Однажды на моих глазах в течение нескольких секунд маленький зеленый волнистый попугайчик из неговорящего стал говорящим. А было это так.
В моем далеком отрочестве, когда я жил в микрорайоне Гольяново, у меня была собака Линда породы боксер и одноклассница Шура Говорова. Шура врала про себя, что она наследница маршала Говорова и отличалась странной любовью к животным. Собака Линда была самой хитрожопой тварюгой во всем микрорайоне Гольяново, и тоже любила животных.
Было, впрочем, в их любви некоторое концептуальное отличие.
Любовь к животным у Шуры заключалась в том, что она подбирала на улице собак или покупала в зоомагазине иных зверюшек, держала их дома пару недель, а затем выгоняла обратно на улицу или возвращала в зоомагазин. Зачем она это делала, она объяснить не могла, потому что была очень шибко ебанутой на всю свою блондинистую голову.
Собака Линда поступала со зверюшками проще. Все, что было меньше ее размером, представляло для нее азартный гастрономический интерес, который она, впрочем, с некоторой стайной радостью была готова разделить и со мной, периодически с гордостью принося лягушек и прочих бегающих, кукарекающих, визжащих и шипящих божьих тварей.
Мама Шуры Говоровой варила отменное варенье, и мы с Линдой часто заворачивали к ней с прогулки выпить чаю с вкусным. В один из таких моментов два подхода любви к животным и обнаружили свое концептуальное различие.
Однажды Шура купила в зоомагазине маленького зеленого попугайчика. Это был обыкновенный бессмысленный волнистый попугаец. Он торопливо скакал по клетке, жрал пшено и обильно гадил на газетку. Шура даже успела приделать ему какое-то традиционное попугайское имя – то ли Кеша, то ли Жора и теперь несколько часов в день проводила возле клетки, старательно выговаривая: «Кеша хорррроший! Кеша хорррроший!» Попугай молчал, смотрел на нее глупым глазом и серил на газетку. Терпение у Шуры заканчивалось, и она шипела: «Кеша хорррроший, блядь! Говори, сука! Кеша хоррроший! Говори, блядь!». Попугай в ответ лущил семечки и издавал бессодержательные звуки.
И тут приходим мы с Линдой.
Обнаружив попугайчика, Линда потеряла всякий интерес к вареной колбасе за 2.50. Она засопела и, вцепившись взглядом в несчастного Кешу, встала возле клетки. Попугаю под тяжелым собачьим взглядом стало неуютно, и он принялся нервно скакать по жердочкам из угла в угол клетки. Это ухудшило ситуацию. Линда вела себя как отличная охотничья собака. Она синхронизировалась с несчастной птичкой и, всем телом реагируя на каждое движение попугая, четко обозначила, что у него нет ни малейшего шанса выйти из этой ситуации живым. Через несколько минут собака добилась полной синхронизации и плавно перемещалась вдоль клетки, танцуя в одном ритме с обреченным Кешей. Глядя со стороны, казалось, что они представляют собой сложное, но единое существо – собака и приделанный к ней невидимыми крепежами попугайчик.
Но Кешу защищала клетка, и я был за него спокоен. А потому спокойно пил чай со сливовым вареньем в другом углу кухни. Единственное, что я не учел - это степень ебанутости Шуры Говоровой и отличную реакцию своей собаки. В какой-то момент, прервав разговоры, Александра зачем-то засунула руку в клетку, умело поймала попугайчика и со словами: «Тю-ти, тю-ти», стала тыкать зажатым в кулаке попугайчиком в нос Линде. Зачем она это делала, объяснить она не могла. Надо ей так было.
Линда хрюкала, но синхронизацию не прерывала.
Кешу просек, что баба ему попалась ебанутая, надежд на нее никаких нет, и решил брать судьбу в собственные лапки.
Дальнейшее заняло несколько секунд.
В какой-то миг неуловимым движением Кеша вывернулся из Шуриного кулака и рванул улетать. Именно этого, как выяснилось, Линда и ждала. Она подпрыгнула и, клацнув слюнявым чемоданом, который заменяет боксерам пасть, перехватила Кешу. Попугай заверещал, Шура завизжала, Линда забила когтями по скользкому линолеуму в попытке свалить с добычей в комнату. Я прыгнул через всю кухню и, как профессиональный игрок в регби, схватил Линду за задние лапы.
Собака рухнула.
Шура перешла на ультразвук.
Попугайчик издал обреченный вопль о помощи.
Сложнее всего было добраться до морды. Линда сопела, хрюкала, вертела башкой, но к пасти не подпускала. Делиться со мной попугайчиком в ее планы не входило. Самое удивительное было то, что челюстей она тоже не сжимала, попугайчик бился у нее в пасти - офигевший, но живой. Навалившись на собаку всем телом, я, наконец, добрался до ее пасти и увидел торчащий между зубами попугайский хвостик. Разжать зубы было невозможно, поэтому я принялся осторожно вытаскивать птичку за хвост. Как ни странно, это получилось. Через пару минут стараний обслюнявленный, весьма ободранный, но живой, попугайчик был извлечен.
И вот лежу я на полу, держу глубоко оскорбленную, облепленную попугайскими перьями собаку и вижу, что освобожденный Кеша печально прихрамывая, идет по темному, покрытому советским линолеумом коридору, отряхивается и громко так с надрывом произносит: «Блядь! Блядь! Блядь! Говори, сука! Блядь! Блядь! Блядь!».
Линду заперли в ванной. Ебанутая Шура поймала попугайчика и чтобы как-то искупить свою перед ним вину, обмазала его зеленкой. Все это время Кеша не переставая верещал: «Говори, сука! Блядь! Блядь! Блядь! Говори!».
Я боялся, что Кеша сдохнет не столько от ран, сколько от замешанной на спирту зеленки. Но он оказался из породы надежных, болевой шок его не пронял. Выжил наш Кеша.
Впрочем, просуществовал он в Шуриной квартире недолго – традиционные для нее 2 недели. Впервые у Шуры был легальный повод сдать зверюшку обратно в зоомагазин. Она пришла туда и гневно заявила, что попугайца ей подсунули больного, потому как у него внезапно выпали все перья. Кешу безропотно приняли.
Когда Шура уходила, он крикнул ей в след: «Говори, блядь! Говори, сука!».
После этого у Шуры дома последовательно жили два десятка собак, тритончики, несколько кошек и три мужа.
На одной из ее свадеб мне пришлось быть свидетелем. Но это отдельная история, ее я расскажу как-нибудь позже.
