27 января 1945 года войска Красной Армии освободили концлагерь Освенцим, или Аушвиц – целый комплекс лагерей смерти, где за несколько лет гитлеровцы убили почти полтора миллиона человек. Ужасающие воспоминания узников Освенцима: о многом участники тех событий заговорили только сейчас.

Утром 27 января 1945 года 16-летний Женя Ковалев проснулся на втором ярусе нар блока № 32 концентрационного лагеря Освенцим от жгучего чувства голода. Ждать завтрака – кружки чая - было невыносимо трудно. Вокруг было непривычно тихо – ни лая овчарок, ни окриков охраны не было слышно, потом на глаза навалилась пелена.

«Это, наверное, был голодный обморок. Когда я очнулся, в бараке никого не было, я осторожно выглянул на улицу. Толпы людей ходили из стороны в сторону. Это было не по правилам. Я испугался, особенно от того, что среди полосатых роб мне почудились люди в форме Красной армии и при оружии», - вспоминает сегодня бывший узник Освенцима № 149568 Евгений Филиппович Ковалев.

Сегодня 87-летнему мужчине воспоминания даже о дне освобождения Освенцима даются с большим трудом. Долгих 20 лет он исправно ходил на встречи с детьми в московскую школу № 1094, в которой организован музей малолетних узников концлагерей, но никогда ничего не рассказывал.

«Он всегда только плакал и молчал. И вот совсем недавно одна первоклассница принесла на встречу с бывшими узниками батон белого хлеба. И они все стали отламывать по кусочку, жевать, «запивая» хлеб своими слезами. И вот только после этого Евгений Филиппович впервые заговорил», - рассказывает директор школьного музея Евгений Зимин.

 

 

                      История 14-летнего партизана Ковалева

 В три года Женя Ковалев остался без матери. Воспитывали и кормили его старшие братья и сестры, которых у него было четверо. В 1941 году, когда на Смоленщину пришли немцы, ушел вместе с ними в партизанский отряд, в котором его назначили связным. Юному партизану тогда было всего 14 лет.

«Мы с приятелем получили задание, - разведать на дороге Смоленск-Витебск, как охраняются мосты. Не дошли до одного из них метров 50, видим, - навстречу едет машина, остановилась: «Кто такие?» Мы говорим: «Скотину ищем, - корова потерялась». Ну, нас сразу в машину и повезли в Рудню, в тюрьму. Били палками, шомполами, все допытывались, где находится отряд, кто руководит. Мы ничего не сказали. Почему нас не убили – не знаю…», - говорит Евгений Ковалев.

Из тюрьмы Женю Ковалева отправили в Освенцим. В лагерь обоих молодых партизан привезли ночью.

«Мы и понятия не имели, куда нас везут. Все освещено, собаки, автоматчики. Остригли, и – в карантин. Через неделю из 700 человек в живых нас осталось только 150. У них это называлось - «селекция». Оттуда нас направили в 32 блок», - рассказывает бывший партизан.

В Освенциме Евгений Ковалев находился с 1943 по 1945 годы. Работал на строительстве овощехранилища, недалеко от железнодорожной станции.

«Подъем был в 6 утра, работали по 12 часов, в 10-11 вечера – отбой. Утром – чай, днем – баланда, вечером – чай и буханка хлеба на четверых. Каждое утро в нашем бараке не просыпалось человек по пять или семь. Но не это самое страшное. Самое страшное – это «селекция». Ее проводили раза два в месяц. На улице раздевали по пояс, осматривали. Не прошел «селекцию» - в крематорий! Еще трупы жгли открытым способом, – ну, то есть в глубоких ямах», - вспоминает бывший узник Освенцима.

 

                          Рапорт акушерки из Освенцима

Полячка Станислава Лещинска решилась рассказать всю правду о положении детей и матерей в Освенциме только в 1965 году. Целых 20 лет она хранила молчание.

  «Среди огромного количества женщин, доставлявшихся туда, было много беременных. Функции акушерки я выполняла там поочередно в трех бараках, которые были построены из досок, со множеством щелей, прогрызенных крысами. Внутри барака с обеих сторон возвышались трехэтажные койки. На каждой из них должны были поместиться три или четыре женщины - на грязных соломенных матрасах. Было жестко, потому что солома давно стерлась в пыль, и больные женщины лежали почти на голых досках, к тому же не гладких, а с сучками, натиравшими тело и кости», - из воспоминаний Станиславы Лещинской.

По свидетельству акушерки, в бараках-роддомах было так же холодно, как и в остальных помещения лагеря. Печку топили только несколько раз в году. За водой Станислава ходила сама, на то, чтобы принести одно ведро уходило минут двадцать.

«В этих условиях судьба рожениц была плачевной, а роль акушерки - необычайно трудной: никаких асептических средств, никаких перевязочных материалов. Сначала я была предоставлена сама себе; в случаях осложнений, требующих вмешательства врача-специалиста, например, при отделении плаценты вручную, я должна была действовать сама», - вспоминает Станислава Лещинская.

     

 

«Количество принятых мной родов превышало 3 тысячи. Несмотря на невыносимую грязь, червей, крыс, инфекционные болезни, отсутствие воды и другие ужасы, которые невозможно передать, там происходило что-то необыкновенное. Однажды эсэсовский врач приказал мне составить отчет о заражениях в процессе родов и смертельных исходах среди матерей и новорожденных детей. Я ответила, что не имела ни одного смертельного исхода ни среди матерей, ни среди детей. Врач посмотрел на меня с недоверием. Сказал, что даже усовершенствованные клиники немецких университетов не могут похвастаться таким успехом. В его глазах я прочитала гнев и зависть. Возможно, до предела истощенные организмы были слишком бесполезной пищей для бактерий», - из воспоминаний Станиславы Лещинской.

Стирка пеленок, которые мамы в Освенциме делали из рубашек, выменянных во время беременности на пайки хлеба, вызывала много трудностей, особенно из-за строгого запрета покидать барак, а также невозможности свободно делать что-либо внутри него. Выстиранные пеленки роженицы сушили на собственном теле.

«До мая 1943 года все дети, родившиеся в лагере, зверским способом умерщвлялись: их топили в бочонке. Это делали медсестры Клара и Пфани. Первая была акушеркой по профессии и попала в лагерь за детоубийство. Поэтому она была лишена права работать по специальности. Ей было поручено делать то, для чего она была более пригодна. Также ей была доверена руководящая должность старосты барака. Для помощи к ней была приставлена немецкая уличная девка Пфани. После каждых родов из комнаты этих женщин до рожениц доносилось громкое бульканье и плеск воды. Вскоре после этого роженица могла увидеть тело своего ребенка, выброшенное из барака и разрываемое крысами», - говорит Станислава Лещинская.

Рожденного ребенка перед убийством татуировали номером матери, топили в бочонке и выбрасывали из барака. Судьба остальных детей была еще хуже: они умирали медленной голодной смертью. Их кожа становилась тонкой, словно пергаментной, сквозь нее просвечивали сухожилия, кровеносные сосуды и кости. Дольше всех держались за жизнь советские дети, около 50 % беременных узниц были, по словам польской акушерки, из Советского Союза.

«Среди многих пережитых там трагедий особенно живо запомнилась мне история женщины из Вильно, отправленной в Освенцим за помощь партизанам. Сразу после того, как она родила ребенка, кто-то из охраны выкрикнул ее номер. Я пошла, чтобы объяснить ее ситуацию, но это не помогало, а только вызвало гнев. Я поняла, что ее вызывают в крематорий. Она завернула ребенка в грязную бумагу и прижала к груди… Ее губы беззвучно шевелились - видимо, она хотела спеть малышу песенку, но у этой женщины не было сил… она не могла издать ни звука - только большие слезы текли из-под век, стекали по ее необыкновенно бледным щекам, падая на головку маленького приговоренного», - делится воспоминаниями Станислава.

Свое двадцатилетнее молчание бывшая узница концлагеря в 1965 году объяснила своей озабоченностью тенденциями, возникающими в польском обществе. На фоне недавнего заявления министра иностранных дел Польши о том, что Освенцим освобождали украинцы, ее слова выглядят просто пророческими: «Если в моем Отечестве, несмотря на печальный опыт войны, могут возникнуть тенденции, направленные против жизни, то я надеюсь на голос всех акушеров, всех настоящих матерей и отцов, всех порядочных граждан в защиту жизни и прав ребенка».

http://www.1tv.ru/news/social/276533

http://tvzvezda.ru/news/vstrane_i_mire/content/201501270807-s8bo.htm

Для коллективной памяти Запада война с Гитлером перестает быть историей войны.

Неслучайно растет символический вес 27 января, дня освобождения Освенцима советскими войсками, — даты, которую всего десять лет назад мир выбрал для памяти о нацизме. Неслучайно в Освенциме с каждым годом все больше посетителей, а память о холокосте все активнее определяет туристические — паломнические — маршруты. Неслучайно мировые телеканалы в этом году синхронно крутят документальный фильм Night Will Fall (в Москве его показывает Центр документального кино) — о фильме Memory Of The Camps, сделанном из кинохроники освобождения концентрационных лагерей при участии Альфреда Хичкока и сразу положенном на полку, поскольку фильм изображал виновными всех немцев, а союзники опасались навязывать немцам чувство коллективной вины.

Cоюзники аккуратничали не только с этим конкретным фильмом: еще в 1950-х симпатии к Гитлеру были в Германии обычным делом, преступники и коллаборационисты выходили на свободу и даже возвращались в политику, а денацификация буксовала вплоть до конца 1960-х.

Но сегодня этому фильму самое время. Для мира Запада мифология нацизма теперь напрямую связана с холокостом. 

Уникальность холокоста связана не столько даже с только с попыткой осмыслить, как истребление людей могло стать экономической индустрией и функционировать в течение трех лет на территории Западной Европы, сколько со стремлением осознать собственную вину. Ответственность Запада, допустившего торжество абсолютного зла на земле — пусть временное, но тотальное, вплетена в осмысление Второй мировой войны. В этой картине мира освободившаяся от нацистского прошлого Германия уже является частью Запада, и Ангела Меркель играет свою большую роль в траурных мероприятиях.

Сегодня Россия и Запад воспринимают Вторую мировую войну в двух совершенно различных плоскостях. В одном случае это сакральные образы и звуки батальных сцен, бомбардировок и артобстрелов, заклеенных накрест окон, фронтовых кухонь, боевых лишений и тягот, советский флаг, развевающийся над Рейхстагом. Это война не на жизнь, а на смерть, перенесенная официальной пропагандой в нынешнее время, — она началась в июне 1941 года и не закончится до тех пор, пока Запад не оставит Россию в покое. Это война, в которой и сегодня на всю страну звучит поднимающий дух бравурный боевой гимн.

В другом случае война давно завершилась. И можно начинать все заново.

http://www.forbes.ru/mneniya-column/tsennosti/278747-pochemu-istoriyu-voiny-budut-perepisyvat-i-dalshe