У каждого есть в жизни хоть одно

Свое, совсем особенное место.

Припомнишь двор какой-нибудь, окно,

И сразу в сердце возникает детство...

Эта фотография сделана в 1961 году, за год до того, как мы с мамой, простившись с жарким среднеазиатским солнцем, приехали во Флорищи, где служил отец. Кто бы мог подумать, что это затерянное среди лесов местечко, "комариный рай", станет для меня самым дорогим и значимым на земле. Неужели прав автор сайта "PEREMENY.RU", и Флорищи одно из "мест силы"...

 

Олег Давыдов

Места силы. Двадцать второе – Флорищи

Поселок Фролищи располагается на стыке трех областей – Владимирской, Ивановской и Нижегородской, но административно принадлежит к последней. Когда-то это место обозначалось на картах как «не входящее в состав волостей». В церковной литературе оно называется не Фролищи, как на современных картах, а Флорищи – по имени некоего бортника Флора. В глухом лесу на горе, возвышающейся над рекой Лух (одно место силы на ней я уже описал), этот человек занимался сбором дикого меда. И потому гора стала называться Флорищевой.

Не исключено, что такой бортник и действительно существовал, но настораживает вот что: километрах в трех к северу от Флорищевой горы есть еще одно место силы: Илькина гора. Названая по имени какого-то местного Ильки. Если иметь в виду, что Илья Пророк – христианизированная ипостась Громовника (как Георгий), а Флор – одно из имен (наряду с Николой и Власием) поражаемого Громовником Змея (об этом у нас уже говорилось), то – вот вам и сакральный языческий комплекс, моделирующий основной индоевропейский миф о борьбе Громовержца и Змея.

Но сейчас речь пойдет не об этом. Речь конкретно о Флорищевском месте силы. Даже профан может понять, насколько это место необычно: гора, на которой стоит монастырь, как волна, ползет вверх в северо-западном направлении и вдруг обрывается. Пространство вздыблено, зыбко, искажено. В какой-то степени это заметно даже на фотографиях. А там, на месте, тебя вдруг охватывает тревога, ощущается легкое головокружение, сосание под ложечкой, восторг. Скажут: это воздействие красоты. Ну, конечно. Однако красота – это только наименование чего-то непонятного, слово, которое используется главным образом для того, чтобы снять проблему, объяснить беспричинное, вроде, волнение, заклясть нечто таинственное. Сказал «красота», и все стало как будто бы ясно. И можно успокоиться. В музеях встречается много таких заклинателей красоты. Ручка, блокнот, записал имя автора, название картины. И все: ты отметился. На картину можно уже не смотреть. А то еще углядишь там что-то такое. Сон, аппетит потеряешь.

О Флорищевой горе всегда рассказывали странные вещи. Там часто слышали звон и гудение, идущие как бы из тела горы, видели свет. Молва об этом шла по округе. Кого-то это отпугивало, кого-то влекло. Приходили люди, но долго никто не задерживался (легендарный Флор не в счет), место пустовало аж до начала 40-х годов 17-го века. Пока туда не явился старец Мефодий. Потом к нему подтянулись еще несколько человек, получилась монашеская община. Ей нужна была церковь. Мефодий пошел по округе с протянутой рукой. Но поселяне никак не могли взять в толк, зачем что-то строить в нехоженом месте. Мефодий их агитировал: «Если не вы, то потомки ваши прославят здесь дивного во святых Своих Бога Израилева». Этот монах хорошо понимал, кому поклоняется в месте силы над Лухом. И, возможно, отдавал себе отчет даже в прискорбных последствиях поклонения духу чужих мест и чуждой культуры.

Бог Израиля вразумил патриарха Иосифа. И в ответ на челобитную флорищевской братии он велел строить Успенскую церковь над Лухом. Это было в 1651 году. Преподобному Иллариону, будущему настоятелю Флорищевой пустыни, шел тогда двадцатый год. В миру его звали Иоанн, он происходил из Нижегородских мест, был сыном священника Анании, проповеди которого издалека ходил слушать Никон (инсталлировавший, когда стал патриархом, раскол в русской церкви). К 1651 году Иоанн уже успел несколько лет пожить в монастыре (его взял с собой овдовевший Анания), успел жениться и похоронить жену, успел повидать страну. Теперь жил в Москве. Когда он услышал историю о строительстве Флорищевой пустыни, что-то будто бы щелкнуло в его душе. Немедленно собрался и отправился в путь. Пришел на гору, увидел эту красоту, воспарил духом (тут воспаряют и люди попроще), попросился немного пожить с монахами. Мефодий предложил остаться насовсем. Но Иоанн сказал: нет, не сейчас, если Бог приведет, то, конечно, вернусь. Прозорливый Мефодий тогда сказал еще: обязательно приведет. Но не сразу.

Вернувшись в Москву Иоанн решил жениться во второй раз. Некоторые называют это бесовским искушением, поскольку жених намеревался стать монахом. Уж и не знаю, насколько это искушение было бесовским, но результатом решения жениться оказалась слепота. Буквальная, физическая, никаких аллегорий. Тяга к женскому полу была пресечена полным лишением зрения (фрейдистский аспект тут на поверхности), а как только Иоанн обратился к Богу с покаянной молитвой и обещанием уйти в монастырь, так сразу прозрел. Но когда прозрел, снова захотел жениться. И снова ослеп. Бросился молиться, ан нет, зрение не вернулось. Только после того, как его отвели в Троицу к мощам преподобного Сергия Радонежского, Иоанн снова стал видеть. На сей раз он твердо усвоил знак судьбы. К тому же Сергий, явившись во сне, благословил идти во Флорищи. Иоанн и пошел. Но только не сразу. Для начала постригся у родного брата своей умершей жены коломенского епископа Павла. И оставался при архиерейском доме до тех пор, пока Павла не сослали за приверженность к старым книгам. Никонова реформа набирала обороты.

Во Флорищеву пустынь Иларион явился в сентябре 1653 года. И почти тут же отправился в Москву держать экзамен на священника (церковь в монастыре уже была, а служить было некому). Экзаменовал его лично Никон. Это было в мае 1654. А летом, когда новый иеромонах вернулся на Флорищеву гору, все насельники пустыни умерли. До единого. Это было результатом той самой моровой язвы, которая прославила образ Николы Теребеньского (см. предыдущий текст). Иларион остался в пустом монастыре. Наступала зима, навалилось уныние, опустились руки. Он ушел. Перезимовав, конечно, вернулся. Да и куда ему было деваться, если он знал, что вне Флорищ начинает слепнуть.

 Это бывало не раз. Позднее, когда в монастыре снова собралась кое-какая братия, Иларион периодически пытался покинуть Флорищеву гору. Но как только решал, что надо уйти, его настигала слепота. И, водимый под руку, он понимал, что придется остаться. Тогда слепота отступала. Впоследствии, когда Иларион подружится с молодым царем Федором Алексеевичем, станет его кумом, получит много благодеяний для монастыря и, наконец, будет назначен Суздальским митрополитом, он окончательно лишится зрения. Говорят, от обильных молитвенных слез. От слез, однако, не слепнут. А вот от привязанности к чему-то, точнее от разрыва связи с этим чем-то – очень даже можно лишиться зрения. Глаза Илариона однажды были поражены таинственным светом Флорищ, и с тех пор он ничего не хотел видеть, кроме этого места. Хотя, может быть, кто-то околдовал его?

Вообще-то, Илариона часто искушали бесы. Насылали злые мысли, уныние, блудную брань. Он свою плоть изнурял, а она восставала, как феникс из пепла, томила. Преподобный отчаивался, но ему помогали Богородица и Никола. Последний ему ясно объяснил, что несмотря ни на какие сновидческие явления суккубов (после таких любострастий, вообще говоря, проведение богослужения запрещается: ритуальная нечистота), все же нужно каждый день совершать литургию. Монах так и сделал, и блудные наваждения отступили. Думаю, что именно Николай вразумил его и насчет раскольничьих книг. Иларион явно склонялся к старой традиции, но – был в сомнениях. Однажды в церкви он услышал голос: «Новоисправленная служба ничем не меньше старой». Иными словами: ладно, сойдет и по-новому. И в результате, когда на Илариона стукнули (мол, он старовер), ему удалось избежать больших неприятностей. А до настоящих изуверств власти он не дожил. Умер в 1707 году и был похоронен в Соборе Рождества Богородицы в Суздале.

Сейчас до Фролищ добраться легко: 25 километров сносной дороги от поселка Чичерево (стоящего на трассе Москва – Нижний) приводят прямо к монастырю. По сторонам дороги леса, принадлежащие армии. Это называется довольно забавно: военные лесхозы. Рубят лес или чем-то другим занимаются армейские в тех местах – мне неизвестно. Офицеры, культурно выпивавшие под угловой башней монастыря, на прямые вопросы давали уклончивые ответы. Один из них, махнув рюмку, сказал: «Хорошо! Когда наша армия окончательно развалится, поступлю в этот монастырь, благо, что он открылся» (действительно, в начале сентября Флорищева пустынь была возобновлена). Потом, прожевав колбасу, добавил: «Хотя здесь всякое бывает». И засмеялся. Товарищи его понимающе закивали: да, мол. Я попросил пояснить, но офицеры отделались шутками: военная тайна.

Военная или не военная, но какая-то тайна здесь ощущается. Уж не знаю, что имели в виду офицеры (скорей всего – ничего), но и после того, как это место силы было обжито и, так сказать, укрощено монахами, случались прорывы неведомой силы. Например, в марте 1757 года были ветер, гроза, сотрясения почвы. Как будто обычная буря, но над Успенским собором вдруг до самого неба встал огненный столп. Он был виден по деревням на десятки верст от Флорищ. Монахи совсем оробели. Но все-таки вышли из келий. У входа в церковь увидали две белых фигуры. Церковные двери распахнуты, внутри свет и пение. А посреди церкви – гроб. Как сказано в поданной властям докладной записке об этом событии: «И от того времени и пения монахи и старейшия люди в затмении ума сташе». Есть от чего – не каждый же день бывает такое.

Что же все-таки стряслось? Да просто преемник Илариона на посту настоятеля во Флорищах, Иринарх, умерший за 39 лет до этих событий, попытался заявить о своей святости: в гробу, самопроизвольно оказавшемся посреди церкви, была обнаружена записка: «Аз есмь первейший строитель Иринарх». Однако после Петровской церковной реформы такие штуки уже не проходили. Поезд ушел. Несмотря на то, что после эксгумации в могиле Иринарха не было обнаружено ни гроба, ни тела, несмотря даже на многочисленные исцеления и прочие чудеса, случившиеся в этот и последующие дни, Священный Синод не захотел признать ни нового святого, ни явленных им чудес. Регулярное государство под видом борьбы с суевериями проветрило русское небо от всяческой мистики. Короче: завели дело. На место происшествия выехал архимандрит Никон Красовский и так запугал бедных монахов, что те хором признались, что никаких неприличных явлений не видели, а, если раньше и говорили, что видели, то это только по глупости и непросвещенности.

Чудо с Иринархом выглядит, действительно, очень нелепо. Но дело здесь не в лепоте, а в запрете на чудо. Во время реформы благочестия за самое пустяшное спонтанное видение (если оно разглашалось) били кнутом, вырывали ноздри, отправляли на галеры. Бог Израиля мог быть доволен своими служителями. Они отделили религиозность от церкви, оставив только две лазейки в потусторонний мир: сон и смерть.

И все же самую полную и, на мой взгляд, достоверную информацию собрал известный на просторах Интернета Краевед - выпускник Фролищенской школы Александр Алонин.

Стихотворение Евгения Рабкина, нашего соседа по двухэтажке (бывший монастырский хозяйственный двор, носивший во времена моего детства имя ДОС 60, а вскоре после нашего отъезда из Фролищ павший "смертью храбрых" во время съемок фильма "Битва за Москву")

Серия сообщений "Флорищи":
Часть 1 - Без заголовка
Часть 2 - Место силы № 22
Часть 3 - Восставший из руин
Часть 4 - Сила красоты