5 баллов!

Раз (как бы пролог)
Я думал, что ты будешь вечно рядом, и никогда никуда не денешься. Я ошибался.
Ты ушел, даже не дав до конца изучить и запомнить твое лицо.
Я думал, что с тобою узнал, что такое любовь, но снова оказался не прав.
Я знал это всегда. И всегда любил. Даже тогда, когда не мог сказать ничего, кроме слова «мама».
Я думал, что пройдет время, и все забудется. Нет. Не забудется никогда.
Любовь – это чудо и большое счастье. Настолько большое, что порою становиться невыносимо.
Любая история, навсегда связывающая двух людей – это немыслимое волшебство, в которое играет гениальная жизнь. Поэтому-то она и прекрасна.

Два (не страдание, а счастье)
Я чувствую наше прошлое, каждой своей клеткой. Я помню наощупь твою кожу и волосы. Я помню твои глаза и запахи... Зато я почти не помню сказанных слов. Ни логики, ни смысла... Я помню только эту дикую луну и бездонное августовское небо. Какое же оно было прекрасное! Мы лежали на крыше гаража, ты смотрел вверх, а я смотрел на тебя и тоже видел звезды. Они отражались в тебе.
Пусть я больше никогда не увижу этого неба, отраженного твоим лицом, меня это не огорчает. Напротив, я счастлив от того, что все это – было. И мне уже ничего не важно, и ничего не страшно. И ничего не надо. Я обрел странный и уютный покой. Я завернулся в свою любовь как в мамины руки, и так научился жить. Легко и свободно. Во мне появилась уверенность (в чем?) и сила (для чего?).

Три (что-то новое)
Дни медленно протекают сквозь наши души. Проходят недели и месяцы. Я продолжаю жить и улыбаться, приобретать новых друзей и новые впечатления. Но иногда я ловлю себя на мысли, что это не совсем я продолжаю жить. Что-то изменилось. Какая-то моя часть стала вечным, ничего не желающим светом, который просто есть и ему для этого уже ничего не нужно. И я будто со стороны, из этого света смотрю на себя, идущего куда-то, разговаривающего с кем-то, пишущего сейчас этот текст... Я как бы отделился от себя, став вечным, но при этом остался собой. Я знаю все, но не могу охватить это знание тем сознанием, которым обладаю.
Может быть, это безумие, но это единственный и беспрекословно верный мой путь.

В одном из старых уже выпусков программы «Поэтический минимум» Дима Воденников прочел стихотворение Елены Ширман, повергшее меня в шок. Елене выпала тяжелая и героическая доля советского поэта предвоенного времени. Стихотворение, о котором идет речь, написано в самом начале войны, незадолго до гибели поэтессы в руках нацистов. Оно так и называется «Последние стихи». Стихотворение большое и без рифмы. Читать его – тяжело. Поэтому я не буду приводить его полностью.

Вот некоторые отрывки:

Эти стихи, наверное, последние,
Человек имеет право перед смертью высказаться,
Поэтому мне ничего больше не совестно.
Я всю жизнь пыталась быть мужественной,
Я хотела быть достойной твоей доброй улыбки
Или хотя бы твоей доброй памяти.
Но мне это всегда удавалось плохо,
С каждый днем удается все хуже,
А теперь, наверно, уже никогда не удастся.
Вся наша многолетняя переписка
И нечастные скудные встречи –
Напрасная и болезненная попытка
Перепрыгнуть законы пространства и времени.
<…>
… Весной у меня в стакане стояли цветы земляники,
Лепестки у них белые с бледно-лиловыми жилками,
Трогательно выгнутые, как твои веки.
И я их нечаянно назвала твоим именем.
Все красивое на земле мне хочется называть твоим именем:
Все цветы, все травы, все тонкие ветки на фоне неба,
Все зори и все облака с розовато-желтой каймою –
Они все на тебя похожи.
Я удивляюсь, как люди не замечают твоей красоты,
Как спокойно выдерживают твое рукопожатье,
Ведь руки твои – конденсаторы счастья,
Они излучают тепло на тысячи метров,
Они могут растопить арктический айсберг,
Но мне отказано даже в сотой калории
<…>
(Эти стихи последние и мне ничего больше не совестно.)
Я завещаю девушке, которая будет любить тебя:
Пусть целует каждую твою ресницу в отдельности,
Пусть не забудет ямочку за твоим ухом,
Пусть пальцы ее будут нежными, как мои мысли.
(Я то, что я есть, и это не то, что нужно.)
… Я могла бы пройти босиком до Белграда,
И снег бы дымился под моими подошвами,
И мне навстречу летели бы ласточки,
Но граница закрыта, как твое сердце,
Как твоя шинель, застегнутая на все пуговицы.
И меня не пропустят. Спокойно и вежливо
Меня попросят вернуться обратно.
А если буду, как прежде, идти напролом,
Белоголовый часовой поднимет винтовку,
И я не услышу выстрела –
Меня кто-то как бы негромко окликнет,
И я увижу твою голубую улыбку совсем близко,
И ты – впервые – меня поцелуешь в губы.
Но конца поцелуя я уже не почувствую.
1941

Прочесть стихотворение целиком...

Я несколько раз перечитывал это стихотворение и не верил. Нет, нет и нет – крутилось у меня в голове. Такого не должно быть. Какая страшная любовь. Губительная. Я – не хочу такую.
Я не хочу, чтобы в мире, в котором я живу были эти стихи. Я не хочу, чтобы вокруг меня, и уж тем более со мною, случались такие истории!

Моя знакомая телевизионщица, совсем взрослая уже женщина как-то сказала мне, когда мы курили у нее на балконе глубокой летней ночью: «Любовь хороша, когда она окрыляет и переполняет тебя счастьем, а не когда она прибивает к земле, сдавливая тяжким грузом горло и грудь».
Я вспомнил эти ее слова. Я еще тогда ей поверил, а сейчас – тем более. Потому что любовь не может причинять боль. Это не любовь. Как такие страдания можно назвать любовью?
Что ж за любовь такая, которая выкорчевывает тебя, как ненужный уже куст смородины, на месте которого желают посеять укроп или капусту. Окапывают вокруг, постепенно обрубая сначала мелкие, а потом и крупные, главные твои корни. Выдергивают тебя из теплой, питательной земли и бросают в овраг, этими корнями наружу. Оставляя тебя медленно гибнуть там, в пустоте, под ветром и дождем. Не предоставляя не единого шанса выжить или вернуться.
А эти стройные ряды капусты, посаженные вместо красных ягод – какая же это новая жизнь?

И еще мне захотелось узнать, как прожил тот мужчина, которому были адресованы эти строки. Встретил ли он другую такую, способную на подобные чувства.
И был ли он счастлив?

Дамы и Господа!
Вашему вниманию предлагается очередное мое видеотворение.
На этот раз менее нудное, но не менее высокоинтеллектуальное и мегаконцептуальное.
Про любофф и с разворотом событий. Условно разделенное на два акта.

Музыка: Ludovico Einaudi, прекрасный и великий.
Действующие лица: Юра и Аня, которых я люблю. :)

 Любовь – статья в Википедии. :)

Улыбнуло.

Сегодня напишу все в одном посте, и спать пойду. Устал.

Раз.

Моя деревянная голова, плыви, чтоб не видеть твои глаза,
Плыви, чтоб не слышать твои голоса,
Прощай деревянная голова!..
© Гроссмейстер

Я не то чтобы упрекаю лиру, а просто хочу сказать, что аудитория жж гораздо отзывчивее и продуктивнее среагировала на вопрос, поставленный мною не так давно, о том, что лучше – любить или быть любимым.
У мя в дневе высказались пятеро, а в жж-сообществе ru_dao развернулась отличная дискуссия, в которой приняли участие больше 60-ти человек. Толи их просто слишком много, толи просто люди такие словоохотливые попались… Не знаю.
Резюмируя результаты, скажу, что подавляющее большинство предпочло любить, нежели быть любимым.

Два..

А я, брат, боюсь, а ты, брат, не бойся.
Принесло дождем, унесет по ветру
А если я умру – ты не беспокойся,
Просто потерпи, станет легче к утру.
© БГ

После плохих новостей в больнице я почему-то стал думать о смерти. Конечно, все это не правильно, нужно бороться и все такое – я знаю. Но вот я просто задумался и решил, что смерть на больничной койке – скучноватое и банальное мероприятие. Не правда ли?
А с другой стороны это как-то более правильно, нежели смерть, от какой-нить глупости типа сосульки или застрявшей в голе куриной кости. Однако гораздо менее поэтично, чем сметь на берегу моря, лежа на песке во время заката. Если можно было выбирать, я бы выбрал себе именно такую смерть.
Как в фильме Франсуа Озона «Время прощания»…

Три...

И напоследок вот что.
Я сегодня вышел рано-рано утром на улицу, и увидел огромную стаю птиц. Это были грачи. Они кружили у меня над головой там, высоко, в самой середине неба. Громко и торжественно кричали. «Эй, люди, мы прилетели. Что же вы спите! Вылезайте скорей из своих картонных жилищ! Встречайте нас! Мы здесь!»
Было еще слишком рано, и их никто не слышал. Кроме меня.
Я залез на крышу, стал прыгать, размахивать руками, и кричать им в ответ: «Здравствуйте! Я вам очень рад! Я вас ждал! Как здорово, что вы прилетели!»
Их было очень много. Они летали и летали, рассекая собой рассветное небо, радостно гогоча приветствия и благодарности мне, и восходящему солнцу.
А я стоял на крыше и думал, что когда-нибудь настанет день, и я улечу вместе с ними в теплые, неведомые края…