Вероника Тушнова (1915 — 1965)

* * *

А ведь могло бы статься так,
что оба,
друг другу предназначены судьбой,
мы жизнь бок о бок
прожили до гроба
и никогда б не встретились с тобой.
В троллейбусе порой сидели б рядом,
в киоске покупали бы цветы,
едва отметив мимолётным взглядом
единственно любимые черты.

Чуть тяготясь весенними ночами,
слегка грустя о чём-то при луне,
мы честно бы знакомым отвечали,
что да, мы в жизни счастливы вполне.

От многих я слыхала речи эти,
сама так отвечала, не таю,
пока любовь не встретила на свете
единственно возможную —
твою!
Улыбка, что ли, сделалась иною
или в глазах прибавилось огня,
но только — счастлива ли я с тобою? -
никто с тех пор не спрашивал меня.

Цитируется по: Вероника Тушнова. Память сердца. Книга стихов. “Советский писатель”, М., 1958 г.

Самуил Яковлевич Маршак

 

* * *

Цените слух, цените зренье,
Любите зелень, синеву, —
Всё, что дано вам во владенье
Двумя словами: «Я живу».

Любите жизнь, покуда живы.
Меж ней и смертью только миг.
А там не будет ни крапивы,
Ни роз, ни пепельниц, ни книг.

И солнце даже не заметит,
Что в глубине каких-то глаз
На этой маленькой планете
Навеки свет его погас.

В Петербурге-Ленинграде вчера, 8 сентября, была годовщина Блокады.

Герман Гоппе

Старый дом на улице Восстания

Памяти мамы моей -
Зинаиды Константиновны

Девятнадцатый номер трамвая
Поворот совершает крутой.
Прибываю в девятое мая -
Не в победный, а в сорок второй.

Сердце сжало внезапным испугом.
Узнаю перекрёсток с трудом.
Там, где острый отсутствует угол,
Плавной линией новенький дом.

В прошлый век он вписался тактично.
Нет вины у него никакой
Пред исчезнувшим домом с кирпичной
И почти что слепого стеной.

Но к стене этой мама припала,
Прикоснулась лицом наугад.
Оставалось до булочной мало,
Как в той песне - четыре шага.

И немного совсем до крапивы,
До письма моего, до тепла.
Нет, прижалась к стене молчаливо,
Из блокады неслышно ушла.

И в наследство, в ладони разжатой,
Чью-то жизнь обещая хранить,
двадцать три на талончиках даты -
Послемамины майские дни.

…Новый дом рассиялся огнями.
Старый в сердце моём затаён.
Он стоял здесь как памятник маме.
Никакого теперь у неё.

Цитируется по: Седой хлеб: Стихи/Сост. Г. Гоппе; Вступ. статья О. Сердобольского; Фото Г. Коновалова, В. Тарасевича, Д. Трахтенберга, Н. Хандогина, Б. Уткина, Н. Янова; Оформл. Э. Булатова. - Л. : Дет. лит., 1988. - 160 с., ил.

Посмотрела фильм 1918 года "Барышня и хулиган", где Владимир Маяковский исполнил роль хулигана.
Открыла для себя Владимира Маяковского-актёра.
Харизма ощущается и сквозь кадры немого кино...
Трогающий светлой наивностью первых кинолент фильм.
По сюжету немного напомнил "Весну на Заречной улице" - Маяковский-хулиган влюблён в молодую строгую учительницу...
Только героя Маяковского убивают в неравной драке - защищал честь своей Дамы...
Очень много трогательных, вызывающих светлые улыбки моментов.

Барышня и Хулиган

Год выпуска:  1918
Страна:  Россия
Жанр:  немое кино
Продолжительность: 44:14


Режиссёр: Евгений Славинский, Владимир Маяковский
Сценарий: Владимир Маяковский
В ролях: Владимир Маяковский, Александра Ребикова, Федор Дунаев

Описание: По рассказу Эдмонда д'Амичиса "Учительница рабочих". Место действия рассказа итальянского писателя Э.д'Амичиса перенесено в дореволюционную Россию. Рассказ подвергся существенным переделкам. Маяковский сделал акцент на противоречиях в характере героя: сочитание анархо-индивидуалистического бунтарства с трогательной самоотверженной любовью к учительнице. Вступившись за честь любимой, герой гибнет от удара ножа.

Интересная статья о фильме: http://www.tvkultura.ru/issue.html?id=20783

 

Марк Соболь

ПОСЛЕДНЯЯ КНИГА

Цитируется по: http://poezosfera.ru/?p=1407

Свою последнюю книгу стихов Вероника Тушнова назвала «Сто часов счастья». Это очень много — сто часов, если говорить о счастье всерьёз, сознавая весомость и цену слова. Вероника умела быть счастливой. Была она подлинным, настоящим поэтом, и то ощущение радости, наполненности жизнью, которое пронизывает все её стихи, захватывало нас и тоже делало счастливыми.

Она всегда и во всём существовала на пределе, на выстреле, ни в поступках, ни в стихах не зная полумер, неопределённости отношений, робости вдохновения. В годы войны её любили раненые в том госпитале, где она служила сестрой милосердия. Я не напрасно называю именно так её тогдашнюю должность — для всех нас, друзей почитателей, она всегда оставалась сестрой, и мужественное милосердие её очень много помогло и помогает жить.

Лучшего друга, более верного и надёжного, всегда готового подать руку в тяжкую минуту, я не знал и, наверное, уже не узнаю.

В ней как-то удивительно сочетались внешняя и душевная красота, поэзия строк и поэзия человеческого поведения.

Очень трудно всё это писать именно сейчас, когда она только что ушла от нас. Может быть, лучше всего о Веронике говорят письма, которые она получала от читателей, всегда взволнованные и благодарные. Не знаю, кому из поэтов в очень личных письмах столько раз говорили «спасибо» и желали счастья. Не избалованная особым вниманием критики, она была одним из самых читаемых авторов, и весть о её смерти очень больно ранила тысячи сердец.

Только что я перечитал её последнюю книгу я могу с уверенностью и ответственностью сказать, что мы потеряли большого лирического поэта. В этой книге она высказалась так полно и открыто, на такой душевной обнажённости, как это даётся очень немногим. «Сто часов счастья» читать порой грустно, — Вероника как бы предчувствует, что это последний разговор с нами,— но до чего же это жизнеутверждающая, да и просто жизнерадостная книга!

Очень хочется, чтобы эти стихи прочитало бы гораздо больше людей, чем та мизерная цифра, какой обозначен тираж книги.

Будут ещё говорить и об этой книге и о других книжках Вероники Тушновой, много нужно, необходимо рассказать людям о ней самой — поэте, друге, человеке. Наверное, мы это сможем сделать тогда, когда хоть чуть притупится боль последнего прощания.

 

Вероника Тушнова (1915-1965)

О СЧАСТЬЕ

Ты когда-нибудь плыл по широкой воде,
обнимающей плотно и бережно тело,
и чтоб чайка в то время над морем летела,
чтобы облако таяло в высоте?
Ты когда-нибудь в зной
добредал до ключа,
что коряги и камни
обегает журча,
что висящие корни толкает и лижет и на мох
серебристые шарики нижет?
Ты ложился и пил этот холод взахлёб,
обжигая им пыльные щёки и лоб?
Ты когда-нибудь после
очень долгой разлуки
согревал своё сердце
о милые руки?
Ты когда-нибудь слышал,
в полутьме, в полусне,
дребезжащий по крышам
первый дождь по весне?
И ребячья ручонка тебя обнимала?
И удача большая в работе бывала?

Если так, я почти согласиться готова -
счастлив ты…
Но ответь на последний вопрос:
ты когда-нибудь
сделал счастливым другого?
Ты молчишь?
Так прости мне жестокое слово —
счастья в жизни
узнать тебе не привелось!

Цитируется по: Вероника Тушнова. Память сердца. Книга стихов. “Советский писатель”, М., 1958 г.