Ты помнишь, каким выдался прошлый месяц? Вулкан разверзся пеплом. Небо над Европой очистилось от сверхзвуковых идей человечества. Эти события затронули судьбы тысяч людей. И если бы не ты, новость об исландском вулкане стала бы для меня ничтожной, одной из тех, что без сакрального смысла остаются в памяти, постепенно растворяя ее в потоке новых событий.

Ты должна была остаться со мной, в этом городе, где нет перспектив для тебя умереть, улыбаясь. Вовсе не из-за того, что город провинциален, грязен и населен недостойными людьми. А потому что после твоей смерти буду жить я, заполняя пространство этого города любовью. Запретной, нежной, жестокой... Словно выдуманной Богом для тебя, всегда мечтавшей тайно о вечности чувств, о таинстве признаний, об изысканности боли.

Нет, ты не можешь покинуть меня, когда всё вокруг приказывает тебе остаться. Но ты нарушаешь запреты. Тебя увозит покрытый грязью и разводами от дождя поезд. Всё было напрасно. Небо, разукрашенное силами природы гаммой серых оттенков, роняло пепел на землю зря, самолеты не рассекали воздух над Европой зря, я держала тебя крепло тонкими пальцами, не закованными в кольца,  зря. Я любила тебя, словно сотни раненых фрицев вождя. Мне не важно было, как выглядишь ты. Меня удивляла твоя неустанность, как просто смеешься над Богом, являясь его сподвижником верным, твоя непомерная слабость, распутство и ложная гордость. Одним твоим запахом я упивалась так, как утром спасаются люди лишь суррогатом кофе. Просыпаются, пьют, работают. Вечером зелье покрепче. Я долго ночами вдыхала твой запах, оставшейся на постельном белье. Все казалось, что ты со мной рядом. Казалось, ты скоро вернешься... Но нет. Дни стали длиннее ночей. В них смысла нет, кроме того, что боль стала слаще на вкус, приправленная ненавистью к тебе, к твоим падшим соратникам по движению сопротивления глупейшим из созданий, тем, что твоих слов и стараний не увидят, лишенные веры в жизнь без войны. И странно мне слышать твои оправдания побега. Мне так все равно, что постель твоя не пуста была, многими виданная. Мне так все равно, что измены теперь не караются казнями. Понятной для общества тоже быть тошно мне.

Как странно, что ты не умеешь считать катастрофы, оставляя зарубки ножом на стене. Как глупо, что путаю стены с душою. Ей вытечь так сложно, она видно твердого сплава. Ты помнишь, однажды ее ты ковала? Любила меня, больше веры любила, в обход предрассудкам, не видя исхода, любила меня, страшно даже сказать, больше Бога. Меня, заключенную в женское тело на вечную пытку. Меня, обреченную страх перед смертью пытать, как попытку воскреснуть. Ты прежде была одним светом со мною, а ночью была мне грехом, моей всепоглощающей тьмою. Почему ты не выбрала эти минуты со мною, почему предпочла разделить их с другою. Не важно... с женщиной, академией, страной, гордыней. Все это не стоит и тени меня, все это не стоит и слова. А ты предпочла ее. Больше не нужно гипотез: зачем и за что, надолго ли. Знаешь, мы люди все смертны и время считают за нас те, кто сверху всё смотрят на нас, потешаются и сострадают нам, те, кто знает, нам сколько с тобою осталось смотреть друг на друга, касаться друг друга, увижу ли снова тебя... А ты предала, предала, как и двое людей до тебя. Нечаянно, без мысли о том, что предательство было, но все же оно, словно огнем, меня поглотило. Пока, я любила, любила, любила...

Нет, нет. Ни к чему мне твои заверения в любви. Я тебе верю. И дело даже не в смерти грядущей когда-либо, ты просто меня позабыла. В потоке новых людей, в тисках той нелепой и чопорной жизни, где ружья давно есть у каждого, словно часы. И не нужно твоих мне упреков в непрочности чувств, ведь не я их за месяц неистово, в клочья, порвала.

Ты вернешься в стремлении уехать обратно, ты всем будешь рассказывать как там прекрасно, как счастье там падает яблоком Архимеда. А мне это вновь все ножом по израненным нервам.

Не в потоках отчаяния, зависти или любви я пишу тебе эти нелепые письма. Все терзает вопрос: почему я порядковым номером не выше двух иду во всех мыслях всех параллельных жизней?