Я хочу написать тебе... и не могу. Слез больше нет. Они закончились, ушли к кому-то другому... Кому теперь ты передал их?.. Осталась пустота.
Мои глаза разучились смотреть на мир, на людей, на то, что вокруг. Взгляд настойчиво устремлен вовнутрь, в тот мир, в ту реальность, где еще помнят тебя... где еще ждут тебя...

Мне все еще больно за нас, за нашу растоптанную, обесцвеченную мечту. Кто бы мог подумать, что этот необыкновенный воздушный шар, пестрый и нежный, вмещавший в себя всю прелесть майского луга, свежего летнего дождя, восторг от первых падающих с неба снежинок… - всего того, что мы любили – что этот шар, устремленный ввысь, рвущийся из наших сомкнутых рук, вдруг... превратиться в расплавленную резиновую жижу, грязную, мутную, которая начнет все быстрее стекать вниз, капать и обжигать наши руки, прилипать к нашим пальцам... Наверно, нужно было отпустить мечту в небо до того, как ее коснется реальность...

Помнишь, как ревностно мы охраняли наш мир?.. Никому не хотели показывать его, боялись как за уязвимую трогательную зверушку, нашего Тянитолкая. Нам казалось, что стоит чьим-то рукам погладить редкое животное, и на его шелковистой необыкновенной шкурке останутся жирные пальцы обыденности, что оно обязательно заразится какой-нибудь человеческой, а значит, неизлечимой для него болезнью (ведь мечту не излечить от рассудочности и расчета). Мы боялись, что кто-нибудь накормит его грубой пищей и наш стройный, изящный Тянитолкай превратиться в заплывшее жирной пошлостью отвратительное существо. А еще, чего доброго, его могли и отравить – просто так, из зависти...

А в итоге убили его мы сами. Спорили о том, чья очередь его кормить, чья очередь в него верить... Тянитолкай просто тихо исчез, наверное умер от голода...