Ольга Берггольц. Встреча с Победой

– Здравствуй…
Сердцем, совестью, дыханьем,
всею жизнью говорю тебе:
– Здравствуй, здравствуй.
Пробил час свиданья,
светозарный час в людской судьбе.

Я четыре года самой гордой –
русской верой – верила, любя,
что дождусь –
живою или мертвой,
все равно, –
но я дождусь тебя.

Вот я дождалась тебя – живою…
– Здравствуй…
Что еще тебе сказать?
Губы мне свело священным зноем,
слезы опаляют мне глаза.

Ты прекраснее, чем нам мечталось,
свет безмерный,
слава,
сила сил.
Ты – как день, когда земля рождалась,
вся в заре, в сверкании светил.

Ты цветеньем яблоневым белым
осыпаешь землю с высоты.
Ты отрадней песни колыбельной,
полная надежды и мечты.
Ты — такая… Ты пришла такая…
Ты дохнула в мир таким теплом…
Нет, я слова для тебя не знаю.
Ты – Победа. Ты превыше слов.
************

Сегодня будет Рождество,
весь город в ожиданьи тайны,
он дремлет в инее хрустальном
и ждет: свершится волшебство.

Метели завладели им,
похожие на сновиденье.
В соборах трепет свеч и пенье,
и ладана сребристый дым.

Под перезвон колоколов
забьётся колоколом сердце.
И от судьбы своей не деться –
от рождества волшебных слов.

Родник небес – тех слов исток,
они из пламени и света.
И в мире, и в душе поэта,
и в слове возродится Бог.

Колдуй же, вьюга-чародей,
твоя волшебная стихия
преобразит в миры иные
всю землю, город, и людей.

Встречаться будут чудеса,
так запросто, в толпе прохожих,
и вдруг на музыку похожи
людские станут голоса.

Ива Афонская

Новый год настаёт!
С Новым годом, с новым счастьем!
Время мчит нас вперёд!
Старый год – уже не властен!
Пусть кругом всё поёт
И цветут от счастья лица!
Ведь на то и Новый год,
Чтобы петь и веселиться!
Новый год настаёт!
С Новым годом, с новым счастьем!

Нас двадцать миллионов

От неизвестных и до знаменитых,
Сразить которых годы не вольны,
Нас двадцать миллионов незабытых,
Убитых, не вернувшихся с войны.

Нет, не исчезли мы в кромешном дыме,
Где путь, как на вершину, был не прям.
Еще мы женам снимся молодыми,
И мальчиками снимся матерям.

А в День Победы сходим с пьедесталов,
И в окнах свет покуда не погас,
Мы все от рядовых до генералов
Находимся незримо среди вас.

Есть у войны печальный день начальный,
А в этот день вы радостью пьяны.
Бьет колокол над нами поминальный,
И гул венчальный льется с вышины.

Мы не забылись вековыми снами,
И всякий раз у Вечного огня
Вам долг велит советоваться с нами,
Как бы в раздумье головы клоня.

И пусть не покидает вас забота
Знать волю не вернувшихся с войны,
И перед награждением кого-то
И перед осуждением вины.

Все то, что мы в окопах защищали
Иль возвращали, кинувшись в прорыв,
Беречь и защищать вам завещали,
Единственные жизни положив.

Как на медалях, после нас отлитых,
Мы все перед Отечеством равны
Нас двадцать миллионов незабытых,
Убитых, не вернувшихся с войны.

Где в облаках зияет шрам наскальный,
В любом часу от солнца до луны
Бьет колокол над нами поминальный
И гул венчальный льется с вышины.

И хоть списали нас военкоматы,
Но недругу придется взять в расчет,
Что в бой пойдут и мертвые солдаты,
Когда живых тревога призовет.

Будь отвратима, адова година.
Но мы готовы на передовой,
Воскреснув,
вновь погибнуть до едина,
Чтоб не погиб там ни один живой.

И вы должны, о многом беспокоясь,
Пред злом ни шагу не подавшись вспять,
На нашу незапятнанную совесть
Достойное равнение держать.

Живите долго, праведно живите,
Стремясь весь мир к собратству
сопричесть,
И никакой из наций не хулите,
Храня в зените собственную честь.

Каких имен нет на могильных плитах!
Их всех племен оставили сыны.
Нас двадцать миллионов незабытых,
Убитых, не вернувшихся с войны.

Падучих звезд мерцает зов сигнальный,
А ветки ив плакучих склонены.
Бьет колокол над нами поминальный,
И гул венчальный льется с вышины.

Расул Гамзатов
перевод Якова Козловского

Памяти друга

И в День Победы, нежный и туманный,
Когда заря, как зарево, красна,
Вдовою у могилы безымянной
Хлопочет запоздалая весна.
Она с колен подняться не спешит,
Дохнет на почку, и траву погладит,
И бабочку с плеча на землю ссадит,
И первый одуванчик распушит.

Анна Ахматова

Новый год — это праздник особый,
У него ароматы свои:
Мандариновый запах и сдобный,
И душистой зеленой хвои.

Новый год — это праздник хрустальный:
Звон бокалов, шаров перезвон.
С ветки тоненькой ангел сусальный
В настоящий глядит небосклон.
Новый год — это праздник волшебный.
Отойдя от дневной суеты,
Очень сильно мы, взрослые, верим
В то, что сбудутся наши мечты.

И под бой неизменных курантов
Помечтать, словно дети, спешим
С озорным, неуемным, азартным
Новогодним восторгом души.

Волшебного праздника!



Изумрудом пусть звезды сияют,
Пусть печали уносятся прочь.
Пусть все сбудется, что пожелаем,
В Новогоднюю зимнюю ночь.
Здоровье, радость и удачу
Пусть Новый год нам принесет.
Снежинкой легкою пусть счастье
Нам на ладони упадет.
Пусть ежегодно нас пленяют
И к сердцу доброму взывают
И дивная природы красота
И вечная людская доброта.

Становилось все холоднее. Поднялась первая луна, и вскоре к ней присоединились две ее серебристые сестры. Их белоснежное сияние преобразило дерево. Ветви, в том числе и та, на которой он сидел, казались лепестками огромного цветка. Но иллюзия эта вмиг развеялась, когда его взгляд упал на поднимавшийся из самой середины этого цветка изуродованный, весь в бугорках ствол.
Но он не отвел глаз. Встав во весь рост, он повернулся лицом к стволу и взглянул вверх на эту беспощадную карикатуру, созданную его собственными руками. Выше и выше поднимался его взгляд, все выше и выше, туда, где прекрасная, как волосы женщины, блестела в темноте шапка вершины... Он вдруг заметил, что к волосам этим был приколот цветок, одинокий цветок слабо мерцавший в лунном свете.
Он протер глаза и снова посмотрел туда. Цветок не исчез. Это был какой-то странный цветок не похожий на остальные: он цвел над самым близким к вершине обрубком ветви - над тем самым обрубком, где он впервые увидел кровь дерева.
Лунный свет становился все ярче. Он нашел глазами развилку, через которую проходил шнур, и скользнул по шнуру взглядом вниз, до того места, где укрепил его, покончив с дневной работой. Протянув руку, он коснулся шнура: прикосновение это было приятным, и через мгновение, облитый лунным светом, он уже лез наверх.
Выше и выше поднимался он, играя узлами бицепсов, натягивая напрягшимися мускулами спины рубашку. Все выше и выше к лунному свету, к волшебству. А ветви под ним постепенно уменьшались, сливаясь в сплошную серебристую массу. Добравшись до развилки, через которую проходила седельная веревка, он снял ее, смотал и перебросил через плечо. Дыхание его было ровным и легким, он не чувствовал никакой усталости. И лишь когда он добрался до развилки, через которую проходил шнур, он начал задыхаться, и утомлением налились его руки. Сделав на конце веревки петлю, он сложил ее витками и забросил на обрубок ветви, торчавший над ним примерно футах в пятнадцати. Так он забрасывал еще восемь раз, пока наконец не достиг развилки, через которую вчера впервые добросил седельную веревку. Грудь его теснило, вздувшиеся мускулы содрогались от боли. Он выпустил шипы и полез вверх, преодолевая последние футы ствола. Добравшись до самой высокой развилки, он поднял голову и увидел ее, сидящую на суку, и цветок был ее лицом.
Она пододвинулась, освобождая для него место, и он сел рядом с ней, а далеко внизу, подобно гигантскому перевернутому зонтику, раскинулись нижние ветви дерева и, обрамляя его убранными листьями краями, словно многоцветные капли дождя, мерцали огоньки деревни. Он увидел, что она стала еще тоньше, еще бледнее и в глазах ее была грусть.
- Ты пыталась убить меня, правда? - отдышавшись, спросил он. - Ведь ты не верила, что я смогу взобраться сюда.
- Я знала, что ты с этим справишься, - сказала она. - Это завтра я убью тебя. Не сегодня.
- А как ты сделаешь это?
- Я... я не знаю.
- Но почему тебе захотелось убить меня? Есть же на свете другие деревья - если не здесь, то где-нибудь в иных землях.
- Для меня существует одно-единственное, - ответила она.
- Дриады были нашей выдумкой, шуткой, - произнес он. - Моей и остальных. И как это ни странно, никому из нас и не приходило в голову, что если бы они и впрямь существовали, то по логике вещей из всего населения галактики они должны были бы ненавидеть именно нас.
- Ты ничего не понимаешь, - сказала она.
- Нет понимаю. Ведь я могу представить, что бы чувствовал, если бы у меня был свой дом и в один прекрасный день кто-нибудь принялся разрушать его.
- Это совсем не то, - сказала она.
- Но почему же? Разве дерево - не твой дом? Ты живешь на нем одна?
- ...Да, - ответила она. - Я одинока.
- Я тоже одинок, - сказал он.
- Но не сейчас, - возразила она. - Сейчас ты не одинок.
- Нет. Сейчас нет.
Лунный свет, стекая с листьев, осыпал их плечи брызгами серебристых капель. Из золотого серебряным стало Великое Пшеничное Море, и серебряной мачтой затонувшего корабля казалось видневшееся вдали мертвое дерево с голыми перекладинами мертвых ветвей, на которых когда-то вздувались паруса листвы; искрясь на солнце, они полоскались под теплыми летними ветрами, трепетали весной в порывах предрассветного бриза, дрожали осенними вечерами от холодного дыхания первых заморозков.
"Интересно, что происходит с дриадой, когда умирает ее дерево?" - подумал он.
- Она тоже умирает, - ответила она, прежде, чем он успел произнести это вслух.
- А почему?
- Ты этого не поймешь.
- Прошлой ночью мне показалось, что ты мне приснилась, - помолчав немного, сказал он. - А сегодня утром, проснувшись, я уже не сомневался, что видел тебя во сне.
- Но ты ведь не мог подумать иначе, - сказала она. - И завтра ты вновь будешь думать, что я тебе приснилась еще раз.
- Нет, - возразил он.
- Да, - сказала она. - Ты опять сочтешь меня сновидением, потому что у тебя нет другого выхода. Ведь иначе ты не сможешь бить дерево. Иначе ты не выдержишь вида крови и самому себе покажешься безумцем.
- Может ты и права.
- Я знаю, что я права, - произнесла она. - Как это ни ужасно. Завтра ты спросишь себя, а может ли вообще на свете существовать дриада, да еще такая, которая говорит по-английски, да еще такая, которая цитирует стихи, прочтя их в твоих мыслях; да еще такая, которая силой своих чар способна заставить тебя преодолеть почти пятьсот футов ствола для того только, чтобы поболтать с тобой, сидя на залитой лунным светом ветке.
- А если и вправду вдуматься, разве может быть такое на самом деле? - спросил он.
- Вот видишь? Еще не наступило утро, а ты уже сомневаешься. Тебе снова начинает казаться, что я - это всего лишь игра света на листьях и ветвях; что я - это всего лишь романтический образ, рожденный твоим одиночеством.
- Есть способ проверить это, - сказал он и, протянув руку, попытался коснуться ее. Но она выскользнула из-под его руки и отодвинулась к краю сука. Он последовал за ней и тут же почувствовал, как сук под ним согнулся.
- Не нужно, - попросила она. - Не нужно.
Она отодвинулась еще дальше, такая тонкая и бледная, что он едва мог различить ее сейчас на фоне затканной звездами небесной тьмы.
- Я знал, что ты мне только привиделась, - сказал он. - Ты не можешь быть настоящей.
Она не отозвалась. Он напряг глаза - и увидел лишь листья и тени и лунный свет.

************

У каждой планеты собственная атмосфера. Не та, которой мы дышим, но та, которую мы ощущаем. Рвущиеся ввысь, изрезанные волнами бурных морей горы Кальтурии; исполинские откосы, голые и бесплодные, отражают багровый свет зловещего солнца на небе столь низком и хмуром, что человек чувствует себя букашкой на ладони, мироздания. Локраш, теплый и ласковый, покрытый лесами и пологими холмами; ароматный ветерок раскачивает, цветы, красный и зеленый свет двойного солнца сливается и переливается бесконечным, переменчивым, мерцающим чудом. Снега, льды и непрекращающиеся электрические бури Рагнарока; а по ночам ослепительной красоты сияние заполняет небо лентами и полотнищами разноцветного огня. Поющие колокольчики Ахерона.

Мы заходили на эти планеты во время Большого путешествия, приземлялись на день-два, пассажиры глазели и восхищались, затем снова вверх, гравитационные двигатели гудели, поднимая нас в космос, кружение гиперпрыжка, бросающего нас от звезды к звезде, и снова посадка, и снова чудеса природы, поражающие и ошеломляющие. Могло бы и надоесть, но никогда не надоедало. Вселенная слишком велика, слишком много в ней миров, чтобы оставалось место для скуки. Поэтому экипаж ждал посадки не меньше, чем пассажиры, а потом нам так же не хотелось взлетать, а взлетев, мы с нетерпением ждали посадки на новой диковинной планете.

У каждого из нас были любимые миры. Я знал, что Капитану нравились живые кристаллы Альмури, за главным инженером надо было приглядывать, когда мы высаживались на Хоумлайне, где в удивительных морях плавали не менее удивительные рыбы, а для меня ничто не могло сравниться с поющими колокольчиками Ахерона.

Хольман рассказывал о них, когда я вошел в каюткомпанию. У него вошло в привычку говорить о мирах, которые нам предстояло посетить, с научной точки зрения объяснять явления природы и, в некоторой степени, подготавливать пассажиров к чудесам, которые они увидят, хотя это и не входило в его обязанности. Несчастных случаев было мало, болели редко, а гиперпрыжок занимал иногда несколько дней. Для доктора, как и для всех нас, время от звезды до звезды тянулось медленно.

Я тихо двигался по кают-компании, собирая пустые стаканы, вытряхивая пепельницы, прибирая разбросанные книги и журналы — превосходный стюард, как всегда. Хоть эта работа и была лакейской, меня она устраивала, жалованья хватало, иногда перепадали щедрые чаевые, служба не утомляла, она помогала скоротать время, и, пока мы заходили на Ахерон, я был доволен.

— Удивительный мир, — рассказывал Хольман. — По ряду причин животная жизнь так никогда и не возникла на Ахероне. Это — царство флоры. Там нет даже насекомых.

— Нет насекомых? — Кляйнман нахмурился. Этот маленький лысый человечек много читал, но знал мало. А как же тогда происходит опыление?

— Растения двуполые, — объяснил доктор. — Они самоопыляются. Семена же разносит ветер.

— Колокольчики, — сказал Кляйнман. — Что это такое?

— Знаменитые колокольчики. — Хольман замолчал и взглянул на слушателей. Они все были в кают-компании, все тридцать пассажиров, которых мы везли на этот раз. Пожилые люди в основном, Потому что Большое путешествие стоит недешево. Парочка молодых влюбленныx, проводивших свой медовый месяц, перешептывалась, держась за руки. Толстая матрона с бриллиантами на жирной шее следила за своим сыном, долговязый нелепый юнец не сводил щенячьих глаз с привлекательной пепельноволосой женщины. Я был знаком с ней — Лора Амхерст, молчаливая и сдержанная блондинка, она редка говорила, а улыбалась еще реже.

— Поющие колокольчики Ахерона, — продолжал Хольман, и я осторожно подошёл ближе. — На самом деле никакие это не колокольчики. Просто каприз эволюции. Преобладающая растительная форма представляeт собoй кустарник, достигающий высоты в два человеческих роста. Он плодоносит круглый год, и обычно пoкрыт стручками разной степени зрелости. Стручки сферической фермы, около дюйма в диаметре, и в каждом полдюжины семян.

— А я-то думал! — потрепанный фат разочарованно надул губы движением, которое было в моде, когда я родился. — Я воображал, что это настоящие колокольчики.

— Стручки, — недовольно фыркнул Кляйнман. Только и всего?

— Только и всего. — Хольман бросил быстрый взгляд на меня. — Просто каприз природы. — Он улыбнулся пассажирам. — Но есть в них все же нечто особенное. Видите ли, в почве Ахерона содержится очень много кремния. Так много, что ни одно земное растение здесь бы не выжило.

— Ничего удивительного, — Казалось, Кляйнман нарочно действовал всем на нервы. — Во многих мирах земная растительность не смогла бы развиваться.

— Вы правы. — Хольман вновь замолчал, и я знал, что он пытается скрыть раздражение. Настоящим проклятием были для него невежды, воображавшие, что они знают все на свете. — Дело в том, — спокойно продолжал он, — что из-за высокого содержания кремния в стручках они представляют собой хрупкие стеклянные шары. Семена внутри не закреплены, и при порывах ветра они ударяются об оболочку.

— Правда, они похожи на плоды физалиса? — внезапно спросила Лора Амхерст.

— Да, — сказал Хольман и вновь взглянул на меня. — Очень похожи на плоды физалиса. В Поющих колокольчиках в помине нет ничего сверхъестественного.

Затем последовал шквал вопросов и ответов, Кляйнман старался выказать свою начитанность и преуменьшить знания доктора. Хольман терпеливо отвечал. В конце концов, он был членом команды, и ему не хотелось показывать всем, каким дураком был Кляйнман. Только Лора Амхерст хранила молчание; прекрасные пепельные волосы подчеркивали ее бледность. Позднее, когда пассажиры ушли отдыхать, и на корабле все затихло, Хольман вызвал меня.

— Садись, Джон. — Он указал на стул в тесной амбулатории. — Как тебе наши пассажиры? — Как всегда.

— Кажется, невысокого ты о них мнения. — Он не ждал ответа и не получил его. — А что ты думаешь о блондинке? — О Лоре Амхерст?

— Да, о ней. — Он уставился на шкафчик с инструментами. — Она вдова, и овдовела недавно. Не нравится мне все это.

Я знал, что он имеет в виду, но ничего не сказал. Есть темы, которые можно обсуждать сколько угодно, а есть такие, что раз поговорил — и баста. Я не мог говорить об Ахероне. Я сделал вид, что смотрю на часы, и Хольман понял намек.

— Итак, ты не хочешь говорить об этом, — сказал он упавшим голосом. — Что ж, я сделал все, что мог, остается только надеяться на лучшее. Но она вдова, и я уже пригляделся к ней. — Он тряхнул головой. — Черт бы побрал эти слухи. Почему люди не могут поверить тому, что есть на самом деле?

— Может быть, она и поверит. — Я встал и пошел к дверям. — Ты все очень убедительно объяснил.

— Но ведь недостаточно убедительно, а, Джон? — Он посмотрел на меня исподлобья. — Так я и думал. — Он вздохнул. — Ладно, подождем до завтра. Спокойной ночи, Джон.

— Спокойной ночи, доктор. — Когда я уходил, он не сводил глаз со шкафчика.

Смутные очертания Ахерона возникли перед нами на следующее утро, и мы завтракали под пронзительное гудение гравитационного двигателя. Завтрак уже закончился, когда мы вошли в атмосферу, посуда еще до посадки была убрана, и пассажиры ждали, когда откроются воздушные шлюзы. Хольман, как обычно, проводил инструктаж вместо капитана.

— Ничто не может причинить вам вреда на этой планете. Но есть одна серьезная опасность. Каждый раз мы приземляемся в одном и том же месте, среди кустов протоптаны тропинки, вы не должны сходить с них ни на шаг.

— Почему? — Кляйнман, как всегда, был невыносим. — Если нам ничего не угрожает, то что же в этом опасного?

— Вы можете заблудиться, — терпеливо объяснил Хольман. — Кусты высокие, и заблудиться очень легко. Не сходите с тропинок и вам это не грозит. — Он улыбнулся. — Честное слово, вы ничего не потеряете, если последуете моему совету.

Дело было не только в этом, но он, видно, решил не тратить слов попусту. По обыкновению, пассажиры выслушали инструктаж беспечно и равнодушно, явно собираясь поступать, как им заблагорассудится. Под наблюдением Хольмана они прошли через шлюз, сопровождавшие их члены экипажа следовали в некотором отдалении. Он, должно быть, заметил выражение моего лица, потому что подошел ко мне и серьезно посмотрел на меня.

— Может, не пойдешь на этот раз? — Не могу.

— Смог бы, если бы захотел, — рявкнул он, затем уже мягче добавил: — Зачем тебе это, Джон? Что тебе это даст? — Извини, — я не хотел спорить с ним. — Мне нужно идти работать.

Работа не заняла у меня много времени, об этом я позаботился заранее. Как всегда на Ахероне, я работал торопливо, мысли мои были далеко. Когда я закончил, Хольман был занят: трое, в том числе и Кляйнман, вернулись на корабль с изрезанными в кровь руками. Мне было слышно, что говорил доктор, перевязывая раны.

— Я ведь предупреждал вас, — говорил он. — Кремний — это стекло, а стекло вещь твердая, но хрупкая. Что случилось?

— Я хотел сорвать несколько стручков, — сказал Кляйнман, — попытался отломать ветку. — Он выругался, возможно, от боли. — С тем же успехом я мог бы схватить пригоршню ножей.

Я направился к воздушному шлюзу и не услышал, что ответил Хольман. Член экипажа, стоявший у шлюза, узнал меня и вновь повернулся лицом к зарослям, окружавшим корабль. Слабый ветерок едва ощущался, но даже через поляну был слышен звон колокольчиков. Я побежал в сторону долины, и звук усилился.

Это было в стороне от тропы, но я знал дорогу. Я осторожно пробирался между высокими кустами и остановился только, когда добрался до знакомого мне места. Передо мной был крутой обрыв, а далеко внизу долина, сплошь покрытая кустарником, склонившимся под тяжестью блестящих стручков. Я ждал, затаив дыхание. Наконец ветер усилился, и началось. Звон колокольчиков невозможно описать словами. Многие пытались сделать это, но не смогли, а я не поэт. Нужно услышать эту музыку и понять; а услышав один раз, невозможно забыть. В долине были тысячи кустов, усыпанных стручками, она звучала, как огромный резонатор. Звук поднимался наверх волной, множество нот, все, какие только возможны, вместе и по одной, сливались, переплетались в бесконечном разнообразии мелодий. В этой музыке были все звуки, все, какие только могли быть.
************

— Как? У тебя нет янтаря? — Глаза у Крота сделались огромными, как булавочные головки. Это означало, что Крот удивлён, ведь у кротов глазки такие маленькие, что их почти не видно.— Как? У тебя нет ни одного янтаря?

— Нет,—сказал я.

— Тогда следуй за мной,—строго сказал Крот.—Правда, у тебя какие-то редкие брови.

Крот придирчиво рассматривал меня.

— Привяжи к бровям зубные щётки, а то песок насыплется в глаза.

Махнув мне лапой, он пропал в норе. Потом снова вылез наружу:

— Ну, а ты что стоишь?

Привязав к бровям зубные щётки, я полез в нору.

Через пару часов Крот сказал:

— Ты слишком медленно ползёшь. Мы проползли только десять метров. А до озера Энгурес — десять километров. Иди лучше по земле, а я поползу. Чтоб ты меня не потерял, я буду иногда высовывать голову. Не спутай меня с другими кротами! Смотри: у меня один зуб янтарный. Высуну голову из-под земли и засмеюсь — сразу узнаешь, что это я.

Тут Крот засмеялся — крикс-крикс-крикс! — как будто трижды переломил карандаш.

Крикс! Крикс! Крикс!

Я отвязал щётки, и мы снова отправились в путь.

Добирались долго. Три недели.

По дороге я часто отдыхал. Крот не успевал за мною, под землёй ползти всё-таки трудней, чем шагать по поверхности. По пути нам попадались ручейки и канавы. Я их перепрыгивал, а Кроту приходилось ползти под ними.

Поджидая Крота, я читал книжки. Прочитал всё о кротах, о янтаре, об озере Энгурес. Оказывается, в этом озере так много янтаря потому, что когда-то здесь было море. Янтарь лежал на дне моря.

На третью неделю мы были уже неподалёку. В земле, взрытой Кротом, иногда поблёскивали кусочки янтаря.

— Отдаёшь их мне? — спросил я.

Крот засмеялся.

— Это ещё не янтарь,— сказал он,— очень уж маленький. Таких маленьких янтарчиков здесь много. Походи по картофельным бороздам.

Я походил и действительно набрал полный карман янтарчиков.

Видел я, как мальчишки ходили за плугом. Отец пахал, а они шли следом и собирали янтарчики, как грачи собирают червей.

Потом мы попали в большой сосновый бор на берегу озера. Здесь не было ни кустика, ни травинки, а на земле меж сосен светлел серый мох, в котором росло много грибов.

Крот высунул голову и сверкнул—крикс-крикс-крикс!— янтарным зубом.


— Здесь,—сказал он.—Ползи за мной. Я снова привязал к бровям зубные щётки и пополз. Мы ползли и ползли, пока не вползли в какой-то зал. Здесь работало много кротов. Все стены были здесь из чистого янтаря, и кроты выламывали его из стен, точили, шлифовали, пилили и сверлили.

— Здесь янтарь раздевают,—сердито сказал Крот.—С каждого янтаря срывают его камзольчик, причёсывают и так шлифуют, что все становятся одинаковыми. А потом делают из них ручки для мухобоек, янтарные мыльницы и мундштуки.

— Кому нужны эти мыльницы?—удивился я.

— Дуракам. Их делают глупцы для дураков. Кроты, которые делали мыльницы, сами разукрасились как могли. Один привинтил себе янтарные уши, другой вставил янтарный глаз, третий привинтил к башмакам янтарные каблуки. Видно было, что каждый хочет показать, как сильно любит янтарь. Мне здесь не понравилось. Янтарь здесь тратили как картошку: жарили, варили, снимали кожуру.

И я вдруг услышал, как янтарь жалуется и плачет, ругает этих мастеров. Но они ничего не понимали. Они не знали янтарного языка.
************

Действие I

Обстановка номера в мини-отеле. У входной двери – умывальник, в центре двуспальная кровать. Слева шкаф и стол с графином, справа окно. На стене над кроватью – цветное фото патлатых парней с гитарами. Слышится, как кто-то пытается открыть дверь. Вскоре та распахивается, и входят Она с цветами и Он – с пакетом в руках.

ОН (высунув голову в коридор). А нельзя было номер с исправным замком предоставить? Эй, я вас спрашиваю! Не слышит… Ладно, попробуем закрыться изнутри.
ОНА. Думаете, надо?
ОН. Думаю, не помешает.

Он возится с замком, Она проходит в центр.

ОНА. Эта горничная так на нас посмотрела… Будто мы пришли обворовать этот отель!
ОН. Или устроить оргию.
ОНА. Вот именно! Хотя мы…
ОН. Что?
ОНА. Ничего. Если честно – не ожидала.
ОН. Что приглашу сюда?
ОНА. Не ожидала, что позвоните.
ОН. Если обменялись телефонами, всегда нужно ждать звонка.
ОНА. Но зачем мы… менялись?!
ОН. Странный вопрос.
ОНА. По-моему, закономерный.

Замок, наконец, срабатывает.

ОН. Ну вот, получилось…
ОНА. Это же несерьезно! Случайная встреча, непонятный порыв… Он не должен был иметь продолжения!
ОН. Но мы здесь, увы. Или не увы?
ОНА. Пока непонятно. Чувствую себя не в своей тарелке.
ОН. Я тоже. Но надо привыкать. Номер оплачен на сутки.
ОНА. Мы пробудем здесь сутки?!
ОН. Не думаю. Просто на час они не сдают.
ОНА. А часа на три-четыре?
ОН. Тоже. Хотя уйти можно в любой момент.
ОНА. А-а… деньги вернут?
ОН. Не вернут. Но об этом не беспокойтесь.
ОНА. Вы все-таки потратились: номер, цветы…
ОН. Кстати: цветы надо поставить в вазу.
ОНА (оглядывается). Не вижу вазы…
ОН. Зато тут есть графин.

Берет со стола графин, подходит к умывальнику, набирает воду. Забирает цветы, засовывает в горлышко графина и водружает его на стол.

ОН. Вот, теперь все правильно… (Озирает номер.) А здесь миленько… Умывальник, шкаф, большое окно… Куда оно выходит, интересно?

Приближается к окну, выглядывает в него.

ОН. Улица. Люди идут, машины едут…
ОНА (указывает на стену). Посмотрите!

Он приближается к стене, на который висит фотография.

ОН. О, Eagles! Я сразу подумал: хозяин этого заведения – наш человек!
ОНА. Или хозяйка.
ОН. Ну да. Люди со вкусом.
ОНА. Не то, что нынешнее племя…

На его мобильном телефоне неожиданно звучит мелодия вызова – песня «Отель «Калифорния».

ОНА. Мы же договорились отключить!
ОН. Извините… (Тычет в кнопки телефона.) Все, отключил!
ОНА. Хотя мелодия мне нравится. «Отель «Калифорния» - классная вещь!
ОН. Я прямо вздрогнул, когда на улице услышал звонок вашего телефона. Как током пробило!
ОНА. И меня пробило. Ну, когда на вашем то же самое зазвучало… Мы стояли и смотрели друг на друга, помните?
ОН. Помню. Будто внезапно друг друга узнали. Не виделись много лет – и вдруг встретились!
ОНА. И узнали… Столько вспомнилось сразу!
ОН. Это точно… А что вам вспомнилось?
ОНА. А вам?
ОН. Я первый спросил.
ОНА. Но я ведь женщина. А вы мужчина, то есть джентльмен.
ОН. Джентльмен всегда пропускает женщину вперед. Так что вспомнилось?
ОНА. Ну, если вы настаиваете… Допустим, дискотека. Темный зал, по потолку бегают пятнышки света… Помните, такие зеркальные шары были? На шар направляли луч, и когда он вращался, тысячи зайчиков бежали по стенам, потолку, по лицам танцующих… Помню, я сама такой шар сделала. Вначале слепила из папье-маше основу. А потом стала бить старые елочные игрушки и наклеивать на шар осколки конторским клеем. Пальцы порезала, но достигла цели!
ОН. Для чего такие жертвы?!
ОНА. Денег не было на фирменное оборудование. Приходилось как-то выкручиваться. Зато потом в темноте звучала мелодия: (Напевает.) Welcome to the Hotel California… Это было счастье.
ОН (внимательно смотрит на нее). Можете повернуться в профиль?
ОНА. Зачем?!
ОН. Когда я вас увидел, вы стояли в профиль.
ОНА. И что?
ОН. Волосы были собраны в пучок, оставляя уши открытыми… Можете сделать то же самое?
ОНА. Сделать пучок?
ОН. Открыть уши.
ОНА. Зачем?!
ОН. Мне так хочется. Это трудно?!
ОНА. Это неприятно! Когда я не понимаю причин, я нервничаю!
ОН. Ну, если неприятно… Тогда не надо. (Приподнимает край одеяла.) Простыня, по-моему, несвежая.
ОНА. Это безобразие! Надо позвать горничную!

Направляется к двери, но ее придерживают.

ОН. Может, не стоит? Это же отель, тут все не свежее. В смысле – использовано много раз…
ОНА. В общем, да… Но я все-таки попрошу сменить!
ОН. Тогда я открою, вы не справитесь…

Со второй попытки замок щелкает. Она скрывается за дверью. Обойдя номер, Он подходит к окну. Смотрит. Пытается открыть створку – та не поддается. Она возвращается.

ОНА. Что вы делаете?!
ОН. Воздуха хотел впустить. Душновато тут…
ОНА. А я уж думала, вы как этот… Подколесин.
ОН. Как кто?!
ОНА. Был такой персонаж у Николая Васильевича. Выскочил в окно перед свадьбой.
ОН. Почему выскочил?!
ОНА. Передумал жениться.
ОН. Вот на что намекаете… Но мы, по-моему, о таком не договаривались.
ОНА. Да я просто вспомнила… Думаете, мне хочется замуж?
ОН. Не знаю. Но это очень по-женски: договориться об одном, а затем – извольте в ЗАГС!
ОНА. Да не нужен мне ЗАГС!
ОН. Вот именно. Мы же за другим сюда пришли, верно?
ОНА. Не мы пришли, а вы меня пригласили. Сюда.
ОН. Но вы же не отказались, так?
ОНА. Название отеля подкупило. Вы же специально выбрали отель с таким названием…
ОН. Мини-отель, если быть точным.
ОНА. Долго искали?
ОН. Пришлось постараться… Правда, я думал: за вывеской «Отель «Калифорния» скрывается что-то более приличное. По-моему, створки прибиты к подоконнику.
ОНА. И белье несвежее…
ОН. Что там, кстати, с бельем?
ОНА. Горничная говорит: белье после прачечной. Но я ей не верю. Вместо того, чтобы работать, сидит на месте администратора и воркует с каким-то мужиком в комбинезоне!
ОН. Наверное, здешний сантехник.
ОНА. Или электрик.
ОН. Ну да. Ладно, бог с ними. Мы же кое-что купили, надо это употребить…

Вынимает из пакетов еду и выпивку.

ОН. Сыр, бекон, шампанское… Кстати: почему полусладкое? Шампанское – это брют! Исключительно брют!
ОНА. А я вот люблю полусладкое. Зачем вы начали спорить в супермаркете?
ОН. Потому что настоящее шампанское…
ОНА. Я в курсе. Но можно ведь не вступать в спор. Уступить. Вот сейчас – можете не спорить? И сказать: дорогая, вы правы. Самое вкусное шампанское – полусладкое!
ОН. Дорогая… В общем, это тоже можно пить.
ОНА. С женщинами не надо спорить. Если это поймете – вам откроются все ее тайны!
ОН. Мне не нужны тайны. Мне нужно, чтобы вы открыли уши.

После секундного размышления Она собирает волосы в пучок.

ОНА. Так – нормально?
ОН. В профиль повернитесь… Теперь неплохо. А если еще их чуть-чуть прижать… Носик вздернуть…
ОНА. Ну, знаете!

Возвращает прежнюю прическу, отходит к окну.

************

Сверкает снег, и сказочна природа
И мир весь замер в ожиданьи чуда.
Ночь волшебства приходит. С Новым годом!
Смех, радость, ликование повсюду.


Пусть будет дом согрет теплом сердечным,
Пусть год грядущий принесет удачу,
А счастье длится просто бесконечно.
И будет только так, а не иначе.

1 июля исполнилось 100 лет знаменитой голливудской звезде Оливии де Хэвилленд, памятной многим зрителям по роли Мэлани в шедевре «Унесённые ветром».

Оливия де Хэвилленд родилась 1 июля 1916 года в Токио. Её мать, Лилиан Августа Рюз, была театральной актрисой, известной публике под псевдонимом Лилиан Фонтэйн, а отец, Уолтер Августус де Хэвилленд, британским адвокатом, имевшим практику в Японии. В 1917 году у неё появилась сестра Джоан Фонтэйн. Когда девочке исполнилось 3 года, её родители перебрались в Лос-Анджелес.

Оливия столь выразительно играла в школьных постановках, что сразу же обратила на себя внимание кинопродюсеров. Её актёрская карьера началась в начале 1930-х годов. Дебютной для Оливии стала роль Гермии в постановке «Сон в летнюю ночь», которая была показана в знаменитом театре Голливуд-боул в Лос-Анджелесе. Всё же в 1935 году она променяла театральную карьеру на кино. Среди её ранних фильмов — такие приключенческие ленты, как «Одиссея капитана Блада», «Атака лёгкой кавалерии» и «Приключения Робин Гуда». В 1939-м Оливия исполнила роль Мэлани Уилкс в «Унесённых ветром», за которую была номинирована на премию «Оскар» за лучшую женскую роль второго плана. Заветную статуэтку она тогда не получила, но это недоразумение киноакадемики исправили в 1947 и 1950 годах, вручив ей награды за лучшую женскую роль» в фильмах «Каждому — своё» и «Наследница». Обладательница двух «Золотых глобусов» («Наследница», «Анастасия: Загадка Анны») и Кубка Вольпи Венецианского кинофестиваля за лучшую женскую роль («Змеиная яма»).

Звезда снималась до конца 80-х. Её последними ролями стали вдовствующая императрица в мини-сериале «Анастасия: Загадка Анны» и Бесси Мерриман в телефильме «Женщина, которую он любил». После этих картин актриса завершила свою кинокарьеру.




************

Сегодня 4 мая голливудской актрисе Одри Хепберн исполнилось бы 87 лет
Ярчайшая звезда XX века - Одри Хепберн - не только великая актриса и икона стиля своей эпохи. Она была еще и прекрасным человеком, любящей матерью и гуманитарным деятелем. Ее утонченные образы до сих пор пленяют поклонников.

Одри была единственным ребенком англичанина Джона Виктора Хепберн-Растона и голландской баронессы Эллы Ван Хеемстра, среди предков которой - король Англии Эдуард III.


"Обожаю людей, которые заставляют меня смеяться. Я правда думаю, что смеяться - это то, что я люблю больше всего. Это лечит множество болезней. Возможно, это самое важное в человеке".
************

Сегодня с 80-летием поздравляем народную артистку СССР Алису Бруновну Фрейндлих. Вся ее жизнь связана с городом на Неве. Детство она провела в блокадном Ленинграде. После войны окончила ЛГИТМиК. Работала в Театре им. Комиссаржевской, затем в Театре им. Ленсовета, главный режиссер которого, Игорь Владимиров, стал ее мужем. С начала 1980-х Фрейндлих служит в БДТ, где играет ведущие роли.



С Дмитрием Барковым в спектакле "Ромео и Джульетта" Театра им. Ленсовета


С Михаилом Боярским в спектакле "Интервью в Буэнос-Айресе" Театра им. Ленсовета


С Мариной Нееловой в спектакле "Вишневый сад" театра "Современник"

************

В ноябре зрители телеканала "Россия" увидят Марину Александрову в роли Екатерины II. Накануне премьеры многосерийного фильма "Екатерина" HELLO! предложил актрисе сделать несколько парадных портретов и поделиться впечатлениями от съемок.



Императрица, самодержица всероссийская, сильная, властная, великая - таким большинству из нас представляется образ, когда речь заходит о Екатерине II, - начинает рассказ актриса. - Однако фильм, который увидит зритель, рассказывает о другом периоде ее жизни. Это история восхождения на трон - с момента, когда юная немецкая принцесса София Фредерика только приехала в Россию, вплоть до церемонии коронации. Какой она была до того, как стала Екатериной Великой? О чем мечтала? Что занимало ее мысли? Мы не можем доподлинно это знать, даже если выучим наизусть ее дневники. Екатерина писала их, уже будучи императрицей, а значит, делала скидку на то, что их прочтут потомки...


***********

В одном старом цирке жила-была собака Жучка. Она не была породистой, у нее не было наград и медалей. Зато у нее был дружелюбный нрав, симпатичная рыжая мордашка и верный друг - старый клоун Тим. Это он привел Жучку в цирк. Первое время она всех боялась и повсюду следовала за Тимом. Но потом Жучка знала всех в цирке! Слона Того, который рассказывал ей грустные истории, потому что других не знал. Мартышек Читу и Маргариту - они всегда радостно визжали, когда Жучка подходила к их клетке. Дрессировщицу Элеонору, которая угощала её чем-нибудь вкусненьким, приговаривая:

- Ах, ты, милашка!

В общем, собаку Жучку в цирке любили все, а клоун Тим - больше всех! Жучка даже выступала с Тимом на арене - выскакивала из чемодана, в котором Тим выносил ее, и оглушительно лаяла! Но потом у нее появились щенки и выступления пришлось отложить.

Жучка не переживала из-за краха своей сценической карьеры, так как все по-прежнему любили ее. А щенки появлялись регулярно, с завидным постоянством.

Это история случилась, когда Жучка на заднем дворе кормила своих двоих, уже подросших щенков. Клоун Тим и ветеринар Альберт Константинович вышли на крыльцо и очень серьезно посмотрели на Жучку. Жучка давно знала Тима, поэтому насторожилась.

- Что ж, Тимофей Аркадьевич, - глубоко вздохнув, сказал ветеринар - Все равно, других вариантов нет, пробуйте!

Клоун Тим опрометью бросился в здание цирка. Жучка приподнялась со своего места, понимая всю значимость момента. Тим вскоре вернулся, неся в руках маленький сверток. Он опустился на колени, погладил рыжую Жучкину спину и почти шепотом сказал:

- Ну, собачка моя, выручай милая! Кроме тебя, никто в целом свете не сможет помочь!

И старый клоун положил рядом с Жучкой совсем маленького беспомощного тигренка. Собака понюхала его - тигренок пах лекарствами, слабостью и обреченностью. Жучка отодвинулась, собираясь сбежать подальше от происходящего, но тут малыш, почувствовав тепло собачьего бока слабо пискнул. И Жучка остановилась. Она наклонилась над почти безжизненным тельцем, лизнула шершавым языком розовый носик и тихонько прошептала:

- Не бойся, малыш, мы справимся!

Тигренок не погиб. Жучкино молоко и теплый рыжий бочок сделали свое дело - малыш стал поправляться, вскоре открыл глаза и получил звучное имя - Грета. Грета следовала за Жучкой по пятам, не отставая ни на шаг!

- Я пойду погуляю - говорила Жучка.

- Мама, я с тобой! - тут же отвечала Грета и смешно переваливаясь с боку на бок, ковыляла за собакой.

Вечерами Жучка пристраивалась на заднем дворе у теплой кирпичной стены, Грета ложилась рядом. И Жучка рассказывала ей сказки, глядя на звездное небо и вылизывая полосатый тигриный бок. Это и было то самое неземное счастье, когда весь мир заканчивался на заднем дворе цирка у старой кирпичной стены.

Грета уже давно питалась самостоятельно, но спать ложилась только рядом с Жучкой.

- Мама - однажды спросила Грета - А почему мартышка Маргарита сказала, что я подкидыш?

- Мартышка Маргарита - просто глупая обезьяна, - ответила Жучка - Ты - моя дочка, самая красивая и самая любимая!

И Грета уткнулась носом в теплый мамин бочок и сладко уснула.

- Ничего, малыш, - словно заклинание, повторяла Жучка, глядя на звездное небо - Мы справимся!

Потом, конечно, Грета поняла, что Жучка - собака, а сама она - тигрица. Но от этого не стала меньше любить свою рыжую мохнатую маму. И Жучка всегда терпеливо ждала, когда с репетиции вернется ее большая полосатая дочка.

Однажды Грета не вернулась вовремя. Жучка сначала терпеливо ждала, а потом стала метаться по двору, звонко и надрывно лая. Когда на крыльцо вышел клоун Тим, она бросилась к нему со всех ног. Тим взял собаку на руки и быстро пошел по коридору.

Грета лежала на полу, шерсть на ее боку была выстрижена и на рваную рану наложены швы. Это во время репетиции тигрица Стелла сильно ударила Грету лапой, выпустив все свои когти. Жучка опрометью бросилась к Грете! Осторожно приподнявшись на задних лапах, она понюхала рану и тихонько лизнула ее языком. Грета была уже почти взрослой тигрицей, и маленькая Жучка едва доставала до ее израненного бока.

Жучка не отходила от Греты ни на шаг до тех пор, пока та не пришла в себя.

- Мама, это ты? - прошептала Грета, открывая глаза.

- Я, доченька, конечно я! - проскулила Жучка и добавила - Ничего, малыш, мы справимся!

Грета быстро шла на поправку и вскоре ее снова стали водить на репетиции. Но теперь Жучка была рядом - клоун Тим проносил ее под полой своего безразмерного халата. И когда тигрица Стелла в следующий раз снова оскалилась на Грету, Жучка бесстрашно кинулась на нее с лаем! И Стелла неожиданно отпрянула назад, уступая дорогу маленькой рыжей собачке.

- Ах, ты, рыжая бестия! - удивленно воскликнула дрессировщица Элеонора.

- Она просто мама - улыбнулся клоун Тим - которая теперь никому не даст в обиду свое дитя!

Шло время. Грета стала знаменитой артисткой и первой красавицей среди цирковых тигриц. Ни одни гастроли не обходились без нее! Но каждый раз, возвращаясь, Грета шла на задний двор поделиться радостью успеха с маленькой рыжей собачкой Жучкой.

- Мама, - говорила Грета - А почему ты не стала артисткой? Ты же выступала с Тимом когда-то? Разве тебе нравится жить здесь, на заднем дворе? Ведь в мире столько интересного!

- Артисткой? - удивлялась Жучка - А зачем? Что толку, будь у Тима в чемодане одной собакой больше? А не окажись я вовремя на заднем дворе, то и ты не стала бы артисткой... У каждого в жизни свое место, доченька.

Однажды, незадолго до очередных гастролей, Грета пришла на задний двор, неся в зубах двоих малышей. Она положила их перед Жучкой:

- Мама, я не знаю, что делать! Я не хочу бросать их, как бросили меня, но под вопросом моя карьера, я должна ехать на гастроли...

Жучка обнюхала двоих кругленьких пушистых тигрят, улыбнулась и сказала:

- Ничего, малыш, мы справимся!

Когда Грета вернулась с гастролей, ее малыши подросли и окрепли. Жучка очень бдительно приглядывала за ними, а тигрята носились по заднему двору, как когда-то носилась сама Грета...
************

Французский писатель Анатоль Франс автор не очень известной в России, но очень милой сказки "Пчелка". Написана она в 1882 году для сборника "Валтасар". В издательстве "Росмэн" в прошедшем году вышла эта сказка А.Франса с иллюстрациями Ольги Ионайтис.



************

Чтобы высказываться крылато, нужно парить.

Метаморфозы бытия - от его непредсказуемости.

Вдохновение - это зов Вечности.

Вера - подобна плодоносящему дереву.

Следуя веяниям, рискуешь быть сдутым.

Не дорожащий минутой пренебрегает жизнью.

Меж двух огней быстрее сгораешь.

Гармония есть совершенное равновесие.

На смену голым королям приходят обычно откровенные распутники.

Добро, как и золото, встречается либо жилой, либо крупинками.

Душа - родник жизни.

Жизнь - это симфония, партитура которой нам неизвестна.

Власть есть сумма компромиссов. И каждый раз это сделка с совестью.

У красивых дел и красота редкая.

Окропите мир любовью - вам откроется красота истин, питающих жизнь.

Любовь - это история одного мира.

И это пройдет, и придет оно же.

Милосердие - это прежде всего жизнь.

Мир интересен, даже если он враждебен: ибо открывает подлинное лицо.

Цени настоящее: в нем - опыт прошлого и надежда на будущее.

Из беды никто не выбирается прежним.

Пусть говорят века, не люди...

Открытый миру, ты открываешь мир для себя.

Победивший себя одерживает победу и над другими.

Именно покаяние воспитывает в нас готовность принимать и преодолевать страдания.

Те, кто не сеет правду, пожинают обычно ложь.

Сильные мира сего сильны лишь в его пределах: это и есть их ахиллесова пята.

Суть прощения - в обретении достоинства обеими сторонами.

Разделяющий радость, как правило, умножает ее.

Родину не выбирают; она - знак судьбы.

Деяния вписывают, славу пишут.

Смысл жизни - сохранить ее след...

Судьба - летопись души.

В изломах судьбы кроется таинство созидания.

Человек просыпается в нас, когда мы начинаем замечать его в других людях.

Чтобы добро выглядело чудом, твори его тайно.

Чувства словно струны человеческой души; звучат они лишь в руках искусного мастера.

Юность открыта всем ветрам сразу.

Алхимик взял в руки книгу, которую принес кто-то из путников. Книга была без обложки, но имя автора он нашел - Оскар Уайльд - и, перелистывая ее, наткнулся на историю о Нарциссе. Миф о прекрасном юноше, который днями напролет любовался своим отражением в ручье, Алхимику был известен: Нарцисс до того загляделся, что в конце концов упал в воду и утонул, а на берегу вырос цветок, названный в его память. Но Оскар Уайльд рассказывал эту историю по-другому. "Когда Нарцисс погиб, нимфы леса - дриады - заметили, что пресная вода в ручье сделалась от слез соленой.
- О чем ты плачешь? - спросили дриады.
- Я оплакиваю Нарцисса, - отвечал ручей.
- Неудивительно, - сказали дриады. - Мы ведь всегда бежали за ним вслед, когда он проходил по лесу, а ты - единственный, кто видел его красоту вблизи.
- А он был красив? - спросил тогда ручей.
- Да кто же лучше тебя может судить об этом? - удивились лесные нимфы. - Не на твоем ли берегу, склонясь над твоими водами, проводил он дни от зари до ночи?
Ручей долго молчал и наконец ответил:
- Я плачу по Нарциссу, хотя никогда не замечал, что он - прекрасен. Я плачу потому, что всякий раз, когда он приходил на мой берег и склонялся над моими водами, в глубине его глаз отражалась моя красота".
"Какая чудесная история", - подумал Алхимик.

Пауло Коэльо. "Алхимик"