Ты где-то за гранью… покинула город, в котором я дышала тобой. Рассекаешь воздух скоростью, слышишь громкий стук колёс поезда, пьёшь горький чай. Едешь, чтобы встретить её, обнять её, ласкать её. А мне не жаль для тебя нежности, у меня нет для тебя ревности. Я ведома любовью, искренней, нежной. И пусть моё тело бессильно пред болью душевной. Оно будет ждать… тебя… лишь тебя. 

Написано весной 2009. Перечитано осенью 2010. Забыто.

She: «. …. …. . … . ….. …. …… …. … .. ……..»

She: «… … .. ……. … ….. . …… … …. … …. .. … ……………. …. …. …. … …. … …… ….. ….. …..»

Это цитата из книги жизни, что пишется чернилами, сотворенными из  крови, слюны и слез тех редких людей, которые дарят летописцам свои жилы, чтобы те прошивали вновь и вновь, с рождением каждого нового дня, книгу бытия.

Во истину, здесь приведены слова влюбленных. Обе героини любят волю, но, не осязая ее, мимо нее, кричат ей о любви. Найдется ли хоть одно, самое мерзкое и жестокое существо, способное их разлучить. Увы, книга жизни дает однозначный ответ: «Да». Рядом с новым кладбищем города, некогда являвшегося частью великого «шелкового пути», живет горбатое, болезненное, вызывающее отвращение и трепетную жалость существо, единственное, способное уничтожить торжество влюбленных. Злость его также сильна, как и любовь. Да, да, …, как и в любой подобной истории, мерзкое существо полюбило прекрасную юную деву, разглядевшую в этом уродливом «недочеловеке» нечто удивительное, влекущее, прекрасное. Девушка окружила существо своей любовью так, что оно больше не могло помыслить ни дня жизни без ее любви. Однако существо, чей разум затмило не виданное им до того времени счастье, не могло понять разницу между любовью и восхищением страждущей тайных познаний девы. И как же оно удивилось, открыв для себя истину. Юная дева, встретив любовь, отдалась ей вся и без остатка. Существо же молча взирало на влюбленных, выпивая противоядие следом за ядом. И так продолжалось долгое время, такое, что многим отводится на целую жизнь. И вот однажды существо, минуя жаркие объятия и признания в любви юной девы, спросило, не хочет ли дева покинуть его, вместе с его необъятной болью по ней. Дева с облегчением согласилась на долгожданное предложение существа. История была бы обычной, если бы в ту ночь у существа разорвалось от боли сердце, но в нем накопилось столько противоядий, что оно стало биться слишком медленно для того, чтобы разорваться. Дева сжалилась над не способным уйти достойно существом и осталась подле него заботиться о нем. Так существо разлучило влюбленных. Но оно знало, что коварная любовь еще придет ни раз, и расставило для нее капканы, о чем рассказало деве. Превозмогая боль, существо надеялось, что никто никогда не попадется капкан. А дева тем временем искала, как вы уже поняли, свою новую жертву.

Ты помнишь, каким выдался прошлый месяц? Вулкан разверзся пеплом. Небо над Европой очистилось от сверхзвуковых идей человечества. Эти события затронули судьбы тысяч людей. И если бы не ты, новость об исландском вулкане стала бы для меня ничтожной, одной из тех, что без сакрального смысла остаются в памяти, постепенно растворяя ее в потоке новых событий.

Ты должна была остаться со мной, в этом городе, где нет перспектив для тебя умереть, улыбаясь. Вовсе не из-за того, что город провинциален, грязен и населен недостойными людьми. А потому что после твоей смерти буду жить я, заполняя пространство этого города любовью. Запретной, нежной, жестокой... Словно выдуманной Богом для тебя, всегда мечтавшей тайно о вечности чувств, о таинстве признаний, об изысканности боли.

Нет, ты не можешь покинуть меня, когда всё вокруг приказывает тебе остаться. Но ты нарушаешь запреты. Тебя увозит покрытый грязью и разводами от дождя поезд. Всё было напрасно. Небо, разукрашенное силами природы гаммой серых оттенков, роняло пепел на землю зря, самолеты не рассекали воздух над Европой зря, я держала тебя крепло тонкими пальцами, не закованными в кольца,  зря. Я любила тебя, словно сотни раненых фрицев вождя. Мне не важно было, как выглядишь ты. Меня удивляла твоя неустанность, как просто смеешься над Богом, являясь его сподвижником верным, твоя непомерная слабость, распутство и ложная гордость. Одним твоим запахом я упивалась так, как утром спасаются люди лишь суррогатом кофе. Просыпаются, пьют, работают. Вечером зелье покрепче. Я долго ночами вдыхала твой запах, оставшейся на постельном белье. Все казалось, что ты со мной рядом. Казалось, ты скоро вернешься... Но нет. Дни стали длиннее ночей. В них смысла нет, кроме того, что боль стала слаще на вкус, приправленная ненавистью к тебе, к твоим падшим соратникам по движению сопротивления глупейшим из созданий, тем, что твоих слов и стараний не увидят, лишенные веры в жизнь без войны. И странно мне слышать твои оправдания побега. Мне так все равно, что постель твоя не пуста была, многими виданная. Мне так все равно, что измены теперь не караются казнями. Понятной для общества тоже быть тошно мне.

Как странно, что ты не умеешь считать катастрофы, оставляя зарубки ножом на стене. Как глупо, что путаю стены с душою. Ей вытечь так сложно, она видно твердого сплава. Ты помнишь, однажды ее ты ковала? Любила меня, больше веры любила, в обход предрассудкам, не видя исхода, любила меня, страшно даже сказать, больше Бога. Меня, заключенную в женское тело на вечную пытку. Меня, обреченную страх перед смертью пытать, как попытку воскреснуть. Ты прежде была одним светом со мною, а ночью была мне грехом, моей всепоглощающей тьмою. Почему ты не выбрала эти минуты со мною, почему предпочла разделить их с другою. Не важно... с женщиной, академией, страной, гордыней. Все это не стоит и тени меня, все это не стоит и слова. А ты предпочла ее. Больше не нужно гипотез: зачем и за что, надолго ли. Знаешь, мы люди все смертны и время считают за нас те, кто сверху всё смотрят на нас, потешаются и сострадают нам, те, кто знает, нам сколько с тобою осталось смотреть друг на друга, касаться друг друга, увижу ли снова тебя... А ты предала, предала, как и двое людей до тебя. Нечаянно, без мысли о том, что предательство было, но все же оно, словно огнем, меня поглотило. Пока, я любила, любила, любила...

Нет, нет. Ни к чему мне твои заверения в любви. Я тебе верю. И дело даже не в смерти грядущей когда-либо, ты просто меня позабыла. В потоке новых людей, в тисках той нелепой и чопорной жизни, где ружья давно есть у каждого, словно часы. И не нужно твоих мне упреков в непрочности чувств, ведь не я их за месяц неистово, в клочья, порвала.

Ты вернешься в стремлении уехать обратно, ты всем будешь рассказывать как там прекрасно, как счастье там падает яблоком Архимеда. А мне это вновь все ножом по израненным нервам.

Не в потоках отчаяния, зависти или любви я пишу тебе эти нелепые письма. Все терзает вопрос: почему я порядковым номером не выше двух иду во всех мыслях всех параллельных жизней?

     Ты из тех, кто обладает той особенной красотой, перед которой мне так трудно устоять. Жестокость и гордость также пленительны в тебе как беззащитность и боль… боль от «бездарного» одиночества, что нравится тебе больше любви. Ведь именно оно так неизбежно привлекает внимание. К тебе так приятно касаться, обжигаясь то теплом, то немыслимым холодом. Мне нравится твой запах, не навязчивый, не пьянящий. Я помню его лишь два часа после расставания, а после забываю. Твои волосы.  Русые и тонкие. Ты не разрешаешь мне их трогать. Их одорологический след запечалился в памяти точно. Я узнаю его из тысяч и сейчас. Они пахнут не вкусно, но так терпко, так необычно. Твои руки, твои мягкие нежные пальчики… мне так хочется их целовать. Ты любишь носить очки. За ними трудно разглядеть неискренность. Хотя разве можно что-то понять, падая в бездну твоих зелёных глаз? Твой кошачий взгляд выражает спокойствие, неизбежно сменяющееся гневом. Он влечёт меня. Твои тонкие губы соблазняют меня и наливаются соком от поцелуев. Не хочу, что тебе было больно. Я жалею тебя. Жалею израненные проколами ушки, вечно простуженный нос, прозрачную на свету кожу, которую так безжалостно может сжечь солнечный свет. Мне нравятся твои веснушки. Такие маленькие, такие умиляющие. Больше всего люблю в тебе то, что меня смешит. Твой почти детский высокий голосок, то, как ты неумело тянешь гласные, показывая, что ты чем-то недовольна. То как ты обижаешься на мои шутки. Разве есть на свете существо прекраснее тебя? Я полюбила тебя, когда увидела твои старенькие кеды. Голубые, почти небесные. Они так нравятся мне.

     Я знаю, что ты ко мне безразлична. Не понимаешь моей нежности к тебе, моей страсти. Принимаешь комплименты за самолюбование. Я не подхожу под тот искушающий тебя образ нелепых людей, что ты видела на фотографиях. Они не настоящие, они противятся природе, но, возможно, тебе нравится именно это. Они особенные, особенные внешне и такие простые, обычные внутри. Во мне же всё наоборот. Я нелепая от рождения по умыслу Создателя. Люди сторонятся того, чего не понимают.

     Моя печаль так сильна, что разум не смеет и усомниться в твоей безупречности. О тебе я поняла всё, что хотела знать. Не обратила внимания лишь на то, что могло бы отнять мои возвышенные чувства. Так будет вечно. Истинная любовь не умирает, даже когда остывшее тело выталкивает душу. Я не ревную тебя, я не падаю на пол, пытаясь, ударится больнее, чтобы заглушить боль, я не стремлюсь в глушь, чтобы с криком вырвать из себя боль. Я спокойна. Смирилась с болью, одиночеством, безразличием близких людей. Меня терзает лишь один вопрос, не получив ответ на который, я не смогу отпустить тебя. Почему ты меня не любишь?

  Темно. Провела во мраке жизнь. Потому нет ничего вожделеннее света. Мой путь завершится тогда, когда не знавшие усталости зрачки впервые расширятся от внезапного приближения тысяч рассеянных в пространстве частиц. А пока, вот уже долгие лета ищу проблески света во всепоглощающей темноте.

  Попытки найти его во сне тщетны. Разве я знаю, как выглядит свет? Как могу отличить его от других неведомых сущностей, что рождают игры разума?

    Обычно я надеюсь отыскать его, неустанно вглядываясь в свое отражение. В моем мире нет зеркал. Только неспокойная вода, что течет в моих жилах и иногда сочиться, обладает чудесными свойствами отражать внешний мир. Но ее багряный цвет слишком насыщен, чтобы свет мог в ней отобразиться.