«Я теперь нахожусь в самом дурном расположении духа в предвидении всех несносных празднеств и балов, которые будут на днях. Право, не знаю, как выдержит моя бедная душка Минни все эти мучения. Даже в такие минуты жизни не оставляют в покое и мучат целых две недели. Это просто безбожно! И потом будут удивляться, что я не в духе, что я нарочно не хочу казаться весёлым. Господи, как я буду рад, когда всё кончится, и, наконец, можно будет вздохнуть спокойно и сказать себе: теперь можно пожить тихо и как хочешь. Но будет это когда-нибудь или нет? Вот это называется веселье брачное. Где же оно и существует ли оно для нашей братии? Пока я ещё не отчаиваюсь и уповаю на Бога, хотя и тошно приходится иногда. Что меня больше всего огорчает, так это то, что прихожу иногда к моей бедной душке в таком расположении духа и не могу удержаться, чтобы скрыть это. Каково же ей выдерживать всё это и слышать от меня вечное ворчание и неудовольствие. А она, душка, для меня пожертвовала всем и даже оставила своих родителей, мать и отца, родину свою для меня покинула, а теперь я в таком настроении духа прихожу к ней, и постоянно почти такая история. Да укрепит нас Господь Бог в эти важные минуты нашей жизни. Всё упование моё на Него!»

Церемония венчания.

Церемония венчания в Зимнем дворце. Из книги "Иллюстрированное описание торжеств бракосочетания..."

****

Свадебные торжества проходили по традиционному ритуалу, заведённому в России ещё во времена Екатерины II. Для невесты готовился специальный наряд – платье из серебряной парчи с тяжелым шлейфом и горностаевой мантией, комплект фамильных екатерининских драгоценностей – диадема, колье, серьги; поверх парадной, необыкновенно сложной прически с множеством локонов водружались еще и фата, и диадема, и сверху - корона…

Так выдавали замуж сестёр, дочерей и племянниц императоров, так вступали в новую жизнь их собственные невесты, так обряжали и невест Великих князей, родичей царствующего императора. Никто не думал о том, что испытывает невеста в подобном «пудовом» наряде – одно только платье, вытканное серебряными нитями (причем благородного металла на него не жалели!), было таким тяжелым и негнущимся, словно рыцарские доспехи, что бедные невесты с трудом передвигались. А прочие аксессуары (шлейфы, мантии, пряжки и броши с драгоценными камнями, массивные ожерелья, браслеты, кольца) делали вес праздничного убора буквально неподъемным для слабых девичьих плеч и всю долгую церемонию превращали в пытку.

Венчание цесаревича Александра и Марии-Дагмар в церкви Зимнего дворца

Венчание Александра и Дагмар, 1866. Английская церемония   в Александровском зале Зимнего дворца. 28 октября (9 ноября) 1866 года

****

Невеста не могла ни самостоятельно подняться по лестнице, ни преклонить колени при благословении, её сопровождали шаферы – сильные молодые мужчины, которые порой просто вносили обессилевшую невесту в парадные покои как разряженного недвижимого идола. Особенно досаждали «свадебные» серьги с огромными бриллиантами грушевидной формы. Они были такими тяжелыми, что нуждались в дополнительных креплениях, иначе разорвали бы мочку уха. Поэтому их закрепляли специальной золотой проволокой, обмотанной вокруг ушной раковины; проходить с таким сооружением целый день было совсем не легко – сначала краснели и отекали уши, потом из-за нарушения кровообращения начинала мучительно болеть голова, сжатая обручем диадемы и увенчанная тяжелой короной.

Но все романовские невесты безропотно терпели, даже впадая в полуобморочное состояние, и считали эту муку неизбежной на пути к счастью… Только Мария Павловна-младшая, племянница Александра III, вышедшая в 1908 году замуж за принца Вильгельма Шведского, осмелилась на бунт. На праздничном банкете она на виду у всех вытащила из ушей измучившие её серьги и повесила их на край собственного бокала, чтобы не потерялись. Но такое было возможно лишь в смутном и бунтарском ХХ веке.

Дагмар, хрупкая юная девочка, вытерпела всю церемонию стоически, и ни словом не обмолвилась, как ей было нелегко. Она готова была вынести на своих плечах не только тяжесть пудового парчового платья и парадной мантии, но и гранитную скалу, лишь бы Господь благословил её брак…

Венчание Александра Александровича и Марии Фёдоровны в Большой церкви Зимнего дворца 28 октября (9 ноября) 1866 года.

Михаил Зичи

***

С датской стороны на свадьбу в Петербург прибыли только брат и младшая сестра Дагмар. Ни матери, ни отца, ни любимой старшей сестры рядом не было. Но Мария Александровна старалась, чтобы юная невеста не чувствовала себя одиноко. Свадьба, как и положено, была пышной, со всеми атрибутами брачных церемоний, проводимых в доме Романовых: золоченые кареты, артиллерийские салюты, военные конвои, море цветов, лучшие музыканты, тысячи гостей и, прежде всего - венценосные родственники со всех концов Европы за роскошным праздничным столом… Отличало эту свадьбу одно – искреннее счастье жениха и невесты, которое они не могли скрыть, их сияющие радостью глаза и горячие поцелуи – вот такое на бракосочетаниях, обоснованных династическими интересами, случалось далеко не всегда.

 

Праздничный обед по случаю бракосочетания

***

Наконец все долгие и утомительные церемонии, сопровождающие бракосочетание царственных особ, завершились. Молодых, Александра и Минни, которые уже валились с ног от усталости, родители – император и императрица – проводили в резиденцию новобрачных, устроенную в подаренном им к свадьбе Аничковом дворце…

Королева Луиза в день свадьбы Дагмар находилась в Виндзоре, у старшей дочери Александры, выданной за принца Уэльского. Но она передала письмо, озаглавленное: «Для Минни – прочесть при совершении вечернего туалета в день свадьбы».

 

«Скоро наступят самые важные часы в твоей жизни! А я так далеко от тебя, и могу только в письменной форме изложить то, что сказала Аликс в последний вечер, когда она была у меня в Виндзоре <…> Тебе предстоят трудные мгновения, и ты сочтёшь их скверными, но притом, что всё это представляется непостижимым, нам следует воспринимать это, как долг, возложенный на нас Господом, которому мы все покорны, предписывающим каждой из нас отдаться на волю своего мужа во всём и не противиться даже самым невероятным вещам, но внушать самой себе, что такова воля Господа. Ты испытаешь и телесные муки, но, моя Минни, мы все прошли через это, а я просила его [цесаревича Александра] поберечь тебя в это первое farignante (утомительное) время, когда тебе придётся собрать все свои силы, чтобы пройти через эти официальные торжества, когда все присутствующие будут с удвоенным вниманием смотреть на тебя! Господь да не оставит тебя! Ты начинаешь новую жизнь!

Доброй ночи! Самые горячие молитвы за тебя возносит твоя Мама».

 

Торжественная процессия, провожающая новобрачных в Аничков дворец

***

Ещё был праздничный ужин в узком кругу, задушевные разговоры с отцом и матерью, последние благословения и наставления… Только глубокой ночью молодые остались одни.

Александр вошёл в спальню, где горела лишь одна свеча. Минни уже ожидала его на брачном ложе. Предстоящее таинство первой супружеской ночи заставляло Александра так волноваться, что он едва владел собой. Но Минни, которая вряд ли была много опытнее жениха, помогла ему справиться с волнением.

На следующий день новобрачный попытался описать в дневнике то, что ему довелось пережить. (Увы, великий и могучий русский язык не всегда помогает передать тонкие нюансы эротических переживаний…)

«Нельзя себе представить чувство, которое овладело мною, когда я подошёл к своей душке и обнялся с нею. Долго мы обнимали друг друга и целовали. Потом я помолился, запер дверь в кабинете на ключ, потушил свечку и пошёл к постели. Снял халат и туфли и лег в постель. Первое чувство было непонятное, когда я очутился в постели и почувствовал все члены моей душки на моем теле, которая так и обвилась кругом меня. Здесь далее я не буду распространяться…»

Интерьер Аничкова дворца

***

(Через двадцать восемь лет старший сын Александра Николай привезет после венчания сюда же, в Аничков дворец, свою Аликс, чтобы провести с ней первую брачную ночь. Сын был влюблён в молодую жену не меньше, чем в своё время отец в его будущую маму. И тоже описал происходившие события в дневнике. Но он был более опытным, более искушённым в делах любви и никакого безумного трепета не испытывал. Ничего особенного, кроме скучной и утомительной церемонии бракосочетания, Николай не видел: «В десять минут первого начался выход в Большую церковь, откуда я вернулся женатым человеком… Нам поднесли громадного серебряного лебедя от семейства. (…) По приезде в Аничков во дворе почётный караул от лейб-гвардии уланского полка. Мама ждала нас хлебом-солью… Весь вечер отвечали на телеграммы. Обедали в 8 ч. Завалились спать рано, т.к. у неё разболелась голова».

Да, романтика из любовных отношений к концу девятнадцатого века уходила безвозвратно! «Нельзя себе представить чувство, которое овладело мною, когда я подошёл к своей душке и обнялся с нею, - это одно, а вот: «Завалились спать рано, так как у неё разболелась голова», - совсем другое... Вот разве что сентиментальная Аликс добавила к сухим записям молодого супруга чуть-чуть романтизма, начертав в его дневнике наутро после первой брачной ночи: «Я никогда не думала, что на земле может быть такое счастье, такое чувство соединения между двумя земными существами. Я тебя люблю – в этих трех словах вся моя жизнь».)

Бал в честь бракосочетания наследника-цесаревича в Зимнем дворце

 

Утром, едва проснувшись, Александр и Минни уже принимали поздравления от явившихся спозаранку родственников, потом отправились с визитом к царю и царице в Зимний дворец, оттуда – к Великому князю Михаилу Николаевичу, к герцогине Ольге Вюртембергской, к Константину Николаевичу, и так далее, далее, далее… И везде поздравления, благословения, пожелания, подарки…

Однако не все готовы были разделить счастье молодых. В аристократических гостиных Петербурга скоропалительный брак наследника вызвал множество разговоров, и как всегда не обошлось без сплетен, домыслов и злословия. Особенно усердствовала Великая княгиня Елена Павловна, урожденная  принцесса Каролина Вюртембергская. Она была вдовой Михаила Павловича, брата Николая I, деда цесаревича Александра, на правах близкой родственницы имела доступ во дворец и внимательно следила за жизнью племянника своего покойного мужа, государя Александра Николаевича, и его детей, особенно наследника. Как-никак, личную осведомленность о делах царя и цесаревича можно было не без выгоды использовать.

Портрет Великой княгини Елены Павловны

Винтерхальтер, Франсуа Ксавье, 

****

Она с упоением рассказывала своим гостям шокирующие подробности, как юный Александр полгода назад всеми силами пытался избежать навязанного ему брака с невестой покойного Николая, как он сильно был влюблен в Мари Мещерскую и как мечтал отказаться от права унаследовать в будущем романовский престол ради достижения личного счастья… И что это вообще за новые веяния, почему нужно «донашивать» за умершим братом его брачные обещания, словно оставшуюся шубу? А датчане не растерялись – только в мае чуть ли не силой вырвали у цесаревича предложение, чтобы сбыть с рук свою оставшуюся не у дел Дагмар, так уже в сентябре прислали её в Россию, в дом жениха – получите и извольте радоваться! Какой позор!

 

Датская королева Луиза с дочерьми Дагмар и Александрой

***

Елене Павловне верили не многие, но брак наследника и вправду казался слишком странным. Как можно было вот так вдруг жениться на чужой невесте? Что это было? Покорность воле умирающего и династическим расчетам двух венценосных семейств, тем расчетам, которые ни при каких обстоятельствах нельзя нарушить? Или молодые люди сблизились под влиянием общего горя и в их сердцах неожиданно проклюнулись ростки любви? Или юные потомки монарших семейств на самом деле давно симпатизировали друг другу, но в силу обстоятельств прежде не смели признаться в своём чувстве даже самим себе, понимая, что при жизни цесаревича Николая, официально объявленного женихом Дагмар, подобное увлечение может принести лишь страданья? А теперь, в результате известных трагических обстоятельств, никаких преград для их любви больше не существовало… Иначе как объяснить, что обожаемая наследником княжна Мещерская вдруг оказалась так быстро забыта?

Версии предлагались разные, но, как обычно бывает, ни одна из них не соответствовала истине в полной мере. Александр искренне любил жену и наслаждался своим счастьем. Теперь он казался самому себе взрослым, умудренным человеком, который со снисходительной усмешкой может вспоминать ошибки собственной юности. Всего-то полгода прошло после его мучительных душевных метаний, когда Александра чуть ли не силком заставляли отправиться в Данию, а он пытался всеми способами избежать помолвки, когда в канун нового, 1867 года он записал в дневнике:

«Много я переменился в эти месяцы, но всё ещё много остаётся переделать в самом себе. Часто молодость заставляет забывать моё положение, но, что же делать, ведь раз только в жизни бываешь молод».

В этом браке счастье и горе было сплетено так крепко, что и разделить их оказалось невозможным. Спустя много-много лет, прожитых в любви и согласии, Александр III напишет жене: «… Эти ужасные и печальные часы 27 лет назад в Ницце! Боже, сколько времени прошло, а воспоминания столь же свежи и грусть всё та же. Что за перемена произошла во всей моей жизни, и какая страшная ответственность свалилась на мои плечи, и вместе с тем решилась дальнейшая моя судьба и счастье всей моей семейной жизни!»

А ведь почти теми же словами («счастье на всю мою жизнь») говорил о Дагмар юный царевич Саша, только-только познакомившийся с датской принцессой и ещё не объявленный женихом:

«…Я больше думаю о Dagmar и молю Бога каждый день, чтобы он устроил это дело, которое будет счастьем на всю мою жизнь. Я чувствую потребность всё больше и больше иметь жену, любить её и быть ею любимым».

Похоже, Господь внял молитвам цесаревича… Как бы то ни было, но вынужденный союз, заключённый в силу столь печальных обстоятельств, оказался окрашен очень большой любовью, которую принцесса Мария-София-Фредерика-Дагмар (превратившаяся в просто Марию) пронесла через всю свою жизнь.

 

http://eho-2013.livejournal.com/165781.html