Ты приходишь и молчишь. Ночью или днем, в снег или под палящим солнцем – неважно; главное – такой странный немного, направленный и колкий твой взгляд, чуть заметная усмешка, огромные синие глаза, едва слышное дыхание, немой вопрос в уголках губ – ты приходишь, ты молчишь, а я не знаю, что мне делать и куда провалиться, теряюсь, мнусь, торопливо произношу немыслимые глупости, презирая себя все больше и больше. Я нервно курю, смешивая пепел с кофейной гущей на пятачке чашечного дна, я отсутствующим взглядом рассматриваю отсутствующую реальность за окном, я что-то малоосмысленное говорю в телефонную трубку, краем глаза наблюдая за часовой стрелкой, главной своей мучительницей; а стрелка еле двигается, и, словно издеваясь, лениво собирает секунды. Ты молчишь, ты внимательно следишь за мной, ты, кажется, ни о чем не думаешь – во всяком случае, ни о чем из того, что занимает меня.
Ты ведь в заговоре со временем и в заговоре с пространством. Время обещало тебе вечную жизнь, короткий поводок удачи, легкость в сближении и отчаянный, пикирующий над здравомыслием нервный ритм; время по блату не обращало на тебя никакого внимания, отмечая морщинами и шрамами лица других, посторонних, далеких и несговорчивых. Пространство манило скорыми поездами дальнего следования, пьяными попутчиками и прокуренным тамбуром; пространство хвасталось европейскими столицами и лазурным берегом, пространство учтиво склонялось над тобой, протягивая сигарету в каютах первого класса, будило атлантическим восходом, бежало в африканские пустыни и не заканчивалось нигде и никогда. Время и пространство не ведали границ, не знали комплексов и не шарили по карманам мелочь; время и пространство обманули тебя, и, невзирая на детскую инфантильность и безграничное доверие, позорно сбежали, оставив тебе в качестве расплаты – меня. И вот я ворочаюсь во сне, чертовски жарко, подушки по комнате разбросаны, до рассвета – целое столетие, а ты приходишь и молчишь, и оправдаться нечем.
А в голове – очередное кораблекрушение; гнутся мачты, ревет шторм, соленой воды по колено и никому не спастись. Вот капитан надвигает козырек фуражки на глаза, вот бегут по трапам матросы, мертвенно-белая луна тонет в гребне волны на горизонте, я кричу «Спасите!» -- но не поможет никто, никого нет вокруг на тысячи миль, и только ты – легко коснешься плеча, поправишь одеяло, откроешь форточку: снова приснился кошмар, второй год кошмары, и никуда от них не деться.
Или вдруг на берегу далекого и забытого озера наступает осень – самая счастливая осень в моей жизни. Я сижу на берегу, обнявшись с ней, с той, которая, помнишь ли, с первого курса? Потом вышла замуж за араба и уехала? В общем, мы сидим на берегу озера, отчаянно пищат комары, варится уха, рядом спит уставший пес, никакие телефоны не работают, и даже глупое доверчивое солнце еще видимым полудиском побагровело от счастья – и мне кажется, что так будет продолжаться вечно, что каждые выходные мы будем приезжать сюда, такие же юные и всевластные, что нет нам помех, нет препятствий, и вселенная вертится вокруг нас? Тогда ты отходишь чуть в сторонку, ты не вмешиваешься, а только щуришься и вздыхаешь; наваждение проходит, растворяется в утренней дымке, разрезаемое первыми солнечными лучами на неподатливые четвертинки, я просыпаюсь с трудом, а ты приходишь и молчишь. Ты знаешь: за твоей спиной, тонкой, прозрачной, почти невесомой – беспощадная басовитая старость, изогнувшись, опершись на клюку, разинув пасть, светит единственным глазом, уже громыхает обычными своими цепями.
Бьется сердце, слышны голоса, в снах нет спасенья. Бреду ли я с раскалывающейся головой в ванную, несусь ли в раскаленной машине, убиваю ли время с кем-то, кому присвою потом неизбежное прилагательное «очередная», топлю ли в прозрачном стакане несбывшиеся надежды и нечистые намерения – всегда ты рядом. Ты приходишь и молчишь – приходишь к каждому и молчишь с каждым, кто был когда-то юн, а потом и просто молод, кто верил – и обманывался, кто ждал – и, опустив голову, плелся по жизни один, кто знал – и убеждался в относительности всех знаний на земле… Ты приходишь и молчишь, и молчание твое – немой укор, огарок покосившейся свечки, плевок в вечность, мелкая бытовая деталь, стершаяся ступенька, пропуск наверх или вниз – что возразить тебе? Что сказать? Как схватить за рукав, чем завлечь в иллюзорные сети снова? Ты молчишь, ты смотришь, ты ждешь от каждого простых, угловатых слов, сказать которые однажды все равно придется. Ты приходишь и молчишь, чтобы как-нибудь майской ночью улыбнуться, прищурившись, и услышать:
-- Будь светла, моя молодость. До свиданья.
Любовь - это больно, 
Age of honour
Прости, что счел тебя своей на миг, 
