Сады перенасыщенного сладострастия.
Чувственность похожая на жестокость. 
Бесстыдство холодное, как целомудрие.
Образы-химеры, точно больные стебли
Растений, не видевшие солнца.

Похожие строки можно встретить практически в каждой книге, посвященной этому художнику. Действительно, странные рисунки Бердслея полны диссонансов, пронизаны духом противоречия. Мы всматриваемся в такие – на первый взгляд – милые, «декоративные» сценки: бал-маскарад, прогулка в парке, любовное признание. Кукольные лица и жеманные позы. С невероятной тщательностью прорисованы мельчайшие детали. Завитки пышного парика, пестрый узор роскошного платья, кружевная пена жабо. Но чем пристальнее разглядываешь рисунок, тем больше чудовищных, отвратительных и вместе с тем странно притягательных деталей проступает в облике персонажей. У молоденькой девушки – лицо древнего демона греха, застывшее в недоброй усмешке, из-под изящных одеяний красавчиков-пажей выглядывают козлиные копытца, холеная ручка графини словно ненароком показывает непристойный жест, а резвящиеся среди виноградных лоз фавны – и вовсе андрогины. Можно легко представить себе, насколько подобные творения эпатировали консервативную британскую публику на исходе XIX века. Тем более, что создателем этого паноптикума был совсем молодой юноша – одаренный музыкант и литератор, наделенный кроме того и талантом рисовальщика. Именно этот дар впоследствии и принес ему славу. Славу, путь к которой Обри Бердслей прошел так стремительно – всего за шесть из двадцати шести лет своей недолгой жизни.

Бердслей родился в семье состоятельного лондонского ювелира и уже в семь лет узнал о своем неутешительном диагнозе: ему передалась наследственная болезнь отца – туберкулез. Будущий художник с детства понял, что может умереть непредсказуемо рано; возможно, этим отчасти объясняется хрупкость, эфемерность персонажей многих его рисунков. Избрав было музыкальную карьеру, Бердслей неожиданно увлекается рисованием. В ту пору самым модным движением в английском искусстве был эстетизм. Следуя постулату «законодателя мод» этого направления – Оскара Уайльда, считавшего, что искусство первично, а природа лишь подражает ему, Бердслей черпал вдохновение не среди лесов и полей, а в залах картинных галерей, перед шедеврами Рафаэля и Тициана. Первая его работа – иллюстрации к «Смерти Артура» Мэлори – изящная стилизация под средневековую живопись. Но уже год спустя Обри пишет другу: «…я нашел для себя совершенно новый метод рисунка, отчасти взятый из японского искусства… Мои персонажи немного сумасшедшие и отчасти неприличные.Странные обоеполые существа в костюмах,напоминающих костюм Пьеро, или в современных одеждах; совершенно новый мир, созданный мной». Имя Бердслея становится известным, ему заказывают все больше книжных иллюстраций.Художник весьма эгоистично подходил к литературе – он брал из нее только то, что могло послужить основой для оригинального рисунка. Бердслей иллюстрирует произведения Эдгара По, Ювенала, Аристофана, даже Достоевского. Самые известные книжные иллюстрации Бердслея – одиннадцать рисунков к декадентской трагедии Уайльда «Саломея». Они вызвали ужасный скандал – художника обвинили в безнравственности и запретили публиковать рисунки, изображающие обнаженную Саломею и ее пажей, а также персонажей-гермафродитов. Бердслею пришлось нарисовать второй, менее откровенный вариант, впоследствии пропущенный цензурой. Автор «Саломеи» тоже был не в восторге от творений Обри: во-первых, рисунки были весьма далеки от текста пьесы, во-вторых, на некоторых из них в карикатурном виде был представлен сам Уайльд. Однако иллюстрации к «Саломее» сделали свое дело – Бердслея заметили декаденты. Молодой художник приглашен к сотрудничеству с литературно-художественным альманахом “The Yellow Book” . Начав с оформления обложки этого скандально известного издания, бросавшего вызов викторианскому обществу, Бердслей вскоре становится художественным редактором альманаха и создает уникальное «лицо» издания, которое не спутаешь ни с чем. Большинство персонажей на этих рисунках – современники Бердслея, люди его эпохи. Художник дерзко искажает пропорции тел, черты лиц, но от этого рисунки не становятся карикатурами – безобразие, искривление черт до странности изящно и гармонично. 

«Фирменный стиль» Бердслея основан на любовании уродством и стремлении показать, какой демонической, отравляющей может быть красота. Художник словно гипнотизирует нас обилием мельчайших деталей. На многих иллюстрациях мы видим обнаженные тела и подчас непристойные сцены. Но вряд ли у кого-то из критиков живописи повернется язык назвать эти рисунки порнографическими. Почему? Скорее всего, объяснение этому кроется в холодности, бесстрастности, которой пронизаны бердслеевские «ню». Эти тела – прекрасные ли, уродливые ли – не вызывают ни похоти, ни отвращения, скорее холодное любопытство и удивление. Немецкий критик Рудольф Клейн назвал творчество Обри Бердслея «раем греха». Но образы картин Бердслея находятся «по ту сторону» морального. Они порочны, но не греховны. Странные создания не ведают о злом и добром, о грехе и добродетели. Они – демоны аморальных, интеллектуально-чувственных соблазнов. Притом соблазнов явно «элитарных», предназначенных для «немногих» и совершенно безвредных для нравов «общества».


Туалет Соломеи. 

Обри  Бердслей. 

Маска Красной смерти. 

Прическа. 

Концовка.