Кто-то из современников назвал Исаака Левитана “удачливым неудачником”...
  Исаак Ильич Левитан родился 30 августа 1860 года в местечке Кибарты Ковенской губернии (ныне Кибартай, Литва). Его отец Эльяшив (Илья) Левитан был сыном раввина. Следуя семейной традиции, Эльяшив окончил Виленскую (ныне Вильнюс) иешиву. Но раввином не стал. Занялся самообразованием. Овладел немецким и французским языками. Занимался репетиторством. Преподавал. Работал переводчиком при какой-то французской строительной компании. В поисках более постоянных и надежных источников дохода определился служащим на одну из железнодорожных станций. Потом ещё на одну. Потом ещё...

  В семье, созданной Эльяшивом, был ещё один сын. Старший брат Исаака Левитана Авель. И две дочери. В начале семидесятых годов позапрошлого века в надежде улучшить материальное положение Эльяшив Левитан перебрался в Москву. Ещё он хотел помочь детям, старшему Авелю и младшему Исааку, реализовать свои способности. Братья неплохо рисовали. Они хотели учиться живописи.

  В 1871 году в "Московское училище живописи, ваяния и зодчества" был зачислен Авель Левитан. В 1873 году в училище приняли тринадцатилетнего Исаака Левитана. После смерти родителей положение Исаака Левитана стало нестерпимым. Он лишился крыши над головой и каких-либо источников существования, жил впроголодь. Зимой, спасаясь от холода, тайком ночевал в училище. Руководство училища в меру сил старалось помочь талантливому юноше. В 1876 году Исаака Левитана и его старшего брата освободили от уплаты за обучение “ввиду крайней бедности” и как “оказавших большие успехи в искусстве”.

  В марте 1877 года две работы Исаака Левитана экспонировались на выставке. Они были замечены прессой. Шестнадцатилетнего художника наградили малой серебряной медалью. Ещё Исааку Левитану вручили поощрительную премию - 220 рублей. С тем, чтобы он имел возможность “продолжать занятия”. Учителя Левитана Саврасов, а затем Поленов высоко ценили Левитана, пророчили ему большое будущее. Но к мнению выдающихся художников не прислушались. В апреле 1884 года Исаак Левитан был выпущен из училища со званием “неклассного художника”. Это было низшее звание из всех возможных. Его обладатель мог быть разве что преподавателем чистописания. Поводом для столь несправедливого решения послужил национальный фактор. Неприкрытый антисемитизм значительной части членов аттестационной комиссии не был секретом ни для кого.

  “Талантливый еврейский мальчик, - писал Константин Паустовский, - раздражал иных преподавателей. Еврей, по их мнению, не должен был касаться русского пейзажа. Это было дело коренных русских художников”.
И в годы бедствий и позднее, практически в течение всей последующей жизни, Левитану так или иначе давали понять, что он в силу национальности не должен претендовать на сколько-нибудь заметное место в российской живописи. Мол, не еврейское это дело изображать на своих картинах исконно русские, пропитанные русским же исконным мироощущением пейзажи. “Агасферовское проклятие, - писал Левитан, - тяготело надо мною всю жизнь”.

  2 апреля 1879 года вышел царский Указ, запрещающий евреям жить в “исконно русской столице”. Появление Указа связано с мерами царского правительства, последовавшими вслед за покушением народовольца Соловьева на Александра II. Соловьев не был евреем, но... 18-летний Исаак Левитан был выслан из Москвы. (Повторно ему, уже известному художнику, было предписано покинуть Москву в 1892 году.) Жил Исаак Левитан неустроенно. Приют бездомному художнику давали почитатели его таланта. В 1891 году Левитана приняли в члены Товарищества передвижных художественных выставок. Его картины охотно приобретались любителями живописи. В их числе основатель художественной галереи Третьяков. В 1898 году Левитану было присвоено звание академика пейзажной живописи. Он стал преподавателем в училище живописи. В том самом, где сам учился. И где был незаслуженно низко аттестован.

  Получение Исааком Левитаном постоянного места на жительство в 1894 году объясняют двояко. По одной из версий, этого добились какие-то влиятельные поклонники таланта художника. По другой, Левитан крестился. И как крещеный еврей не был ограничен в правах. О крещении Левитана пишут охотно. Этим пытаются объяснить тонкое понимание русского пейзажа. - Еврей не мог. А вот крещеный еврей, в силу обретения истинной веры, постиг и проникся... Убедительных сведений о крещении Левитана нет. Исаак Левитан был похоронен на Дорогомиловском еврейском кладбище. А это никак не вяжется с христианскими обычаями.

* * *
  Особое место в жизни Левитана занимал А. П. Чехов. В доме Чеховых Исаак Левитан появился еще в те годы, когда вместе с братом А. П. Чеховa (и М.П.). - Николаем Чеховым, впоследствии талантливым художником, занимался в училище живописи, ваяния и зодчества. В конце 70-х годов позапрошлого столетия Левитан не то простыл, не то что-то ещё. Михаил Чехов привел к больному своего брата, студента-медика Антона. Состоялось знакомство. В более тесные отношения их знакомство переросло в 1885 году. После очередного приступа депрессии, когда Левитан пытался покончить жизнь самоубийством, залечивать душевные раны он решил в подмосковной усадьбе Бабкино, вблизи Нового Иерусалима. Там же в это время проживала семья Чеховых. Чеховы приняли погруженного в депрессию художника в свой круг. И совместными усилиями помогли Левитану выбраться из тяжелого психического расстройства, преодолеть кризис.

  А. П. Чехов высоко ценил Левитана. И искренне восхищался: “Со мной живет Левитан, привезший... массу (штук 50) замечательных (по мнению знатоков) эскизов. Талант его растет не по дням, а по часам...” Чехов считал, что Левитану, как никому другому, удалось проникнуть в сокровенные тайны русской природы. Природа эта и пейзажи Левитана как бы слились в глазах Чехова в нечто единое. Подмосковную природу он именовал “левитанистой”. В письме к архитектору Федору Шехтелю Чехов писал: “Стыдно сидеть в душной Москве, когда есть Бабкино... Птицы поют, трава пахнет. В природе столько воздуха и экспрессии, что нет сил описать... Каждый сучок кричит и просится, чтобы его написал Левитан”.

  А. П. Чехов как-то сказал, что “еврей Левитан стоит пяти русских”. Как и большинство русских писателей, в том числе выдающихся, Чехов относился к евреям без особого пиетета. Часть исследователей, нимало сумняшеся, зачисляет Чехова в антисемиты. В подтверждение, обычно приводят две чеховские реплики. Одна из них: “Мне противны игривые евреи, радикальный хохол и пьяный немец”. Другая: “Наши критики - почти все евреи”. А ещё евреи, герои чеховских рассказов. Их духовные качества, в большинстве своем, не впечатляют. Выглядят они жалко и неприглядно.

  Другая часть исследователей выступает против зачисления Чехова в антисемиты. В подтверждение приводится отношение Чехова к “делу Дрейфуса”. Чехов восхищался Золя, его пламенными выступлениями в защиту невинно осужденного еврея Дрейфуса. За вызванным делом Дрейфуса всплеском антисемитизма в России, за его проявлениями Чехов разглядел признаки национальной болезни. “Когда у нас что-нибудь неладно, - писал Чехов, - то мы ищем причины вне нас и скоро находим: “Это француз гадит, это жиды, это Вильгельм. Капитал, жупел, масоны, синдикат, иезуиты - это призраки, но как они облегчают наше беспокойство!”
  И делает далеко идущие, пророческие выводы: “...заварилась мало-помалу каша на почве антисемитизма, на почве, от которой пахнет бойней”.

  Является ли наличие антипатичных персонажей-евреев проявлением чеховского антисемитизма? Едва ли.
Суть творчества Чехова, по утверждению литературоведов, заключалась не в том, чтобы судить, а в том, чтобы изображать. Переформировать увиденное в образы. Показывать жизнь, в том числе еврейскую, во всем её многообразии. Герои рассказов Шолом-Алейхема, в части своей, тоже выглядят не слишком возвышенно. В чем-то смешные, в чем-то жалкие. Корыстные. Норовят обмануть ближнего. Нажиться за его счет. При этом никому в голову не приходит обвинять Шолом-Алейхема в антисемитизме.

  Чехов двойствен. Негативное отношение к антисемитизму, порицание его ярких проявлений сочетается с эмоциональным неприятием евреев. В 1888 году скульптору Антокольскому был заказан памятник Екатерине II. В русском обществе началось брожение. Еврей Антокольский и национальная святыня? Можно сказать, символ национального возрождения... Чехов попытался внести свой вклад. Он направил в “Новое время” небольшую заметку. В этом “отклике” Чехов однозначно высказался за гражданское равноправие евреев. Но при их полном психологическом отторжении от русских. В том смысле, что, предоставляя евреям все права, следует не забывать, что они из себя представляют.

  Помимо Исаака Левитана в числе близких к Чехову людей называют ещё двух Исааков. Единственного гимназического приятеля Антона Чехова Исаака Срулева. И ялтинского врача-фтизиатра Исаака Наумовича Альтшуллера.

* * *
  С ранних лет Левитан был подвержен перепадам настроения. Это были приступы беспричинной тоски c отвращением к жизни. С суицидальными намерениями. В одном из писем к Чехову художник писал: “Меня не ждите - я не приеду. Не приеду потому, что нахожусь в состоянии, в котором не могу видеть людей. Не приеду потому, что я один. Мне никого и ничего не надо. Рад едва выносимой душевной тяжести, потому что чем хуже, тем лучше и тем скорее приду к одному знаменателю”.

  Левитан дважды стрелялся. К счастью, неудачно. После одной из попыток великий пейзажист грустно сетовал: “Меланхолия дошла у меня до того, что я стрелялся. Остался жив, но вот уже месяц, как доктор ездит ко мне промывать рану и ставить тампоны...” Как правило, периоды депрессии были не слишком продолжительными. Две-три недели. По их истечению Левитан становился веселым, темпераментным. Порой излишне. И влюбчивым. Тоже до чрезвычайности.

  “Левитан был неотразим для женщин, - писал Михаил Чехов (писатель, младший брат А. П. Чехова), - и сам он был влюбчив необыкновенно. Его увлечения протекали бурно, у всех на виду, с разными глупостями, до выстрелов включительно. С первого же взгляда на заинтересовавшую его женщину он бросал все и мчался за ней в погоню, хотя она вовсе уезжала из Москвы. Ему ничего не стоило встать перед дамой на колени, где бы он ее ни встретил, будь то в аллее парка или в доме при людях. Одним женщинам это нравилось в нем, другие, боясь быть скомпрометированными, его остерегались, хотя втайне, сколько я знаю, питали к нему симпатию. Благодаря одному из его ухаживаний он был вызван на дуэль на симфоническом собрании, прямо на концерте, и тут же в антракте с волнением просил меня быть его секундантом”. “С беднягой творится что-то недоброе, - констатировал А.П.Чехов. - Психоз какой-то...”

  Собираясь отправиться в трудное и длительное путешествие на остров Сахалин, Чехов звал с собою Левитана. Живописец в силу ряда причин не смог составить в компанию. Позднее Чехов подарил Левитану книгу “Остров Сахалин”. Подарок был сопровожден шутливой и одновременно многозначительной надписью: “Величайшему художнику от величайшего писателя. Милому Левиташе Остров Сахалин на случай, если он совершит убийство из ревности и попадет на оный остров”. Многочисленные, протекавшие весьма бурно увлечения влюбчивого Левитана сопровождались, как правило, не менее бурными сценами ревности.

* * *
  В 1892 году Исаак Левитан прервал отношения с Антоном Чеховым. И даже, как утверждают, собирался вызвать его на дуэль. В журнале “Север” Чехов опубликовал рассказ “Попрыгунья”. Некая не столько талантливая, сколько амбициозная художница стала любовницей своего учителя, не слишком порядочного художника Рябовского. В рассказе присутствовал муж художницы Осип Дымов. Человек и одухотворенный и одаренный одновременно. Рассказ, напомню, завершается трагически. Осип Дымов погибает, заразившись от больного ребенка. И “Попрыгунья” осознает, с каким “великим человеком” она жила и кого потеряла.

  Изначально рассказ так и назывался - “Великий человек”. Сюжет как сюжет. Если бы не одно обстоятельство. В рассказе так или иначе нашли и были соответственно переформированы отношения между Исааком Левитаном, его ученицей Софьей Кувшинниковой и мужем Софьи доктором Дмитрием Кувшинниковым.   Существует разнобой мнений. Одни утверждают, что между действующими лицами рассказа и теми, кого общество зачислило в прототипы, мало общего. Левитан вовсе не Рябовский. Софья Кувшинникова по своим душевным качествам и творческим способностями стоит много выше “попрыгуньи”. А скромный полицейский врач Дмитрий Кувшинников не похож на будущее медицинское светило Осипа Дымова.

  Всё так, говорят противники. Hо тогда почему Рябовский не просто художник, а пейзажист? Почему Дымов врач, а не, скажем, инженер или учитель? И так далее... В том смысле, что дыма без огня не бывает. И Дымова тоже.

  Брат Чехова Михаил вспоминал: “Появление этого рассказа в печати... подняло большие толки среди знакомых. Одни стали осуждать Чехова за слишком прозрачные намеки, другие злорадно прихихикивали. Левитан напустил на себя мрачность. Антон Павлович только отшучивался и отвечал такими фразами: “Моя попрыгунья хорошенькая, а ведь Софья Петровна не так уж красива и молода.”..

  Поговаривали, что Левитан собирался вызвать Антона Павловича на дуэль. Ссора затянулась. Чем бы кончилась вся эта история, если бы Т.Л.Щепкина-Куперник не притащила Левитана насильно к Антону Чехову и не помирила их?.. Примирение было скорее формальным, чем искренним - несмотря на внешние проявления приязни и радушия.

* * *
  У Левитана были проблемы с сердцем. Застарелая, трудно поддающаяся излечению болезнь. По одной из версий - врожденная аневризма аорты. Довольно долго болезнь сердца протекала не слишком явно. Сердце побаливало. И только.

  Состояние резко ухудшилось в 1896 году - после перенесенного Левитаном тифа. Художник резко сдал. Ходил, тяжело опираясь на палку. Жаловался на непрекращающиеся, порою нестерпимые боли в сердце.
Весной 1897 года Чехов писал: “Выслушивал Левитана. Дело плохо. Сердце у него не стучит, а дует. Вместо звука тук-тук слышится пф-тук...”

  Левитана пытались лечить. Отправляли в Швейцарию. Какое-то время он жил в Ялте. Лечение не помогало. Художник постоянно думал о приближающейся смерти. Мучительно боялся её. На что-то надеялся. И неутомимо работал. В эти тяжелые годы у Левитана наблюдался небывалый творческий подъём. Его, написанную незадолго до смерти, картину “Уборка сена” искусствоведы относят к числу наиболее жизнерадостных и светлых картин художника.

  Зимой 1899 года по совету врачей тяжелобольной Левитан приехал в Ялту. Там в это время жил Чехов. Как писал один из очевидцев встречи: “Старые друзья встретились постаревшими и отчуждёнными”.
Последняя встреча Чехова и Левитана состоялась в Москве. Чехов навестил тяжелобольного Левитана у него дома, в Трехсвятительском переулке, за несколько дней до смерти художника.

  Умер Левитан 4 августа 1900 года. Последней каплей была поездка на этюды в Химки. Художник простыл. И уже не вставал с постели. Через два года после смерти брат Авель поставил на могиле Исаака памятник. 22 апреля 1941 года могила Левитана была перенесена на Новодевичье кладбище.

  Сергей Дягилев, основатель журнала “Мир искусства”, несколько раз просил Чехова написать что-нибудь о Левитане. С тем, чтобы опубликовать его воспоминания в своем журнале. То ли в годовщину рождения художника. То ли в годовщину смерти. Чехов отказался.

* * *
  Общение с Левитаном много дало Чехову как писателю. В первую очередь, в понимании природы и в описании её. “Картины Левитана, - писал Паустовский, - требуют медленного рассматривания. Они не ошеломляют глаз. Они скромны и точны, подобно чеховским рассказам, но чем дольше вглядываешься в них, тем все милее становится тишина провинциальных посадов, знакомых рек и проселков”.

  В повести Чехова “Три года” её героиня Юля посетила художественную выставку в Училище живописи. На выставке она увидела небольшую картину. Пейзаж. “На переднем плане речка, через неё бревенчатый мостик, на том берегу тропинка, исчезающая в темной траве, поле, потом справа кусочек леса, около него костер: должно быть, ночное стерегут. А вдали догорает вечерняя заря... И почему-то вдруг ей стало казаться, что эти самые облачка, которые протянулись по красной части неба, и лес, и поле она видела уже давно и много раз, она почувствовала себя одинокой, и захотелось ей идти, идти и идти по тропинке, и там, где была вечерняя заря, покоилось отражение чего-то неземного”.

  Описание напрямую не связано ни с одной картиной Левитана. Это скорее синтез впечатлений Чехова от нарисованного художником. В первую очередь, как полагают, от его “Тихой обители”. “Нужны чистые, поэтические и естественные побуждения, столь же прекрасные, как мир природы, - писал Чехов. - Человек должен быть достоин земли, на которой он живет... Какие красивые деревья и какая, в сущности, должна быть возле них красивая жизнь!” Отношение к природе роднит Чехова с Левитаном. Их поэтика имеет общий нерв, общее сердце, общую душу. Наверное, поэтому многие картины Левитана воспринимаются как иллюстрации чеховских повестей и рассказов.

  По материалам еженедельника "Секрет", (Валентин ДОМИЛЬ)
Левитан