Концерт Губермана (февраль 2019)

Игорь Миронович, вы тот человек, встреча с которым меняет жизнь к лучшему! Вы генерируете афоризмы, и еще умудряетесь генерировать их в рифму! Будьте нам здоровы и до новых встреч!

Я нелеп, недалек, бестолков, да еще полыхаю, как пламя; если выстроить всех мудаков, мне б, наверно, доверили знамя.

Я Богу докучаю неспроста и просьбу не считаю святотатством: тюрьмой уже меня Ты испытал, попробуй испытать меня богатством.

Мужчина должен жить не суетясь, а мудрому предавшись разгильдяйству, чтоб женщина, с работы возвратясь, спокойно отдыхала по хозяйству.

Всеведущ, вездесущ и всемогущ, окутан голубыми небесами, Господь на нас глядит из райских кущ и думает: разъебывайтесь сами.

Такой уже ты дряхлый и больной, трясешься, как разбитая телега — на что ты копишь деньги, старый Ной? — На глупости. На доски для ковчега.

Мне моя брезгливость дорога, мной руководящая давно: даже чтобы плюнуть во врага, я не набираю в рот гавно

Все социальные системы — от иерархии до братства — стучатся лбами о проблемы свободы, равенства и блядства.

В чем цель творенья - неизвестно, а мы - не смеем размышлять, хотя порою интересно, зачем то та, то эта блядь.

Родился сразу я уродом, достойным адского котла: Христа распял, Россию продал (сперва споив её дотла).

Есть люди – их кошмарно много, — чьи жизни отданы тому, чтоб осрамить идею Бога своим служением Ему.

Еврею неважно - он там или тут: И в жарком Крыму, и на дальней Аляске Евреи где хочешь легко создадут Русский ансамбль песни и пляски.

Бог в игре с людьми так несерьёзен, а порой и на руку нечист, что похоже - не религиозен, а возможно - даже атеист.

Увы, всему на свете есть предел: облез фасад и высохли стропила; в автобусе на девку поглядел, она мне молча место уступила.

Возглавляя партии и классы, лидеры вовек не брали в толк, что идея, брошенная в массы, - это девка, брошенная в полк.

Я Россию часто вспоминаю, думая о давнем дорогом, я другой такой страны не знаю, где так вольно, смирно и кругом.

Везде все время ходит в разном виде, мелькая между стульев и диванов, народных упований жрец и лидер Адольф Виссарионович Ульянов.

Нельзя поднять людей с колен, покуда плеть нужна холопу; нам ветер свежих перемен всегда вдували через жопу.

За все на евреев найдется судья. За живость. За ум. За сутулость. За то, что еврейка стреляла в вождя. За то, что она промахнулась.

Бывает проснешься как птица — крылатой пружиной на взводе!  И хочется жить и трудиться… Но к завтраку это проходит!

Ждала спасителя Россия, жила, тасуя фотографии, и, наконец, пришел Мессия, и не один, а в виде мафии.

Я живу, постоянно краснея за упадок ума и морали: раньше врали гораздо честнее и намного изящнее крали.

Тут вечности запах томительный, И свежие фрукты дешёвые, А климат у нас – изумительный, И только соседи – хуёвые.

В любом из разных мест, где мы ютимся вместе, одни несут свой крест, другие - носят крестик.

Я писал, как думал, а в итоге то же, что в начале, ясно мне: лучше легкомысленно - о Боге, чем высокопарно - о хуйне.

Изловила Игоря Мироныча и объяснилась в любви к его стихам.

Напомнила, что в прошлом веке мы были моложе и играли в КВН

И автограф!!!

Каждый несёт свой крест в одиночку.
Кто-то с надрывом, кто-то вприскочку.
Кто-то гордится им. Кто-то страдает.
Кто-то перед собою толкает.

Кто-то подбрасывает на бегу,
Вызов бросая словам «Не могу».
Кто-то тихонько и ровно сопит
И осторожно под ноги глядит.

Кто-то хватает за руки прохожих:
«Эй, ты в ту сторону? Мне не поможешь?»
Кто-то крестом своим путь пробивает,
Бесцеремонно всех задевает

С криком: «Подвиньтесь-ка вы поживей!
Крест больше ваших мой и тяжелей!»
Этот свой крест уж давно уронил,
Сел на него, глубоко приуныл.

Тот своей ношей бесстыдно торгует,
Этот чужую украдкой ворует.
С лёгкостью кто-то свой крест поднимает
И под соседский плечо подставляет.

Кто-то бредёт и не знает – куда,
Цели не видно и жалко труда.
Этот – глядите! – свой крест обтесал,
Думает, легче от этого стал.

Рядом хитрец, горлопан, работяга,
Нытик, мудрец, простофиля и скряга…
Крест у всех разный. По грузу – и силы.
Каждый по-разному рвёт свои жилы.

Не поменять и не скинуть креста,
Не отсидеться тихонько в кустах.
Долог ли путь, и куда он ведёт –
Знать не дано никому наперёд.

Надежда Капкова

Андрей Дмитриевич Дементьев

Сонет о Стариках

Старые люди не плачут слезами.

Старые люди плачут сердцами.

Высохли слёзы от давних страданий.

Немного осталось от прежних желаний.


Морщинами жизнь расписала их лица.

У каждой морщинки - своя страница.

В каждой странице – правдивый рассказ.

О радостях, горестях… всё без прикрас.


Старые люди медленно ходят.

Усталые ноги их часто подводят.

Некуда больше им торопиться.

День слишком длинный, и ночью не спиться.


Старые люди сидят на скамейках,

В парках, и просто порой на ступеньках.

Взглядом невидящим жизнь провожают.

Смотрят ей вслед , головами качают.


Много могли бы они рассказать.

Да молодость их не сумеет понять…


БЫТЬ СТАРИКАМИ НЕПРОСТАЯ ШТУКА... /А. Дементьев/

Быть стариками непростая штука. Не все умеют стариками быть. Дожить до старости еще не вся наука. Куда трудней достоинство хранить. Не опуститься, не поддаться хвори, Болячками другим не докучать. Уметь остановиться в разговоре, Поменьше наставлять и поучать. Не требовать излишнего вниманья. Обид, претензий к близким не копить. До старческого не дойти брюзжанья. Совсем не просто стариками быть. И не давить своим авторитетом, И опытом не слишком донимать. У молодых свои приоритеты. И это надо ясно понимать. Пусть далеко не все тебе по нраву, Но не пытайся это изменить. И ложному не поддавайся праву Других уму и разуму учить. Чтоб пеною не исходить при споре, Не жаловаться и поменьше ныть, Занудство пресекая априори. Совсем не просто стариками быть. И ни к чему подсчитывать морщины, Пытаясь как-то время обмануть. У жизни есть на все свои причины, И старость - неизбежный путь. А если одиночество случится, Уметь достойно это пережить. Быть стариками трудно научиться. Не все умеют стариками быть.

Ко дню рождения Эльдара Рязанова

* * *

Жизнь скоро кончится… Меня не станет…
И я в природе вечной растворюсь.
Пока живут в тебе печаль и память,
я снова пред тобою появлюсь.
Воскресну для тебя, и не однажды:
водою, утоляющею жажду,
прохладным ветром в невозможный зной,
огнем камина ледяной зимой.
Возникну пред тобой неоднократно, —
закатным, легким, гаснущим лучом
иль стаей туч, бегущих в беспорядке,
лесным ручьем, журчащим ни о чем.
Поклонится с намеком и приветом
кровавая рябиновая гроздь,
луна с тобою поиграет светом
иль простучит по кровле теплый дождь.
Ночами бесконечными напомнит
листва, что смотрит в окна наших комнат…
Повалит наш любимый крупный снег —
ты мимолетно вспомнишь обо мне.
Потом я стану появляться реже,
скромнее надо быть, коль стал ничем.
Но вдруг любовь перед тобой забрезжит…
И тут уж я исчезну насовсем.

>    Жаль, что раньше, 
>    Это не читали... 
>  С "лапшой , на ушах", 
>     Многие из нас, 
>   " дремали"... 
>
>   
>
>
>
> Абсолютный гений! Обратите внимание на "Хрипят в призыве к схватке 
> глотки…" Он, умерший в 1997-ом, словно видел на 20 лет вперед… Как 
> поразительно созвучно! А последнее четверостишье - вообще, похоже, 
> прокручивается сегодня над Россией как кольцо магнитофонной ленты… 
>
> Неисчерпаемый Окуджава… 
>
> Окуджава. Из малоизвестного. 
>
> Я живу в ожидании краха, 
> Унижений и новых утрат. 
> Я, рождённый в империи страха, 
> Даже празднествам светлым не рад. 
>
> Всё кончается на полуслове 
> Раз, наверное, сорок на дню… 
> Я, рождённый в империи крови, 
> И своей-то уже не ценю. 
>
> *** 
> Вы говорите про Ливан… 
> Да что уж тот Ливан, ей-богу! 
> Не дал бы Бог, чтобы Иван 
> На танке проложил дорогу. 
>
> Когда на танке он придёт, 
> Кто знает, что ему приспичит, 
> Куда он дула наведёт 
> И словно сдуру, что накличет… 
>
> Когда бы странником – пустяк, 
> Что за вопрос – когда б с любовью, 
> Пусть за деньгой – уж лучше так, 
> А не с будёнными и с кровью. 
>
> Тем более, что в сих местах 
> С глухих столетий и поныне – 
> И мирный пламень на крестах, 
> И звон малиновый в пустыне. 
>
> Тем более, что на Святой 
> Земле всегда пребудут с нами 
> И Мандельштам, и Лев Толстой, 
> И Александр Сергеич сами. 
>
> *** 
> "Я и раньше знал, что общество наше деградировало, но что до такой 
> степени – не предполагал. Есть отдельные достойные сохранившиеся люди, 
> но что они на громадную толпу?… Не хочется ни торопиться, ни 
> участвовать в различных процессах, происходящих в обществе. Хочется 
> тихо, молча, смакуя, не озираясь, не надеясь, не рассчитывая…" 
> (Это – из его письма осени 1989 года.) 
>
> *** 
> Стихотворение, первая строфа которого появилась в «Вечерней Москве» 4 
> февраля 1991 года: 
>
> Ребята, нас вновь обманули, 
> Опять не туда завели. 
> Мы только всей грудью вздохнули, 
> Да выдохнуть вновь не смогли. 
>
> Мы только всей грудью вздохнули 
> И по сердцу выбрали путь, 
> И спины едва разогнули, 
> Да надо их снова согнуть. 
>
> Ребята, нас предали снова, 
> И дело как будто к зиме, 
> И правды короткое слово 
> Летает, как голубь во тьме. 
>
> *** 
> – Булат Шалвович, что кажется вам самой страшной бедой нашей страны? – 
> спросил у поэта в 1992 году журнал «Столица». 
> Ответил он так: 
> – То, что мы строили противоестественное, противоречащее всем законам 
> природы и истории общество и сами того не понимали. Более того, до сих 
> пор по-настоящему степень этой беды мы не осознали… Мы по-прежнему не 
> умеем уважать человеческую личность, не умеем видеть в ней высшую 
> ценность жизни, и пока всё это не будет у нас в крови, ничего не 
> изменится, психология большевизма будет и дальше губить нас и наших 
> детей. К сожалению, она слишком сильна и разрушительна, и 
> необыкновенно живуча… 
>
> *** 
> Нашему дикому обществу нужен тиран во главе? 
> Чем соблазнить обывателя? Тайна в его голове, 
> В этом сосуде, в извилинах, в недрах его вещества. 
> Скрыт за улыбкой умильною злобный портрет большинства… 
>
> *** 
> Хрипят призывом к схватке глотки, 
> Могилам братским нет числа, 
> И вздёрнутые подбородки, 
> И меч в руке, и жажда зла. 
>
> Победных лозунгов круженье, 
> Самодовольством застлан свет… 
> А может, надобно крушенье 
> Чтоб не стошнило от побед? 
>
> Нам нужен шок, простой и верный, 
> Удар по темечку лихой. 
> Иначе – запах ада скверный 
> Плывёт над нашей головой. 
>
> *** 
> 23 июня 1995 года, стоя перед микрофоном на парижской сцене, Окуджава 
> отвечал на вопрос, как он относится к войне в Чечне. Поэт назвал её 
> страшным явлением… которое будет помниться много, много десятилетий, 
> если не столетий… Этот маленький народ, в котором нет даже миллиона, – 
> допустим, он даже очень-очень самовлюблённый и очень сложный, – 
> всё-таки надо считаться с национальной психологией… Тем более – такого 
> маленького народа (Аплодисменты). А его в прошлом веке в течение 50 
> лет уничтожали… В этом веке в 44-м году выслали весь народ на гибель. 
> И сейчас опять уничтожают. Ну, что такое? Неужели российская власть не 
> может самоутвердиться другим способом? Неужели для этого нужно убивать 
> своих же сограждан? 
>
> *** 
> Меня удручают размеры страны проживания. 
> Я с детства, представьте, гордился отчизной такой. 
> Не знаю, как вам, но теперь мне милей и желаннее 
> Мой дом, мои книги, и мир, и любовь, и покой. 
>
> *** 
> Мне русские милы из давней прозы 
> И в пушкинских стихах. 
> Мне по сердцу их лень, и смех, и слёзы, 
> И горечь на устах. 
>
> Мне по сердцу их вера и терпенье, 
> Неверие и раж… 
> Кто знал, что будет страшным пробужденье 
> И за окном – пейзаж? 
>
> Что ж, век иной. Развенчаны все мифы. 
> Повержены умы. 
> Куда ни посмотреть – всё скифы, скифы, скифы. 
> Их тьмы, и тьмы, и тьмы. 
>
> *** 
> "Мы больны, у нас дикое, больное общество. Оно живёт ещё старыми 
> стереотипами, старой структурой. Оно не может жить энергично, 
> по-новому. Оно учится этому, привыкает. С болью, с кровью, с ужасом." 
> (На концерте в Киеве, 1990.) 
>
> *** 
> "Мы семьдесят лет деградировали, дичали. Знаете, есть замечательный 
> пример из Библии. Когда Моисей уводил евреев из египетского плена, он 
> вёл их сорок лет вместо пяти дней, чтобы вымерло поколение, которое 
> было рабами, и чтобы появились люди, свободные от чувства рабства. А 
> мы – не просто рабы, которые страдают от тягот, мы – профессиональные 
> рабы, которые гордятся своим рабством…" 
> (Из интервью в Донецке, февраль 1991.) 
>
> *** 
> Не от гриппа или умопомрачения, 
> Не на фронте, не от пули палача – 
> Как обидно умереть от огорчения, 
> Раньше времени растаять, как свеча... 
>
> *** 
> Ничего, что поздняя поверка. 
> Всё, что заработал, то твоё. 
> Жалко лишь, что родина померкла, 
> Что бы там ни пели про неё. 
> *** 
> Дойдя до края озверения, 
> В минутной вспышке озарения, 
> Последний шанс у населения – 
> Спастись путём переселения. 

ПОЭЗИЯ СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА.

Дмитрий Мережковский


Леонардо да Винчи 

Леонардо да Винчи 

О, Винчи, ты во всем — единый:
Ты победил старинный плен.
Какою мудростью змеиной
Твой страшный лик запечатлен! 

Уже, как мы, разнообразный,
Сомненьем дерзким ты велик,
Ты в глубочайшие соблазны
Всего, что двойственно, проник. 


Леонардо да Винчи. Монна Лиза (фрагмент)

ПОЭЗИЯ СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА:

Саша Черный

Мой роман

Кто любит прачку, кто любит маркизу,
У каждого свой дурман,-
А я люблю консьержкину Лизу,
У нас - осенний роман.

Пусть Лиза в квартале слывет недотрогой,-
Смешна любовь напоказ!
Но все ж тайком от матери строгой
Она прибегает не раз.

Свою мандолину снимаю со стенки,
Кручу залихватски ус...
Я отдал ей все: портрет Короленки
И нитку зеленых бус.

Тихонько-тихонько, прижавшись друг к другу,
Грызем соленый миндаль.
Нам ветер играет ноябрьскую фугу,
Нас греет русская шаль.

А Лизин кот, прокравшись за нею,
Обходит и нюхает пол.
И вдруг, насмешливо выгнувши шею,
Садится пред нами на стол.

Каминный кактус к нам тянет колючки,
И чайник ворчит, как шмель...
У Лизы чудесные теплые ручки
И в каждом глазу - газель.

Для нас уже нет двадцатого века,
И прошлого нам не жаль:
Мы два Робинзона, мы два человека,
Грызущие тихо миндаль.

Но вот в передней скрипят половицы,
Раскрылась створка дверей...
И Лиза уходит, потупив ресницы,
За матерью строгой своей.

На старом столе перевернуты книги,
Платочек лежит на полу.
На шляпе валяются липкие фиги,
И стул опрокинут в углу.

Для ясности, после ее ухода,
Я все-таки должен сказать,
Что Лизе - три с половиною года...
Зачем нам правду скрывать?

Художник: Rudolf Alfred Höger

Серия сообщений "Поэзия серебряного века":
Часть 1 - Саломея Андроникашвили
Часть 2 - С.Н.Андроникова-Гальперн - муза 20 века и ее портреты
...
Часть 20 -
Часть 21 - Сергей Маковский об Осипе Мандельштаме: "...Скажите прямо: талант или нет?!"
Часть 22 - ПОЭЗИЯ СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА: Саша Черный

Любовь, как известно, каждый понимает по своему. Для кого-то любовь - ураган страстей, для кого-то - тихая и уютная семейная заводь, для кого-то общность взглядом и самопожертвование. Поэтесса Валентина Беляева о своём видении любви рассказала в стихотворных строках весьма неожиданными образами.

Я свяжу тебе жизнь
Из пушистых мохеровых ниток.
Я свяжу тебе жизнь
Не солгу ни единой петли.
Я свяжу тебе жизнь
Где узором по полю молитвы
Пожелания счастья
В лучах настоящей любви.
Я свяжу тебе жизнь
Из веселой меланжевой пряжи.
Я свяжу тебе жизнь
И потом от души подарю!
Где я нитки беру?
Никому никогда не признаюсь.
Чтоб связать тебе жизнь,
Я тайком распускаю свою.

Валентина Беляева

Памяти Анны Ахматовой

50 лет назад, 5 марта 1966 года, ушла из жизни Анна Ахматова

Наше священное ремесло
Существует тысячи лет...
С ним и без света миру светло.
Но еще ни один не сказал поэт,
Что мудрости нет, и старости нет,
А может, и смерти нет.

25 июня 1944, Ленинград

СОНЕТ
Здесь все меня переживет
Все, даже ветхие скворешни
И этот воздух, воздух вешний,
Морской свершивший перелет.

И голос вечности зовет
С неодолимостью нездешней,
И над цветущею черешней
Сиянье легкий месяц льет.

И кажется такой нетрудной,
Белея в чаще изумрудной,
Дорога не скажу куда...

Там средь стволов еще светлее,
И все похоже на аллею
У царскосельского пруда.
1957

* * *

Опять поминальный приблизился час.
Я вижу, я слышу, я чувствую вас:
И ту, что едва до окна довели,
И ту, что родимой не топчет земли,

И ту, что красивой тряхнув головой,
Сказала: "Сюда прихожу, как домой".
Хотелось бы всех поименно назвать,
Да отняли список, и негде узнать.

Для них соткала я широкий покров
Из бедных, у них же подслушанных слов.

О них вспоминаю всегда и везде,
О них не забуду и в новой беде,
И если зажмут мой измученный рот,
Которым кричит стомильонный народ,

Пусть так же они поминают меня
В канун моего поминального дня.

А если когда-нибудь в этой стране
Воздвигнуть задумают памятник мне,
Согласье на это даю торжество,
Но только с условьем - не ставить его

Ни около моря, где я родилась:
Последняя с морем разорвана связь,
Ни в царском саду у заветного пня,
Где тень безутешная ищет меня,

А здесь, где стояла я триста часов
И где для меня не открыли засов.
Затем, что и в смерти блаженной боюсь
Забыть громыхание черных марусь,

Забыть, как постылая хлопала дверь
И выла старуха, как раненый зверь.
И пусть с неподвижных и бронзовых век
Как слезы, струится подтаявший снег,

И голубь тюремный пусть гулит вдали,
И тихо идут по Неве корабли.

(Отрывок из поэмы "Реквием")

Мы живём с повязками, на глазах закрытых...
Прячемся под масками, из железа слитых.
Мы от скуки маемся, мы вслепую судим...
Не любя, встречаемся — не встречаясь, любим.

Мы молчим из гордости, говорим — из мести...
Мы обходим пропасти и дурные вести.
Мы как дети, прячемся, мы как звери, злимся...
Не любя встречаемся, а любить... боимся.

А полюбим — скроемся за семью замками...
Мы висим на волосе — и не знаем сами ...
Позабыв про сказки, ждём чудес немалых...
Мы живём с повязками — кто бы развязал их?