Без заголовка

Читать далее

Искушения

Исповедь толпы



Настроение сейчас - Пыльное

Мы шли умирать ровными аккуратными рядами. Зачем мы это делали? У каждого была своя причина, известная только ему. Мы шли умирать спокойно и торжественно. В наших глазах не было ни сомнения, ни страха, ни сожаления, а лишь твердое желание умереть. Ведь нам и до этого приходилось умирать. А некоторым и не раз. Но все мы это делали для себя. А сегодня нам предстояло умереть для Мира. Наше шествие не сопровождалось дурацким возгласами, оно было наполнено умиротворенностью и торжеством. Мы гордо шли, сопровождаемые Тишиной, боясь нарушить ее целостность малейшим звуком. Мы шли за тем, чего ждали все время - мы шли, чтобы умереть. Мы шли уверенно и слаженно, как будто мы один механизм. Мы и были одним механизмом - каждый был на своем месте. У нас внутри билось одно огромное сердце, которое вскоре замолчит навсегда. У нас на всех было одно дыхание, которое оборвется совсем скоро и перестанет воровать воздух. У нас была одна Тишина, за которой мы следовали везде. У нас была одна цель, к которой мы стремились всю жизнь. У нас была одна дорога, которую сейчас бесшумно топчут наши ноги. Всех нас ожидает одинаковая судьба в конце нашего пути. У всех нас был один взгляд, один и тот же загипнотизированный взгляд, что смотрел строго вперед, не смея отклониться даже на градус. Мы шли молча, и в то же время каждый из нас пел оду Смерти. Казалось, что все вокруг нас замирало, повинуясь Тишине, а сзади нас дорога внезапно разламывалась на части, на мелкие-мелкие кусочки, по которым никто не сможет вернуться назад. Но мы шли не за тем, чтоб возвращаться, а за тем, чтоб умереть. Никто из нас не оглядывался назад, но все знали, что в это время Безысходность обрезала последнюю возможность вернуться. Мы шли и наслаждались Безысходностью. Мы все были немножечко мертвы. Мы уже не могли почти ничего чувствовать, а то, что все же удавалось ощутить, было каким-то ненастоящим, натянутым и пафосным, это были остатки чувств живого человека. Мы их ненавидели за то, что они давали нам понять, что, несмотря на все, мы живем. Мы ненавидели жизнь и всех, кто продолжал жить. Мы хотели лишь одного - умереть и захлебнуться пустотой Вечности, тонуть в этой Вечности, быть частью этой Вечности, как сейчас были частью толпы. Каждый из нас мыслил одинаково. И если бы мы не боялись нарушить своим голосом Тишину, мы бы с уверенностью могли сказать, о чем думает каждый из нас. Но мы даже не могли открыть рот, не то, что говорить. А рот нам мешала открыть не только Тишина, которая тенью следовала за нами, а в большей степени леска и тонкая проволока, которой мы зашили себе рты. Мы сделали это добровольно, чтобы даже собственные голоса не мешали наслаждаться Тишиной и не отпугивали Безысходность. А под ногами в это время вертелся Беспредел. Мы аккуратно переступали через него, стараясь не задеть. Беспредел вертелся между нами все быстрее и быстрее. Так продолжалось до того, пока кто-то из нас не споткнулся о него, и не нарушал Тишину своим падением. Мы, не обращая на него внимания, шли дальше. А к нему приходила Реальность, которая сводила его с ума. А мы продолжали идти. Мы шли умирать. Мы воспринимали Смерть как высшую награду. Это было нашим выбором. Каждый из нас прошел долгий и сложный путь, пока научился служить Смерти. Нам открылась великая правда, о которой мы не можем говорить. Но мы знаем, что это единственно верная мысль, которая только может возникнуть. Теперь никто из нас не имеет права на ошибку. А те, кто ошибся, или засомневался в правильности выбора, падают вместе с разрушенной дорогой позади нас, где их ждет Реальность, чтоб свести их с ума. Мы ненавидели Реальность, за то, что она говорила только правду, свою правду, различную с нашей. Мы прокляли ее, и пошли дальше. А она, растоптанная и жалкая, упрямствовала и преследовала нас. Тогда мы перестали в нее верить. Она тоже ожесточилась. Она стала сводить с ума каждого, кто ее увидел. А рядом с ней всегда была Правда, которую мы тоже невзлюбили за ее уродство. Она была настолько лжива и безобразна, что многие завидев ее начинали думать. А это нам категорически запрещалось. Ведь если кто-то думает сам, он перестает быть частью нашей системы. А это первый шаг к встрече с Реальностью, что в свою очередь ведет к безумию. А еще Правда могла постоянно менять свой облик. Но все так же оставалась уродиной. Это больно ранило наши тонкие эстетические души, оставляя в них глубокий кровавый след, который заживал очень долго. Но, не смотря на все препятствия, мы продолжали свой путь. Мы шли не год и не два, и даже не несколько столетий. Мы шли половину вечности. И еще столько нам предстояло пройти.

Рей Бредбери для цитатника- ссылки

 

Безумие относительно. Все зависит от того, кто кого запер в какой клетке.	Insanity is relative. It depends on who has who locked in what cage.
Никогда не подвергай сомнению чудеса, когда они происходят.	Never question the miraculous when it happens.
Чудом является то, что мы вообще что-то сделали, а не то, что мы столько всего сделали с нашим миром.	The miracle is not that we have done so much with our world, but that we ever did anything.
Мы — невозможность в невозможной вселенной.	We are an impossibility in an impossible universe.
Мы сумасшедшие. Но хорошо быть сумасшедшими всем вместе.	We are crazy. But being crazy together is fine
Я не могу назвать писателя, чья жизнь была бы лучше моей. Мои книги все изданы, мои книги есть во всех школьных библиотеках и, когда я выступаю перед публикой, мне аплодируют еще до того, как я начну говорить.	I Can't name a writer who's had a more perfect life. My books are all in print, I'm in all the school libraries, and when I go places I get the applause at the start of my speech.
Фантастика — это архитектура наших мечтаний, и наши книги будут вдохновлять наши следующие поколения мечтателей.	SF remains the architecture of our dreams, and science fiction illustration will continue to inspire our next generation of dreamers.
Научная фантастика всегда была и будет сказкой, которая учит морали.	Science Fiction has always been and will always be a fable teacher of morality.
Оптимизм для меня означает только одно — шанс вести себя оптимально.	Optimism has only meant one thing for me — the chance to behave optimaly.
Люди просят меня предсказывать будущее, а я хочу всего лишь предотвратить его.	People ask me to predict the Future, when all I want to do is prevent it.
Если бы мы слушались нашего разума, у нас бы никогда не было любовных отношений. У нас бы никогда не было дружбы. Мы бы никогда не пошли на это, потому что были бы циничны: «Что-то не то происходит» или «Она меня бросит» или «У меня уже раз обжёгся, а потому…». Глупость это. Так можно упустить всю жизнь. Каждый раз нужно прыгать со скалы и отращивать крылья по пути вниз.	If we listened to our intellect we'd never have a love affair. We'd never have a friendship. We'd never go in business because we'd be cynical: "It's gonna go wrong." Or "She's going to hurt me." Or,"I've had a couple of bad love affairs, so therefore . . ." Well, that's nonsense. You're going to miss life. You've got to jump off the cliff all the time and build your wings on the way down.
Моя работа — это помочь вам влюбиться.	My job is to help you fall in love. (Speech at Brown University, 1995)

Читать далее...

Проект knjazna "Кроме людей"

http://archibest.livejournal.com/1213.html#cutid1

Что такое нелюдь. Пояснение от Ruda_Tigra
Это НЕ гены. Это некие физиологические особенности на которые не обращали вниманияв детстве и не лечили (типа высокого давления у орков, а у гарпий вообще весь организм разбит) плюс вывихи в воспитании, плюс стрессы, плюс травмы. Это всего лишь психологический тип, достаточно, кстати, вывихнутый, достаточно паскудный для окружающих. Тут нет никакой романтики. И точно никаких генов. Гены обычные, человеческие. Это выверт психики, ставший нормой

14 минут.

Когда в городе еще не завыли сирены, я уже все знал.
Знал потому что - много таких "потому что" было вокруг меня. Прикосновение холодного ветра к открытой шее, будто кто-то мертвый тронул ее ледяными пальцами. Скрип трамвайных колес на стыке рельсов, крик вороны в темнеющем небе. Пульс горящих окон: затухающий, рваный. Последний.
Я вышел из трамвая, дошел до набережной и сел на первую попавшуюся скамейку. Закурил и закрыл глаза, чувствуя, как волоски на руках встают дыбом, точно превращаясь в мелкие острые иголки.
Сирены раскололи вечер надвое – время «До» и время «После», которого оставалось так мало.
Четырнадцать минут.
Их хватит на многое, если, конечно, не жадничать. Тратить по минуте. Закрыв глаза, я сидел и слушал, как мир вокруг меня стремительно сжимается. Он был уже мертв, но еще не понимал этого. И только отдельными искрами в нем, как в остывшем костре, светились те, кто никуда не торопился.

14 минут

- Атомная тревога! – заревели вечно молчащие динамики с фонарных столбов. – Атомная тревога! Это не учения! Внимание! Немедленно укройтесь в ближайших убежищах!
Он вздрогнул, потому что как раз стоял под рупором. Растерянно огляделся, ненужным уже движением прикрывая букет от ветра. И тут же увидел ее – она бежала от автобусной остановки, спотыкаясь, взмахивая сумочкой. Не отрывая глаз от его лица. Он следил за ней, и все другие прохожие казались угловатыми картонными силуэтами, покрытыми пеплом.
- Господи… Как теперь-то? – сказала она, схватив его за руку.
- Возьми цветы, - сказал он.

- С ума сошел? Какие цветы? – крикнула она.
- Возьми, - сказал он, - и отойдем, а то затопчут. Пойдем лучше в переулок, погуляем. Как раз успеем дойти до нашего любимого дерева.
Она вдруг успокоилась.
- Обещаешь?
- Конечно, - он улыбнулся, чувствуя, как все внутри леденеет от страха.

13 минут

Он выстрелил три раза и увидел, как директор оседает в кресле, дергаясь сломанной куклой и брызгая кровью - с шипением, как сифон.
- Nothing personal, - буркнул под нос, - just business…
Прицелился в секретаршу, которая стояла у двери кабинета на подгибающихся ногах, но передумал. Подойдя ближе, киллер аккуратно выдернул у нее из-под мышки кожаную папку.
- Бегите, - посоветовал мягко. Тут же заметил, что случайно испачкал штанину черных джинсов пылью, похлопал по ней ладонью.
- Бегите, правда. Может, успеете, - посоветовал еще раз и вышел.

12 минут

Старик сидел неподвижно и глядел на шахматную доску, где его черный король жался в угол, под защиту последних фигур. Его противник, если так можно было назвать старинного партнера по шахматам, только что откинулся назад, захрипел и упал со складной табуретки, царапая руками пиджак напротив сердца. Они встречались здесь, на Страстном бульваре, каждую пятницу – вот уже тридцать лет. Хороший срок.
Старик посмотрел вокруг. Где-то слышались гудки, звон стекол и скрежет бьющихся машин. Он проводил глазами странную пару – мужчину с острым худым лицом и его спутницу, прижимавшую к себе букет цветов. Мужчина обнимал девушку за плечи. Их взгляды скользнули по старику, не замечая.
Он поглядел на доску, потом, покашляв, вытянул худую руку и холодными пальцами аккуратно уложил короля на черную клетку.

11 минут

- Интересно, а если я сейчас уйду, не заплатив – вы меня арестуете? – Сергей повертел в пальцах золотую печатку, потом поглядел на продавщицу за витриной ювелирного салона. Она его не услышала – стояла с белым лицом, и трясущимися руками бесконечно поправляла и поправляла кулон на шее. «Мама, ма-а-а-ма, хватит, ну хватит!», - вторая девушка визжала в углу, но сирены заглушали ее голос. Охранник тупо поглядел на Сергея, потом вдруг сорвался с места, подбежал к визжащей продавщице и два раза сильно ударил ее по лицу.
- Заглохни, сука!
- Нехорошо, земляк, - улыбаясь, громко сказал ему Сергей. Он надел печатку на палец и сунул руку в карман дорогого пальто.
- Че? – заорал охранник, двигаясь на него. Сергей увидел капли пота на лбу, и секунду разглядывал их, думая о том, что печатка сидит на пальце как надо – не жмет и не болтается. Потом достал из кармана пистолет и выстрелил охраннику в лицо.

10 минут

Они сидели в остановившемся трамвае и передавали друг другу бутылку коньяка.
- Плохо получилось, - сказал Андрей. Он попытался улыбнуться, но нижняя челюсть прыгала, и лицо белело с каждым глотком, - неохота так умирать.
- Может все-таки учения?.. – возразил Димка, но тут же осекся.
- Жаль, что не доехали до Пашки. У него сейчас как раз все собрались. День рождения, дым столбом наверно…
- Думаешь, легче было бы?
Андрей подумал.
- Нет, - сказал он. – Не легче. Ладно, давай еще по глотку. Закусывай, торт все равно не довезем.
Он посмотрел в окно.
- Гляди, живут же люди.
На перекрестке высокий человек в пальто расстреливал черный джип. Каждый раз он тщательно и долго целился - похоже, очень хотел сшибить выстрелом антенну, но у него никак не получалось. Расстреляв патроны, он махнул рукой и облокотился на капот.
- Приехали, - усмехнулся Димка. Он сделал глоток коньяка и поморщился.

9 минут

- Давно хотел тебе сказать… - он закончил щелкать пультом, с одного шипящего пустым экраном канала на другой, и оставил телевизор в покое.
- Что? – вяло отозвалась она.
- Никогда тебя не любил. Надо было тебя еще тогда, в Крыму утопить. Подумали бы, что несчастный случай.
- Сволочь! – она ударила его по щеке. Перехватив руку, он резко выкрутил ее. Когда жена завизжала и согнулась от боли, погнал ее к открытому балкону, сильнее выгибая локоть.
- Не надо! – она попыталась уцепиться длинными ногтями за дверной косяк. Ноготь сломался и остался торчать в щели.
Он выбросил ее с балкона, сам еле удержавшись у перил. Посмотрел, как тело шлепнулось на асфальт – звука было не слышно, все перекрывали сирены.
Закурил. Десять лет уже не чувствовал вкуса сигаретного дыма, потому что так хотела жена. Выдохнул, затянулся глубже.

8 минут

Люди бежали по улице – в разные стороны, кто куда. Натыкались друг на друга, падали, кричали и ругались. Один только нищий смирно сидел у забора, кутаясь в драный плащ. Шапку, в которой бренчала какая-то мелочь, давно запинали на другую сторону тротуара, но он за ней не торопился. Замер, вздрагивая, опустил нечесаную голову.
- На тебе, - кто-то бросил на колени нищему пистолет с оттянутым назад затвором, - я сегодня добрый. Один патрон там еще остался вроде. Сам разберешься.
Нищий не поднял голову, исподлобья проводил глазами ноги в черных джинсах, мазок пыли на штанине. Смахнул пистолет на асфальт, завыл тихо, раскачиваясь из стороны в сторону. Рядом, осторожно косясь блестящим взглядом, опустился голубь, клюнул какую-то крошку.

7 минут

В кинотеатре кого-то убивали, толпа пинала ворочающееся под ногами тело, возившее по полу разбитым лицом.
- Не смотри, - он ласково взял ее за подбородок, повернул к себе, поцеловал в губы.
- Я и не смотрю, - она храбро пожала плечами, хотя видно было, что напугана.
- Я тебя не брошу, - сказал он тихо.
- Что? – девушка не услышала, заткнула уши, громко закричала:
- Как эти сирены надоели! Я тебя совсем не слышу!
- И не слушай! – крикнул он в ответ. – Я тебя все равно не отпущу!
- Правда?
- Конечно!
Несколькими секундами позже их застрелил заросший грязной щетиной нищий, у которого откуда-то оказался пистолет. В обойме было всего два патрона, и нищему не хватило, чтобы застрелиться самому.
- Твари! Чтоб вы сдохли! – он кричал еще долго, но его никто не слушал, только двое парней в пустом трамвае рядом, руками ели торт.

6 минут

- Ты так быстро все сделала, - сказал он, - спасибо, Маша… И сирен этих почти не слышно.
- Молчи, - строго приказала человеку в кровати высокая женщина, - тебе говорить нельзя.
- Теперь-то уж что толку? – хрипло засмеялся-закашлял он. – Чудная ты, Маша. Так и будем врачей слушаться?
Она заботливо подоткнула ему одеяло, сама села рядом, глядя на острый профиль в полумраке комнаты.
- Маша, - он слова зашевелился, поднял голову, - почитай что-нибудь?
- Хочешь Бродского? – спросила она, не шевелясь.
- Очень.
Ей не нужно было тянуться за книгой и включать свет. Еле шевеля губами, почти беззвучно, она начала:

- Я не то что схожу с ума, но устал за лето.
За рубашкой в комод полезешь, и день потерян.
Поскорей бы, что ли, пришла зима и занесла все это –
города, человеков, но для начала зелень…

5 минут

- Мама, нам долго здесь сидеть? – спросил из глубины молчаливо дышащего вагона детский голос.
- Тихо. Сколько скажут, столько и будем сидеть, - шикнула женщина. И снова все затихли, только дышала толпа – как один смертельно раненый человек.
- Выйдем на перрон? – спросил машинист своего сменщика.
- Зачем? В кабине хоть не тесно. А там сейчас сплошная истерика, особенно когда эскалаторы отключили.
Машинист прислушался.
- Вроде тихо, - он пожал плечами.
- Это пока. Ты погоди еще немного.
- Да скоро будет уже все равно, сам знаешь. Мы же на кольцевой. Здесь все завалит.
- Это точно.
Не сговариваясь, оба закурили.
- Прямо пилотом себя чувствую, - сказал сменщик. – Как будто самолет падает, и уже чуть-чуть осталось. Только на покурить.
- Самолет, метро – то же самое, только без крыльев, - попытался пошутить машинист.
Оба невесело посмеялись. Потом сменщик щелкнул тумблером, и фары поезда погасли.

4 минуты

За углом кто-то играл на гитаре, нестройный хор старательно вытягивал слова песни. Саша поднялся по темной лестнице на верхний этаж дома. Сначала ему показалось, что на лестничной площадке никого нет, но потом он услышал тихий плач у двери, обитой красным дерматином.
- Ну? Чего ревешь? – Саша присел на корточки перед маленькой девочкой в красном комбинезоне.
- Страшно… - сказала она, поглядев на него серыми глазами. – Мне мама дверь не открывает. Они с папой ругались сильно, а потом замолчали, я через дверь слышала.
- Замолчали – это плохо, - серьезно сказал Саша. – Слушай, хочешь на крышу? Сверху все видно далеко-далеко.
- На крышу нельзя, - девочка помотала головой, плача зареванное лицо в ладошки. Саша аккуратно отвел ладошки от лица, подмигнул серым глазам.
- Сегодня можно. Я же не чужой дядька, а твой сосед снизу. Вот честно-честно. Пойдем, сама посмотришь.
Грохоча листами железа, они взобрались на самый верх крыши. Саша крепко держал девочку за руку.
- Ага. Вот мы и пришли, - он огляделся, потом снял свой плащ и постелил его прямо на ржавую жесть, - садись. Хорошо видно?
- Да, - девочка, не отрываясь, смотрела в небо.
- Ну и замечательно. Посидим, а потом и мама вернется, и папа…
Саша растянулся рядом, заложив руки за голову, и тоже начал смотреть на облака, гадая про себя – успеет он или нет заметить ракету.

3 минуты

Город затихал. Я сидел на скамейке, по-прежнему не открывая глаз, чувствуя, как люди забиваются поглубже в щели, чтобы спрятаться, хотя прятаться было бесполезно. Те, кому повезет выжить, были отсюда далеко. А я не считался, я даже не отбрасывал тень, сидя под тускнеющим фонарем.
Две минуты.
Ветер перестал дуть. Время сжималось, стремительно скручивалось в клубок, потому что миллионы человек сейчас думали только об одном – как бы замедлить эти минуты. Никогда не бывает так, как хотят все. Неторопливые и торопливые, они были на равных, хотя у первых в запасе оказалось несколько лишних мгновений.
Минута.
В небе будто кто-то прочертил белую полоску. Она все удлинялась, и впереди сияла раскаленная точка – словно метеорит, который сейчас упадет, оставив после себя просто маленькую воронку. «Маленькую! – взмолился я, не разжимая губ. – Пожалуйста! Маленькую! И чтоб все потом вернулись, вышли, убрали мусор, снова стали такими как раньше!»
В мире была тишина, и я понял, что меня никто не слушает. Скоро этот город превратится в стеклянный пузырь, застывший, навечно вплавленный в корку земли.

А я? Ведь я останусь?
Останусь?
Но что я скажу?
И куда пойду, расправляя обгоревшие крылья, покрытые мертвым стеклом?

© leit

Бег

 Все начинается с Бега... С безумного стремительного бега в Жизнь, подобного истинному полету... Бега  в никуда и одновременно навстречу всему. Что-то внутри зовет вперед, и зов этот слишком силен на первых этапах, чтобы противиться ему. У начала Пути толкуться целые толпы: все стремятся вперед, нарочно и случайно подставляя другим подножки, падают, подымаются вновь, обгоняют одних и, схватив за руки, тянут за собой других... Кто-то бежит быстрее, обгоняя всех и вдруг, выдыхаясь, бессильно падает вниз, кто-то отчаянно пытается сберечь силы... Но удастся ли?..  Ведь здесь не действуют законы физики, и дальнейшее движение вперед зависит лишь от внутренних сил. Можно бежать бесконечно и не упасть, можно идти и быть раздавленным теми, кто спешит следом, или просто устать...
 Здесь главное воля, желание и готовность бежать вперед. И скорее всего - вопреки всему... Но это есть не у всех, и не все готовы наступать на горло себе и другим ради продвижения в неизвестность. И с каждым последующим шагом бегущих становится все меньше: кто-то переходит на шаг, кто-то останавливается, в сомнении оглядываясь назад, вглядываясь в лики Прошлого, кто-то падает и уже не встает, постепенно обращаясь в пыль под чужими ногами, а кто-то... поворачивает назад. И даже странно, что идти назад, фактически навстречу остальным, оказывается проще, чем двигаться вперед... Но здесь же не действуют привычные материальному миру законы... Многие отстают, отстают безнадежно... И даже те, кого ты вел за собой, раздражено выдергивают руку и просят оставить их, дать передохнуть. А ты один не хочешь останавливаться...  Задыхаясь, чувствуя привкус крови во рту, закусывая губы и сжимая кулаки, глуша боль в разбитых ногах, несешься вперед, навстречу неизвестному... Навстречу себе?.. Не хочешь остановиться... А может, боишься? Или уже просто не можешь?.. Бег будто стал еще одной стороной твоей сущности, и ты не можешь даже помыслить себя в ином существовании. Приходит миг, когда оборачиваясь по сторонам, ты замечаешь, что вокруг не осталось никого. Что ты один... Никто не догоняет тебя, и впереди не мелькнет ничей размытый силуэт. Даже ты сам не оставляешь следов в пыли, которой, возможно, стали твои предшественники. И тогда ориентиром тебе становишься ты сам. Но как же сложно оценивать себя таким образом, ведь даже единственный спутник - твоя Тень то несется впереди тебя, то вдруг поворачивает вспять, а то и вовсе исчезает, и ты продолжаешь свой Путь в полном одиночестве... Может показаться, что ты бежишь на месте или вовсе сбился с Пути, но мы ведь сами создаем свой собственный неповторимый Путь и лишь нам решать, где он сольется с другим, где оборвется и оборвется ли... 
 Но нельзя забывать, что Путь принадлежит странному многомерному пространству, и продвигаясь одновременно в миллирдах системах отсчета, в миллиард первой ты стоишь на месте...

Граница. Поток сознания.




Настроение сейчас - сидит в шкафу, хандрит

Жизнь между мирами похожа на прогулку по линии горизонта. Ты не здесь и не там, но ты и там, и здесь. Странное, но уже давно привычное состояние призрачного скольжения и невесомости.
Знаки иного мира проступают в этом повсюду. Знаки этого - проникают в иной. Они словно переплетаются между собой, являясь единым целым, где одна часть не может существовать без другой. Возможно, это проявляется столь явно лишь здесь, на границе, но, тем не менее, факт остается фактом.
Каждому из нас однажды предоставляется выбор, в каком из миров жить. Кто-то выбирает реальный мир, начисто отрицая существование другого. Кто-то уходит в мир фантазий. Многие оставляют маленькую щелочку в завесе и периодически заглядывают в иной мир: Как оно там? Что происходит? Некоторые даже изредка наведываются туда. И только для очень небольшого количества живущих завесы нет, или она похожа на туман, который хоть и снижает видимость, но совершенно не мешает передвижениям. Правда это вовсе не значит, что те, кто обладает такой способностью, носятся из мира в мир, будто светские тусовщики с одной вечеринки на другую. Они передвигаются крайне осторожно и только наверняка, потому что знают, как легко заблудится и с той, и с другой стороны. Ну и, кроме того, тот, кто живет на границе, уже вряд ли сможет жить где-то еще. Потому что здесь возможно практически все. Здесь можно управлять силами, которые многим даже не снились, не прибегая ни к каким особенным усилиям, можно бродить, где вздумается и находить знания повсюду так легко, как если бы кто-то просто положил тебе на прикроватную тумбочку книгу, полную тайных знаний, да еще и любезно переведенную на понятный тебе язык. Но здесь же становится понятно, как хрупка искра жизни, и как легко можно все разрушить, трудно и долго что-то создать, и просто безумно трудно сохранить то, что уже создано. Здесь ты учишься невмешательству, пожалуй самой трудной науке. Здесь ты учишься тому, что за каждый твой шаг и поступок приходится платить. И очень часто на своем личном опыте (ну мы же все любим пробовать сами) ты постигаешь, что плата почти всегда гораздо больше чем то, что ты получил в итоге. Так граница учит мудрости.
Здесь трудно найти собеседника, еще труднее - друга, но самое трудное - сохранить их рядом. Потому что здесь так легко исчезнуть. Слишком много дорог и случайных перекрестков, где однажды свернув в разные стороны, можно никогда больше не встретится. Так граница учит одиночеству.
Здесь все постоянно меняется и в тоже время остается неизменным. И нужно научится принимать эти правила или исчезнуть. Так граница учит выживанию.
Она - лучший учитель. Она учит и меняет тебя изнутри. А потом ты меняешь ее. Этот процесс бесконечен и непрерывен как течение времени. И самая большая роскошь, которую ты можешь здесь себе позволить - это право не знать, куда ведет тебя эта дорога. Потому что, в конечном счете, это не так уж и важно. Когда придет время - ты все узнаешь... или не узнаешь. Но сам процесс пути и получения знаний, а главное умения ими пользоваться - не менее интересен. И каждое окончание пути становится новым началом, если взглянуть на него с другой стороны вселенского многогранника. Главное захотеть.
Правда, несмотря на всю приобретенную мудрость, иногда до безумия, до зубовного скрежета хочется, чтобы рядом был кто-то, кто может по-достоинству оценить те сокровища, которые ты скопил за долгое время пути, кто захочет пойти рядом с тобой, куда бы ни вел этот путь. Это самый драгоценный дар, который только можно получить. Правда ценность подарка мы часто осознаем слишком поздно.
И тогда нам остается лишь идти дальше по бесконечным изгибам вселенского многогранника и тихо надеяться на то, что однажды мы заслужим этот подарок снова.

Таинственные манускрипты

Heidi Taillefer

>>>

Ling Yun (China)

Eще

Мне прислали вопросы:

Были шахты у Пирамид Майя, идентичные Пирамидам Гизы? Имели они ориентацию на определённые созвездия? Или только по Линии Равноденствия?

Ответ:

Индейские пирамиды служат для того, чтобы определить место человека во Вселенной, как в пространстве, так и во времени.
В обязанности верховного вождя , на языке майя "халач виник", что означает "истинный человек", входило еженощно в полночь на пирамиде воскуривать копаловую смолу в честь звёзд, причем определенных, ну, например, Канопус, Кастор и Полллукс и т.д.
Жрецы наблюдали за движением звезд, особенно во время сумерек, в три часа ночи и перед зарёй. Каждое время возвещалось боем барабанов и звуками труб из пирамид.
Многие пирамиды, и не только у майя, но также у тольтеков, ацтеков были ориентированы на созвездие Плеяд. Для народов Мезоамерики созвездие Плеяд с Альционой имело такое же значение, как для Египта - Сириус.
Как в Египте восхождение Сириуса означало прилив Нила и начало нового года и корректировалось жрецами с солнцестоянием, так и в Мезоамерике эту роль играла Альциона - звезда Плеяд - на языке майя ЦАБ- "Погремушка на хвосте гремучей змеи", только здесь корректировка шла с равноденствиями, корректировка основывалась на календаре Мучучу Мил - пророческом календаре Плеяд, этот календарь соединяет солнечный календарь Хааб и звездный календарь Цолькин.
Тольтекская пирамида в Чичен-Ице - загадка архитектуры. Она спроектирована так, что когда Плеяды находятся ровно на прямой линии точно над центром пирамиды в дни равноденствия, солнечные лучи, игра света и тени заставлют огромную змею, чья голова вырезана у подножия ступеней, ползти вверх или вниз по лестнице: вверх-весной и вниз -осенью, образуя семь правильных треугольников, узор из которых носит на себе гремучая змея. В Плеядах семь главных звезд, хотя на самом деле их гораздо больше в этом скоплении, но отлично видно в небе только семь. Индейцы знали о таком скоплении и называли также Плеяды Кучей Солнц!
В Шочикалько огромная пирамида имеет в себе вертикальную шахту, которое освещает Солнце в зените два раза в год. В эти два раза пирамида отбрасывает абсолютно круглую тень. Разумеется, это движение Солнца также связано с периодом Плеяд, точнее, обращением Солнечной системы вокруг Плеяд.
Знаменитые пирамиды Города Богов - Теотиуакана ориентированы по оси восток-запад на Плеяды.
В Теотиуакане пирамиды использовались в соединении с маркерами на камнях, расположенными на холмах и горах, окружающих долину, для наблюдения за всей небесной механикой, восходом и заходом звезд - Сириусом, Полярной и т.д.
Вообще все постройки в Городе Богов - это точная проекция всей Солнечной системы с размерами и орбитами планет, их расстояниям друг от друга и т.д.
А еще есть Паленке c «духопроводом» – в мой пост просто не войдет столько инфы))
Индейские пирамиды учат превосходить человеческие возможности и достигать более широкого видения взаимосвязи человека с Космосом и с самим собой!
Майя в наблюдениях за звездами также использовали раздвоенные палки, орнаменты вдоль крыш вытянувшихся в линию пирамид, ряды вертикально стоящих палок, стелы, специально расположенные на расстоянии нескольких км друг от друга.
Древние майя, как и египтяне, вели наблюдения за определенными звездами, сидя в темной келье или комнате и глядя через дверной проем или окно пирамиды.
Называя Плеяды Кучей Солнц, индейцы говорили, что и наше Солнце находится в этой Куче! Такое гелиоцентрическое видение, то есть не с точки зрения земного наблюдателя, а с точки зрения наблюдателя небесного было присуще майя.
Пирамиды майя, их храмы, являются «каменными компьютерами» - обсерваториями, где они точно вычисляли периоды обращения планет и звезд, но их сакральное знание не базировалось на астрономических циклах. Календарный счет дней уходит в такое далекое прошлое, за миллиарды лет до того, как появилась наша Солнечная система, как возникли галактики, к самой точке Большого Взрыва. Им были открыты тайны Вечности и ход времен. Как высоко они воспарили, если им было ведомо, что наша Галактика имеет спиралевидную форму? В священных текстах майя повествуется о том, как Великая Мать и Великий Отец...сотворили Землю: «...Подобно туману, подобно облаку и подобно облаку пыли была земля при своем сотворении, в начале своей телесности...»

"Для твоего же блага"

Дверь тихо скрипнула и отворилась, пропуская в темное помещение немолодую уже женщину.
- Мам, почему ты всегда входишь без стука? - голос прозвучал глухо, приглушенно, но скорее устало, чем зло. Девушка резко обернулась, прижимая к обнаженной груди какую-то рубашку. Однако при всей ее поспешности мать успела заметить что-то странное, мелькнувшее в фигуре дочери.
- Потому что я твоя мать, - мягко проговорила женщина. - Повернись, пожалуйста...
Девушка вздрогнула и отступила назад. Опомнилась и, пытаясь не показывать своего истинного настроя, нахмурилась, упрямо посмотрев на мать.
- Нет... зачем?
- Вот, уже мать и посмотреть не может на собственную дочь, - картинно всплеснула руками женщина. Девушка тихо вздохнула, предвидя, к чему приведет подобное начало: мать все равно добьется своего... Она медленно повернулась к ней спиной. Свет, падавший из коридора скользнул по гладкой чистой коже. По двум странным бугоркам, шедшим вдоль всей спины, начинаясь от лопаток и заканчиваясь у талии. Мать прикусила губу, удерживая удивленное и испуганное восклицание, осторожно коснулась одного из них рукой. Девушка вздрогнула от ее прикосновения и заметно напряглась. Кожа под пальцами матери явно скрывала живую плоть, лишь чуть выше, у лопаток, под ней ощущалось что-то жесткое...
- Что это? - тихо спросила женщина, подрагивающим голосом. Девушка лишь пожала плечами. Ее глаза блестели от слез, и она молчала, страшась, что голос выдаст ее.
- Надо показаться врачу, - с тревогой проговорила мать, отступая назад, но не сводя взгляда со спины своего чада.
- Нет, пожалуйста... - ее голос казался безжизненным, что испугало мать еще больше. Девушка обернулась к ней. Ее глаза, полные слез, молили...
- Но это что-то ненормальное. Для твоего же блага, надо показаться врачу, - повторила женщина уверенно, изо всех сил стараясь не обращаться внимания на глухие рыдания дочери. Она просто боялась того, что мог сказать ей врач. Смертельная болезнь... Операция... мало ли что еще.

- Но, мама, я не могу... не хочу... - она снова отчаянно просила. Руки, которыми она сжимала пальцы матери, подрагивали.
- Надо, доча, для твоего же блага, - мать хмурилась, разрываясь между двумя желаниями: отвернуться от девушки, от пронзительного взгляда ее глаз или, напротив, обнять, пытаясь успокоить. - Ты же сама слышала, что сказал доктор: "Похоже на опухоль... нужно хирургическое вмешательство..."
- Они сами не знают... Это был лишь один из вариантов, - ответила она глухо, - а ты просто уцепилась за него, как за наиболее простой... И от меня требуешь того же, - девушка отвернулась от матери и выпустила ее руку. Некоторое время она молча сидела в кресле, обхватив себя руками. Под пальцами ощущались все увеличивавшиеся со временем бугорки, которые теперь были заметны даже под самой просторной одеждой.
- Я знаю, что это, - совсем тихо произнесла она, болезненно улыбнувшись, и заметила краем глаза, как встрепенулась мать. - Это... крылья...
- Чушь! - в усталом голосе женщины неожиданно прорезалось раздражение. Даже злость. - Мы обсуждали это с тобой. У людей нет крыльев! Не может быть!.. Это болезнь, патология, мутация... не знаю, что еще...
Девушка сжалась в комок в теплом кресле, вцепившись пальцами в спину, впиваясь ногтями в тонкую кожу, и старалась не слышать криков матери.

Мысли медленно текли в сознании, словно наркоз добрался и до них. Окружающие звуки гулко отдавались в голове. Она медленно приходила в себя, вспоминая привидевшийся ей страшный сон.
У нее были крылья, который могли вознести ее в высь,о которой она так долго мечтала. Она бы скользила в потоках ледяного ветра, чувствуя его нежные прикосновения, кружила бы, взлетая все выше к звездам, луне, солнцу... Но ее вернули на землю, укус наркоза принес с собой сковывающую все члены слабость, усталость. И глубокий сон, полный мрака и гнетущего ощущения пустоты.
Плохо слушавшаяся еще рука медленно-медленно скользнула за спину. Пальцы коснулись шершавой поверхности наложенных несколькими слоями медицинских бинтов. Под ними не было и намека на уже ставшие привычными "опухоли". Девушка вздрогнула всем телом, сдавленный стон, не услышанный никем, сорвался с ее губ. Из-под опущенных век потекли долго сдерживаемые слезы...

Странная игра

Странная игра. С неизвестными целями, с неизвестными правилами.
Зло многолико и многообразно. Оно тянется к нам из темных мест, прячется в щелях и тупиках, оно сияет огнем в глазах таких людей, как они, движет ими, направляет их в нечестивых делах. Ложь, лицемерие и преступление. Все это нужно лишь для того, чтобы скрыть, что на самом деле зла не существует. Зло живет в нашем страхе. Зло живет в нашей ненависти. Но на самом деле нет никакого зла.
Они спят сном, более реальным, чем сама жизнь.
И никто на самом деле не выбирает, в какую игру будет играть. У нас есть право выбирать, но нет права сделать выбор. Когда приходит время выбрать, мы знаем, что выбор уже сделан, и остается лишь понять – почему.
Такая странная игра. Переставляем фигуры, не зная правил, не зная своей роли, не зная, к чему все это ведет. Нет арбитра, и нам некому задать наши вопросы. Вопросы, имеющие ответы, но не имеющие смысла.
Мы – можем ли мы выбирать, как будем играть в нашу игру?
Вот - снова на дне черной бездны, снова в колодце уходящих в бесконечный мрак стен. Разве это настолько реально, что может стать проблемой? Разве стены имеют значение? Разве истину строят из камня? Зачем видеть то, что прячется там, во мраке высоты, или во мраке глубины, или во мраке впереди, сзади, справа и слева?
Слова, слова, слова, лабиринты слов и тонкая, дрожащая пелена чувств. Мы играем всегда по-своему, не зная, что на самом деле происходит. Бесконечные подтверждения, странные опровержения.. Это только иллюзия. Как и зло.
Сейчас, может быть, ночь, а завтра снова война, завтра снова все будет так же, как сегодня было уже. А пока ночь можно еще думать, но лучше – не надо, попытка понять приводит к конфликту. Легкому, почти неощутимому, почти беззначному. Как лишняя нота в гармоничной мелодии. Орбитали испытаний, и взгляд недреманного ока, о, ему нравится водить нас по грани, где – лишь движение, и падение неизбежно. Но разве он подарит нам такую радость – радость ощущения последней битвы?
Впрочем, если не впадать в заблуждение, что действительно знаешь правила, игра становится не только веселой, она становится интересной.. Единственная настоящая битва. Остальное – просто шахматы.
Да, это странная игра. Странное испытание. Интересное, да, интересное испытание.

гибель планеты - это гибель рас... многих рас... Исчезают промежуточные ячейки, и души оказываются раскиданными далеко... И выкинутыми не совсем туда, куда могли бы, будь жива та раса... А "не туда" - это, как правило, относительный ад, относительное сумасшествие.

Очень возможно, что "вокруг" нас гибнет множество подобных нам рас. Не зря мы наблюдаем такое многообразие относительных аномалий в роде людском... Не зря нас стало так резко много... Они гибнут по причинам, схожим с теми, которые могут погубить нас. Мы на очереди.

И я говорю тебе: Восстань! Поднимись! Отбрось страх! Действуй!
*изменённые состояния сознания позволяют порой пророчествовать*

Без заголовка

- Здравствуйте, я по объявлению. Это вы отдаёте сердце в хорошие руки?

- Я.

- Б/у?

- Да. Оно любило три года одного человека.

- Ну-у! Три года эксплуатации - это довольно большой срок! Почему отдаёте?

- Его прошлый владелец обращался с сердцем не по назначению. Он его ломал, резал, играл с ним, вонзал в него острые предметы... Сердце болело, кровоточило, но по-прежнему выполняло свою основную функцию: любило его... И однажды тот, кому оно принадлежало, разбил его...

- Как разбил?! А вы в ремонте были? Что вам сказали?

- Восстановлению не подлежит...

- Зачем же вы подали объявление? Неужели вы думаете, что кому-то нужно ваше разбитое сердце?

- Я верю, что есть на свете человек, который сможет склеить его из осколков. Верю, что он не пожалеет на это любви и времени. Верю, что он сможет дать ему вторую жизнь...

- Я... я готов попытаться. Это, конечно, будет трудно, но результат того стоит. Вы можете дать мне какие-нибудь гарантии? Если я смогу его восстановить, смогу оживить ваше сердце... сколько ещё оно сможет любить?

- Пока оно бьётся...

- В объявлении вы указали, что отдадите сердце только при одном условии...

- Да. Я должна быть уверена, что вы не станете причинять ему боль.

- К сожалению, я не могу видеть будущего. Не могу с уверенностью обещать вам, что оно больше не будет страдать... Всё, что я могу на сегодняшний день, это дать вам в замен своё сердце...

- Я согласна!

- Меня тоже устраивают все условия контракта.

- Значит, встретимся завтра?! Для обмена?

- Да. До свидания, любовь моя.

- До завтра, любимый...