Измученная бурями и штилями –
Нет сил ни на парад, ни на аврал,
Держа ветра, идет к земле флотилия,
Где я - и канонир, и адмирал.
В молчании горюя над потерями,
У горизонта линии, вдали
В кильватерном строю к родному берегу
Идут мои красавцы-корабли…
Над ними, словно знамя, небо синее,
Под ними – мерный плеск морской волны.
Пробоины, что ниже ватерлинии,
Вам и в бинокль, пожалуй, не видны…
«Надежда» изувечена походами,
Разбита «Радость», «Веры» просто нет,
Но больше всех потрепан непогодами
«Любовь», мой гордый флагманский корвет…
Над морем, как знаменье, как пророчество,
Уже горит заката полоса.
Команда каравеллы «Одиночество»
Под ветер споро ставит паруса.
(Марианна_Ви)

 

Пряный кофе, венский штрудель…
Вечер необыкновенный.
Залп любви из всех орудий!
Крик души по всей вселенной!

Неба синь ультрамарином
Растеклась на горизонте…
Я под маской и под гримом, -
Вы меня сейчас не троньте...

Под вуалью паутинной
Поэтического транса, -
Я взмываю над рутиной,
Не давая ей ни шанса.

Отражаясь в лунном глянце,
Надо мною, «возле трона», -
Мотыльки в изящном танце,
Словно эльфы Оберона.

А в мечтах – знакомый профиль,
Сладкий трепет наважденья.
Венский штрудель, пряный кофе, -
Светлый миг стихорожденья…

Я маме скажу, я пожалуюсь маме
На то, что здесь делают с бедными нами.
Я маме скажу, коль её отыщу.
А коль отыщу, то уж не отпущу,
Пускай мокрой тряпочкой водит по раме.
Пускай, как предписано ей в букваре,
Хлопочет по дому на ранней заре
И я, как в той давней, в той полузабытой
Эпохе, опять окажусь под защитой
И в мире, и в доме, и в нашем дворе.
Л. Миллер

Тот жил и умер, та жила
И умерла, и эти жили
И умерли; к одной могиле
Другая плотно прилегла.

Земля прозрачнее стекла,
И видно в ней, кого убили
И кто убил: на мертвой пыли
Горит печать добра и зла.

Поверх земли метутся тени
Сошедших в землю поколений;
Им не уйти бы никуда
Из наших рук от самосуда,
Когда б такого же суда
Не ждали мы невесть откуда.
Арсений Тарковский. Стихи разных лет.
Москва, "Современник" 1983.