СЕМЕЙНАЯ чета Олег Стриженов — Лионелла Пырьева… С одной стороны, один из самых любимых актеров, кумир мальчишек 50–80-х, красавец-мужчина, предмет воздыхания всей прекрасной половины Советского Союза (незабываемые фильмы «Овод», «Мексиканец», «Сорок первый», «Капитанская дочка», «Пиковая дама», «Звезда пленительного счастья», «Белые ночи», «Хождение за три моря», «Неподсуден» вошли в золотой фонд отечественного кинематографа), с другой — едва ли не самая загадочная женщина нашего киномира, последняя спутница жизни великого Ивана Пырьева, дважды экранная возлюбленная Владимира Высоцкого.

ОНИ почти не дают интервью (а если дают, то ох как узок круг этих вопросов!), никак не комментируют многочисленные слухи и сплетни, шлейф которых тянется за каждым из них аж с середины прошлого века.

Но это не помешало «Суперзвездам» встретиться с актерами у них дома и побеседовать, что называется, по душам.

— Считается, что ваш союз — один из самых звездных в нашем кинематографе. Что-нибудь можете к этому добавить?

Лионелла Пырьева: Что он еще один из самых долгих и романтичных. У нас с Олегом был тайный роман еще… до моего брака с Пырьевым. То есть более 40 лет тому назад…

Олег Стриженов: Причем задолго до него была еще одна встреча, но какая! 1955 год. Шли съемки «Мексиканца», в котором я играл боксера Риверу. Оставалась последняя «режимная» съемка возле Оперного театра. Я увидел ее сразу. Она скромно стояла за веревочным оцеплением в толпе любопытствующих. На вид лет шестнадцати-семнадцати, с огромной копной волос, с лучезарными карими глазами и тонкой осиной талией. «Вы не Джина Лоллобриджида?» — не зная, что сказать, спросил я. «Меня зовут Лионелла». — «А можно просто — Ли?» Увы, наш разговор прервали, меня чуть не силой утащили на съемку. А вечером вся наша съемочная группа уехала в Ялту.
«Мы встретились на съемках «Последней жертвы» у Тодоровского. Олег признался мне в любви, и с тех пор мы практически уже не расставались» (кадр из х/ф «Братья Карамазовы»)

Л.П.: Мы встретились позже — в 1962-м! Но и тогда мы с Олегом расстались: молодые, горячие, ведомые страстью и… чувством долга. Так сложилось, что я не была готова выйти за Олега замуж, а у него семья была, маленький ребенок. Вот и решили: раз вместе нельзя, рубить — так под корень. Я ушла. Потом случился мой шестилетний брак с Иваном Александровичем… А еще тринадцать лет спустя мы встретились на съемках «Последней жертвы» у Тодоровского. Он признался мне в любви, и с тех пор мы практически уже не расставались. В один прекрасный день Олег пришел на озвучание и при всех сделал мне предложение.

— Вы в этот момент были замужем?

— Да, как раз в тот момент был у меня брак, но не очень удачный, все шло к разводу. Поэтому я тут же согласилась… Кстати, 12 ноября у нас была дата — 30 лет (1976 год. — Авт.) в браке. В браке со штампом! Когда я рассказала нашу историю Виктории Токаревой, она воскликнула: «Этот роман я должна написать…»
У МЕНЯ МЕДАЛЬ — ЗА ВЕЛИКУЮ ОТЕЧЕСТВЕННУЮ

— ОЛЕГ Александрович, роман романом, но, наверное, неслучайно самый романтичный киногерой Советского Союза родился на реке Амур, как плод любви красного командира и бывшей гимназистки. Расскажите о своем детстве: в какие игры играли, чем увлекались?

— Я появился на свет в Благовещенске в 1929 году, когда отец гонялся за белокитайскими бандитами на Китайско-Восточной железной дороге. А с шестилетнего возраста жил в Замоскворечье. Отец был профессиональным военным с 15 лет, у него два «Георгия» за германскую, почти юноша, он красным полком командовал. Мама — выпускница знаменитой петербургской Мариинской гимназии имени Принцессы Олбденбургской Евгении, она называлась так же, как и оперный театр, — Мариинка… В семье нас было три брата. Старший — Борис, военный летчик, лейтенант, в 1942-м погиб смертью храбрых под Сталинградом. Глеб Стриженов — известный артист кино.

Что касается детства… В конце 30-х все играли в «Чапаева», в том числе и я. А когда началась война, я пошел работать в НИКФИ — Научно-исследовательский кинофотоинститут (бывшая Киностудия имени Александра Ханжонкова). Сначала учеником, потом механиком по аппаратуре в цех обработки пленки. Это считалось вредным производством — даже молоко выдавали. В итоге я получил медаль «За доблестный и самоотверженный труд в период Великой Отечественной войны», которой очень горжусь.

— Самые яркие впечатления того периода…

— Бомбежки. Мы, мальчишки, красили негорючей известкой чердаки, посыпали пол песком, ставили бочки с водой, рядом клали щипцы, чтобы хватать зажигалки и тушить в бочках. Помню, я настолько привык к взрывам, что просыпаюсь и ловлю себя на мысли: «А-а, не пойду в бомбоубежище — лень…» Еще потрясающим было впечатление от лучших трофейных фильмов, которые показывали в НИКФИ на просмотрах «только для своих».

— Когда вы почувствовали, что способны на многое?

— Да я знал это всегда! Я был очень способный, подвижный, спортивный. Любил игру. И был страшным максималистом, сколько себя помню. Я по знаку зодиака Лев, первач, форвард. Быть только первым — в классе, во дворе, в драке… Помню, много лет спустя, в ВТО, Михаил Яншин познакомил меня со знаменитым спартаковским вратарем Анатолием Акимовым (о нем была написана прекрасная книга — «Вратарь республики»). Я, тогда уже известный актер, показал ему свои руки и сказал: «Дядя Толя, если б вы знали, сколько раз вот эти кулаки были разбиты в драках за право поднести ваш чемоданчик, с которым вы приходили на тренировки и игры». На Крымском Валу в мои мальчишеские годы стоял громадный деревянный стадион. Сколько мы на том стадионе пропадали, болея за наш «Спартачок» и до крови мутузя друг дружку, лишь бы подобраться поближе к нашим футбольным кумирам. Когда я рассказал это Акимову, у него аж слезы навернулись на глаза…

Годам к пятнадцати у меня прорезались и творческие таланты — я очень прилично рисовал (потом закончил театрально-художественное училище). Еще играл на семиструнной гитаре, пел, плясал. Тогда это называлось словом «бацать». Наши ребята — с Коровячьего, с Мытной, с Даниловки считались «первачами» в районе, и весь Парк Горького был наш «парчок». Вы представляете, что это такое быть «первачами» и бацать чечетку в Парке Горького или цыганочку с выходом?! Это чудо!

— Надо полагать, слабым полом «это чудо» незамеченным не было?

— Так уж повелось — человек играющий, поющий да еще и бацающий — первый в деревне. Кстати, когда я пришел в вахтанговскую школу, мне все это очень пригодилось. Этим еще прекрасно владел покойный Ролик Быков, Роланчик! Он ведь тоже наш был, замоскворецкий. И мы с ним на пару такой перепляс устраивали — все диву давались!
НА МЕНЯ «ПОЛОЖИЛ ГЛАЗ» ГЛАВНЫЙ БАНДИТ ОДЕССЫ

— ЛИОНЕЛЛА Ивановна… И откуда у вас такое «хитрое» имя?
«С Иваном Пырьевым мы познакомились, когда я проспала съемку»

— Я родилась перед самой войной в Одессе… А в кого могла влюбиться моя мама-одесситка? Только в моряка загранплавания! Она и влюбилась, и даже некоторое время они плавали на одном корабле. А с именем вышла целая история. Отец с мамой часто бывали в Италии и встретили там очень красивую девочку с таким именем. Вот и решили, если у них родится дочь, назвать ее Лионеллой. Папа — Иван. Лионелла Ивановна Скирда — представляете контраст?! Из-за этого я всегда попадала в достаточно щекотливые ситуации. Спрашивали: «Как вас зовут?» — «Лионелла». — «О!!! А отчество?» «Ивановна…» Пауза. Помню, художественный руководитель курса надо мной подтрунивал, называя «Лина Лоллоскирдина».

— Послевоенная Одесса-мама… Помните какие-нибудь романтические увлечения той поры?

— Я училась в суровой женской гимназии, и встречаться с мальчиком… это было почти нереально. Помню, в классе пятом-шестом к нам в школу приглашали «духоперов» — так называли ребят из местного военного училища. С «духоперами» мы танцевали полонез, мазурку. Но все равно их боялись… А потом на меня «положил глаз» урка, как мне потом сказали, главный бандит Одессы. Узнал, где живу, стал преследовать. Сам — квадратный, в прохорях и с золотой фиксой во рту. Я ужас как перетрухала! В итоге полгода выходила на улицу только в сопровождении бабушки. И мне просто «повезло» — вскоре он опять кого-то убил, и его посадили…

— А каким ветром одесситку-морячку с экзотическим именем унесло в театральную Москву?

— Попутным. Начнем с того, что мы жили в доме, где находился местный драматический театр, и лучшие столичные театры, приезжавшие летом в Одессу, давали спектакли как раз в «нашем доме». Поэтому я с детства впитала в себя всю классику, мысленно «переиграла» всех героинь и, сколько себя помню, всегда была в драмкружках. Ну и наконец другая причина — это моя параллельная страсть к кинематографу. Когда в 1955 году я увидела только что вышедший на экраны советский фильм, была просто сражена и картиной, и, конечно же, главным героем — молодым, красивым, бесстрашным, с колоссальным чувством юмора… Он смотрел на меня с экрана и будто бы всем своим видом манил: «Иди сюда!» Вот тут уже мое решение поехать в Москву стало окончательным и бесповоротным.

— Речь идет не иначе, как о фильме Александра Файнциммера «Овод», герой — Артур, которого сыграл…

— Правильно — Олег Стриженов!..

— Поделитесь секретами: как покорять Москву и таких красавцев, как ваш муж?

— Я не считала себя провинциалкой. Я приехала из большого города, тем более портового. У меня были по тем временам самые модные заграничные вещи — одежда, косметика, не с барахолки, а со знаменитого одесского Толчка. Помню, у меня были туфли, самый последний писк моды, — в-в-вот на таком двадцатисантиметровом каблуке. Чтобы их надеть на экзамен, ко мне выстраивалась длиннющая очередь. Даже экзаменаторы удивлялись: весь курс ходит в одинаковых туфлях! И в плане раскованности… она у меня была, конечно. Я никогда не строила из себя сироту казанскую, общалась со всеми на равных, не вступала в конфликты и легко находила общий язык со всеми. У меня очень хороший характер: я — Рыба.
РОМАНЫ КРУТИЛ ТОЛЬКО НА СТОРОНЕ

— ОЛЕГ Александрович, насколько я знаю, вы со своим старшим братом Глебом были очень дружны. Тогда почему поступали не в Школу-студию при МХАТе, как он, а в Вахтанговскую?
«Романа с Изольдой Извицкой у меня не было» (кадр из фильма «Сорок первый»)

— Я бы, может, тоже пошел во МХАТ, но… меня бы в армию забрали. Летом 1949 года вызвал военком, заглянул в анкету и обрадовался: «Какая семья — все военные! Я из тебя настоящего офицера сделаю!» А я для себя уже все решил — иду только в артисты. По действовавшему тогда закону студентов вузов в армию не брали. Вот я и поступал в Вахтанговскую школу. Когда потом принес справку о поступлении, военком очень сокрушался: «Черт, какого офицера упустили!!!»

— Вы однолюб?

— Наверное, да. Даже не «наверное» (Стриженов многозначительно посмотрел на супругу. — Авт.), а как результат — несомненно «да»!

— Каков был арсенал Олега Стриженова-соблазнителя?

— Сначала в ход шло все! Я мог петь что угодно — от блатняка и куплетов до душещипательных городских романсов и серенад (у меня серенада была дипломной работой в училище!). Посмотрите, я в «Мексиканце» пляшу как профессионал, чечетку бью. А потом пришло время, когда весь этот «арсенал» мне просто надоел. Приходишь в компанию, выпьем, «давай пой!». Еще через десять минут опять: «Бери гитару, пой!» Дошло до того, что я свою гитару подарил другу с надписью: «Жек, играй. Я — закончил!» Это еще в Таллине произошло, когда я только в местный драмтеатр распределился. Уже тогда надоело. Так что примерно к концу 50-х я перестал брать в руки гитару.
НА СЪЕМКАХ «ОВОДА» ЖЕНИЛСЯ НА ГЛАВНОЙ ГЕРОИНЕ

— НА ГЛАВНУЮ роль в «Оводе» меня рекомендовал Акимов Николай Палыч, худрук Театра имени Ленсовета. Когда Файнциммер пожаловался ему, что не может найти актера на роль Артура, Николай Палыч сказал: «В таллинском театре — вот такой Овод! Записывай адрес»… Тогда на Артура пробовались все лучшие наши актеры — Дружников, Чесноков, Евгений Самойлов, Бондарчук, даже замечательный Гоша Вицин. Бондарчука не стали утверждать, сказали: «Какой он Овод, это Стенька Разин!» …Меня привезли на «Ленфильм». Все ожидали, что сейчас к ним выйдет чернокудрый такой Артур, а тут захожу я — светловолосый, худой, на вид сопляк сопляком… Режиссер-постановщик смотрит, ничего не понимает. И тут Москвин — великий оператор, который «Ивана Грозного» снимал, говорит: «Что вы парня разглядываете?! Ведите его на грим». Когда меня вывели в гриме и в костюме, с завитыми черными кудрями, Файнциммер «упал».

— Говорят, еще фильм не вышел на экраны, а слава пришла…
«Когда меня вывели в гриме и в костюме, с завитыми черными кудрями, Файнциммер «упал» (кадр из фильма «Овод»)

— Даже такие знаменитости, как Переверзев, прибегали посмотреть: «Правда, что из Таллина привезли парня, ну гений?! Ну вылитый молодой Байрон!» В Ялте на съемках собирались огромные толпы, публика не знала, кто я такой, но от одного моего вида балдели. Ну хорош был, чего там говорить! Помню, гуляю по ялтинской набережной, люди останавливаются и смотрят мне вслед… Поэтому, когда вышел фильм, мне казалось, что я уже «давно» знаменит.

— Такая зрительская любовь не ошеломила?

— Еще как! Помню, в Одессе Фима Копелян мне говорит: «Пойдем пообедаем — ты увидишь любовь народа!» Сидим. Вдруг подходит парочка гуляющих: «Алик, потанцуй с моей невестой…» Потанцуй, и баста! Копелян чуть под стол не скатился от смеха… Говорю потом Фиме: мол, мне теперь надо дощечку повесить — «Танцую с невестами! Алик» И часы работы указать… Еще бывало, кто-нибудь из подвыпивших военных считал своим долгом подойти: «Это в-вы игрр-рали белорусского офиц-ц-еера?» Отвечаю: «Ни белорусского, ни таджикского офицера я не и-играл. А вот белого играл!» — «К-к-какая разница… Давай выпьем!» А когда я отказывал, говорили: «Брезгуешь? Де-р-р-рьмо!»

— Если не ошибаюсь, именно на съемках «Овода» вы познакомились со своей первой женой — исполнительницей роли Джеммы.

— Марианна Стриженова была тогда известной актрисой Театра имени Моссовета. Снялась в «Тарасе Шевченко», а после «Овода» в известных картинах «Высота», «Слепой музыкант» и других. Что интересно, она начала сниматься в роли Джеммы под девичьей фамилией Бебутова, а в титрах уже была Стриженова. Мы поженились в конце фильма.

— Значит, у вас был служебный роман?

— Служебный роман — это когда кругом пишущие машинки стучат и замкнутый круг комнаты. А какой же у нас — служебный?!

— В этом браке у вас родилась дочь Наташа, которая потом, кстати, пошла по родительским стопам (снялась в фильмах «Без срока давности», «Провинциалки»). Расскажите о вашей первой семье.

— Честно — не помню… Я стараюсь ничего не помнить из той жизни, особенно, что касается старых бытово-семейных коллизий. Всех интересует: с кем жил, с кем романы крутил, с кем спал… Поэтому я отвечаю: у меня никаких романов не было, у меня единственный роман — с моим творчеством. Очень бурный, страстный — до фанатизма. А увлечение самое крупное и яркое одно вот на всю жизнь — моя нынешняя супруга…

— По поводу вашей второй женитьбы — на актрисе МХАТа Любови Стриженовой — тоже ничего «не помните»?

— Почему, мы прекрасно общаемся. И с сыном Сашей мы очень дружны, он вырос в этом доме.
ПИОНЕРАМИ ЭРОТИКИ БЫЛИ МЫ С ИЗВИЦКОЙ

— ДО ПОСЛЕДНЕГО времени считалось, что первая эротика на советском экране — кадры постельной сцены из фильма «Еще раз про любовь», в которой Александр Лазарев играл, не снимая штанов… Но почти десятью годами раньше вышел фильм и с более откровенными сценами, который разом перевернул отношение к советскому кино на Западе. Я имею в виду «Сорок первый».

— Действительно, такого нашего кино на Западе раньше не видели. Да его и не было такого. Советское кино было самое целомудренное, иногда на фильм не допускали подростков до шестнадцати лет даже из-за двух-трех эпизодов с изображением любовных поцелуев. И вдруг все видят такую трогательную человеческую историю любви белогвардейского офицера и красной партизанки, да еще с такими откровенными сценами… Фильм имел большой успех еще потому, что сделан очень профессионально, там прекрасный актерский ансамбль и великолепная работа кинооператора Сергея Павловича Урусевского (оператора в фильме «Летят журавли»). Это он снимал знаменитые сцены, где мы с Изольдой Извицкой сидим голые у костра…

— Для зрителей середины пятидесятых — это был шок. А для актеров?

— Ничего особенного не было. Разделись и сели в кадр. Но я же не полностью голый — у меня лежит рубашка в… определенном месте, под ней трусы. Так же и Изольда. Обнаженную грудь она прикрывает рукой так, что ее не может видеть никто: с одной стороны — стена сарая, с другой — я сижу, от нее отвернувшись. А по команде «Стоп. Мотор!» на нас быстренько накинули одежду. И все.

— Могу я задать вопрос в лоб?

— Был ли у меня роман с Изольдой? Нет, не было. Были дружеские, чуть ли не братские отношения. И с ее мужем Эдиком тоже. Мы жили в одном доме, ходили друг к другу в гости, вместе ездили по стране, за рубежом и вообще виделись почти ежедневно. Но… Не все же к этому-то сводится. Хотя, конечно, приятно сниматься, когда рядом такая красивая женщина…

— Говорят, во время демонстрации фильма «Сорок первый» в Марселе белоэмигранты рыдали и бросали на сцену цветы?

— Они просто завалили нас цветами, кричали вдогонку: «Целуйте Родину, целуйте нашу землю».
«ДРУЖБЫ С ЛАДЫНИНОЙ БЫТЬ НЕ МОГЛО»

— ЛИОНЕЛЛА Ивановна! Есть мнение, что ваш путь в кино был усеян разбитыми сердцами влюбленных партнеров и режиссеров? Это так?
«У меня очень хороший характер: я — Рыба» (кадр из фильма «Братья Карамазовы»)

— Разумеется, нет. Более того, мой первый опыт в кино вообще едва не оказался последним… На третьем курсе меня пригласили в Киев на съемки в каком-то фильме. А это, как известно, преподавателями института, мягко говоря, не приветствовалось. Но хотелось жутко! Поэтому я уехала тайно, передав через подругу, что лежу больная. Но все вскрылось, разразился страшный скандал. Не знаю, чем бы это закончилось для меня: позорным исключением, прочими карами… Короче, пришлось просить прощения у всего курса публично (!). Меня простили, но от режиссеров я еще долго потом просто шарахалась…

— Как вы познакомились с Пырьевым? По слухам, чуть ли не в подъезде…

— Мы познакомились, когда я… проспала съемку. Приезжаю, мне говорят: «Вызывает Пырьев!» Он был художественным руководителем, его все страшно боялись. Я пришла. Он стал мне объяснять, что «начинающей актрисе некрасиво опаздывать», сколько стоит съемочный день, вот, мол, «все повесим на вас, будете платить неустойку». «Хорошо, — отвечаю, — вешайте…» На этом все и закончилось. Потом (спустя, наверное, год) так получилось, что Иван Александрович переехал в наш дом. Мы стали соседями и познакомились поближе. А через месяц сделал мне предложение.

В ответ, все обдумав, я сказала «да».

— А какие у вас были отношения с предыдущей женой Ивана Александровича Мариной Алексеевной Ладыниной?

— Мы просто здоровались при встрече, как взрослые цивилизованные люди. Как коллеги. И все. Дружеских отношений быть не могло никогда.

— Наверняка по поводу вашего брака шептались за спиной, ходили разговоры, что вы его женили на себе из корыстных побуждений…

— Конечно, ходили! Но я на это не обращала внимания абсолютно. Кому какое дело?! Мы появлялись с Пырьевым в Кремле на приемах, мне нежно целовали руку Михал Андреич Суслов и Петр Нилович Демичев. За одним столом мы сидели, общались, и никаких разговоров за спиной. Это же брак!
«ОТКАЗАЛСЯ ИГРАТЬ БОЛКОНСКОГО»

— ОЛЕГ Александрович, в 60-е годы поговаривали, мол, «Стриженов конфликтует с режиссерами, капризничает, отказывается от ролей, из-за чего у него скандал с Госкино, даже вышел приказ, запрещающий снимать»… Такое было?

— Звучит так, что будто бы я снимаюсь и срываю съемку. Такого не было никогда. У меня был один-единственный крупный конфликт — с Фурцевой, из-за моего отказа играть роль Болконского в «Войне и мире» Бондарчука.

— Вы же были друзьями с Бондарчуком. Почему отказались?

— Мой отказ совершенно не касался Сергея. Причина в другом. У меня внутри накопилась такая, мягко говоря, неприязнь к этому главку под названием Минкультуры. Мне надоело… Я так и сказал Фурцевой: «Что же вы за поручика, за «Пиковую даму» выдвигать меня на Ленинскую выдвигаете, а не даете ничего! Газетчики пишут, мол, Стриженов опять сыграл гениально, но ждем образ какого-нибудь простого советского человека, например, директора колхоза… Что же не заступитесь! А вы мне опять эполеты — князя…» Я специально сделал пробу, чтобы доказать всем, что больше Болконского у них нет. И отказался сниматься, сказал им, что «на вашем месте закрыл бы фильм». Фурцева мне позвонила, вызвала, я приехал. Думал, будем с ней беседовать по-дружески, один на один, тогда, может, уговорит. Открываю дверь, а там… вся коллегия, чиновники отдела культуры ЦК, директор «Мосфильма» Сурин и все руководство съемочной группы «Войны и мира». Ну я и выдал при всех: «Сниматься не буду. Вот вы хотите, а я не хочу!» Она посмотрела на меня так, что дали б ей волю, тут же разорвала на куски. А я взял и ушел… Мне потом сказали, что у нее в столе лежал готовый указ о присвоении мне звания «народного».

Через некоторое время мы встретились с Фурцевой на международном фестивале. Снимались на коллективное фото — Жан Маре, она и я рядом с ними. Фотограф командует: «Внимание — снимаю!» И в этот момент я, улыбаясь, говорю: «Екатерина Алексеевна, когда званьице-то вернете?» А она: «Вернем-вернем…» Я же знал, что все равно вернут, — в 1969-м и вернули… Нас сделали «народными» хорошей компанией — Тихонов, Кеша Смоктуновский, Олег Ефремов, Таня Доронина…

— Так был приказ, запрещающий вас снимать?

— Если и был, то негласный. Поэтому, если вы внимательно посмотрите мою фильмографию того периода, то увидите, что режиссеры снимали меня активно и охотно.

Вот отказывался я часто. Например, Басов просит меня сыграть Рощина. Но я же не дурак, понимаю: еще за одну белогвардейщину я не то что Ленинскую премию не увижу, но еще и получу по полной… И выбираю роль Афанасия Никитина, замечательного русского купца-путешественника. Мой друг, покойный Фетин Володя, специально прилетал ко мне в Свердловск вместе с оператором Женей Шапиро уговаривать на роль поручика Ярового. Говорю: «Володя, я люблю тебя, но я не специалист по поручикам, тем более что Яровой по сравнению с моим Говорухой-Отроком — плохая роль. Он — подлец, предает жену. А мой поручик — гениален, он любит женщину и погиб за любовь». Я давным-давно решил, что у меня все будет единожды: один белогвардеец, один путешественник, один мент, один летчик гражданского флота… А штамповать — нет, извините!

— Как выяснилось, характер у кумира зрителей советских времен не сахар. Скажите, а трения с режимом у вас были?

— Могу сказать одно: я — бесконечный патриот из очень хорошей русской патриотичной семьи. У меня отец командовал полками, брат — советский офицер, лег за Сталинград в 23 года. Я мальчиком работал в войну… Сыграл Овода — любимый образ молодежи… Какие ко мне могут быть претензии у режима? Ну не вступаю я в партию, не хочу. Ну и что? На моих глазах люди лезли туда, чтобы делать карьеру. А разве мне нужно было с помощью партбилета делать карьеру? Нет! Так зачем мне партия и бесконечные партсобрания? Уж лучше с девушкой лишний раз повстречаться… Уникальный случай — перед поездкой за рубеж меня никогда не вызывали на собеседования и инструктажи. А в поездке комитетчики общались со мной замечательно. Я их спрашивал: «За кем стучите?» Докладывал: «Иду гулять в город!» Смеялись.
ДЛЯ ВЫСОЦКОГО Я ПОЩЕЧИН НЕ ЖАЛЕЛА

— ЛИОНЕЛЛА Ивановна, что-то вы все молчком о Высоцком? Вам же дважды довелось сыграть роль его возлюбленной…
«На разговоры за моей спиной я не обращала никакого внимания» (с Михаилом Ульяновым в фильме «Братья Карамазовы»)

— Я знала Володю еще со времен студенческой общаги — он все время ошивался на Трифоновке. Там все играли на гитарах, сочиняли, пели. Иногда и он встревал со своим блатняком. А нам же романсы подавай!.. Я очень поздно узнала, что он поэт, бард. Году в 64-м случайно у Шатрова на дне рождения услышала какую-то песню, спросила: «Что это?» — «Ты не знаешь, кто это?!! Это же Высоцкий!!!» Помню, как в фильме «Хозяин тайги» долго и нудно репетировали сцену, когда я даю Высоцкому пощечину. Дублей было сделано несчитано. Режиссер Назаров говорит: «Плохо! Ты к-а-ак дай ему по морде!» Получилось. А потом Володька подошел и так, шутя: «Смотри, я тебе как-нибудь отомщу». Потом мы снимались с ним у Юнгвальда-Хилькевича в «Опасных гастролях». И надо же такому случиться, что там все наоборот: герой Высоцкого дает пощечину моей героине. И дублей тоже было предостаточно…

— Обрадовался, что «отомстил»?

— Тогда с ним на съемках была Марина Влади, и ему было вообще ни до чего…
НАПИШЕМ РОМАН О НАШЕЙ ЛЮБВИ

— РАССКАЖИТЕ о своем быте: как живете, как ведете хозяйство, на каких машинах ездите, как отдыхаете?..
«На съемках «Овода» актер встретил свою первую жену Марианну» (кадр из фильма)

Л.П.: Все, что вы видите в этой квартире, нажито и появилось здесь еще при советской власти, до перестройки. Раньше я задумывалась: хочу я это купить или не хочу, а сейчас — могу или нет. Мы не курим, алкоголя не пьем, в круизы не ездим. От личного автотранспорта отказались еще в середине 80-х. Живем достаточно скромно — на пенсию (муж получает еще президентскую надбавку), работаем в театре, никогда не отказываемся от творческих встреч со зрителями. Все свободное время Олег Александрович пишет маслом картины…

— Олег Александрович, последний фильм с вашим участием («Живи вместо меня») вышел в 2000 году. Какие у вас ощущения от нового русского кино?

— А это никакое не новое. Виктория Токарева написала сценарий. Там и оператор прекрасный — Юра Любшин, сын Любшина, режиссер — Володя Басов-младший. Все свои. Это мое кино. В другом бы я и не стал сниматься.

— Чаще всего вы воплощали на экране героические образы. А в жизни подвиги совершали?
«Худрук курса надо мной подшучивал, называя «Лина Лоллоскирдина»

— Я не отказываюсь ни от одного своего фильма, ни от одной своей работы в Художественном театре, который боготворил и боготворю. И в кино все роли были отобраны. Я думаю, что такая цельность — это большой подвиг.

— А 30 лет совместной семейной жизни — это подвиг?

— Нет, это большая радость и счастье. Вроде бы хрупкое создание — женщина, а какое у нее может быть сильное и надежное плечо.

— Вначале вы сказали, что Виктория Токарева грозилась написать роман о вашей любви. Написала?

— Мы решили, что напишем сами.