Я борюсь

С той Простотой, что хуже воровства,

с Единообразием

с Равенством

с Духом Коллективизма

с Политикой

с Музыкой

с Природой

с Прогрессом

с Машинерией

с Абстракцией

с Юностью

с Соглашательством

со Шпинатом

с Кино

с Буддой

с Востоком

с Солнцем

с Революцией

с Микеланджело

с Рембрантом

с Первобытными Фетишами

с Африканским Искусством

с Философией

с Медициной

с Горами

с Видениями

с Женщинами

с Мужчинами

с Временем

со Скепсисом

Я борюсь

за Сложность,

за Разнородность,

за Иерархию,

за Личностное Начало,

за Метафизику,

за Архитектуру,

за Искусство,

за Вечность,

за Грезы,

за Зримость,

за Зрелость,

за Макиавеллический Фанатизм,

за Улитку в Панцире,

за Театр,

за Маркиза де Сада,

за Запад,

за Луну,

за Традицию,

за Рафаэля,

за Вермеера,

за Утонченную Утварь Начала Века,

за Искусство Возрождения,

за Религию,

за Магию,

за Пологий Морской Берег,

за Привидения,

за Галу,

за Себя,

за Растекшийся Час,

за Веру

Еще на заре человеческой культуры, когда в нашу землю упали первые зерна искусства, которому предстояло назваться западным, изо всей листвы был избран этот - изумительный, единственный в своем роде лист аканта. Он стал вечным символом нашей космогонии, символом всей западной цивилизации, унаследовавшей античное богатство. Вся западная цивилизация воплотилась в листе аканта точно так же, как восточная, азиатская культура - в цветке лотоса. Растительные грезы листа аканта застыли в безупречной резьбе коринфских колонн, и с тех пор традиция не прерывалась - Минерва хранила ее и вела сквозь бури и мрак веков. Листу аканта, едва ли не самому раннему из орнаментальных мотивов, было суждено бессмертие. Как ни меняется европейская архитектура, в ней живут его очертания, звучит в бесчисленных вариациях его мелодия - ведь и растительные грезы меняют облик, продираясь сквозь эпохи. Лист аканта скручивался, сплющивался, морщился - и распрямлялся, воскресал и вновь зеленел. Случалось ему и погибать в годы революционных ненастий, но словно только затем, чтобы когда-нибудь снова зазеленеть на пепелище, с неподражаемым изяществом развернув свой резной силуэт, ставший еще прекрасней...

Люди все убивают и убивают друг друга. Побежденные влачат рабское ярмо, а победитель, как насосавшаяся пиявка, тешится новой - кровавой - географией. Казалось, средние века затоптали в грязь эту крохотную жизнь - листок аканта. Но, когда о нем уже никто и не вспоминал, когда его стерли с лица земли, лист аканта снова взялся неведомо откуда и зазеленел среди руин так, словно все эти катаклизмы, потопы, пожары и потрясения, все эти беды, обрушившиеся на душу человеческую и бренное тело, случились лишь затем, чтобы после вновь распустился этот бессмертный лист, дитя Традиции, вечно юной, все той же - и неузнанной в новой ипостаси, - вечнозеленой живой Традиции.

Войны, крушения империй, годы хаоса чуточку изменили знакомый силуэт, но лист аканта все зеленеет, его давняя, нежная мелодия, рожденная на заре человечества, все звучит. А как драматична история листа аканта! Сметенный с коринфских капителей, он возродится в шедеврах Палладио - тяжелый, мясистый - и осенит венчальной гирляндой Рим, а оттуда перекинется в Париж Людовика XIV и грянет победным, торжествующим аккордом; он измельчает и забьется в истерике при Людовике XV, заколышется в чувственных танцах барокко, ему не миновать гильотины, изобретения французской революции, но лист аканта воспрянет при императоре Наполеоне - как стремителен этот чистый и горделивый изгиб! А к концу века, заплутавшись в извивах модерна, бедный лист обезумеет и кончит в сумасшедшем доме послевоенной Европы, забытый всеми, забытый - но до поры...

Лист аканта бессмертен. И сейчас он где-то развертывает свой безупречный игольчатый силуэт - может, под сенью колючей проволоки военных будней, а может - и даже точно! - в воображении Сальвадора Дали. Да, именно так! Я предрекаю рождение нового стиля.

Всякий, кто, подражая мне, перепевает сюрреализм, обречен навеки пребывать в лимбе, первом адском круге, где казнится отсутствие стиля. Но, чтобы создать свой стиль, надо собирать, а не растаскивать. Что из того, что вы наловчились употреблять сюрреализм? Нужно совсем другое - нужно поднять сюрреализм до классики, дать ему цельность и крепость старинных шедевров.

А раз сделано - значит, кончено.

Посетив Зигмунда Фрейда, в ту пору лондонского изгнанника, отмеченного уже печатью смерти, не заставившей себя ждать, я совершенно отчетливо осознал, сколь многое в европейской культуре связано с ним и кончится вместе с ним.

Фрейд сказал мне: "У классиков я ищу подсознание, а у сюрреалистов - сознание".

То был приговор сюрреализму, если сводить его к догме, доктрине, секте, "изму". Но сюрреализм как традицию, как состояние духа, как Леонардову трагедию стиля, жизненную трагедию и трагедию искусства, Фрейд признавал. В ту пору Фрейд занимался по преимуществу исследованием религии. Помню, с каким воодушевлением он произносил слово "сублимация": "Моисей! Вот кто знал толк в сублимации!" Все частные науки заняты сегодня исключительно тремя руслами жизни: сексуальным инстинктом, восприятием смерти и тайной пространства-времени. Их надобно исследовать самым тщательным образом и - сублимировать, возвысить. И сексуальный инстинкт, став творческим, породит искусство, страх смерти пробудит любовь, а тайне пространства-времени отыщется объяснение в метафизике и религии. Довольно отрицать - пришла пора утверждать. Хватит выправлять - надо поднимать, возвышать, сублимировать. Хватит растаскивать - надо собирать и строить. Хватит забавляться автоматическим письмом - надо вырабатывать стиль. Пора кончать с разрушением и разбродом - надо учиться ремеслу. Довольно скепсиса - нужна вера. Довольно блуда - нужна чистота. Довольно уповать на коллектив и униформу - нужна индивидуальность, личность. Нужна иерархия. И хватит экспериментов - нужна Традиция. Ни революций, ни контрреволюций - ВОЗРОЖДЕНИЕ!

Сальвадор Дали. "Тайная жизнь Сальвадора Дали, написанная им самим"