Картинка из прошлого

Вспоминаю, как я пришёл на концерт, который давал один из молодых преподавателей Московской консерватории... пианист... некий господин Пахульский... Концерт происходил в Малом зале... Народу в зале было немного... Главным образом коллеги-пианисты и ученики Пахульского...
До начала концерта меня познакомили с одним человеком, который сказал мне, что он живёт за 150 вёрст от Москвы и специально приехал, чтобы послушать Пахульского, которого никогда не слышал, но о котором много читал в газетах и журналах. Я был удивлён... Почему и где писали о Пахульском?.. Но ничего не сказал.
Я вошёл в зал, сел на своё место... На эстраду вынесли необычного вида стул, которым артист, несомненно, привык пользоваться. Погасили свет... Артист любил играть в темноте... Появился Пахульский... Стал играть...
В антракте я встретил моего нового знакомого... и... сразу заметил, что на его лице было кислое выражение и что он слегка смущён. Тем не менее, я предложил ему, помня обо всём, что он мне ранее рассказал, пойти со мной в артистическую, чтобы познакомиться с Пахульским. Он покорно согласился. Мы пришли.
Я представил его... и услышал, как он стал рассказывать ту же историю: что он живёт за 150 вёрст... что [с. 106] он читал так много... что специально приехал и т. д. Было заметно, что Пахульский, как и я до того, удивлён.
Мы вернулись в зал...
После концерта я снова увидел этого человека. Но на сей раз он бежал мне навстречу.
«Можете себе представить, — говорит он, — какое ужасное недоразумение! Я только сейчас вспомнил, что всё прочитанное мною в газетах и журналах было не о Пахульском, а о Падеревском!»
Бедняга! Я больше никогда его не видел.

Женщина с привлекательным лицом, улыбаясь, провела меня в маленький кабинет и прошла к огромному кожаному креслу, придвинутому к письменному столу.
— Садитесь, пожалуйста, — сказала она, — он сейчас выйдет.
Я сел. В окно, высоко над Вест-Энд Авеню были видны беспорядочно нагромождённые крыши. В сумерках они казались серыми. Освещение в комнате было тусклое.
Я не слышал, как он вошёл, он вдруг оказался рядом со мной. Я высокого роста, но мне пришлось поднять голову, чтобы встретиться с ним взглядом. У него были серые глаза и отсутствующий взгляд.
Затем на его резко очерченном лице появилась улыбка и глаза сразу ожили, как бы открылась дверь. Рахманинов, готовый ненадолго оказать вежливое внимание делам суетного света, возвратился из иного мира, где он пребывает наедине с самим собой. Он приехал в Нью-Йорк несколько дней тому назад, чтобы начать своё ежегодное концертное турне.

Любительский фильм, снятый женой Рахманинова
Вячеслав Грязнов: "Сначала идет сам фильм, потом небольшой коллаж из фотографий Ивановки времен Рахманинова и современной (под 1 концерт Рахманинова в исполнении автора). Этот фильм я сделал для своего проекта "Рахманинову и его любимой Ивановке"

Нас представили Сергею Рахманинову... Он, не спеша, осмотрел нас с головы до ног и сказал своим низким басом:
— Садитесь, пожалуйста.
Говорит он с ярко выраженным славянским акцентом.
Мы не ожидали такой любезности. Великий артист вообще не славится приветливостью. По какой причине вчера вечером он согласился принять журналистов, нарушив тем самым молчание, которое хранит в течение нескольких лет? Нам пришлось спешить. Рахманинов назначил свидание в восемь часов в «Glebe Collegiate», но сам появился с опозданием на четверть часа. Мы уже склонны были считать свидание несостоявшимся, но он принял нас почти тотчас же, как вошёл.
Сидя около стола, на котором лежала электрическая грелка в виде муфты, знаменитый композитор грел свои руки. Его внешность — длинное чёрное пальто с выдровым воротником, короткие волосы, бритое лицо, серые, как сталь, глаза, большой нос; его взгляд, манера — всё наводило на мысль, что в нём есть нечто от «священнослужителя», стоического и отрешённого от мирских дел. Беседуя, он говорил медленно, засовывая в портсигар рукой, свободной от перчатки, русскую папиросу длиной не более полдюйма.
— Маэстро, Вас очень утомляют многочисленные концерты?
[с. 139] — Нет! В Канаде климат довольно холодный, но меня утомляют главным образом длительные переезды, большие расстояния, которые мне приходится покрывать. Сегодняшний переезд из Монреаля в Оттаву продолжался очень долго, а завтра я уезжаю непосредственно отсюда в Детройт.
— С Вашим опытом и обширным репертуаром Вам, наверное, довольно легко подготовить программу?
— Напротив, — ответил он, — для этого необходимо много работать и во время турне. Я никогда не занимаюсь менее двух часов ежедневно. Это особенно важно для сохранения гибкости пальцев.
— Вы, должно быть, теперь, после того, как дали такое множество концертов, больше не нервничаете?
— Нервозность была мне свойственна лишь в юности. Признаюсь, что когда я дебютировал, у меня бывали трудные моменты.
— Не полагаете ли Вы, что в настоящее время средний уровень концертов выше прежнего?
— Да! Теперь хороших пианистов больше, чем их было двадцать пять лет тому назад. И публика, кажется, больше, чем когда-либо раньше, ценит хорошую музыку, наслаждается ею.
— Тем не менее, Вы не относите современных виртуозов к разряду таких больших артистов, Ваших современников, как Падеревский, Пахман, Рубинштейн?
— Обратите внимание, я ведь сказал, что в настоящее время есть много хороших пианистов, тогда как упомянутые Вами были исключительными артистами. Ещё пятьдесят лет тому назад Рубинштейн говорил о большом числе лиц, играющих «хорошо»...
Разговор несколько раз прерывался. Иногда Рахманинов отвечал односложно. Он выглядел совершенно равнодушным. Всё же, немного оттеснив присутствующих, я спросила его так, чтобы не слышали окружающие, что он думает о «swing music». [Bнимaниe! Этoт тeкcт с cайтa sеnаr.ru]
— Я её совсем не люблю, — пробормотал он, — к тому же я не люблю музыку новых композиторов, какими бы они ни были. В течение десяти лет я находил удовольствие в слушании «джаза», а теперь — нет...
— Вы говорите, что не любите современных композиторов. Тем не менее, Вы сегодня вечером будете играть пьесу Дебюсси...
[с. 140] — Да, но пьеса, поставленная мною в программу, — одна из первых, созданных французским мэтром. Последующие его сочинения написаны совсем в иной манере.
Было слышно, как публика занимала места в зале. Прежде чем проститься с нами, Рахманинов признался, что он пока что не сочиняет.
— Я слишком занят, — подтвердил он, — но в скором времени я кое-что напишу.
— Где Вы проводите летние каникулы... Работаете ли Вы в это время?
— У меня есть дача в Швейцарии, но во время каникул, когда я отдыхаю, я всегда занимаюсь композицией...
— А каким видом спорта Вы занимаетесь? — На сей раз вопрос задала одна из коллег, представляющая английские газеты.
— Спорт, ах нет, это невозможно. Мне приходится слишком много внимания уделять моим рукам...
Спустя некоторое время он медленно направился к эстраде, где стоял один из трёх инструментов, постоянно сопровождающих Рахманинова во время его гастролей. Он сел на маленькую мягкую табуретку, которую тоже возит с собой, и зазвучали первые такты «God save the King».
Аудитория, замерев, слушала одну из прелестнейших аранжировок национального британского гимна. Руки великого пианиста согрелись. С первых же тактов музыки Баха они буквально забегали по клавиатуре.
Это был очаровательный вечер.

Хочу предложить вашему вниманию «Король танцует» (фр. Le Roi danse) — кинофильм Жерара Корбьё по мотивам биографии музыканта и танцора Жана Батиста Люлли в изложении французского музыковеда и историка Филиппа Боссана.

Две страны – Польша и Украина – гордятся тем, что на их земле, во Львове, родился в 1932 году Войцех Киляр.
В кинематографическом мире это имя широко известно. В. Киляр – автор музыки ко многим, ставшими знаменитыми, кинолентам: «Пианист», «Список Шиндлера», «Девятые врата», «Прокаженная», «Портрет Леди», «Земля обетованная» (всего 130).