| | | |
Неужели и ты постареешь когда-нибудь тоже,
В три согнувшись погибели будешь ходить по врачам,
Шебурша башмаками из полураспавшейся кожи,
Инвалидною палочкой слева-направо стуча?
Как же так, и тебя,
мой уютный,
мой юркий комочек —
Непослушница-челка, черешневый рот до ушей —
Где-то там, вдалеке, караулят бессонные ночи,
Злые крики соседей и пенсия в пару грошей?
Для того ли сейчас так нежны твои кошечки-ручки,
Твои ласточки-глазки летят высоко и легко,
Чтобы, годы спустя, записные больничные сучки
Стали тыкать тебе: «Ну-ка, ржавая, марш на укол!»
Что смирит меня с этим видением: ты — старушонка,
С полинялой авоськой плетешься в июльской пыли,
И румяные дети, свистя по-разбойничьи звонко,
В твой малюсенький горбик швыряют лохмотья земли?
Не хочу даже думать об этом, но правда упряма...
В старом фотоальбоме — гляди-ка, вот тут, в уголке,
Твоя бабушка — видишь? — моя неуклюжая мама,
Семилетняя куколка с плюшевой белкой в руке.
Ей, на карточке этой, пока еще годы не в горе:
Смейся, бегай, шали, будь собой, ни о чем не жалей...
А сегодня она еле-еле выходит во дворик,
И в глазах у неё ускользающий клин журавлей.
До чего же просты эти трезвые правила мира,
Как безжалостен он в трафарете своей правоты!
Я веду тебя в парк, покупаю ведёрко пломбира,
И, в ладошку целуя, шепчу: «Неужели и ты...»
© Copyright: Дмитрий Растаев, 2005
Свидетельство о публикации №105081201086
Художник Дональд Золман
Алекс | | | |
