Сын Набокова опубликует роман отца

28 апреля 2008 г. http://www.newizv.ru/print/89356 Рукописи не сгорят Сын Набокова решил опубликовать неоконченный роман отца ВИКТОР БОРЗЕНКО, «Новые Известия» Дмитрий Набоков, живущий в Швейцарии сын знаменитого писателя Владимира Набокова, объявил о своем намерении опубликовать наброски последнего романа отца. Принять такое решение было непросто, поскольку в завещании писателя сказано, что неоконченный роман следует уничтожить. Однако, по мнению Дмитрия Владимировича, в романе имеются «неслыханные, оригинальные выражения», которые являются одной из вершин в творчестве Набокова. На протяжении тридцати лет сын писателя не решался сжечь рукописи, а в итоге пришел к выводу, что последнюю волю отца можно нарушить в пользу искусства. Роман «Подлинник Лауры» будет опубликован без переплета. Дело в том, что Набоков всегда писал на карточках, а затем расставлял их в удобном порядке. Однако в данном случае писатель не успел закончить работу, поэтому читатели сами расположат кусочки текста в том порядке, в котором сочтут нужным. Поступок Дмитрия Набокова разделил литературоведов на два лагеря. Одни на стороне Дмитрия Владимировича, другие (например, драматург Том Стоппард) призывают рукопись сжечь. «Я считаю, что волю отца нужно исполнить, – сказала «Новым Известиям» набоковед, профессор Южного федерального университета Галина Рахимкулова. – У Набокова были причины для того, чтобы попросить уничтожить роман. Я думаю, что это мнение живет и в головах многих набоковедов, но обнародовать его не совсем этично. Причину каждый обнаружит, если внимательно проанализирует тексты писателя, и биографию, составленную Брайаном Бойдом. Кстати, это единственная биография, которую одобрил сам писатель. Если Дмитрий Набоков предпочел опубликовать произведение отца, то никто его осуждать за это не будет. После смерти отца он давно считается законодателем мод в набоковедении». Между тем можно предположить, что свое решение Дмитрий Владимирович принял не сам, а советуясь с Брайаном Бойдом. В январе 2008 года Бойд пересмотрел свою точку зрения о том, что наброски романа следует сжечь и считает, что предсмертную волю отца все-таки можно нарушить. «Думаю, они поступили правильно, – говорит исследовательница театрального наследия Набокова Наталья Корнева. – Иногда творчество писателя выше, чем сам писатель. Возможно, я говорю криминальные вещи, но хочу напомнить литературному сообществу, что и сам Набоков часто менял свою точку зрения. Наверняка он со временем пересмотрел бы свое отношение и к «Подлиннику Лауры». Иное мнение высказал «НИ» доцент кафедры русской литературы МПГУ Владимир Мескин. «Однозначно сказать невозможно, кто прав, а кто нет, – считает он. – Но лично я считаю, что раз уж автор изложил свою просьбу, то значит, публикация произведения нарушила бы систему его произведений, созданных в течение жизни. Поэтому массам я бы не стал давать этот роман. Но и сжигать тоже не стал бы. Пусть он хранится в очень ограниченном доступе. Вы говорите, эти карточки в швейцарском банке? Вот там для них самое подходящее место». ПОСЛЕДНЯЯ РУКОПИСЬ НАБОКОВА: ИСТОРИЯ ВОПРОСА О существовании неоконченного романа Владимира Набокова мир узнал из двухтомной биографии писателя, изданной в 1993 году Брайаном Бойдом – самым известным исследователем его творчества. В этой книге приведены записи из дневника писателя. В декабре 1974 года Набоков сообщает название нового романа, над которым он намерен работать – «Dying is Fun» («Умирать весело»). В апреле 1976 года появился другой заголовок – «The Opposite of Laura» («Антипод Лауры»), а позднее – «The Original of Laura» («Подлинник Лауры»). Роман написан на английском языке на 50 каталожных карточках. По мнению специалистов, это от трети до половины полного объема произведения. Накануне своей кончины 2 июля 1977 года Владимир Набоков завещал сжечь карточки с неоконченным романом. Его жена Вера Евсеевна не посмела этого сделать. Все последние годы отрывки «Лауры» хранятся в сейфе одного из швейцарских банков. После смерти вдовы Набокова распорядителем литературного наследия писателя стал его сын Дмитрий. Считается, что Дмитрий Набоков, с одной стороны, не решается уничтожить работу своего отца. С другой, боится негативной оценки со стороны критики, которая может счесть неоконченность романа его слабостью. Несколько лет назад он намекнул, что мог уже сжечь рукопись, но исследователи творчества Набокова ему не поверили. Рукописи «Подлинника Лауры» были приоткрыты только однажды – в 1999 году на праздновании столетнего юбилея писателя в Корнуэллском университете (США). Тогда Дмитрий прочел отрывок из последнего произведения своего отца. Считается, что кроме близких родственников Набокова отрывки романа прочитали несколько человек, в том числе наиболее известные исследователи творчества писателя. © 2008, «ЗАО «Газета Новые Известия»

Чего не умеют фантасты

Или очень коротко о чудесном в творчестве русских писателей 19го века.

Собственно я, как и большинство моих ровесников, тратящих золотое время жизни на скорбный и душераздирающий тайпинг, и надеющихся преуспеть не прилагая своего языка к посторонней заднице, огромное количество времени в детстве проводил за чтением. Я лежал на июльском, солнечном балконе, надо мной вились и пахли пижмой мохнатые, подвязанные к крыше домашние помидоры. Около меня стояли миска с чёрными сухарями и глиняная крынка с водой, а за стенкой балкона щебетала и шелестела жизнь, влекущая меня тогда не более лыдастых и визгливых однокласниц, то есть вызывающая скорее лёгкую осторожную брезгливость.

Читал я в этом возрасте по большому счёту что попало. Единственным ценимым мною в тексте качеством была тогда способность этого текста потакать моему крайнему эскапизму. Разумеется первым лакомством стали для меня фантастические романы, однако я сравнительно быстро обнаружил, что переселиться с поторохами в текст какого-нибудь Казанцева было куда сложнее, чем например в текст Стругацких. Литературное мастерство автора было прямо пропорционально создаваемому им эффекту присутствия, а одарённых фантастов даже обретаемая посредством запутанных макулатурных махинаций литература советских времён не жаловала.Помимо Стругацких, Жуля Верна и Лема удовлетворяла меня качеством текста разве что Ольга Ларионова. И, разумеется, эти авторы, как всё хорошее, очень быстро закончились. На какой-то момент в дефиците эскапического чтения выручил меня Булычёв с его романами про Алису Селезнёву и новеллами об Удалове. Вообще Алисе суждено было стать первым в моей жизни секс-символом. Однако моя Алиса не была и капли похожа на Наташу Гусеву, с ёё тряпошными ножками и ящерицеподобной мордашкой. Моя Алиса была крепка, рыжа и конопата, имела толстые, как у щенка щиколотки, веснушки на лице и плечах, и полукруглый, как у Догилевой разрез глаз. Такой я увидел Девочку Из Будущего на иллюстрация к первому изданию одноименной книжке, этот же образ, пускай и несколько смягченный появляется в "Тайне Третей Планеты". Собственно, как я теперь понимаю, поперву визуально Алиса дублировала Пеппи Длинный Чулок, а потом какой-то умник решил провести ребрендинг. Вобщем с тех самых пор я не верю, что девочка с внешностью Н. Гусевой может вести себя, как Алиса Селезнёва. Она может вести себя подругому, но как Алиса Селезнёва не может. Тонковата в щиколотках.

Впрочем я овлёкся. Останеовились мы на том, что в какой-то момент приличная атмосферная фантастика у нас в доме закончилась. Детские миротворческие тексты, наподобие Алисы в Стране Чудес, Муми-Тролей и Мэри Попинс иссякли ещё раньше. Буссинар и прочие Вальтеры Скоты навевали на меня скуку. Декорации в их текстах были фанерны, да и простое мужество первопроходсцев казалось мне тогда унылым косным занудством, которым в сущности и являлось. К детективу у меня врождённое отвращение. Меня никогда не мог заинтересовать факт убийства или кражи. На мой вкус повсеместность такого рода событий низводило их до уровня естественных отправлений человека. Конечно я прочёл всего Конана Дойла. Однако и у него интрига детективная интересовала меня меньше всего на свете. Тексты о Шерлоке Холмсе привлекали меня более всего как раз теми своими частями, где ничего не происходило. Меня пёрли и продолжали переть описания бесед Ватсона и Холмса подле камина, и прочие клубы ненамеренного стимпанка, окутывающие повествование о скрипаче-кокаинисте, связавшемся с уголовниками. Вобщем однажды всё кончилось, я пошел к отцу и попросил: "Батюшка, рекомендуй мне чего-нибудь к прочтению". "Так ты ж всякую ерунду читаешь" - ответил отец, а я в ней ничего не понимаю. Меня удивила идея о том, что кроме ерунды, читаемой мной есть ещё какое-то чтение, и я попросил отца показать мне книги, которые он не полагает ерундой. Так в моей юнности появились сначала Александр Грин, потом Бунин, Куприн, Чехов и наконец Набоков.

Вообще-то затеял я этот пост для того, чтобы поделиться с Вами любимыми в отрочестве рассказами русских классиков. Это, как правило, весьма не типичные для перечисленных авторов тексты. В литературе конца 19го века всё было жестко, и автор, не желавший отчего-то разрабатывать последовательную бытоописательную прозу, имел только одну альтернативу, роман в духе Честертона. Опаскудив же раз подобным текстом своё имя, отмыться было уже невозможно. Нужно обладать гениальностью Набокова или Бунина, чтобы заключить в рамки внешне логичного бытоописательства бьющуюся, вибрирующую мистическую ноту. собственно и сообщающую их текстам подлинный вкус реальности. Чтобы ясней показать это формообразующее, но никак не нарушающее естественную "жизненную" последовательность событий чудо приведу в пример рассказы Бунина, которые полагаю шедевром деликатности в изображение чудесного. Во первых это рассказ "Белая Лошадь" и во вторых текст "Тишина". Набоков, писатель по определению более замысловатый и всегда подпускает чудо ближе. Сама по себе природа набоковской реальности несколько иная. Набоковская оптика причудлива по умолчания, поэтому чуду в его текстах свободнее и комфортней, оно там ведёт себя, если так можно выразиться, наглее, отчего найти у Набокова тексты, достигающие в обращение с чудом бунинской деликатности сложно. Один конечно лежит на поверхности, это "Весна В Фиальте", другой, пожалуй "Тяжелый Дым".

Однако по настоящему оценил это изящество я гораздо позже. в отрочестве я искал более откровенного вторжения чудесного в повседневность, и находил это разумеется с трудом. Пронизывающего реальность, как солнечный свет стакан воды, чуда мне было тогда мало. Хотелось агрессивного фантастического, вторгающегося, преображающего ткань и дух унылой заскорузлой реальности. Таких текстов у мастеров оказалось совсем мало, а к прочим, отведав настоящей прозы я вкус навсегда потерял. Конечно же первым рассказом такого рода, поразившим меня в возрасте 11 лет был "Фанданго" Грина. Заинтересовавшись Грином, я набрёл на Куприна и обнаружил у этого автора целое ожерелье ярких, по востояному аляповатых, и очень мощных описательно текстов. В певую очередь это "Суламифь" и "Звезда Соломона". После меня года на два совершенно увлёк Бунин. Бунинское фантастическое, или всё же скорее мистическое устроено много сложней, нежели романтические миры двоих крымских пьяниц. Вот примеры текстов, где мистическое у Бунина ощутимее всего хватает за выпуклости повседневное, "Смерть Пророка", и нверное самый любимый мною у Ивана Андреевича текст "Братья". Ну и наконец, в возрасте половой невменяемости и первых психоделических эксперементов меня настиг Набоков. О чудесном у Набокова надо писать отдельную статью, поэтому просто назову два наиболее любимых мною в отрочестве текста. Это "Терра Инкогнита" и конечно же великолепный "Картофельный Эльф". Видимо в контексте надо также упомянуть Леонида Андреева с его текстами "Он" и "Иуда Искариот".

Вот пожалуй и всё чем я хотел в этот раз поделиться. О чудесном у каждого автора, несомненно надо писать отдельный текст, так как жестокое чувственное чудо Набокова и ледяное, свежее, безразличное к человеку чудо Бунина - это очень разные чудеса, ну это когда-нибудь. А покамест вот вам... Если кто знает какие-нибудь особенно интересные фантастические тексты русских классиков (тургенева не предлагать))), буду благодарен за ссылки.

http://krasnaya-ribka.livejournal.com/467442.html