Григорий Седов.
«Выбор невесты царём Алексеем Михайловичем».
1882.

При царе Алексее Михайловиче канцлером чужестранных дел был боярин Артемон Матвеев. Лишившись первой супруги, княгини Милославской, его царское величество, противу древнего обычая прежних царей, которые частных людей не посещали, хаживал к Матвееву, где иногда и ужинал.

Придя туда однажды вечером и увидя стол, порядочно накрытый, царь сказал Матвееву:
- Стол ваш так прекрасно приуготовлен, что возбуждает во мне охоту с вами отужинать. Останусь я у тебя кушать с тем, однако ж, условием, чтоб я никого не потревожил и чтоб никто из твоих гостей и домашних не ушёл от стола.

- Благоугодность и повеление вашего величества, - отвечал Матвеев, - приемлю за честь и милость своему дому.

Между тем всё было приготовлено, кушанье принесено, и царь сел за стол. Тотчас вошла хозяйка с сыном, который только и был у них один, и с одною девицею. Они поклонились царю и по повелению его должны были сесть за стол по своим местам. Во время ужина царь, поглядывая на всех, особливо рассматривал девицу, против него сидевшую; ему казалось, что он никогда не видывал её между детьми в доме Матвеева.

- Я всегда думал, что у тебя только один сын, но теперь вижу, что есть у тебя и дочь. Почему же я никогда у тебя её не примечал?

- Ваше величество справедливо изволили думать: я действительно имею только одного сына, а эта девица дочь моего родственника, живущего в своих деревнях, Кириллы Нарышкина. Жена моя взяла её к себе, дабы в городе воспитать и, если Бог благословит, со временем отдать её в замужество.

Царь ничего более не ответствовал, а только похвалил доброе и благородное дело. Однако ж после стола, когда фамилия Матвеева вышла из столовой, он, оставшись с хозяином наедине, начал опять говорить о девице Наталье Кирилловне.

- Девушка весьма пригожа; кажется, имеет доброе сердце и не слишком молода для вступления в супружество. Ты должен пещися, чтобы она получила доброго жениха.

- Ваше величество совершенно справедливо судить изволите: у неё много разума при великом целомудрии. Жена моя и весь дом очень её любят, не меньше как родную дочь. Что же касается до жениха, то для неё не легко его найти. Хотя она и исполнена хороших качеств, но совсем не имеет богатства и поместья; и хотя я за долг себе поставил её выдать, однако ж приданое, по моему малому имению, также не может быть велико.

Царь отвечал, что она должна получить такого жениха, который был бы столь богат, чтобы не имел нужды требовать от неё приданого, но почитал бы за него добрые её качества и сделал бы её счастливою.

- Сего-то я и желаю, - отвечал Матвеев, - но где найти таких женихов, которые более смотрели б на душевные качества невесты, нежели на богатое приданое?

- Иногда и противное тому случается, - сказал царь. – При случае я и сам вместе с тобою постараюсь. Девушка заслуживает, чтобы сделать её счастье.

Матвеев благодарил его величество за столь милостивое благоволение. На сём дело и осталось. Царь, пожелав ему доброй ночи, уехал. Спустя несколько дней опять пришёл к Матвееву, говорил с ним часа два о делах государственных и хотел уже идти, но, сев, снова сказал Матвееву:

- Теперь скажи мне, не забыл ли ты последнего нашего разговора думать о приискании достойного жениха Наталье Кирилловне?

- Нет, государь, - отвечал Матвеев, - я всегда об этом думаю. Доселе ещё не нашёл я для неё достойного жениха и сомневаюсь, чтоб это могло так скоро сделаться, ибо хотя многие из наших молодых дворян ко мне ходят и часто посматривают на мою пригожую питомицу, однако никто не показывает виду взять её за себя.

- Хорошо – сказал царь, может быть, это и не нужно будет. Я обещал тебе сам принять на себя труд пещися о добром женихе. Мне посчастливилось одного найти, которым она, думаю, совершенно будет довольна и счастлива. Я его знаю, он весьма добрый и честный человек, имеет заслуги и столь богат, что не будет спрашивать у неё приданого; он её любит, хочет вступить с нею в супружество и сделать её счастливою. И она его знает, хотя он и не дал ещё доселе приметить, что имеет склонность сочетаться с нею браком. Я также думаю, что она не откажет ему, если он сделает ей предложение.

- Сего бы я только и желал, - отвечал Матвеев. – Смею ли просить ваше величество наименовать мне сего человека, может быть, и я тоже его знаю и могу что-нибудь донести вам о его состоянии.

- Я тебе сказал, - отвечал царь, - что его знаю, что он добрый и честный человек и в состоянии жену свою сделать счастливою; ты без сомнения можешь мне поверить; больше ничего о нём я тебе не могу сказать, покуда мы не узнаем, согласна ли будет выйти за него Наталья Кирилловна.

- В этом никакого нет сомнения, - продолжал Матвеев, - если она услышит, что ваше величество предлагает его в женихи. Однако же она захочет знать, кто он таков, и это, мне кажется, весьма справедливо.

- Ну так хорошо, - сказал царь, - знай и скажи ей, что я – тот самый, который вознамерился взять её за себя.

В великом изумлении пал Матвеев к ногам государя.

- Бога ради, ваше величество, удержитесь от сего намерения или по крайней мере не через меня сделайте это предложение. Вы знаете, всемилостивейший государь, что я уже между вельможами двора вашего и между знатнейшими фамилиями многих имею неприятелей, которые и без того уже завистливым оком взирают на особливую милость и доверенность, которую меня ваше величество удостаивать изволите. Что ж станется, если они увидят, что ваше величество, обошед все знатные фамилии, сочетаетесь с бедною девицею из моего дома. Тогда-то уж каждый подумает, что я, употребляя во зло ваши милости, сосватал за вас свою воспитанницу.

- Всё это ничего не значит, - продолжал царь, - это уже моё попечение, чтоб ты не имел никакой опасности. Намерение моё решено, и быть тому так.

- Да будет воля ваша, - отвечал Матвеев, - но единой прошу я милости для себя и для Натальи Кирилловны: чтобы ваше величество изволили поступить при сём деле по обычаю нашего отечества и по крайней мере для виду собрать ко двору несколько девиц из знатнейших фамилий и между ними Наталью Кирилловну, дабы из них выбрать вам невесту, а между тем ни один человек о сём не должен знать, кроме вашего величества и меня, даже и сама Наталья Кирилловна.

Царь, приняв это предложение с удовольствием, обещал его исполнить. Через несколько недель объявил он своё намерение о вторичном вступлении в брак знатнейшему духовенству и министрам в тайном совете и повелел, чтобы в назначенный день все взрослые девицы знатнейшего дворянства собрались, дабы его величество мог их смотреть и выбрать себе невесту. Выбор этот производим был с 28 ноября 1670 года по апрель 1672-го из 62 девиц. «Кириллова дочь Нарышкина Наталья» значится тридцать шестою и представлена на смотр царю 1 февраля 1671 года.

30 мая 1672 года, в день Исаакия Далматского, Наталья Кирилловна родила мальчика, наречённого Петром.

Алексей Каретников. «Из жизни Петра Великого». «Смена» №9 1995 год.

«Свадьба царя Алексея Михайловича и Натальи Нарышкиной».
Гравюра XVII века.

«Царь Алексей Михайлович (1629-1676)»

«Царь Алексей Михайлович Романов (1629-1676)»

«Царь Алексей Михайлович Романов (1629-1676)»

«Царь Алексей Михайлович в повседневной одежде»

Увлекаемый новыми веяниями, царь во многом отступал от старозаветного порядка жизни, ездил в немецкой карете, брал с собой жену на охоту, водил её и детей на иноземную потеху, «комедийные действа» с музыкой и танцами, поил допьяна вельмож и духовника на вечерних пирушках, причём «немчин в трубы трубил и в органы играл».

Он дал детям учителя, западнорусского учёного монаха, который повёл преподавание дальше Часослова, Псалтыря и Октоиха, учил царевичей языкам латинскому и польскому.

Василий Осипович Ключевский. «Царь Алексей Михайлович».

Николя де Лармессен.
«Портрет царя Алексея Михайловича».
Конец XVII века.
Эрмитаж, Санкт-Петербург

«Царь Алексей Михайлович (1629-1676)».
Литография XIX века.

Неизвестный художник.
«Портрет царя Алексея Михайловича (1629-1676)».
Воронежский губернский музей

Казначей Саввина Сторожевского монастыря, отец Никита, выпивши, подрался со стрельцами, стоявшими в монастыре, прибил их десятника (офицера) и велел выбросить за монастырский двор стрелецкое оружие и платье. Царь возмутился этим поступком, «до слёз ему стало, во мгле ходил», по его собственному признанию. Он не утерпел и написал грозное письмо буйному монаху. Характерен самый адрес послания: «От царя и великого князя Алексея Михайловича всея Русии – врагу Божию и богоненавистцу и христопродавцу и разорителю чудотворцева дому и единомысленнику сатанину, врагу проклятому, ненадобному шпыню и злому пронырливому злодею казначею Миките». Но прилив царственного гнева разбивался о мысль, никогда не покидавшую царя, что на земле никто не безгрешен перед Богом, что на Его суде все равны, и цари и подданные: в минуты сильнейшего раздражения Алексей ни в себе, ни в виноватом подданном старался не забыть человека. «Да и то себе ведай, сатанин ангел, – писал царь в письме к казначею, – что одному тебе да отцу твоему диаволу годна и дорога твоя здешняя честь, а мне, грешному, здешняя честь, аки прах, и дороги ли мы перед Богом с тобою и дороги ли наши высокосердечные мысли, доколе Бога не боимся». Самодержавный государь, который мог сдуть с лица земли отца Микиту, как пылинку, пишет далее, что он сам со слезами будет милости просить у чудотворца преподобного Саввы, чтобы оборонил его от злонравного казначея. «На оном веке рассудит нас Бог с тобою, а опричь того мне нечем от тебя оборониться». При доброте и мягкости характера, это уважение к человеческому достоинству в подданном производило обаятельное действие на своих и чужих, и заслужило Алексею прозвание «тишайшего царя».

Василий Осипович Ключевский. «Царь Алексей Михайлович (1629-1676)».

«Царь Алексей Михайлович Тишайший (1629-1676)»

«Царь Алексей Михайлович (1629-1676)»

Царь Алексей Михайлович был добрейший человек, славная русская душа. Я готов видеть в нём лучшего человека Древней Руси, по крайней мере, не знаю другого древнерусского человека, который производил бы более приятное впечатление – но только не на престоле.

Василий Осипович Ключевский. «Исторические портреты».

Неизвестный художник.
«Портрет царя Алексея Михайловича (1629-1676)».
XVIII век.

Неизвестный художник.
«Портрет царя Алексея Михайловича Романова (1629-1676)».
Конец XVIII - начало XIX вв.
Эрмитаж, Санкт-Петербург.

«Царь Алексей Михайлович (1629-1676)»

Страдая тучностью, царь раз позвал немецкого «дохтура» открыть себе кровь. Почувствовав облегчение, он, по привычке делиться всяким удовольствием с другими, предложил и своим вельможам сделать ту же операцию. Не согласился на это один боярин Стрешнев, родственник царя по матери, ссылаясь на свою старость. Царь вспылил и прибил старика, приговаривая: «Твоя кровь дороже, что ли, моей? Или ты считаешь себя лучше всех?» Но скоро царь и не знал, как задобрить обиженного, какие подарки послать ему, чтобы не сердился, забыл обиду.

Василий Осипович Ключевский. «Исторические портреты».

Неизвестный русский художник второй половины XVII века.
«Портрет царя Алексея Михайловича (1629-1676)».
Конец 1670-х - начало 1680-х.

А Измайловская усадьба Алексея Михайловича, отца Петра I, представляла собой целую систему садов и старинных парков, в которых были и «вавилон», то есть «лабиринт», и «зверинец», и «итальянский» сад, и «виноградный», здесь были участки, где выращивались не только арбузы, дыни и перец, но и тутовые деревья, и даже будто бы финики!

Владимир Чивилихин. «Память». Собрание сочинений в 4-х томах. Москва, «Современник». 1985 год.

Филипп Александрович Москвитин.
«Образ Великого Государя и Великого князя Алексея Михайловича Всея Великия, Малыя и Белыя России Самодержца».

Неизвестный художник.
«Портрет царя Алексея Михайловича Романова (1629-1676)».
Конец XVIII века.
Эрмитаж, Санкт-Петербург.

Herr Zaar und Grossfurst aller Russer Selbsterhalter Alexei Mikhailowitz (Господин Заар и Великий князь Всероссийский самозванец Алексей Михайлович), прозванный русскими Тишайшим, был румян, голубоглаз, с круглой тёмно-рыжей бородой. Тучное тело носил трудно, переваливался на слабых, пухнущих ногах. В оранжерее его величество прохаживался весёлый, улыбчивый, мурлыкал под нос то ли духовные гимны, то ли что-то более легкомысленное. В первый раз, подглядывая через толстое стекло в мелком перепл1те, Корнелиус только диву давался – так мало этот добродушный толстяк походил на каменного болвана, что принимал в Грановитой палате чужеземных послов. На аудиенции царь сидел недвижной золотой куклой, даже глазами не поводил, будто и не живой вовсе, а некая аллегорическая персона, олицетворяющая грузность и неповоротливость Третьего Рима.

А между тем, как скоро понял фон Дорн, его царское величество был хоть и грузен, но очень даже поворотлив и падок на всевозможные забавы. Молодая царица Наталья, воспитанница и свойственница Артамона Сергеевича, любила веселье и разные кунштюки, а супруг во всём ей потакал. Необъятная держава жила постно и скучно, музыки не слушала, театров не ведала, а в царских покоях имелся и свой оркестр, и балет, и «смехотворное действо» со скоморохами, и лицедейская труппа. Вот уж воистину quod licet Jovi(* что дозволено Юпитеру (лат.)). В запретные шахматы Алексей Михайлович воевал чуть не каждый день, для чего держал специального учёного шута Валтасара – тот один не боялся великого государя обыгрывать, хоть и бывал за такую дерзость бит клетчатою доскою по темечку. Правда, бил царь по одышливости некрепко, а жалел побитого сильно – и награждал, и жаловал, так что в накладе Валтасар не оставался.

Во внутренних царских покоях чудесно распевали сладкогласые птицы, многоцветные попугаи кричали из клеток – кто божественное, а кто и обидное. Непривычные, кто наверх впервые попадал, бывало, пугались до полусмерти. Как выкрик – хохластый краснозобый Каролус: «Башку с плеч!» – так человек за левую грудь и схватится.

Ещё в тронной зале, близ царского места, стояли два механических льва – медных, с кудлатыми гривами из овечьей шерсти. Если в особом чулане рычаг повернуть, львы разевали зубастую пасть, зыркали страшными глазами и утробно рычали. Тоже многих, кто и без того пребывал в благоговении и трепете пред высочайшими очами, оторопь брала. А государь радовался, по бокам себя хлопал, и бояре много смеялись.

В хорошем расположении любил Алексей Михайлович шутки и вовсе простые. Как-то на большом пиру Корнелиус наблюдал, как царь и великий князь подозвал к себе обер-камергера (по-русски «постельничего») князя Скарятинского, якобы для особенной милости – собственноручно напоить из кубка, а сам нарочно пронёс вино мимо вытянутых трубочкой боярских уст и давай лить ренское вельможе на лысину и за шиворот. Изволил смеяться мелким жирным смехом, и обер-камергер тоже был доволен государеву веселью, подхихикивал и благодарил, а прочие завидовали.

Один раз, проверяя караул на крыше царского терема, где был зимний сад и пруд, Корнелиус видел, как царь в европейском платье – камзоле и чулках – лежал на скамье, положив голову на колени царицы, а её величество ловила блох в густых волосах самодержца. Капитан подивился не самой ловле блох. Дело обычное, на дворцовых пирах все почесывались, и Алексей Михайлович не ленивей других (один лишь капитан дворцовых мушкетеров, благодаря заветной коробочке подмышкой, стоял недвижно) – подивился европейскому платью. Когда рассказал об этом матфеевскому мажордому Ивану Артамоновичу, тот поведал, что царь Алексей сызмальства привычен к немецкой одежде – воспитатель боярин Морозов приучил. Русскую одежду, тяжелую и неудобную, государь не любит, но носит по обязанности, как подобает православному монарху. В домашности же, без чужих глаз, даёт себе волю. А пять лет назад, когда ухаживал за будущей царицей, то и бороду сбрил, чтоб Наталье Кирилловне угодить. Потом, правда, снова отрастил – опять-таки из богобоязненности.

От той же богобоязненности государь во все посты – а их на Руси великое множество – по понедельникам, средам и пятницам пищи в уста не принимает, в церкви стоит по шесть часов на дню, кладя до полутора тысяч земных поклонов. К царице же, хоть и любит её безмерно, входит в опочивальню раз в три месяца, и этим благочестивым целомудрием все русские очень гордятся, тем более что, невзирая на воздержанность, чад Алексей Михайлович народил много: у его величества трое сыновей да шестеро дочерей, а ещё шестерых принцев и принцесс Господь прибрал в младенчестве и отрочестве.

Борис Акунин. «Алтын-Толобас».

Неизвестный художник.
«Портрет царя Алексея Михайловича (1629-1676)».
Вторая половина XIX века

«Царь Алексей Михайлович (1629-1676)»

Алексей любил, чтобы вокруг него все были веселы и довольны. Всего невыносимее была ему мысль, что кто-нибудь им недоволен, ропщет на него, что он кого-нибудь стесняет. Он первый начал ослаблять строгость заведённого при Московском дворе чопорного этикета, делавшего столь тяжёлыми и натянутыми придворные отношения. Он нисходил до шутки с придворными, ездил к ним запросто в гости, приглашал их к себе на вечерние пирушки, поил, близко входил в их домашние дела. Уменье входить в положение других, понимать и принимать к сердцу их горе и радость было одною из лучших черт в характере царя. Надобно читать его утешительные письма к князю Николаю Одоевскому по случаю смерти его сына и к Ордин-Нащокину по поводу побега его сына за границу. Надобно читать эти задушевные письма, чтобы видеть, на какую высоту деликатности и нравственной чуткости могла поднять даже неустойчивого человека эта способность проникаться чужим горем. В 1652 г. сын князя Николая Одоевского, служившего тогда воеводой в Казани, умер от горячки почти на глазах у царя. Царь написал старику-отцу, чтобы утешить его, и, между прочим, писал: «И тебе бы, боярину нашему, через меру не скорбеть, а нельзя, чтобы не поскорбеть и не поплакать, и поплакать надобно, только в меру, чтобы Бога не прогневить». Автор письма не ограничился подробным рассказом о неожиданной смерти и обильным потоком утешений отцу. Окончив письмо, он не утерпел, ещё приписал: «Князь Никита Иванович! Не горюй, а уповай на Бога и на нас будь надёжен». В 1660 г. сын Ордин-Нащокина, молодой человек, подававший большие надежды, которому иноземные учителя вскружили голову рассказами о Западной Европе, бежал за границу. Отец был страшно сконфужен и убит горем, сам уведомил царя о своём несчастии и просил отставки. Царь умел понимать такие положения и написал отцу задушевное письмо, в котором защищал его от него самого. Между прочим он писал: «Просишь ты, чтобы дать тебе отставку; с чего ты взял просить об этом? Думаю, что от безмерной печали. И что удивительного в том, что надурил твой сын? От малоумия так поступил. Человек он молодой, захотелось посмотреть на мир Божий и его дела; как птица полетает туда и сюда и, налетавшись, прилетает в своё гнездо, так и сын ваш припомнит своё гнездо и свою духовную привязанность и скоро к вам воротится».

Василий Осипович Ключевский. «Царь Алексей Михайлович (1629-1676)».

«Царь Алексей Михайлович (1629-1676)»

«Царь Алексей Михайлович (1629-1676)».
«Титулярник».
XVII век.

У царя Алексея всё мило, многоречиво, иногда живо и образно, но вообще всё сдержанно, мягко, тускло и немного сладковато. Автор, очевидно, человек порядка, а не идей и увлечения, готового расстроить порядок во имя идеи; он готов был увлекаться всем хорошим, но ничем исключительно, чтобы ни в себе, ни вокруг себя не разрушить спокойного равновесия. Склад его ума и сердца с удивительной точностью отражался в его полной, даже тучной фигуре, с низким лбом, белым лицом, обрамлённым красивой бородой, пухлыми румяными щеками, русыми волосами, кроткими чертами лица и мягкими глазами.

Василий Осипович Ключевский. «Царь Алексей Михайлович (1629-1676)».

Источник:
https://aria-art.ru/0/A/Aleksej%20Mihajlovich/1.html