вновь "промежуточная" глава
и явление уже знакомого персонажа


Время пришло

Акт 4,5: Раскрытая душа

Первый снег обманчив. Его хрупкие снежинки робко падают с неба, кружась в воздухе, но исчезают, касаясь земли и мощеных дорог, словно капли дождя. Они еще не способны скрыть под собой грязь и сырость почти прошедшей осени, но создают приятную иллюзию подкрадывающейся зимы.
Поздним вечером крайне редки люди на улицах, а еще не угасший свет в окнах домов привлекает взгляд. Одно такое окно, виднеющееся в полумраке, выглядит крайне одиноким во тьме остальных. Здание морга, некогда бывшее больницей, давно спит, не беспокоя своих вынужденных посетителей даже поскрипыванием дверей или полов.
У открытого окна, на фоне льющегося из него света можно было различить силуэт мужчины. Он стоял почти недвижно, медленно дыша, словно смакуя прохладный воздух с улицы, который в легких постепенно заменял собой уже приевшийся запах формалина и подгнившей плоти. Редкие снежинки, подгоняемые ветром, иногда залетали в окно, но тут же таяли. Проведя ладонью по темным волосам, среди которых выступало несколько седых прядей, хотя он и не был стар, на вид недалеко за тридцать, мужчина ощутил на коже холодные капли подтаявших снежинок. Отведя руку и чуть вытянув ее, ловя несколько снежинок, он рассматривал их, успевая заметить тонкий и хрупкий узор, прежде чем резная льдинка таяла, касаясь его почти болезненно тонких пальцев.
- Извините, морг уже закрыт, приходите завтра, - произнес он, не оборачиваясь, ощущая на своей бледной коже последний сухой и холодный порыв ветра. Он слышал, как кто-то остановился в дверях. Мужчина захлопнул окно и аккуратно задвинул щеколду, провожая взглядом пару снежинок, кружащихся за ним.
- Я пришел и не в морг. Я пришел к тебе… Эдвард, - легко улыбнувшись, уточнил причину своего визита незваный гость, в столь позднем часу переступивший порог морга.
- Эвиль, - обернувшись, Эдвард узнал в нем человека, спутать которого с кем-то другим не мог. Ему хватило лишь одного взгляда на едва заметную лукавую улыбку.
- Давно не виделись… а ты все так же служишь мертвым, заменяя их сгнившее нутро на пустоту и шелковые нити, - проходя дальше в комнату, отступая от дверей, мерно говорил Эвиль, осматриваясь, но ни на чем не делая акцента, следуя к собеседнику.
- Либо они служат мне. Как скрипка - музыканту, - Эдвард тихо усмехнулся. Он по-своему относился к работе, которую другие считали грязной и отвратительной. - Каждый занимается тем, что умеют его руки… реже тем, к чему пристрастно сердце. Мое же дело - скрыть тлен смерти, дабы живые не брезговали проводить усопшего к его могиле.
- Возможно, - чуть склонив голову набок, словно подумывая над ответом, Эвиль остановился перед Эдвардом. - Но у нас еще будет время обсудить прожитое.
- Безусловно, - и тот согласился, отходя к небольшому столу, садясь за него, отвлекаясь от собеседника на бумаги, разложенные по папкам. - Ты о чем-то хотел меня попросить? - поинтересовался Эдвард, зная своего гостя и то, что он не позволит себе прийти столь поздно просто так.
- Да, - отбросив лишние слова, Эвиль взял с невысокой полки подле стола ключ, - полагаю, комната все та же?
Эдвард молча согласился, кивнув, провожая взглядом жест Эвиля. Эдварда не стеснял ни факт его работы, ни то, что он жил в здании морга, и его гостя это тоже ничуть не смущало.
- В таком случае, буду признателен, если ты, закончив с работой, немного мне поможешь… иногда ведь стоит отвлекаться на живых, - скрыв ключ в кармане сюртука, Эвиль отошел к двери.
- Я патологоанатом, а не врач, - напомнил Эдвард, раскладывая перед собой бумаги.
- И все же, - гость на секунду замер на пороге.
- Хорошо, - Эдвард вновь отвлекся от дел и глянул ему в спину, - а пока - располагайся.
Эвиль скрылся в коридоре, а Эдвард вернул свое внимание к бумагам, лежавшим перед ним. Он неспешно скользил взглядом по тексту, иногда что-то заполняя и дописывая, раскладывая бумаги по разным папкам, словно к нему никто не приходил и не отвлекал от работы, либо же знал, что ему незачем спешить.
Закончив со своими обязанностями, Эдвард поднялся на верхний этаж и остановился возле двери своей комнаты. Прикоснувшись к холодной ручке, он открыл дверь и переступил порог, осматриваясь и прислушиваясь: его взгляд отмечал небрежно брошенную на пол одежду, а слуха достигали тяжелые вздохи. Склонившись, поднимая с пола одну из вещей Эвиля, хаотичность которых вела к приоткрытым дверям ванной, Эдвард заметил на кровати юношу. Он тяжело дышал и заметно дрожал, неуверенно поджимая ноги, лежа на боку, сжимаясь, тщетно пытаясь согреться.
Эдвард подошел ближе и наклонился к юноше. Проводя ладонью по сюртуку Эвиля, которым тот был накрыт, он про себя отметил, как же юн сей непрошеный гость, еще совсем дитя.
Откинув сюртук, открывая взгляду почти обнаженного юношу, который дрожал, обхватив себя за плечи, Эдвард прикоснулся к его шее ладонью, ощущая под горячей и слегка влажной кожей быстрое биение сердца. Повернув юношу на спину, он свел брови, замечая болезненный румянец на щеках.
- Бедное дитя… у тебя жар, - произнес Эдвард, оглаживая щеку юноши, прислушиваясь к тяжелому и сиплому дыханию. Отведя от его лица несколько влажных прядей, прилипших к коже, Эдвард чуть оттянул его веко, осматривая глаз, но и без этого было более чем очевидно, что юноша бредит и поэтому никак не реагирует на прикосновения.
- Ты поможешь? - донеслось откуда-то со стороны ванной.
- Не думаю, - Эдвард встал и отошел к небольшому шкафу, что-то ища в нем. - Похоже, это воспаление легких. Нужен врач и, что более важно, медикаменты, а здесь их нет.
Рассматривая несколько небольших пузырьков, взятых с полки в шкафу, Эдвард отставлял их обратно, похоже, не находя нужного. Он не задавал лишних вопросов, ибо не имел привычки интересоваться чужими причинами и даже тем, кто этот юноша и почему он в таком состоянии.
- Ты ведь понимаешь, почему я пришел к тебе, а не в больницу, не так ли? - вопрос подразумевал очевидный ответ, поэтому Эдвард молча кивнул. Он знал, что Эвиль преследует свои цели, оправдывая свои планы, и то, что этого ребенка наверняка кто-то ищет.
Вновь натягивая на себя сюртук и поджимая ноги, юноша тяжело кашлянул, повернувшись и уткнувшись лицом в подушку. Его тело сковывала дрожь, словно в комнате было невыносимо холодно, настолько, что кожа будто горела, соприкасаясь с воздухом, поэтому он пытался как можно сильнее сжаться, прячась под тяжелой тканью черного сюртука.
Вздохнув, понимая, что выбора нет, Эдвард вышел из комнаты и вскоре вернулся, держа перед собой небольшой металлический поднос. Пододвинув к кровати низкий столик, он опустил на него поднос, который глухо звякнул различными инструментами на нем.
- Как его зовут? - спросил Эдвард, выливая в небольшую посудину прозрачную жидкость из округлой колбы. Он предпочитал знать имя того, к кому был вынужден прикоснуться.
- Адам, - все так же приглушенно прозвучало в комнате. - Что ты хочешь сделать?
- Если выпустить из организма определенное количество крови, то температура должна понизиться… кроме того, это поможет облегчить симптомы, - Эдвард знал, что делал. Некогда ему все-таки довелось быть врачом и иметь дело с живыми людьми, чьи жизни зависели от каждого его движения, но все же он предпочитал работать с теми, чьи сердца уже остановились. Он никогда не боялся совершить ошибку или поставить неправильный диагноз, он всегда был уверен в своих знаниях и способностях, просто считал, что и без него достаточно людей, дарующих жизни… куда меньше тех, кто умеет ювелирно превратить разлагающийся труп в будто спящего человека.
Присев подле кровати на колено, Эдвард отвел от юноши сюртук, плавно гладя его по голове, успокаивая своими прикосновениями дрожь.
- Адам… ты ведь слышишь меня? - ровный и красивый голос звучал легко, словно дымка, достигая слуха.
Адам лишь вновь кашлянул, все же слыша его и чуть приоткрывая глаза. Этот голос показался ему неимоверно знакомым. Он звучал странно приятно и успокаивающе.
- Я расскажу тебе одну историю, - Эдвард взял Адама за руку и вытянул ее, отирая запястье небольшим кусочком марли, смоченным в жидкости из колбы. Под светлой и тонкой кожей виднелась паутинка синеватых вен. Стоило лишь прикоснуться к ним кончиками пальцев и можно было ощутить биение сердца. - Некогда жил человек, чей дух уподобился его оружию, став таким же стойким и неутомимым. Он гордо шел вперед, не медля и не останавливаясь перед преградами, преодолевая их. Он был сильным воином, не нуждающимся ни в армии, ни в покровителе. Он мог победить любого в одиночку, не щадя себя и не оглядываясь на боль ранений, ведь удары в спину были неизбежны…
Красивый спокойный голос отвлекал от боли, словно заставляя внимать ему, когда Эдвард точным и ровным движением рассек запястье юноши, прервав нить тонких вен.
Алая горячая кровь стекала по ладони, капая с кончиков пальцев в небольшую посудину.
- Он никогда не сдавался, не отчаивался и не отступал, но однажды замер, сжимая в руке свой меч. Впереди него была армия врагов, а за спиной… просто еще одна армия, которая молча наблюдала. Он задумался о том, куда идет, к чему стремится… и нужно ли ему это?
Адам все так же дрожал, иногда приоткрывая глаза и глядя на Эдварда, слушая его, словно он говорил о чем-то очень важном и нужном. Его голос иногда будто рассыпался на сотни тонов и отголосков, напоминая голоса близких и знакомых людей.
- Задумавшись лишь на мгновение, он разжал ладонь, сжимающую меч, позволяя ему пасть к земле. Он увидел - ему не нужно ничего из того, что он может достичь ценой своей силы, ведь у него было все, за исключением руки, которую бы ему протянул близкий человек, если бы он вдруг оступился и упал в пропасть. Этому человеку не нужно было быть союзником, вполне бы хватило и его существования.
Кровь постепенно наполняла собой металлическую емкость, остывая.
Убрав посудину, Эдвард придерживал руку Адама, зажимая порез ладонью, краем глаза глядя на то, как с тонких окровавленных пальцев стекали последние капли и падали ему на брючину, тут же впитываясь в ткань, пачкая ее.
- Оставив свое оружие и переступив через него, воин медленно шел дальше, более ни с кем не сражаясь, обходя препятствия и войны, позволяя угасать своей душе воина, от которой вскоре почти ничего не осталось, подобно кучке пепла от огромного костра. Он и сам не заметил, что за ним следом кто-то шел, вероятно, именно тот, кого он желал, тот, кто бы смог спасти его от тьмы бездны… но он ошибся. Этот человек вонзил ему в спину кинжал, лишив жизни. Ровным счетом он лишь облегчил чужую участь, забрав себе то, что принадлежало другому. Разрубив тело на части и закопав их в одной из горных расщелин, полной цветов, этот некто продолжил свою жизнь, день ото дня все чаще отчего-то вспоминая об этом… зачем он шел за ним, что видел, почему убил? Вскоре вернувшись, он увидел в расщелине множество цветов эдельвейса, как и прежде цветущих в ней, но среди белых цветков виднелись слегка голубоватые, как раз там, где он скрыл тело…
Стерев с пальцев Адама кровь, осторожно касаясь кожи влажной марлей, Эдвард разжал запястье, отирая и его. Из тонкого разреза вновь выступала кровь, как только шероховатая ткань стирала старую. Немного приподняв его руку, Эдвард наклонился к ней, касаясь раны своим дыханием, взамен ощущая запах юной крови. Он приблизился еще, едва не касаясь ее, и слегка приоткрыл губы, но отстранился, вновь зажимая рану ладонью.
- Эти цветы напоминали ему о том, что он предал, хотя никогда и не клялся в верности. Он вырвал их, помогая себе забыть, дабы они не напоминали о содеянном, но спустя время он вновь проходил мимо расщелины и видел эти цветы… и вновь вырывал их. А они все так же вырастали, чуть отличаясь от остальных. Этот человек залил их ядом, оставив среди серебристо-белых цветов словно черную бездну. С тех пор цветы каждый год цвели белым, окружая пустой клочок земли, напоминая о пустоте в душе, уже забывавшей о том, как когда-то она шла за человеком, который был силен, даже несмотря на то что выбросил свое оружие.
Адам перестал дрожать, засыпая, дослушивая историю, слов которой почти не различал. Голос Эдварда успокаивал, словно колыбельная дождливой ночью, пробираясь в самую душу, окутывая ее собой, не позволяя отвлекаться на что-либо другое.
Когда кровь остановилась, Эдвард забинтовал запястье, иногда поглаживая нежную кожу кончиками пальцев. Дыхание его нечаянного пациента было таким же тяжелым, но жар заметно спадал, стирая с лица лихорадочный румянец.
- К чему была эта история? - за легкой усмешкой едва уловимо послышался перезвон бубенцов.
- Мои слова и голос подчиняют себе душу, напоминая ей голоса близких, успокаивают и умиротворяют… заставляя исполнять мою волю, - приподняв Адама, Эдвард переложил его на другую половину кровати и укрыл одеялом. Взяв с подноса небольшой пузырек и изъяв из него таблетку, он вновь наклонился к Адаму. Удерживая его за подбородок, Эдвард приоткрыл ему рот и положил под язык горьковатую таблетку. - Так что он даже не почувствовал пореза и боли... он думал о чем-то своем.
- И правда, прекрасный дар… похоже, впервые за то время, что знаю тебя, я понял это, - бубенцы звякнули более слышно, отмечая, что их обладатель приближался. - Вероятно, это самое прекрасное, что может встретить душа в мертвом теле.
- Хм, мне же никогда до конца не понять твоих мотивов и целей, - собрав все обратно на поднос, Эдвард отодвинул столик к стене.
- Возможно, потому что их нет. Я просто делаю то, что делаю, - в ответ последовала едва заметная усмешка, ведь ее обладателя никогда не удивляло, что едва ли кто-то мог понять его действия.
- Ты бесцельно существуешь, - заключил Эдвард, подходя к двери. - Откланяюсь. Под утро ко мне должен зайти патер.
- Патер? Ты же на дух не переносишь служителей церкви, - в голосе прозвучало легкое удивление, ибо не раз доводилось видеть, каким пустым взглядом Эдвард смотрел на тех, кто называл себя слугами божьими, кроме того, он не разделял их мнения о мертвых.
- Это совершенно иной патер, мне есть что ему показать, - улыбнувшись лишь краем губ, Эдвард скрыл довольную улыбку, ведь другим совершенно не обязательно знать о его планах. - Спокойной ночи… и, кстати, когда Адам проснется, то пусть выпьет настойку. Она стоит на столе.
Перед тем как выйти, он указал взглядом на небольшой темный пузырек, стоявший на краю столика у стены. Почти неслышно закрыв за собой дверь, Эдвард скрылся в полумраке длинного коридора, иногда выдавая себя ровными шагами и дрожащим перестукиванием инструментов на металлическом подносе в его руках.

- Как самочувствие Адама? - спросил Эдвард, стоя перед телом, аккуратно делая разрез на его груди, слыша, как приоткрылась дверь.
- Намного лучше, - войдя в комнату, Эвиль обошел металлический стол, на коем лежало заметно подгнившее тело девушки. Подходя к Эдварду, протягивая к нему руку, в ладони которой был чуть окровавленный бинт, Эвиль отпустил его, позволяя тонкой белой полоске ткани с несколькими алыми отметинами упасть на край стола. - Спасибо.
- Не стоит, я не приемлю благодарности за дело, которое бросил, - подцепив бинт кончиками пальцев, Эдвард бросил его на пол. Ему все-таки больше нравилось быть патологоанатомом, нежели врачом. Биение чужого сердца давно перестало напоминать ему о человеческой душе.
- И все-таки… у тебя красивый голос, - Эвиль усмехнулся, отмечая брезгливый жест.
- Да, в порывах чужой души, - приподняв взгляд, в бледности которого отразилось лукавство, Эдвард взглянул на собеседника, без лишних слов говоря о том, что о многом знает, лишь прикоснувшись к кому-то, словно слыша каждую мысль в каждом стуке сердца. О каждом грехе, о думах, скрытых за ним.
- Хм… неужели это так непристойно? - вновь усмехнувшись, встречаясь со взглядом серых глаз, Эвиль приподнял бровь, почти наверняка зная, что Эдвард имел в виду.
- Нет, это весьма интересно, - вернувшись к телу, лежавшему перед ним, Эдвард продолжил начатое, легко рассекая плоть. - И в чем-то по-своему красиво…

...