...Но как мал, оказывается, двор – повернуться негде. Неужели здесь все и происходило?

Летом во дворе все на виду, все слышно. Двери и окна настежь. На воздух вынесены примусы и керогазы. Варится варенье в медных тазах, жарится рыба – глоси, бычки, скумбрия. Ни о каком хеке или минтае никто даже не слышал. На солнце выставлены банки с будущей вишневой наливкой. Хозяйки лениво выясняют отношения, дети в ожидании – не разразится ли настоящий скандал. Но, увы, - уже идет обмен кулинарными рецептами, затем и вовсе разговор ни о чем, - который вдруг, когда и ждать перестали, приводит, все-таки, к скандалу (самое распространенное во дворе ругательство – “малахольная”). Дворовый скандал подобен летнему грозовому ливню: обрушился с грохотом - и тишина. Есть, конечно, во дворе и “вечные враги”, но они не скандалят, а “не разговаривают”.

Утром дети появляются во дворе постепенно. Вначале тоскливо слоняется один ребенок: он не играет, а ждет, пока еще кто-нибудь выйдет. Его ставят в пример другим детям: “Вот видишь, Юрик уже поел и гуляет, а ты, пока не съешь все, никуда не пойдешь!”. Поединок с завтраком рано или поздно завершается и, получив приказ “Со двора – ни шагу!”, дети выходят гулять.

“Дочки-матери” являются своего рода яблоком раздора. Всегда находятся любители и противники этой странной скучноватой игры, поэтому после короткого, но бурного спора компания распадается на группы по интересам. Самое интересное – залезть на чердак (во дворе говорят – “горище”). Конечно, это запрещено. Почему? “Потому! Нельзя – и все!”.  Странно, однако, что чердак не запирается, и чтобы попасть туда, надо просто откинуть деревянную крышку.

...Под ногами – лунная пыль. Сквозь крошечные окна проникает, все же, достаточно света, но есть такие закоулки, где совсем темно. Окошки выходят на улицу и можно позволить себе, время от времени, бросить что-нибудь безобидное под ноги прохожим. Есть еще одно окно, довольно большое,  выходящее в соседний двор на улице Южной. Из чердачного окна он кажется сценой, но с “галерки” мало что видно и слышно. Забравшись в темные углы чердака, хорошо рассказывать страшные истории. Но недолго – от тишины, шорохов и полумрака становится жутковато и лучше вернуться во двор. Пыль на сандалиях и некоторая ошарашенность взгляда красноречиво говорят о том, где были.

Между тем, “дочки-матери”, успев не раз поменяться ролями, поссориться и помириться, готовы играть со всеми. Играем в “жмурки”, “слепого кота”, “море волнуется”, “испорченный телефон”, “съедобное-несъедобное”... Наступает момент, когда дети во дворе уже мешают. Утренний приказ теряет свою силу и, получив новый, – “Только не бегать на мостовую!”, перемещаемся на улицу. 

На улице яблоком раздора становятся “классики”. Они не так скучны, как “дочки-матери”, в них присутствует свой азарт борьбы, но надолго болельщиков все равно не хватает. После предложения “Кто вокруг дома?”, прыгать по клеткам остаются только самые верные поклонники жанра. Остальные, разделившись на две команды, бегут вокруг дома, - хотя, если честно, это тоже “нельзя”. Добегают обычно два-три человека, остальные просто плетутся. Игроки в “классики” встречают их заслуженными насмешками.

А во дворе, меж тем, уже нагрелась вода  в поставленных  еще с утра «на солнце» корытах и лоханках, и детей помладше купают там перед обедом. После обеда во дворе тишина.

К вечеру во двор выходят отдохнуть от дневных дел хозяйки. Они сидят на скамеечках, подложив подушечки, щелкают семечки и очень мирно беседуют. Двор принадлежит им. Из детей остаются только те, кто “обожает взрослые разговоры”. Остальные высыпают на улицу.

Вечером почему-то  отдается предпочтение подвижным играм, из которых самая спокойная – прыжки со скакалкой. Играя в другие, – выбивалка, казаки-разбойники, штандер, “сало”, догонялки (“За одним не гонка – человек не пятитонка!”), “гоняют” до полного изнеможения... Остановить это вечное движение можно, только предложив пойти за мороженым. Ближайшая мороженщица - толстая тетка на площади Толстого.

Она сидит не в будке, а перед  двумя голубыми деревянными ящиками. Самое вкусное мороженое - бледно-розовый клубничный пломбир за 19 копеек (с двадцати всегда давали сдачи). Самое дорогое – “Ленинградское” за 22 копейки, - белый в шоколаде брикет в желто-голубой обертке с видом Петропавловской крепости. Также были: эскимо – облитый шоколадной глазурью усеченный  конус в серебряной фольге за 13 копеек, сливочное за 15, 13, 11 копеек, молочное за 9, фруктовое за 6 или 7 копеек. К вечеру дешевого мороженого обычно не оставалось.

 Так как на площади Толстого находится и будка с газированной водой, то некоторым детям поручается заодно зарядить сифоны. Не всем, принесшим сифоны, удавалось вернуться на улицу: под предлогом того, что “ночь на дворе”, их уже не выпускали. Впрочем, вскоре и остальных «загоняли» домой.

В июне во дворе оставались еще почти все дети – этот месяц считался дождливым и не очень подходил для поездки в “пионерлагерь”. В июле и августе лагеря уже было не избежать. Но всегда кто-то был во дворе и даже появлялись новые персонажи –  дети, приехавшие на лето погостить к родственникам.

Летние дни, в общем, похожие один на другой, пролетали как мгновение. Собранный вечером 31 августа портфель не оставлял сомнений в том, что лето кончилось.