Это репост нашего сообщения о великом певце чешского народа Карела Готта (после смерти наверное так и будут о нем говорить).
Тогда, в июле 2016 г. в нашем сообществе мы отмечали его 77-летие. Он ушел в восемьдесят. Много это или мало? Увы, у любого, даже самого длинного и славного пути бывает завершение. Продолжение жизни - в сердцах любящих и помнящих, а песни в исполнении Карела невозможно забыть.
14 июля 1939 года супруги Готтовы из Пльзени праздновали рождение сына Карела. Сегодня он обладатель тридцати восьми Золотых и Чешских соловьев, записал сотни песен и стал одним из немногих чешских певцов, которые добились успеха и за границей.
Далее воспоминания Карла Готта о своем военном детстве, немного о творчестве и о самочувствии.(выдержки из интервью 2015 - 2016 гг)
...Я появился на свет в роддоме на Вензиговой улице (Место рождения г.Пльзень — Plzeň, Протекторат Богемии и Моравии; Чехия), мои родные, а потом и я, жили на Славянском проспекте в районе Петроград. В одном доме с нами жила и мать моей мамы, бабушка Валешова. И если говорить о моей бабушке, хочу поделиться с вами кое-чем, до чего дошел совсем недавно. Я очень люблю свою жену и уважаю ее за то, как она справлялась со всем во время беременности и родов. А еще и за то, как замечательно, с какой любовью и ответственностью, она заботится о наших дочках (У Карела Готта четыре дочери) – и обо мне. И теперь, в осеннюю пору своей жизни, я стал еще больше уважать и свою маму. В детстве я обо всем этом – и считаю, что такое для ребенка вполне нормально – вообще не задумывался. Говорил себе: «Вот я живу, и что тут такого?» Теперь уже, наверное, вижу все в правильном свете. Совершенно иначе гляжу и на бабушку, у которой было десять детей. Девять дочерей и только один сын. Моя мама, Мария, была ее десятым ребенком. Бабушка великолепно умела обо всем и обо всех позаботиться, и при этом у нее было хорошее чувство юмора. Никогда не раскисала и буквально наслаждалась жизнью, как сейчас говорят. Тоже хотел бы этому научиться...
г.Пльзень
...Уже в мои пять лет война оставила впечатления, которые глубоко врезались в память. Помню атмосферу при воздушном налете на Пльзень. Наш дом на Славянском проспекте попал под бомбежку, и прежде чем нас высвободили, два дня и две ночи мы были под завалами. Когда ребенок такое переживет, конечно, война начинает интересовать его больше, чем если бы он об этом просто услышал или прочитал в учебнике. До этого налета в войну я просто играл. Война притягивает мальчишку, пока впрямую его не касается. И я спрашивал у папы, кто такие подрывники, что это за бойцы, какой тип вон у того бомбардировщика, считал оружие игрушками для взрослых... Но потом случился налет, а с ним пришел голод и страх. Хотя голод вы в полной мере не осознаете, если перед тем не имели возможности как следует наесться. Говорите себе: ну, наверное, так надо. Хлеб без масла, нет яиц, только прогорклый маргарин по карточкам, и поэтому если я где-то видел книгу рецептов, спрашивал у мамы: «Мам, а что такое ветчина, какой у нее вкус? А какой вкус у шоколада?» Шоколад я попробовал, только когда в Пльзень вошли американцы: свистнув, мне бросили его из джипа. После войны практически ничего нельзя было купить, и у нас, детей, существовала иерархия в зависимости от того, кто что заполучил от близких из деревни или от американцев. У одного был хлеб с маслом, у другого – с салом, у третьего – со шкварками, у четвертого – даже с беконом... Ну а у остальных были, например, американские апельсины, у кого-то шоколад или пачка жвачки, у следующего была только одна пластинка жвачки, и замыкал цепочку тот, чья жвачка была уже разжеванной...
(О бомбежках) Мне было страшно. До того момента я видел в молитве только ритуал, но когда это стряслось, мы с мамой молились. И с того времени я уже не спрашивал папу о бомбардировщиках, а стал интересоваться, как такая война вообще случается. И почему. И потом вы подрастаете и спрашиваете: «Пап, а почему, когда бомбили Шкодовку, пострадали прежде всего дома, а не фабрика?» Это не выходит у вас из головы и вы убеждаете себя, что налет на Шкодовку нужен был потому, что там производилось сырье для немецкой техники, что было бы логично, но под бомбежку попали почему-то обычные дома. А папа говорит вам: «Понимаешь, Карел, у тех, которые устроили бомбежку, могут быть какие-то акции этой фабрики». И уже ребенком я говорил себе: «Ага, чтобы была война, нужно сделать оружие, а это стоит больших денег»...
...что-то я понял еще ребенком, потому что мы ходили смотреть на поезда на железной дороге. Однажды я видел, как подрывники заминировали поезд, в котором было сырье для немцев. Однако некоторые вагоны остались целыми и могли отправляться дальше, и тогда до меня дошло, что игра сложнее, чем кажется на первый взгляд...
Мне было только тридцать, когда приятели говорили: придут молодые ребята, тебя «задвинут», потому что появится новое модное направление, новый тренд. Появится певец, который умеет лучше двигаться, у которого будут классные хиты, и ты должен готовить себя к какой-нибудь другой профессии…
(О выступлении с хором СА под управлением Александрова) Это было интересно. Песню «Подмосковные вечера» я до этого пел в Лас-Вегасе в 1967 году, тогда, само собой разумеется, с английским текстом, который написал Луи Армстронг. Вот парадокс – от Армстронга до торжественного вечера в Кремле! Мы все тогда в шестидесятые годы чувствовали сближение и надеялись на перемены к лучшему. Это проявлялось и в искусстве.
(О выступлении в Лас-Вегасе) Уже на первой неделе меня попросили записать интервью на радио. Ведущий мне сказал, что я нахожусь в свободной стране и могу говорить то, что думаю и чувствую. Меня спросили о моих любимых американских певцах, а это было время расцвета стиля соул, так что я назвал группу Supremes и Рэя Чарльза – чернокожих исполнителей. Он тут же мне говорит: «Стоп, стоп, стоп!» Таким тоном, который подразумевает – этому идиоту надо разъяснить. Эту его интонацию мне не забыть. «Пан Готт, Вы здесь намереваетесь остаться на полгода, это долгий срок. Я могу пустить это в эфир, но я посоветовал бы Вам – скажите, что больше всего Вам нравится Фрэнк Синатра». Так что мне пришлось научиться – что одобрять, а что нет...
...Тем, что зрители вновь и вновь приходят на мои выступления, мне ясно дают понять, что меня хотят снова видеть и слышать. Чего еще желать после пятидесяти пяти лет пения? Публика все еще показывает мне большой палец – то есть показывает, что я еще интересен, что не нагоняю тоску своим пением и не пугаю тем, как выгляжу...
...Я чувствую интенсивность аплодисментов, очень хорошо осознаю, какая песня больше действует на публику, какая меньше....
27 октября 2015 года 76-летний Карел Готт был госпитализирован и прооперирован в Праге с подозрением на онкологическое заболевание лимфатических узлов
«Мечтаю о том, что лучшее в моей жизни еще впереди». Несмотря на то, что он прошел через первый этап лечения онкологического заболевания лимфоузлов, он улыбается, оставаясь всё тем же остроумным профессионалом. Таким, каким его издавна знает весь народ...
В начале болезни мне вообще ничего не хотелось. Я не мог даже воспринимать музыку. И уж тем более не мог что-то планировать. Но сейчас, когда половина лечения позади, я сказал своему ангелу-хранителю: «Я знаю, ты будешь смеяться, но я бы опять с удовольствием чем-нибудь занялся!..»...
