Вдруг мучительный восторг, от которого перехватило дыхание, захлестнул его. Он с изумлением узнал стены своей комнаты, старинную кровать, бутылку коньяка на столике. Заблагоухали фиалки. То ли напев, то ли наговор зазвучал, как тогда:"...Мне больно от твоих очей, Огромных, тяжких, жгучих...". Куда делись Симина и г-н Назарие, куда подевались низкие серые своды?.. Далекий-далекий голос со щемящей тоской позвал:"- Егор!.. Егор!..". Он обернулся. Никого. Он остался один, навеки один. Больше он никогда не увидит ее, никогда не вдохнет фиалковое веяние ее духов, и ее губам, знающим вкус крови, никогда уже не пить его дыхания... Он рухнул наземь. Снова мрак стал густым и холодным. Он чувствовал себя похороненным заживо - там, где никто его не найдет, где неоткуда ждать спасения... Однако
из каких-то других пространств к нему приближались человеческие шаги. Им предшествовала музыка, мелодия старого вальса, луч света.
