"Триста тысяч слов на бумаге,
А последнее стало птицей" (с)

Последнее из тысяч твоих слов само собою превратилось в птицу, а первое змеею уползло - ни то, ни то уже не возвратится, не приласкает кончиком крыла, не чиркнет чешуею по запястью... Все хорошо, дела идут на лад, и страх забвенья вроде глаз не застит, здоровы дети, яблони в цвету, и живы боги, те, что поновее.
Но птица улетает в темноту. Но ветерок змеиный след развеял.
Большой охват - от птицы до змеи, земные и летающие твари, творения твои, слова твои - все ныне пассажиры на Нагльфаре - фиговый, честно говоря, ковчег, не сами, видно, транспорт выбирали... Я все хочу приладить половчей портреты их - круги, углы, спирали, розеттский камень заново создать, для Шампольонов или для вандалов. А может, птице бы змеёю стать, она б тогда совсем не улетала? Закольцевать магическую речь, пустить как фон вселенских медитаций... Ни птицы, не змеи не уберечь, ты сам не позволяешь им остаться.
Я напишу для них волшебный лес, и небо тоже - очень постараюсь, пусть ползают и ходят по земле, парят, летают - и не умирают, пускай не умирают никогда. Но в клетке тесно, клетку разрывает, и я монетки ломаной не дам за то, что будет дальше со словами. Последнее из тысяч поднялось, коротким криком резануло душу...
Осенний ливень. В комнате тепло. Промокший шарфик батарея сушит. Ручною кофемолкой стрекоча, ты смотришь в заоконное ненастье. И белоснежный филин у плеча. И золотая змейка на запястье.

Настроение сейчас - ...с возвращеньицем?

(всем, кто ждет лета)

Лето, я опять в тебя не верю, слишком далеко ты убежало. Без обрядов, гимнов и мистерий в тонкую цветную пленку сжалось, прорвалось, повесилось на гвоздик, по краям успело обтрепаться... То ли семь столетий, то ли восемь мне тебя высасывать из пальца, собирать из памяти пинцетом, ворошить когтями в мертвой зоне, бегать сумасшедшим фармацевтом по ночному складу межсезонья.
Уезжая за город и выше, по мосту, из электрички видишь на заборах, на калитках, крышах - вон оно кривляется: "ловите!" - на тугой листве, зеленом боке, теплом срезе пня и желтом блике... Лето, шерсть июня-лежебоки, лето, лапы августа-мурлыки...
Мне тебя выдумывать по-новой, да? Не отпирайся, стой спокойно. Постаревший,сдавший Казанова, горюшко мое, почти покойник: потрудились ржавчина и мыши, моль проела сизую косицу; уезжая за город и выше - чую, мне опять с тобой носиться, штопать, хлопотать, скоблить и красить, убирать сомнения и страхи, чтобы снова - что ни день, то праздник, День варенья из полынных ягод.
Лето, беззаботный вид июля - рыжий хвост, усы, глаза и уши, долго моет мордочку, чистюля, после гроз луга на солнце сушит, бьется оземь и встает. Смеется, громко хвалит качество пошива...
Здравствуй, мой пропащий. А сдается мне, что мы с тобою снова живы.

Текст новой песни.

Читать далее

Молчи. Ну не знаю я, как тебя убедить, как отменить документ с печатью "судьба". Я унимаю дрожащий комок в груди, я прижимаюсь глазами к твоим губам. Не уходи. Вдруг вернешься уже не ты, вдруг украдет твою душу какой-то рай? Только что кончился дождь - по стеклу следы; улицы предрассветного мира еще пусты; ты ведь всегда любил уходить с утра.
Ты говорил - "ненадолго, до темноты". Той темноты, я знаю, три века ждать. Холодно, а постель не успела остыть... Жаль, что не ведаю, как тебя убеждать. Я улыбаюсь, отчаянно, что есть сил, не зареветь бы - тебя это огорчит. Утренний мир вращается на оси, я все пытаюсь богов и чертей просить остановить его хоть на миг... Молчи.
Я не могу колдовать - разве что во сне, я не умею судьбу от чумы лечить. Мне остается прижаться как можно тесней, чувствовать телом, как сердце твое стучит. Так бы и слушала гулкий башенный бой, чуя удары - и не прекращая счёт, и где-то, лишась моей веры, исчезнет бог, и больше всего мне хочется - за тобой.
А ты говоришь: "Люблю. Поживи еще".

(текст песни).

Читать далее

А вообще у нас с соавтором уже 41 совместно написанная, готовая песня ) Есть повод для гордости.

Уплыли порознь три кита,
Ушли в планктонные места,
И воцарилась темнота -
Свет нужен был самим китам.
Слоны в саванну подались -
Деревья хоботом трепать.
И, заглянув за край земли,
Ты не увидишь черепах.

А мир остался в пустоте,
Совсем один - как не упал?
Но продолжал сквозь ночь лететь,
Небытию не по зубам.
Он океанами всплакнул,
Он бурей часто задышал,
И на обратном счете "нуль"
Икнул - и превратился в шар.

Как расколотая чашка с молоком,
Пролило туманы озеро на берег.
Сине-сизый рваный облачный дракон
Жадно щиплет из хвоста у Солнца перья.
Солнце-феникс, крылья в небо окунув,
В пасть дракону опускается послушно...
Ночь-шаманка серебристую луну
Терпеливо над пером багровым сушит.
Завтра ветер, завтра ливни и гроза,
Их пророчит дым костра, живой и низкий.
Вечер-странник, уходя, туман связал
Меж деревьями в причудливые низки.
Пахнут травы - торопливо отдают
Мудрой ночи сны, накопленные за день...

Я над озером. Как будто на краю,
Над прозрачными ночными небесами.

Настроение сейчас - Ах, как я хочу туда - в летнюю ночь.

А написать бы о снах, о смерти, о черной ненависти и грусти, но в зеркалах снова пляшут черти - меня, похоже, нашли в капусте, меня принес кривобокий аист, меня придумал врун-неумеха, и пафосу я нагнать пытаюсь, да оборачивается - смехом. Смешные слезы не жгут подушку, смешные книги подмышку лезут, и слава богу, блин, что не в душу - ночами плакать неинтересно, и на страницах картонный демон мозги тряпичные пожирает. А дальше - ветер, туман и темень, смешная степь без конца и края.

Мне б написать хоть строфу - готично, и завитушками разукрасить, чтоб стало четко, легко, статично, чтоб черный рыцарь в стальной кирасе был ранен подлой рукою друга - под многоярусный плач хорала... Стал идиотом, хромал по кругу, пуская сопли из-под забрала. Я - зачарованная царевна, я укололась шипом дракона, хрустальный грот, как могила, древний мой охраняют морские кони, печальный шут на гранитных плитах во сне хрипит и протяжно воет, и холодок от приставки "лито" сжимает тело, еще живое.

Пишу-морочу, сама пугаюсь, висящий плед обернулся трупом, сквозняк за дверью шуршит шагами, в шкафу бабайка рыгает грубо, и тени скалятся по обоям, и телевизор бельмом мерцает. Холодный пот. И моторчик сбоит. Кто здесь закусывает сердцами? Забавный клоун из клоаки Дерри поманит вас на воздушный шарик; два коридора, ступеньки, двери. Что значит - "мама не разрешает"? Вперед, герой, мой готичный рыцарь, руби коней, бей шута осиной...
Всего-то дел - с головой укрыться. И одеялу сказать "спасибо".

Настроение сейчас - бррр...

Протянулись звезды - кошачьи лапы, теребят за сердце: "когда, когда же?" - и оно болезненно замирает. Каждая звезда отголоском жизни, отраженьем смысла, пушистым эхом... Каждая щекочет ладони сердца; как марионетки, танцуют слезы - каждая, как маленькое сердечко. Слезы - это ноты, основа вальса, танца, над которым седые крылья расправляет северное сиянье.

Негорячим пламенем окруженный, смотрит с облаков ледяной Создатель, как легко танцуют живые слезы, оставляя дыры в ладонях сердца, плавя их насквозь, до седьмого неба - пусть одна замерзнет, сгорит - другая, третья с пол-пути повернет обратно, а судьба четвертой и вовсе тайна, пятую с шестой поглотит Аврора, сполохами пестрыми спеленает...

Каждая седьмая достигнет неба.
Разорвав, раздвинув покров Авроры, прянет в черный бархат своей свободы, в бесконечный танец огней... и вспыхнет. Каждая седьмая слеза - звездою.

Посмотри в окно самой темной ночью, убери луну, чтобы не мешалась, чуть прикрой глаза, сядь на подоконник. Бывшими слезами вдруг вспыхнут звезды, и погладят сердце кошачьей лапой.

Улететь бы с балкона куда-нибудь в светлые дали, осыпаясь частичками счастья в воздушные ямы; привкус крови - чуть кислый и пряный, как соус "ткемали", холодит на губах - там, где небо примезло краями. Улететь бы - шелками и пудрой, и росчерком туши, не оставить ни капли себя новостям и рекламе... Я не знаю, как вас, а меня беспогодие душит, просто рвет по живому когтями стареющих ламий. На деревьях колышутся - в дырах - туманные рясы, на высотках неоновым светом рекламные ризы. А в Москве в декабре как всегда - сыро, серо и грязно. Ну какая вам "снежная сказка", товарищи? Кризис...
Снега нет, денег нет, даже падают изредка блоги - как тяжелые капли бессмысленного конденсата. "Как живешь в это время?" "Живу? Ох, не спрашивай - плохо. Снов не помню; реальность не помнит меня. Вот засада." Где бы взять этот зонтик - такси нестареющей Мэри? Переменится ветер, а мир не захочет меняться, у него нынче кредо - не ждать, не просить и не верить, у него нынче праздник - в витринах гирлянды лоснятся...
Улететь бы с балкона. Куда-нибудь, где небогато, но легко и светло, и трава к сентябрю выгорает - до лучистого золота...
Облаком, белым фрегатом, по вечернему небу - до самого теплого края.

...И выпив ночь за глоток, ты как всегда не напьешься. И тьма внутри - кипяток, а ты не плачешь, смеешься, и чай - пакетик на стол, и пахнет странно, гвоздикой... Кому сказала - постой, идущий за Эвридикой, постой - завяжу платок на правом твоем запястье. За каменистым плато луна оскалится пастью, и взвоет Цербер звонком мобильного среди ночи, и не глотается ком, и ты не плачешь - а хочешь...
Платок распустится в нить, струной заструится следом. Иди, но только вернись, вернись хотя бы до лета - когда остывшая тьма нальется чайной прохладой... В Аиде слякоть. Зима. И ты не плачешь - а надо.
Платок на нить изошел, оставь надежду, входящий. Рванется воздух, как шелк, шагнешь, как камень из пращи... Звенит струной волокно, блестит тропинкою млечной. Ноябрь. Пусто. Темно. И я не плачу - мне нечем.
И выпив Леты глоток, ты не забудешь - не сможешь. Ее не пустят. Зато - скрипучей новенькой кожей мурлыкнут крылья в ночи, и тень метнется резная, и ты в окно постучишь, и я тебя не узнаю, но на коленях платок - он цел, и пахнет гвоздикой - ждала вихрастый моток, а он как новый, гляди-ка... Реальность выдала сбой. Ты на меня оглянулся. Но мы не плачем с тобой, ведь кто-то все же вернулся.

(Из цикла "Песни Мэр")

Я совсем не хотела этой бури в стакане -
Шторма баллов на сто.
Утро выложит небо перламутровой сканью,
Бросит блики на стол.

Море вечно спокойно, и на многие мили –
Только легкая рябь.
На плече твоем твердом я заснула бы, милый,
Да обиды горят.

Ну зачем, скажи, ты такой упрямый?
Сердце вдруг ушло в водяную яму,
Провалилось почти до дна.
Я стеклянных бурь разбивать не стану,
Захочу – уйду, захочу – останусь,
Я привыкла тонуть одна.

Занавесилось челкой солнце поутру рано,
В тучах прячет глаза.
Ты, похоже, попутал лодку с катамараном;
Не умеешь – слезай.

Я похожа на море: только сверху прогрета
Ледяная вода.
До конца помириться получается редко,
Мы расстанемся, да?..

Ну зачем, ответь, ты такой надутый?
Пеной на песке стаяли минуты,
А песок – что с него возьмешь?
Я смотрю в окно влажными глазами,
Там шумит прибой, подогретый за день,
Но под ним – ледяная ложь.

Далеко к горизонту, между небом и морем
Ходят тучи-киты.
Помолчать бы недельку. Что-то ссоримся, спорим…
Выпей чаю, остынь.

Высота моей бури – до стаканного края,
Дальше – стылая тишь.
Я с тобою не ссорюсь, я с тобою играю -
Так-то, милый. Прости.

Ну зачем, ты спросишь, я вот такая?
Кошка-солнце жадно прибой лакает,
Языком по песку шуршит.
Я как эта кошка – язык морожу,
О кусочек жизни, что вместе прожит,
О кусочек соленой лжи.

И хочешь ползти - от соленой жажды, к ближайшей проталине в пасти сна, в Зеленую дверь не пускают дважды, блестит перекрашенная стена... Ползти к водопою: болотцу, луже, почти пересохшему роднику... Сухими губами молиться: "ну же!.." и день узелком завязать в лоскут. Соленые реки текут на север. Впадают в моря - ядовита соль; мой сон не созрел, как двухлистный клевер, под пальцами стынет сухой песок, вода впереди - чернота и горечь, у жажды есть цвет, изжелта-рябой...
И хочешь ползти. И выходишь к морю. И падаешь, пальцами смяв прибой.

Ты пешком и с посохом. Так, не спеша бредешь.
Не стремишься прорваться и не обгоняешь, нет.
Гретый солнцем, напоенный сладким степным дождем...
Мне тебя не догнать и на самом лихом коне.

В клочья шкура его на боках, в пене удила,
И сливается в серую нить придорожный сор.
И сплетается в паутину слов "здравствуй. Как дела?"
На горячем песке золотистый следов узор.

Я кричу тебе вслед. Ветер в глотку вбивает крик.
Твои волосы там, вдали красит рыжим вечерний луч.
Я слезаю с коня. Я дайсом пробиваю крит.
Сыплюсь веером карт по степи... В кухне по столу.

Солнечные рыбки смеются в твоих фонтанах,
Белые подушки небес сверху укрывают.
Медленный, как змей, зыбкий, как полуночный танец,
Потайной квартал - городская сущность живая.

Ветреные сны. Капли янтаря на ладонях
Пахнут серебром, пахнут кровью, воском и мятой.
Легкий, как туман, мягкий, как улыбка Мадонны,
Дальний, как мираж, где реальность веером смята,
Потайной квартал. Шепот по пустым лабиринтам,
Бронзовый фонарь, вспыхнувший из темного лаза...
Свет моей звезды, четкий, словно лазерный принтер,
Абрис твоих крыш отпечатал в донышке глаза.
Я забыл, куда повернуть с Проспекта Удачи,
Как пройти насквозь, как исчезнуть с жадных экранов...
Потайной квартал. Не с твоей ли, язва, подачи
Я ушел во тьму: резко, неожиданно, рано?..


Пусть я не вернусь, не найду тебя - ты свободен.
Юная, как ты, нежная, живая, босая,
Тень моей любви в кружевном фисташковом боди
Спит в твоей ночи, рук моих губами касаясь.

Ты взял манеру кукситься и ныть,
Ты высох, как вьюнок, роняя плети.
Письмо с Обратной Стороны Луны
Лежит нераспечатанное с лета.

Ты скептик, реалист и интроверт,
Тебе дешевый романтизм до фени...
Блестящий серо-палевый конверт
Сгорает по утрам, как птица Феникс.

Ты кашляешь, глотая горький дым,
Бухтишь и проклинаешь все на свете,
А время режет пыльные следы
Вокруг письма, забытого в буфете.

И, знаешь, через десять-двадцать лет
Взлетишь, оставив труп у батареи.
В конверте будет синенький билет,
И строчка: "братик, приезжай скорее".

Помните сказку про Морского Короля и девушку Агнетту? Она прожила семь лет на дне озера, родила ему семь сыновей. Но тоска по прежней жизни оказалась сильней, и Агнетта вернулась к отцу, бросив мужа и детей.

Здравствуй, милая. Надо же, целых семь лет...
Здесь, на дне, что века, что недели.
Слышал, батюшка твой тяжело заболел;
От его не отходишь постели.

Ох, Агнетта, тебе мы совсем не нужны!
Ну приехала б, что ли, хоть в гости...
Петер кашляет, Патрик дудонит в штаны,
У Ансельма прорезался хвостик.

Брайан с Колином мучают жаб и мальков,
Коннор лапает в гроте русалок.
Я им вру, что ты просто гостишь далеко,
Что ты нас никогда не бросала.

Даррен, младшенький, плавает лучше меня,
Стырил арфу. Был порот. Рыдает.
Я здоров. Ну, подумаешь, перелинял...
Чешуя, не поверишь, седая.

Эх, Агнетта... Над скалами чайки кричат,
Волны, галькой шурша, отвечают.
Вот такие дела. Ты-то как? Не скучай.
Я привык - за двоих поскучаю.


(Иллюстрация Йона Бауэра к этой самой сказке)

А в пойме Леты трава по пояс.
Кто выжил в битве, меня поймет.
Не поле брани, арена боя,
А просто травы – душистый мед…

А кто не выжил – ушли за Лету,
Пройдя по водам, как по траве.
Смотри, на солнце мерцает след их,
И копит слезы тот мягкий свет.

Дай мне час, только час, отдышаться,
Дай напиться росы из ладони.
Простынею под спину ложатся
Сон-трава, подорожник и донник.
В одеяло-туман с головой, все плохое из памяти вон.

Там, на далеком правобережье -
Чужие звезды, ночная мгла.
И вот все дальше, и вот все реже
Мелькают призрачные тела.

А мы остались. Нам, видно, рано
На дальний берег переходить.
Забудем Лету, залижем раны,
Своих любимых прижмем к груди.

Дай мне час, только час – оглядеться,
Слышишь смех? Осторожней, ни слова:
Где-то рядом далекое детство
Изумрудных кузнечиков ловит.
Возвращения миг не пришел; посидим – как же здесь хорошо…

Жизнь, резвый конь, продолжает мчаться,
Глядишь, и старость в окно стучит.
И скоро выпадет повстречаться,
И раны старые залечить,

Без адресата письмо отправить,
Сидеть у берега, вспоминать…
А в пойме Леты – густые травы,
Они в безвременье примут нас.

Дай мне час, только час, попрощаться,
Подышать синевой небосвода.
Кину в Лету монетку на счастье,
И ступлю на прозрачную воду.
Там, за речкою, травы в росе, и следы незабытых друзей.

Я оставлю ноябрь у берега плавать,
Я декабрь баюкаю, хрупкий как лед.
Наша капелька вечности падает в лаву,
День за днем наблюдаю, как длится полет.

Мне кошмары о лете все снятся и снятся,
Я устала метаться у лета в долгу.
Я хочу, чтоб сезоны не смели сменяться,
Пусть холодные волны по морю бегут.

Ты не верь, я тебе не желала боли.
По ту сторону зеркала вечереет.
По ту сторону снегом укрыто поле…
Засыпай, колыбельной тебя согрею.
Мои теплые руки тебя согреют.

Пусть цепная зима мой покой охраняет,
Пусть зима злые сны зажимает в горсти.
Море, серый свинец, молча волны гоняет…
Я люблю эту стужу за вольную тишь;

Я люблю эту зиму за сладость наркоза,
За белёное кружево в окнах моих.
Время, ты ледяной ускользающий козырь,
Мне бы кровью тебя из ладони поить.

Ты забудь, не держи на меня обиду.
По ту сторону зеркала вечный холод.
По ту сторону – ветер, окно разбито…
Но с тобой не случится теперь плохого,
Не случится теперь ничего плохого.

Скоро первой грозой хмурый берег намочит;
Я заплачу, уткнувшись в чужое плечо.
Мое сердце, соленого снега комочек,
Мутной талой водой в океан утечет;

Опрокинется зной перевернутым адом,
И ступни будет жечь сковородка песка…
Наш кусочек зимы снова дышит на ладан -
Так не хочется, больно его отпускать.

Я войду, я задую свечу. Не бойся,
По ту сторону зеркала вьюга воет.
Там голодные волки добычи просят…
Я отдам тебе чашу с водой живою,
Я отдам тебе сердце свое живое.

Новая песня