Будут жаться к поездам предпоследние платформы. Ограниченные формой, они перечтут все отпечатки ботинок и судеб. На своих пологих лбах вынесут вечернее охлаждение. Им бы тоже домой... Повздыхаем с дворником-осетином и тоже свернём газеты. Подумаем.

Я уеду. Завтрашним погожим утром по мокрой ещё росе подойду к станции. Задумчивый, приплывёт  невысокий поезд: "Пойдём?". -Да, да, да...

За окном будет лето. И я....

Они начинают сползаться на вечерних сухих улицах. Они приподнимаются на цыпочках и целуют лицо. Их меленькие руки обхватывают сердце и мешают дышать. И пытаешься идти, и забываешь, куда шёл. Вот некоторые из них поджидают, прислонившись спинами к стенам и скрестив руки, щурят светлые глаза и ловко подстраиваются в ногу и маршируют рядом, их особо не отличишь от собственной тени.
Я думаю о них. Они любят меня. Я жду их и тоже, конечно, люблю. Я пою им светлые песни, они плачут, вздыхают и улыбаются, я говорю с ними на ты, они слушают так проникновенно всё то, о чём я больше никому, понимаешь, никому не скажу и ни за что... А вот им -говорю.
Я простил её. Я чувствую, что она меня - тоже.
Тогда почему снятся её слова и голос? Может быть, потому что она до сих пор любит меня? Не может быть, столько лет прошло. Не может быть. Я совершенно не тот мальчик, который так нравился ей. Меня того больше нет. Но когда я иду по её улице, понимаю ,что она та ,тогдашняя, маленькая, тоненькая, она есть и сейчас. И я стою около её окон, я знаю, что её там больше нет, но я ищу её окно и говорю, как тогда, зимой :"Без тебя так одиноко..."

Собрать слова, как крошки от обеда, зажать в кулак, беспомощно потом расправить влажную ладонь...
Щекочут муравьём помятые улыбчивые буковки, перемигиваются, икают, заливисто хохочут.
Мне остаётся только с вожделением смотреть. И ждать, когда остынет их беспечная жизнь. В тот момент я возьму их под крыло и медленно спрячу.

Пьёт малоржавый февраль, так непростительно юный, бензин. И серые слюни стекают на асфальт. Резвятся капли во сне: им снится столб и дорога и что оталось немного до спелых жабр карасей...
И бредит кашей чечевичной молодой режиссёр, и от огня запылали щёки старших сестёр.

Спелёнутые сомнениями и нет-нет, это не я мысли и, может быть, намерения, оглушительно дышат над вашими головами. Не слышите? Может быть, это просто след от гелевого стержня?
Руки, таких ладоней ни у кого больше нет. Вот так. Тепло-шершавые, ласковые, послушные и упрямые - то на щеке оставят приятную щекотку прикосновения, то около подбородка проберутся...
Им не выбраться без моей смелости.
Ах, да. Это только кажется.

За несколько снов до пробуждения. Я пытаюсь заглянуть в твои руки: ты держишь душу на поводке.

Горячий. Терпкий. Спелый.
Гололёд проснулся. И его больное тело соскребли с обочин мрачные люди в железных доспехах.
Бледная мать-зима лелеет на руках полумёртвое дитя.

Потёрлись слова. Запылились черты лица. Заржавели струны. А ведь было. Было.

У меня были спрятаны нежных несколько мелких откровенй. Им не исполнилось и полутора лет, как все захотели поздравить их с проявлением. Теперь они молча ждут у себя на сереньких диванчиках, когда я приду и позову их: "Выходте же скорее, к нам пришли!". Им не терпится узнать, кто они и как их зовут.
Тёртое какао. Да.

Я вижу эту ночь. Она, как дитя, прикрыла колени серым одеялом туманных облаков и улыбается. Широким жестом поправляет волосы. Трогает застывшую ладонь. Жмурится. Чихает. Смеется.
Ей весело и хочется спать, только есть еще два часа, чтобы посмотреть небо. Бледные губы звезд ее дрожат.

как седина уставших деревьев напротив. Пробивается короткими шпажками заржавленных листьев. Они не чувствуют еще. Они уже знают. Им больно и весело. И они смеются отчаянно над руками нежного ветра. Я надеваю синий колпак и сажусь на подоконник. Я буду ловить их улыбки. И собирать новые ноты для яблочного пирога.

Когда в голову лезут образы звуковые. И визуальные. Хочется потрогать их на вкус.

грею лето ласковой ладонью. Я чувствую дыханье на плече. Со мной садится рядом вдохновенье и смотрит в побледневшее лицо. Я улыбаюсь. Нервно эти руки скользят по тонкому карандашу. Я чувствую слова. Я слышу звуки. И я не сочиняю - я пишу.

не стоит торопить. Оно само решит, кому отдаться. С кем говорить, кому казаться, когда остаться и кого простить.

небрежным рукопожатием встречает ночь снег. шершавые руки протягивает зима. свет окон ласково тревожит темноту. послушен городской ветер. шум проспектов линяет фонарями.
у меня в комнате поселилось умиротворение.

эти сегодня прекрасны и наполнены.
в них тепло и моросящие дожди.
люблю.

желтых листьев собираются. влажными стаями разлетаются. смотрят грустно.
прощаются.
осень тихими шагами идет к Москве

проходит.
кажется, вот тянутся дни, а они на самом деле мчатся. без оглядки.
торопятся.
и они торопят нас: скорее, а то упустишь свое.
а ценится теперь материальное.
как потрогать счастье? как прикоснуться к любви?
никто не знает..
а дни торопят нас.

я ловлю его за пятку.
перья серых мрачных туч
настораживают...
погулять бы....