. Большое время. (Дэвид Макги, рецензия на бокс-сет "Платиновая жизнь в музыке" для журнала RollingStone).

Разбитое сердце, ревность, одиночество - Элвис Пресли роскошно озвучил эти не слишком радостные эмоции, но думали ли вы когда-нибудь о нем как о исполнителе баллад о невыносимой мрачности бытия, об ужасе бесцельного существования в безбожной вселенной? В невероятно жизнерадостной лондонской постановке "Woyzeck" винтажные записи Элвиса служат большей частью фоновой музыки для адаптации Дэниелом Крамером великой пророческой драмы Георга Бюхнера об экзистенциальной пустоте 1830-х годов. Долли Партон и, что более предсказуемо, Бетховен выступают в качестве приглашенных гостей, но именно голос Таза задает ритм жизни. И если "свадьба" Пресли и Бюхнер - это скорее брак по расчету, чем брак по естественной любви, по крайней мере, вы покидаете театр с меньшим чувством самоубийства, чем обычно, после двух часов с одним из самых мрачных героев западной литературы. (Бен Брэнтли, главный театральный критик New York Times, в своей статье "Где экзистенциальное отчаяние встречается с Элвисом", опубликованной 18 ноября 2006 года).

"Именно тогда, когда Гуральник показывает, как молодой Элвис пробился сквозь этот культурный кустарник, мы получаем то, что нам нужно. От госпела он получил чувственные фразы и экстатическую уверенность в себе, от блюза - остроумие и угрозу, от кантри - домотканую искренность, а от того, что мы сейчас можем назвать гей-театрализмом, - гламур и самопародию. Он играл преступника и хорошего сына. Как он флиртует со своей аудиторией, сначала небрежно, задорно, насмешливо, а затем приглашает нас посмеяться над ним или вместе с ним. "Как ты желаешь меня, - говорит он, - так и я буду". Был ли он великим исполнителем? Да и еще раз да. Он оживил рок-н-ролл и заставил вас почувствовать веселье, риск и все противоречия. Это самоизобретение, и это развлечение ". (Марго Джефферсон, рецензия на биографию Питера Гуральника "Последний поезд Элвиса в Мемфис, Возвышение Элвиса Пресли " для New York Times (26 октября 1996).).

Сэм Филлипс использовал то, что мы называем"slapback" или "tape delay", что придавало голосу Пресли потусторонний оттенок. И я не знаю, действительно ли Сэм осознавал это в то время, но если вы слушаете старые записи в стиле поп и кантри в то время, голос всегда был намного дальше от музыки; Сэм держал голос Элвиса ближе к музыке, так что, по сути, голос Элвиса стал еще один инструмент'

Скотти Мур, ведущий гитарист Элвиса Пресли с 1954 по 1968 год, опубликованный в "Virginia Pilot", в статье под названием "The rising of Sun Records представляют музыку в новом свете", написанной Сью Смоллвуд.

"Он редко переигрывал во время записи, поставляя вокал в соответствии с песней. Так, он может громко обвинять в "Hound Dog" (1956), хрипеть и неистовствовать в "Jailhouse Rock" (1957), обнажать свою душу и умолять в "Any Day Now" (1969) и звучать тихо, печально, по-житейски мудро в "Забавно, как время ускользает". (1970). Этот дар может объяснить, почему его музыка сохраняется так долго и почему его выступления так легко услышать". (Пол Симпсон в своей книге "Приблизительный путеводитель по Элвису").

"При том, как его рекламировали, ему даже не нужно было уметь петь так, как он мог. Но у Элвиса был талант, простой и понятный. У этого парня был диапазон в тысячную октаву, а также разнообразие его вокальных стилей и подходов, он мог создать больше вокальных тонов одним своим голосом, чем гитарист с 50 педалями и гаджетами. Если вы даже никогда не видели этого парня, вы могли бы ясно почувствовать, а не просто услышать, эмоции и страсть в его голосе, и вы сразу же были захвачены им на все сто процентов. Благодаря одному только вокалу у него было больше таланта в приготовлении барбекю, застрявшего у него в зубах, чем у певцов, которые продают миллионы пластинок сегодня ". (Кантри-певец Роджер Уоллес, в "Soapbox" the web).

"Это наша ответственность как музыкантов - продолжать подталкивать друг друга, продолжать соревноваться друг с другом. Это действительно отличное соревнование. Я вижу здесь таких артистов, как Бейонсе и Алисия Киз, и Рианна, и Крис Браун, и Крис Мартин, все в одной комнате, и мы собираемся довести эту музыку до такой степени, чтобы она была такой, как в 1960-х и 70-х годах, когда речь шла о Led Zeppelin, и Джими Хендриксе, и TheБитлз. Мы (все) станем новыми Битлз. Мы (все) станем новым Хендриксом; (фактически ) в любой другой индустрии вам скажут, что вы должны работать лучше, чем те, что были в прошлом, поэтому, когда вы говорите: "Я хочу быть Элвисом", они говорят: "Что с тобой не так?" Ну, я хочу быть Элвисом. (Суперзвезда R & B Канье Уэст, получивший награду за лучший альбом в категории рэп и хип-хоп на American Music Awards 23 ноября 2008 года).

"Великолепная, малоизвестная, блюзовая баллада, которая усиливается до мощного финала, песня остается скрытым сокровищем в обширном каталоге Пресли; в 1968 году, готовясь к своему возвращению на телевидение, он переделал ее, и это свидетельствует о том, что он оценил качество песни и его собственная близость к нему". (Уильям Рулманн, рецензия на композицию Чарли Дэниелса / Боба Джонстона "It hurts me", единственную балладу из репертуара Пресли середины 60-х, которую он сам счел достойной второй попытки в студии звукозаписи).

"В тот вечер в "Орлином гнезде", я помню, он играл на акустической гитаре D-18 Martin и был одет по последней подростковой моде, но что я действительно заметил, так это его игру на гитаре. Элвис был потрясающим ритм-гитаристом. Он начинал "Все в порядке" со своей собственной гитарой, один, и ты не хотел слышать ничего другого". (Джонни Кэш в книге "Кэш, автобиография" вспоминает, как впервые увидел выступление Пресли на "Иглз Нест" в Мемфисе (1954).).

"У Элвиса был низкий, но в то же время отставленный назад и глубокий центр тяжести; его самые сексуальные движения – ноги, болтающиеся взад и вперед, гладкие, как желе, бедра, вращающиеся и раскачивающиеся повсюду – были выполнены так, как будто вокруг его талии было прикреплено пресс-папье на веревочке, подвешенное к пояснице; с его собственным весом, перенесенным на спину, он мог освободить одну ногу, чтобы крутить, хлопать и дергаться, сохраняя при этом идеальный баланс; Слава Элвиса заключалась в переносе его веса; когда он двигается быстро, сила сдвигов заставляет его плечи дергаться так сильно, что он выглядит так, как будто онбыть убитым током". (Обозреватель New York Sun Пиа Каттон объясняет причины звездных качеств Элвиса как сценического исполнителя).

Ранний вокал Элвиса был смесью госпел-налетов, фальцет-визгов, рычания, воя и scat...an гимн человеческой самоуверенности, целительной, трансцендентной силе жизненной силы. (Эдвин Ховард из "Memphis Press-Scimitar" о первых записях Элвиса на лейбле Sun Records.)

"Элвис был значимым для меня, даже с самого раннего возраста; Это была музыка, которая звучала в моем доме; Я люблю этот материал, отличные песни и, как певец, он был "Великим" рок-н-ролльным певцом". (Роджерс Стивенс, гитарист рок-группы Blind Melon, отвечает на вопрос Бена Баундса о том, чей артист повлиял на него больше всего, и самый ранний, как опубликовано в Starksville Daily news 11 августа 2008 года).

"Я всегда был загипнотизирован сильными, чистыми, красивыми голосами, (и) голос Элвиса, эмоции в нем были невероятными; я никогда не слышал ничего подобного, и я слушал записи моих родителей, такие как "Heartbreak Hotel" и все вещи 50-х годов, настоящий сырой Элвис ... и вот так я притянулся к Пэтси Клайн, Линде Ронштадт и Эммилу Харрис. (Триша Йервуд, суперзвезда кантри-музыки, рассказывает Мартину Бандайку из Detroit Free Free Press, кто оказал на нее наибольшее влияние, как опубликовано в Arkansas Democrat-Gazette 27 мая 2008 года).

"Мы можем даже рискнуть провести небольшой анализ того, что сделало его голос таким привлекательным. "Этот странный баритон", - назвал его один критик. На самом деле, это неточно. Голос имел смешанные склонности, колеблясь между тенором и басом и всем, что между ними. Даже убедительный фальцет был в пределах его досягаемости. Единственным, кем он никогда не был, был "Стив-н-Иди", утонченный, профессионально состоявшийся артист из Вегаса, который однажды заявил в дневном интервью (мистер Лоуренс высказал мнение о себе и своей партнерше / жене мисс Горм): "Мы на самом деле не думаем об Элвисе как о певец. Но он был звездой ". Только когда, спустя годы, человек преодолевает возмущение, слыша такое очевидное невежество, смысл наблюдения становится ясным. Певец - это кто-то вроде Стива Лоуренса, который без усилий (и бессмысленно) продвигается по шаблону типа "Что теперь, любовь моя?". Более или менее нравится играть гаммы. Звезда - это личность, в которую человек вкладывает свои заместительные желания, существо, которое постоянно рискует - и периодически преуспевает - в невозможных направлениях, которые каждая душа хочет попробовать, но не имеет средств или желания. Дело не в виртуозности". (Джексон Бейкер, в журнале "Мемфис", июльский номер 2002 года).

"Он никогда не понимал художественных требований, которые предъявлялись к нему, вероятно, очень мало думал о природе своей привлекательности или своей музыки; тем не менее, как отмечает автор Грейл Маркус в "Mystery Train", (все это) можно рассматривать как положительный фактор; Пресли рассматривал "рок иролл "что касается тела, а не разума, поэтому он записывался и выступал соответственно; и если большая часть его рок-музыки звучит поверхностно, то, по крайней мере, благодаря его несомненному вокальному таланту и необычайной харизме, все это было восхитительно поверхностным и праздничным; он знал, что лучше не воспринимать это всерьез, и, поступая так, он стал непревзойденной рок-фигурой, которая определила его дух, наслаждаясь его ограничениями ". (Стивен Барнард в своей книге "Популярная музыка, том I: народная или популярная?").

"Голос Элвиса Пресли, пожалуй, самый спорный акустический феномен в современной культуре. Я могу понять, почему некоторые слушатели могут предпочесть оригинальные версии (исполнителей R & B) каверам Пресли, но гораздо сложнее утверждать, что они были аморальными или неэтичными. Что касается вокального стиля и инструментальной аранжировки, Пресли на самом деле заимствует относительно мало, его заимствования (будучи) более простыми, беря из материалов, уже защищенных авторским правом: тексты песен и мелодии. Так что, если его нельзя критиковать за то, что он не имитирует оригинальное исполнение R & B исполнителя, мы должны переоценить "проступки" Элвиса. Джоанна Демерс в своей книге "Музыкальная оценка, музыкальный смысл и закон", опубликованной в 2007 году).

"Мне было около 10 лет, когда я впервые услышал голос Элвиса Пресли, льющийся из автомобильного радиоприемника моего отца в Ист-Сент-Луисе, штат Иллинойс; Я не могу вспомнить песню, будь то баллада или рокер (но), что я помню, так это то, как его голос, этот тлеющий рокот голоса заставил мою кожу покалывать; я не знаю почему, но я просто любила его голос, его звук просто что-то делал со мной ". (Илва Прайс, афроамериканка, ныне живущая в Западном Мемфисе, штат Теннесси, вспоминает, как ее отец, разгневанный слухами (позже журнал "Jet" признал их сфабрикованными), что Пресли украл их музыку и былрасист, быстро выключил радио, когда заметил реакцию ее дочери на его голос, а затем назвал его "взломщиком", расовый эпитет, столь же отвратительный, как и любой другой, о чем рассказал в интервью сотруднику Boston Globe Рене Грэм и опубликовал в этой газете 11 августа 2002 года).

"В конце концов, однако, его голос, прежде всего, продолжает жить; с самого начала, когда он был ярким и энергичным подростком, скакавшим по SUN studios, возбужденно соединяя два музыкальных стиля, чтобы создать незабываемый альбом, полностью его собственный, вплоть до более поздних лет, проведенных на подъеме исполняя баллады в огромных аудиториях, которые были его владением в семидесятые годы - даже в те часто списываемые со счетов голливудские годы, - его голос никогда не подводил его; с этой точки зрения невозможно представить мир без Элвиса, его голос гремит из радиоприемников и компьютеров, с космических кораблей, кружащих над дальними уголками галактики, его голос отдается эхом; (на самом деле) почти немыслимо, чтобы какой-либо отдельный человек мог оставить такой след ". (Патрик Хамфрис обсуждает голос Элвиса во введении к своей книге "Тайная история классики").

"Предвзятое суждение о своих мыслях до того, как действие будет сделано, является слабостью ума. Несмотря на кислый болиголов, взбаламученный СОЛНЦЕМ, мистер Пресли выживет и будет жить, чтобы еще немного попеть. Возможно, этому коту следовало бы изучать гранд-оперу или скрипку (но), я не присоединяюсь к этой школе мысли. Видите ли, он прирожденный, а любой придурок знает, что такое прирожденный. Его вокал настоящий, в нем чувствуется движение звука, а реплика потрясающая. Квадраты, которые любят умалять свои воображаемые недостатки, могут оценить только записку, ползущую наверх после наступления темноты; эта кошка может бросить их вниз по лестнице или даже в окно, с глубиной тона, которая может погрузиться глубже, чем колодец. Он может перейти на шепот быстрее, чем сплетник может бросить бесплатную выпивку, и он действительно заставляет их плакать. Голос Пресли - это голос американской молодежи, смотрящей на Луну и гадающей, сколько времени потребуется, чтобы добраться туда, что-то новое появляется из-за горизонта, совершенно самостоятельно, и он заслуживает своей постоянно растущей аудитории. Да, паруса этого мальчика подняты, и у него есть ветер. Удачи и всего самого наилучшего. Я надеюсь, что они удержат тебя надолго! В конце концов, десять миллионов кошек не могут ошибаться". (Эд Джеймсон, президент и главный исполнительный директор Bancorp, Лас-Вегас, пишет письмо редактору, будучи тогда подростком и опубликованное в газете "Las Vegas SUN" 12 мая 1956 года).

"Успех посмертных дуэтов часто косвенно связан с уважением, с которым относятся к усопшим: чем выше пьедестал, тем менее убедительным получается результат. Мудро, что женщины-звезды кантри в "Рождественских дуэтах" стараются соответствовать настроению Элвиса Пресли, будь то нежность Кэрри Андервуд в "I'll Be Home for Christmas" (1957) или мускулистость Вайноны Джадд в "Санта-Клаус вернулся в город" (1957)., Нав дикой восьмиминутной "Merry Christmas Baby" (1971) Гретхен Уилсон неторопливо подходит к песне, полная настроя, прежде чем сдаться; звучит так, как будто она флиртует с мистером Пресли прямо напротив бара". (Джон Карманика рецензирует альбом "Рождественские дуэты" для New York Times).

"Элвис любил госпел, он был воспитан на нем, и он действительно знал, о чем говорил; мы джемовали с ним в течение часа, и он чувствовал это, и ему было "приятно", что его поддерживали четыре "сестры церкви"; он пел Госпел всю ночь.в то время (фактически) почти все, что он делал, имело этот вкус. Вы не можете уйти от своих корней ". (Госпел-певица Сисси Хьюстон, мать Уитни Хьюстон и член-основатель 'Sweet Inspirations", одна из евангельских групп, которые поддерживали Пресли в его живых выступлениях с 1969 года до его смерти, как рассказал Джерри Хеллигар в интервью, опубликованном в "True Believer", в classicwhitney.com , 10 августа 1998 года).

"Безусловно, самым известным исполнителем, который был присоединен к сообществу говорящих на языках, был Элвис Пресли; вскоре после того, как Пресли прибыли в Мемфис из Тупело, через их захудалый район проехал первый автобус Ассамблеи Бога, поэтому они забрались на борт и стали постоянными прихожанами собрания пастора Джеймса Хэмилла; Хэмилл помнит, что Элвис посещалВоскресная школа и познакомился там с лучшими в пятидесятнической музыке; в 1957 году, после того, как он получил международное признание, Пресли сказал: "Мы постоянно ходили на эти религиозные пения, и там были прекрасные певцы, на которых никто не откликался, но были и другие певцы, которые пели повсюду, прыгали на пианино, двигались каждыйпуть, и все это понравилось публике, так что, я думаю, я учился у них "; раскованный пятидесятничество дал молодому Элвису идеи о музыке и исполнении, и с тех пор его иногда называли "Евангелистом" в кругу его близких друзей ". (Рэндалл Дж.Стивенс, американский историк религии, рассказывает о том, как Элвис привязался к госпелу и христианской музыке за годы до того, как решил заняться музыкальной карьерой, хотя и оказал на нее сильное влияние, как выдержка из его книги "Огонь распространяется: святость и пятидесятничество на американском юге", опубликованной в 2008 году).

"Блюз, кантри, поп, рок-н-ролл, госпел и многое другое, этот человек мог петь что угодно. Начиная с рокабилли the Sun Sessions, заканчивая MOR 'Wooden Heart' (1960) и более поздним 'Burning' Love' (1972), Элвис доказал, что у него есть навыки вокалиста, которые мало у кого есть или когда-либо будут". (Роб Джонс, канадский музыковед, автор статьи "Гелий: где правит знание").

"Я помню Элвиса молодым человеком, околачивающимся в Sun studios. Уже тогда я знал, что у этого парня огромный талант. Он был динамичным молодым парнем. Его фразеология, его взгляд на песню были такими же уникальными, как у Синатры. Я был огромным поклонником, и если бы Элвис был жив, его изобретательности не было бы конца". (Би Би Кинг, Король блюза).

"В коллективной памяти своих поклонников он царит как элегантный музыкальный гений, который впитал в себя многочисленные влияния народной музыки Америки - госпел, кантри-свинг, ритм-н-блюз - и сделал их своими; Боб Дилан, один из любимых поэтов поп-музыки, выразил это лучше всего:Элвис, по его словам, был "зажигательным одиночкой, зажигательным музыкантом, который покорил западный мир". (Гвен Гибсон в своей статье "10 лучших поп-звезд за всю историю", опубликованной в майском выпуске AARP за 2003 год).

"Когда-то все, что мы знали об Элвисе, это то, что он пел как ублюдок; и это было все, что имело значение; знаете, когда вы заправляетесь, идете платить на заправку и слышите, как Элвис поет Surrender (1961), вы знаете, что тайна этого гай, было все: и голос, и тайна, и незнание; и я думаю, что самое замечательное во всем, что ты слышишь над волнами, это то, что ты не хочешь знать слишком много, понимаешь?" (Роберт Плант, солист Led Zeppelin, объясняет критику Рубу Трак, почему он любит таинственность юга Соединенных Штатов, и свой долг перед Элвисом, чья музыка повлияла на него больше всего).

"Элвис Пресли сделал больше для изменения курса популярной музыки и молодежной культуры, чем любой другой артист двадцатого века, начиная с его встречи с Сэмом Филлипсом в 1954 году на лейбле Sun Records в Мемфисе. В 1956 году, для первого сингла Пресли на RCA, продюсер Стив Шолес был непреклонен в том, чтобы как можно точнее придерживаться звуковой обработки Филлипса. Итак, пытаясь воссоздать звук Sun echo, Шоулз опирался на атмосферу тогдашней студии звукозаписи RCA в Нэшвилле, а не на метод задержки записи на ленту; основной проблемой, с которой столкнулся Шоулз, была склонность Пресли увлекаться музыкой и отходить от микрофона; так что, вместо того, чтобы портить удовольствие певцу, Шолес решил расположить три микрофона вокруг Пресли, чтобы улавливать его дрожащий голос, где бы он ни находился; результаты были захватывающими ". ("История производства записей" Колумбийского университета (часть II учебного плана).

"В середине 60-х, когда Элвис снимал эти ужасные фильмы, а мы с друзьями покупали альбомы The Stones и The Yardbirds, мы с приятелем всегда ходили смотреть Элвиса на большом экране; мы знали формулу и всегда смеялись над ними потом, но то, что я также помните, что обычно происходило в кино: вскоре после вступительных титров зрители начинали разговаривать и смеяться во время диалога, но на втором пении Элвиса все останавливались и слушали; Голос Элвиса производил такой эффект, даже когда поколение, выросшее на более жесткой музыке и рок-музыкантах, считало его посмешищем. Они казались гораздо более бунтарскими, опасными и новаторскими; так что для меня это всегда было связано с музыкой, и даже когда он был почти потерян для нас, в в те последние годы вы все еще можете услышать, как вспыхивает эта необузданная страсть; и я бросаю вызов любому, зная, что он только что расстался со своей женой и был убит горем, слушать "Всегда в моих мыслях" и "Дурак" и не быть тронутым; вы можете услышать человека, чье сердце разбито. Прослушивание лучших его произведений, будь то рок-н-ролл или по-настоящему трогательные баллады, подтверждает для меня, что Элвис никогда не покидал здание ". (Обозреватель и писатель New Zealand Herald Грэм Рид о своем недавнем визите в Грейсленд).

"Элвису удается добиться экспоненциальных, сейсмических сдвигов в энергии, высвобождая ее через свой голос, в то же время в течение секунды достигая наивысшей, абсолютной интенсивности вокала; почти вуайеристично видеть, как один исполнитель вкладывает столько энергии; вы оглядываетесь, чтобы увидеть, так ли этоЭто действительно возможно; голос просто становится большим танком, проносящимся по экрану, пробивая припев за припевом, и это безумно, необъяснимо захватывающее сейсмическое телевидение, больше, чем посадка на Луну, вулкан энергии одного человека; он заставляет это казаться таким чертовски легким, и, несмотря на все ожидание и ожидаемое внимание во время сольных номеров, он всегда делает это во время исполнения, три неослабевающих дубля "If I can Dream" все напряженные, целеустремленные; и он делает это только с помощью вокального исполнения, а не движений; этовероятно, это один из немногих случаев, когда вокал имел для него наибольшее значение, и это видно; после нескольких дней интенсивного пения он почти не теряет голос; я призываю любого современного поп-певца соответствовать этой трехдневной интенсивной интенсивности, этой чистой рок-н-ролльной энергии ". (Фрэнсис К.Грин, как выдержка из его обзора телевизионного специального выпуска Элвиса, снятого в студии NBC Burbank в течение трех дней летом 1968 года, и опубликованного в slowreview.com )

"Не было модели для успеха Элвиса Пресли; глава Sun Records Сэм Филлипс почувствовал, что что-то витает в воздухе, неизбежное следствие всего кантри и блюза, которые он записывал в своей студии на Юнион-авеню; в 1954 году появился Пресли, принеся с собой музыкальный словарь, богатый кантри, кантри-блюзом, госпел, вдохновляющая музыка, блюграсс, традиционное кантри и популярная музыка - а также множество эмоциональных потребностей, которые нашли свое наиболее красноречивое выражение в песне.; его выбор времени был безупречен не только как вокалиста, но и в отношении культурного духа времени: появившись в первые дни послевоенного подъема Америки, Пресли уловил дух страны, напрягающей свои индустриальные мускулы, поколения, не обремененного заботами войны, более молодого, более мобильного, более богатого,и более образованные, чем кто-либо из предыдущих; (как таковые), записи Sun стали первыми залпами в необъявленной войне с отдельными радиостанциями по всей стране.(Журнал Rollingstone, посвященный важности записей Элвиса на лейбле Sun Records.)

"Возможно, одни из самых важных треков в истории рок-н-ролла, записи Элвиса SUN демонстрируют, каким динамичным и талантливым вокалистом он был; молодой, грубый, неподдельный Элвис, которого музыковед Фрэнсис Дэвис однажды назвал "величайшим певцом белого блюза"; Я не из тех, кто спорит с мистером Дэвисом'. (Рецензия Art's Strange World на компакт-диск "The Sun Sessions", опубликованная 15 августа 200 года70.

"Из самых темных слоев общества голос Элвиса звучит с такой реалистичностью, что вы могли бы брать уроки пения, его вокал настолько неотразим и плавен, и с такой поразительной четкостью, что самый ясный и лаконичный способ, которым я могу описать этот опыт, заключается в том, что я никогда не чувствовал, что слушаю запись'. (Дэнни Кей, ведущий автор аудио и музыки, рецензирует the Duke speakers, слушая "Fever", трек, найденный на альбоме "Elvis Is Back" и опубликованный в Positive Feedback, онлайн).

Зажигательное вокальное исполнение Элвисом Пресли песни "Baby Let's Play House" (1955) родом из эпохи становления рокабилли, когда правила еще не были высечены на камне, и Элвис все еще экспериментировал в overdrive, ища неотразимый звук, который катапультировал бы его до статуса иконы немногим болеегод. Отрывистое, наполненное эхом икание Пресли, кратко переданное "а капелла" перед тем, как вступает рычащая гитара Скотти Мура, превращается в непреодолимо похотливое признание похоти и не очень тонкий намек на насилие. Оба изБезукоризненно продуманные и исполненные соло Скотти Мура оказали чудовищное влияние на идиому рокабилли, скопированную бесчисленными подростками с Юга, владеющими топорами. И Билл Блэк так сильно ударяет своим громоподобным вертикальным басом, что барабанщик не был нужен ". (Билл Дал, рецензия на четвертый релиз Элвиса на лейбле Sun Records, для AllMusicGuide.com ).

Возьмите "My baby left me" (1956) Артура "Большого мальчика" Крудапа, чернокожего издольщика из Миссисипи, чья песня "Все в порядке" была буквально первой записью Элвиса в 1954 году. Крудап хранил свой блюз в ведре; Элвис закрывал крышку и готовил; такт за тактом песня складывается воедино; сначала идет отчеканенный барабанный рифф Ди Джея Фонтаны, затем сверху вниз звучит стоячий бас Билла Блэка, затем контролируемый галоп Соло-гитара Скотти Мура; и, наконец, Элвис, поющий своим властным бархатным рычанием: "Да, мой ребенок бросил меня! Никогда не говорил ни слова"; это самая недооцененная песня в каноне; в этом ведре есть молния, и она может привести в движение поезд, любой поезд. Это буквально перенесло нас в новую эпоху. Подарите университет! Элвис был университетом. Кем бы ни были те мистики, которые учат, что Вселенная началась со звука, они могли бы использовать его в качестве полноценной учебной программы". (Джексон Бейкер, опубликованный в "The Memphis Flyer", 8-14 августа 1996 года).

"Ты понятия не имеешь, насколько он велик, на самом деле ты не представляешь. У вас нет понимания - это абсолютно невозможно. Я не могу сказать вам, почему он такой замечательный, но это так". (Фил Спектор, музыкальный продюсер, создатель техники "Стена звука").

"Я хотел взглянуть на Элвиса как на несвятого, а также на природу песен 50-х, на весь этот послевоенный оптимизм; он культовый, замечательный певец с потрясающим творчеством, но он немного похож на Билли Холидея, вам "не позволено"будьте критичны". (Барб Юнгр, британская певица, композитор и писательница чешского и немецкого происхождения, объясняя, почему она влюбилась в голос Элвиса Пресли, отправилась на поиски сути дюжины своих любимых песен Пресли, а также своего особого затруднения в выборе правильных песен для своего альбома 'Love я нежен", опубликованной в газете "Геральд", Глазго, 5 августа, и в номере журнала "Тайм аут" за 13-20 апреля 2005 года, Лондон).

"С первых дрожащих нот песни было очевидно, что в нем было что-то особенное - вы могли уловить его влияние, но он звучал не так, как кто-либо другой. В 1953 году Элвис поет "My Happiness", поп-хит 1948 года, для Джона и Сандры Стил, и сентиментальную балладу, которая не могла быть дальше от чьего-либо представления о рок-н-ролле. Это просто чистый, тоскующий, почти отчаянно умоляющий сольный голос, достигающий эффекта. По словам Элвиса, гитара "звучала так, словно кто-то бил по крышке ведра", с добавлением нервозности, которую Элвис, несомненно, чувствовал. Но даже это не особенно заметно - есть странное чувство спокойствия, почти тревожной неподвижности посреди великой драмы. Когда он закончил, мальчик выжидающе посмотрел на человека в контрольной будке. Мистер Филлипс кивнул и вежливо сказал, что он "интересный" певец. "Возможно, мы вам когда-нибудь позвоним". (Описание того, как 18-летний Элвис заплатил 4 доллара за запись личного альбома в мемфисском сервисе звукозаписи Сэма Филлипса в 1953 году, опубликованное New York Times 9 октября 1994 года).

"Элвис был (Госпел) певцом по преимуществу. В "Milky White Way" (1960) он "получил силу бас-гитариста и сладость тенора. Наследие, которое мы имеем в госпел-музыке Элвиса, - это подарок миру". (Пол Поултон, опубликованный в журнале "Cross Rhythms Magazine").

"Что он на самом деле сделал, так это взял "черную" и "белую" музыку и превратил их в эту третью вещь; (в конечном счете), никто не пел так много разных видов музыки - рок, госпел, кантри, стандарты - так хорошо, как их пел Пресли, на таком высоком уровне".уровень, и так долго". (Грег Дрю, всемирно известный тренер по вокалу, среди клиентов которого Ленни Кравиц, Аврил Лавин и Кори Гловер, цитируется в книге Майка Брюстера "Великие новаторы: рождение рок-звезды", опубликованной Business Week в номере от 24 сентября 2004 года).

"Я открыл для себя блюз забавным образом, с семи лет, когда слушал отцовскую коллекцию джазовых биг-бэндов военного времени. В нем было что–то такое – я действительно не знал, что это было, - что заставило пульс немного учащаться; а затем я снова услышал отголоски этого, с ранним Элвисом Пресли ". (Иэн Андерсон, певец, флейтист и лидер Jethro Tull, рассказывает Дж.Брауну из Denver Music Examiner о своем первом опыте прослушивания блюза, начиная с 7 лет).

"Но именно в госпел-номерах, таких как потрясающая "How great thou art" (1977), Пресли продемонстрировал потрясающую силу своего голоса. Тот факт, что он обладает одним из величайших голосов в популярной музыке, был затемнен таинственностью, которая его окружала ". (Стив Миллбург, пишущий для "Omaha World Herald", на одном из последних концертов Пресли, 19 июня 1977 года).

"Смысл Элвиса Пресли в том, что после мрачных восьми лет на экране он вернулся на сцену, которой всегда принадлежал, и на изнурительную беговую дорожку гастролей, которая убила так много американских артистов; возможно, он не раздвинул границы музыки дальше, но когдаон открыл рот, чтобы выпустить этот баритон - единственный белый голос, который когда-либо мог сравниться с блюзом. Все, что вы могли почувствовать, это его страстное желание. и ваши собственные волнения". (Эдриан Гамильтон, пишущий для "The Independent", 14 августа 2002 года).

"Элвис был одним из главных архитекторов рок-н-ролла. Таким образом, он оказал влияние на несколько поколений как в музыкальном, так и в социальном плане. Настойчивость в голосе Пресли - это только одна часть уравнения, а легкость, с которой он раскачивается, рассказывает остальную часть истории. В равной степени исполняя роли балладиста и короля рокабилли, Элвис играл по обе стороны баррикад. Он был одновременно человеком нежной любви и жестоким бунтарем. Как доказывает эта коллекция, его гениальность заключалась в том, как он заставлял это работать". (Рецензия 4-го канала Великобритании на "Золотую пластинку Элвиса, том II").

"Он рассматривает песню как личную медитацию, полную боли и стремления верить. Хотя тексты песен говорят о надежде, Элвис превращает их в крик, как будто тянется к последнему лучику света в поглощающей тьме. "Я один", - кажется, говорит он. Но, может быть, только может быть, мы сможем найти кого-то или что-то, за что можно зацепиться. В его случае это Бог. Но каждый из нас, слушая его, стремится к собственному спасению; если великому искусству нужна нагота (тогда), те несколько минут, когда Элвис наедине с фортепиано, являются самым обнаженным выступлением, которое я когда-либо видел ". (Ник Кон, комментируя исполнение Элвисом Пресли "totally alone at the piano" песни "You'll never walk alone", о чем свидетельствует аншлаг в 17 500 зрителей, собравшихся на втором из двух его концертов в Колизее Нассау, Юниондейл, штат Нью-Йорк, 19 июля 1975 года, опубликованный в Воскресный выпуск Guardian от 21 января 200 г.)7.

"Когда он был в истинной форме, он был потрясающим, его голос и вокальная подача были намного более замечательными, чем когда-либо было записано; на самом деле, Элвис был намного лучшим певцом, чем можно было когда-либо запечатлеть; вы знаете, у некоторых певцов слишком громкие голоса, и Элвис был таким". (Мирна Смит, вокалистка госпел-группы "The Sweet Inspirations", которая несколько лет выступала с Элвисом на последнем этапе его карьеры, опубликована в статье под названием "Элвис, музыкальный вундеркинд" в www.elvis.com.au , 6 июля 2008 года).

"Элвис Пресли привлек внимание публики двумя вещами: его уникальной способностью синтезировать все американские музыкальные стили и его фантастическими интерпретационными качествами как вокалиста; то, что ему удалось удержать внимание публики после того, как музыка начала страдать, связано с его замечательной харизмой, беспрецедентной силой, которая была сильнее, чем когда-либо.любые десять других мужчин в его группе сверстников; (в то время как) именно харизма позволяла ему делать каверы на некачественные песни, такие как "A Little Less Conversation" (1968), только его музыкальные способности подняли альбом до статуса, которого он не заслуживал, создав нечто настолько привлекательное, что его можно было бы сделать простым ремиксом.современник, спустя четверть века после его смерти; он всегда может быть кульминацией для некоторых людей, но продолжающаяся эволюция нашего увлечения The King связана с его способностью переосмысливать себя каждый раз, когда его слушают; даже, по-видимому, из-за пределов ". (Роберт Фонтено, историк музыки и критик в www.about.com , комментируя ремикс JXL "A little less conversation", который возглавил мировые чарты в 2002 году).

"Как вокалист, Элвис Пресли о

Кэти Уэстморленд делится: "Видите ли,
Элвис был больше, чем великий музыкант и артист, больше, чем еще один Валентино, и больше, чем добрый и отзывчивый человек. Для меня он был не просто любовником. Возможно, мы начинали именно так, и, конечно, на нашем пути были тяжелые времена, но за эти семь лет я поняла его. Что-то гораздо более глубокое, чем физическое влечение, выросло и созрело. Мы одинаково смотрели на жизнь. У нас было одинаковое чувство юмора. Мы стали понимать друг друга на уровне, который невозможно выразить словами. Элвис не был братом, он был моей половинкой, и я верю, что он сейчас с Господом, и у него есть ответы на все эти Великие вопросы. Где бы ни был Элвис Пресли, уверяю вас, там звучит великолепная музыка. Я до сих пор слышу его голос, как будто это было вчера, когда он сказал: "Кэти, когда и где мы встретимся снова, это будет прекраснее, чем мы когда-либо могли себе представить здесь, на земле". 💝⚡👑 Из книги "Элвис и Кэти"

66 лет назад 19-летний Элвис Пресли дает свое первое интервью в Memphis Press-Scimitar и впервые фотографируется для прессы!

27 июля 1954-го, вторник, вскоре после записи «That’s All Right» и би-сайда «Blue Moon Of Kentucky», и на следующий день после подписания своего первого контракта с Memphis Recording Service Сэма Филлипса, по адресу 706 Union Avenue in Memphis, Tennessee.
В 1950-х лейбл служил студией для "Sun Records" (она стала известной как Sun Studio, хотя официально ее не называли так до 1980-х годов.)

Штатный репортер издания, Эдвин Говард, сын главного редактора, вспоминал, как все начиналось для Элвиса:
Он был застенчив и, за исключением "Да, сэр" и "Нет, сэр", говорила почти исключительно одна Марион. Хотя Элвис Пресли немного рассказал Говарду то, что он чувствует - ему нужен совсем немного времени (!), чтобы найти свое место в музыкальном мейнстриме.

Говард был заинтригован и на следующий день Memphis Press-Scimitar напечатала его восторженную статью на первой полосе: - "Первое интервью с Элвисом Пресли!"
Статья Говарда, озаглавленная "In A Spin":
"Высокий 19-летний выпускник Humes High, он только что подписал контракт с Sun Records Company, и у него уже есть диск, который обещает стать самым большим хитом, когда-либо записанным на Sun!

"Как ни странно", - говорит Марион Кейскер, - "обе стороны, похоже, в равной степени популярны... Этот мальчик кажется нравится всем. Мы только что отправили образцы записей дистрибьюторам и диск-жокеям в других городах, и у нас уже есть большие заказы из Далласа и Атланты".

Фотограф Джим Рид вспоминает:
Моя первая встреча с Элвисом была в 1954 году, когда он только-только записал свои первые песни на Sun, расположенной на одной улице с Press- Scimitar. Леди, которая работала там, Марион Кейскер, привела его.
Один из наших репортеров спустился с молодым человеком вниз из офиса в нашу студию и сказал: "Джим, ты мне нужен, чтобы сделать снимок. Это Элвис Пресли - он певец"В то время мне было 24... я посмотрел на него, и мне пришлось отвернуться! Я никогда не слышал имя Элвиса прежде, и он был одет в самую невзрачную одежду, какую вы могли себе представить.

Его голова была опущена вниз, он был очень застенчив, и, казалось, готов сбежать!
Я подумал - "Элвис Пресли? Этот парень - певец!?"
Мне пришлось отвернуться к стенке и мысленно сказать себе: "Наверняка он им будет!"
Я усадил его и сделал два снимка - вот и все. Я попросил его: "Поднимите подбородок", и он поднял его.
Я сделал снимок и перевернул держатель... а его подбородок снова был внизу.
Он был очень застенчивым человеком, очень застенчивым. Я сделал второй снимок, затем он вернулся к столу репортера ... и это была моя первая встреча с Элвисом.

20 июля 1962 года. Футбольный день в Мемфисе.
Команда Элвиса "Elvis Presley Enterprises".
Верхний ряд группового фото: Элвис (второй слева).
Второй ряд: Сонни Уэст (крайний слева), Рэд Уэст (второй справа) и Алан Фортас (справа).

«Эти ребята были жесткими, грубыми и отличными спортсменами - футболистами и боксерами. Они пришли к нам и сказали, что у них есть сыгранная футбольная команда, и в лоб задали вопрос - будет ли Элвис их спонсировать? Элвис согласился спонсировать команду, а затем мы тоже начали играть. Это были одни из лучших времен, которые у нас были.»
- Рэд Уэст

Если вы прочитали этот третий абзац, у вас, вероятно, более толстая кожа, чем у большинства поклонников Элвиса. Элвис: Что произошло?это явно антиэлвисовская книга, написанная тремя бывшими телохранителями Пресли после их увольнения в 1976 году. Это было очень болезненное чтение для поклонников Элвиса, когда оно было опубликовано в 1977 году почти одновременно со смертью Пресли.
Книга телохранителей раскрыла темную сторону
Каким бы шокирующим это ни было для поклонников Элвиса в то время, влияние, которое книга оказала на имидж Элвиса после его смерти, нельзя отрицать. Это впервые раскрыло черную сторону личной жизни Пресли и, тем самым, обнажило темную сторону истории "из грязи в князи", которую американцы всегда почитали.
Я был одним из тех, кто читал "Элвис: что случилось?"в те шокирующие дни после смерти Пресли. Как и для тысяч других поклонников Пресли, предполагаемые откровения книги об Элвисе поразили меня. Я был поклонником Элвиса в течение 15 лет, и все, что я когда-либо читал о личной жизни Элвиса, изображало его как столп морали и щедрости.
Первоначальная биография Элвиса Джерри Хопкинса, опубликованная в 1971 году, не содержала ни малейшего указания на странное поведение, описанное в книге телохранителей. Как и многие поклонники Элвиса в то время, я не хотел верить тому, что читал, но отмахнуться от всего этого было невозможно. Очевидно, что-то “случилось” с Элвисом, что привело к его смерти. Единственный вопрос был: “Сколько из того, что написали эти ребята, было правдой, и сколько было порождено их горечью по отношению к Элвису?”
Книга заставила бы Элвиса измениться?
Месть, Рожденная из чувства предательства, безусловно, была главной мотивацией этой книги. The West Boys, в частности, много лет помогали скрывать личную жизнь Элвиса от общественности. Возмущенные тем, что их изгнали из ближайшего окружения Пресли, они нанесли ответный удар, разоблачив то, чему они отдали так много своего времени и энергии, чтобы защитить. Горечь авторов очевидна на протяжении всего тома. Они не пытались скрыть или отрицать это.
Однако в эпилоге книги рассказчик Данливи попытался придать телохранителям гуманную мотивацию: “Все трое, несмотря на их очевидную горечь по поводу увольнения и осознание того, что Пресли ничего к ним не чувствовал, молятся и надеются, что Пресли прочтет книгу и придет к осознанию того, что его жизнь ведетон на пути к катастрофе ”. Мы никогда не узнаем, действительно ли книга принесла Элвису какую-то пользу в долгосрочной перспективе.
Но каково наследие этой книги для тех из нас, кто остался позади — поклонников? Я знаю, что есть много поклонников Элвиса, которые отказываются останавливаться на странной личной жизни Пресли или даже слышать о ней в последние несколько лет упадка. Они помнят его как артиста — лучшего из когда—либо живших - и они держатся за это. Они будут делиться и слушать истории из его личной жизни, но только те, которые отражают щедрую и любящую сторону его натуры. И даже в своей книге уволенные телохранители признали, что он все еще сохранял часть этого вплоть до конца.

Эта история произошла в начале 60-х годов. Элвис, вместе с Эдди Фадалом, катался по Мемфису, когда вспомнил, что ему необходимо сделать один очень важный звонок. Он пошарил по карманам в поисках монеты в десять центов, но не нашел ничего! У Эдди также не нашлось мелочи. Проходивший мимо мужчина заметил их, шарящих по карманам, и одолжил Элвису искомое. После завершения телефонного разговора Элвис попросил Эдди догнать незнакомца и получить его имя и адрес для того, чтобы в дальнейшем, отправить небольшую благодарственную записку. Три недели спустя добрый незнакомец получил письмо. В нем Элвис писал, что хочет отплатить за его добрый поступок, и поэтому...полностью оплатил ипотеку за его дом!!! Мужчина был просто в шоке, он потерял дар речи. Никто из его близких не поверил в эту историю. И только после того, как мужчина показал всем письмо Элвиса (вместе с документами из банка), замолчали даже самые неверующие.

«Джинджер была одним из худших вариантов женщины, что когда-либо попадались Элвису. Она всегда разочаровывала его. Она не любила его - она даже не хотела быть рядом с ним. Джинджер не переезжала в Грейсленд, не любила там ночевать и не хотела ездить на гастроли. Она, как мне кажется, не была заинтересована в том, чтобы ему угодить. Джинджер, вероятно, поспособствовала падению Элвиса. Ей было наплевать на него» - Марти Лакер,

_____________________________

«Летом, когда становилось жарко, особенно в Бель-Эйр, поклонникам, днями напролет стоящим у ворот дома Элвиса, приходилось бороться с жаждой. Ближайшим местом, где можно было раздобыть что-то из питья, был отель «Бель-Эйр». Ну это в том случае, если
вы, желая получить глоток чего-нибудь, готовы были расстаться с небольшим расстоянием. Еще можно было отправиться в Вествуд-Виллидж, однако это было рискованно. Можно было пропустить отъезд или возвращение Элвиса домой.

Однако не волнуйтесь – Элвис позаботился о своих поклонниках. Он отдавал распоряжение раздавать стоящим у ворот людям холодные напитки и лимонад. Один из его парней, через домофон, спрашивал сколько нас и потом кто-то из дома привозил необходимые
напитки на заднем сиденье своего автомобиля. Когда все было выпито они забирали пустую посуду.

«Это мелочь» - скажете вы, однако я до сих пор улыбаюсь при воспоминании об этом. Однажды Элвис сам начал говорить с нами через динамик! Он попытался изменить голос, однако не
слишком-то в этом преуспел.»