В один из ноябрьских дней 1888 года в кабинет нью-йоркского профессора Эрнеста де Блана, принимавшего по адресу Атлантик-плаза, 84, вошла девушка. По ее словам, она приехала из Олбани, прочитав объявление, в котором де Блан сулил успех лечения хронических недугов без лекарств.
– Меня мучают сильные головные боли, никакие лекарства не помогают, – сообщила она профессору. – Я решила попробовать ваш метод, но не поняла: как, собственно, вы собираетесь меня лечить?
– Видите ли, – назидательно ответил эскулап, – лечу собственно не я сам, а природное живое электричество, которое порождается моим организмом. Эта энергия исходит сама по себе, я лишь переношу ее на моих пациентов, и таким образом происходит лечение. И совсем недорого.
– В объявлении ничего не сказано о плате. Сколько будет это «совсем недорого»?
– Всего-то… 50 долларов!
– Но у меня, – смущенно пробормотала девушка, доставая из сумочки кошелек, – только 17 долларов и 34 цента.
– Ну что с вами поделаешь, юная леди! – вздохнул профессор по-отечески. – Не тащиться же вам обратно в Олбани ни с чем. Так и быть: я подвергну вас энергетическому лечению всего за 15 долларов.
Приготовьтесь к сеансу: снимите туфельки и чулки, а я выйду, чтобы не смущать вас, да к тому же отдам кое-какие распоряжения относительно других пациентов.
С этими словами он вышел из кабинета, а когда вернулся, девушка уже стояла разу-
тая и без чулок. Профессор велел встать на коврик посреди комнаты, а когда она выполнила просьбу, подошел к ней вплотную, стал водить по голове и лицу кончиками пальцев, закрывая глаза и откидывая голову назад. В тех местах, где профессор касался тела девушки, ее совершенно явственно что-то кололо и дергало!
– Что это меня колет? – испуганно пролепетала пациентка.
– Это самое оно и есть – электрическая энергия, испускаемая моим организмом! –
медленно произнес профессор, не открывая глаз и продолжая манипуляции. – Не
бойтесь милочка, сейчас заканчиваем.
По окончании сеанса пациентка поблагодарила целителя и в конце произнесла
со смехом:
– Вот ведь я дурочка: всю дорогу ломала голову, как буду объясняться с французским профессором – я же ни слова не знаю по-французски! Авы, оказывается, по-английски говорите, почти как янки!
Этот простодушный комплимент произвел странное действие. Целитель вдруг заговорил, грассируя «по-французски» и коверкая слова:
– Мой долго был Аустралия, там учить и говорить английский, – втолковывал он пациентке, тесня ее к двери в приемную.
Если бы он знал, кто вышел из его кабинета, то бросил бы все и, сев на первый поезд,убрался бы из Нью-Йорка куда подальше. Но, к своему несчастью, он понял это только утром следующего дня, когда развернул свою любимую газету «The World».
Профессор узнал, что в образе наивной «девушки из Олбани» его посетила сама мисс Нелли Блай, «Леди Сенсация», звезда жанра скандального газетного репортажа.

Взяться за «главного электрика из Парижа» Блай решила, выбрав самое нахальное из объявлений, суливших вылечить от всех болезней. Прежде чем направиться с визитом к чудо-лекарю, репортерша навела справки, выяснив, что летом 1888 года в Нью-Орлеане он гастролировал под именем профессора Альберта Ле Гриза. Но вынужден был бежать из города, когда его узнал бывший партнер по бизнесу, с денежками которого «профессор» смылся. Нелли отыскала того парня, и он многое рассказал: оказалось, настоящая фамилия «электрика» Гейзмор, а имя он менял уже раз десять. Приехав в США из Голландии лет за пятнадцать до того, он торговал хлопковыми тканями, веревками, лайковыми перчатками, но его коммерческая деятельность всегда кончалась одним и тем же: Гейзмор исчезал с денежками компаньонов и доверителей.
«Профессор» несколько раз сидел в тюрьмах разных штатов, и теперь его разыскивали, обвиняя в нарушении целого букета статей уголовного кодекса. В репортаже
все эти подробности биографии шарлатана были присовокуплены к описанию
визита мисс Нелли к «профессору».
После этой публикации полиция аресовала «целителя» и произвела в офисе
обыск. В комнате по соседству с кабинетом, где Гейзмор вел прием, помещалась мощная электрическая батарея – от нее под полом шли провода к коврику, на который предлагалось встать босому пациенту.
Пока клиент разувался, жулик под благовидным предлогом выходил из кабинета в соседнюю комнату и включал ток. Ручка двери служила реостатом, соединенным с батареей, ее поворот пускал ток через провода на коврик. Потом, касаясь тела исцеляемого, «профессор» замыкал электрическую цепь, проходившую через ноги по телу клиента, и того вполне ощутимо било током.
Все эти подробности о себе
Гейзмор читал, сидя в камере, а породившая эту сенсацию мисс Блай в очередной раз принимала поздравления коллег.

Ее карьера началась со скандала: уроженка пенсильванской глухомани, городка Кокрейн-Миллз, прочитав в одной из питсбургских газет, что женщина по своему развитию стоит гораздо ниже мужчины, накатала возмущенное анонимное письмо главному редактору мистеру Хаддену. Отповедь произвела на редактора впечатление, и Хадден через свою газету предложил «неизвестному джентльмену» место в редакции.
Как выяснилось, «неизвестный джентльмен» – это мисс Элизабет Кокрейн.
Лиз недавно осталась сиротой, и ей позарез нужна была работа. И она добилась своего – Хадден решил рискнуть, но, приняв ее, потребовал, чтобы она писала под псевдонимом, который сам и придумал: в те годы была популярна песенка «Нелли Блай», и новой сотруднице было предложено подписывать свои материалы именно так.
Дав девушке шанс, Хадден не прогадал.
Внешность ее можно было описать словами «ничего особенного»: невысокая,
худенькая, с грустными серыми глазами. Но именно эта неприметность позволяла ей легко перевоплощаться. Меняя маски, прикидываясь то нищенкой, то проституткой, то фабричной работницей, Нелли Блай пробиралась в заводские цеха, в трущобы, в сомнительные заведения окраин и прочие скрытые от взора общественности места, описывая свои похождения с жаром чистой души, обличающей порок.
В ней жил дух бойца за справедливость – коллеги называли ее «крестоносцем в
юбке». Но наивная чистота сочеталась с пробивными способностями отчаянной
авантюристки.



Номера со статьями Нелли Блай раскупались в течение нескольких минут, и Хадден потирал руки, подсчитывая возрастающие тиражи и прибыли. Но провинциальный Питсбург был слишком маленькой ареной для частых разоблачений: вскоре с Хадденом поговорили «серьезные люди», и редактор попросил Нелли «придержать коней». Она не согласилась и покинула редакцию.
Познав вкус первых побед, Блай отправилась покорять Нью-Йорк, написав владельцу газеты «The World» Джозефу Пулитцеру письмо с просьбой принять ее на работу. Ответа не последовало. Тогда она явилась огромное здание с золоченым куполом, в котором помещалась редакция «The World». У нее не было там ни одного знакомого, в запасе не имелось ни полстрочки рекомендаций, ее сначала даже не хотел пускать швейцар. Но она была настойчива и сумела прорваться в кабинет Пулитцера. Переговорив с ней, он почуял «родственную душу»: владелец «The World» начал свою карьеру с репортерства и любил пробивных ребят.



Он выдал Нелли 25 доларов аванса из своего кармана – это было одно из самых мудрых вложений, сделанных Джозефом Пулитцером за всю его жизнь.
Первую настоящую известность ей принесли статьи о нью-йоркской психиатрической
больнице на острове Блэкуэлл.
Про это заведение ходили нехоошие слухи, и Блай решила пробраться туда под видом женщины, потерявшей рассудок после того, как у нее умерла мать. Она тщательно подготовилась: прочитала несколько работ по психиатрии, где описывалось поведение психически больных, репетировала перед зеркалом, вырабатывала «безумный взгляд», училась «дико хохотать». Наконец, когда образ был найден, она, облаченная в тряпье, появилась в приюте для бездомных женщин.
Ее безумие показалось работникам приюта столь очевидным, что они отправили репортершу в то самое заведение, куда она так стремилась.
На приеме Нелли обследовали профессиональные психиатры: четверо уверенно признали ее сумасшедшей, один счел симулянткой, но мнение большинства возобладало. Так она оказалась в Блэкуэллской больнице.
Выйдя из кабинета, где ее осматривали врачи, она увидела санитара, который волоком, вцепившись в волосы, тащил по коридору пожилую женщину. Только в этот момент она полностью осознала, во что ввязалась. Потом она видела многое: персонал пьянствовал, санитары избивали больных, а за неповиновение кидали их в карцер. Медикаментов не хватало, а те, что закупались, тут же разворовывались. Холод и грязь в палатах, невыносимая вонь, скудное питание – она продержалась в этом аду десять дней, после чего поняла, что рискует остаться там навсегда. Она открылась тому самому доктору, Фрэнку Ингрему, который заподозрил в ней симулянтку на приеме. Он помог ей выбраться из страшной ловушки, выписав как излечившуюся.
Оказавшись на воле, Нелли написала серию материалов об этой больнице, назвав ее «человеческой крысоловкой, куда легко попасть, но откуда невозможно выбраться». По следам выступлений Блай было возбуждено уголовное дело, показания репортерши заслушал суд, и хотя отвечавшие за состояние больниц чиновники постарались замести следы, а персонал Блэкуэла всячески отрицал факты, приведенные в публикациях Блай, наиболее одиозные фигуры все же убрали. Полностью сменили штат охраны, за госпиталем был
усилен надзор общественных организаций и попечительских обществ. Но главное, на улучшение положения больных были отпущены огромные деньги – целых три
миллиона долларов! Позже врач Фрэнк Ингрем предлагал Блай руку и сердце, и она даже ответила ему согласием, но жених потребовал, чтобы Нелли оставила карьеру репортера. Она была непреклонна: жизнь домохозяйки ее не прельщала. Ее имя уже стало символом «репортажа с перчиком», которыми славился «The World».
Пулитцер стал вкладывать деньги в Блай, как в фирменный товар. Со страниц «The World» было заявлено, что мисс Блай побьет рекорд Филеаса Фогга – героя фантастического романа Жюля Верна, объехавшего вокруг света за 80 дней. Старт гонки был дан в 9 часов 30 минут 14 ноября 1889 года, когда пароход «Августа-Виктория» вышел из гавани Нью-Йорка. В британский Саутгемптон из-за неблагоприятной погоды пароход прибыл с опозданием, и скорый поезд, на который Блай планировала сесть, ушел без нее. Но ей повезло, с тем же пароходом из Америки прибыло много почты, и, чтобы ее перевезти в Лондон, назначилиэкстренный поезд, с которым она домчалась до столицы королевства. Оттуда добралась до побережья Ла-Манша, на пароме переправилась во Францию. От заранее разработанного маршрута она сделала лишь одно отклонение: заехала в Амьен, чтобы
встретиться со своим кумиром, Жюлем Верном.



Он сам приехал на вокзал выразить ей свое восхищение и пожелать успеха.
После этого Нелли ринулась дальше: Кале, Париж, Турин, порт Бриндизи – откуда она
отплыла в Порт-Саид. Следующими точками маршрута были Аден, Коломбо, где ей пришлось ждать целых 5 дней парохода на Сингапур. Оттуда она направилась в Гонконг, где снова были 5 дней ожидания рейса в Японию. Из Иокогамы на борту парохода «Океания» Блай вышла в Тихий океан 7 января 1890 года, а 21-го прибыла в Сан-Франциско, проведя, таким образом, вне пределов США 68 дней и преодолев 21 тысячу миль (33 600 км).
Из багажа при ней были лишь саквояж с необходимыми мелочами, два пледа и чековая книжка «Английского банка», чеки которого принимались к оплате в
любой части света. У нее не было даже сменного платья – чтобы не возиться с
лишним багажом, Блай ехала налегке. По пути ей трижды делали предложения руки и сердца богатые попутчики, восхищенные ее смелостью и целеустремленностью, но Нелли было некогда, она стремилась побить рекорд. К тому же она все время держала в уме, что это могли быть происки тех, кто заинтересован в срыве затеи ее газеты. Ведь уже были заключены крупные пари на успех Нелли, и против него букмекеры принимали ставки, как на скачках.
Кроме того, прознав о путешествии, еще несколько изданий снарядили собственные экспедиции вокруг света. Так что женихи могли быть агентами конкурентов, пытавшимися «снять ее с дистанции».
Она успешно вернулась в США, миновав множество стран, не владея никакими языками, кроме английского. Трудности начались в родной стране: от Сан-Франциско еще не было прямого железнодорожного сообщения до Восточного побережья. Ей пришлось добираться по Южной тихоокеанской железной дороге 381 милю до пункта в Калифорнии, где сходились железнодорожные пути, а там делать пересадку на поезд Атлантическо-Тихоокеанской
линии. Потом Блай двинулась по линии Атчисон–Топека–СантаФе, добравшись до юга штата Колорадо. Этот объезд был необходим, поскольку прямой путь на Восток преградили снежные заносы.
Нелли Блай неслась по стране. Железнодорожные власти, видя возможность саморекламы, давали ее поезду «зеленую улицу» – на всем маршруте скорость ни разу не упала ниже 50 миль в час, а однажды они пролетели 250 миль за 250 минут!
Репортерша большую часть пути находилась на паровозе, подгоняя машинистов, помощников и кочегаров, а те, очарованные смелостью и упорством Нелли, слушались ее благоговейно, и, понимая важность своей роли в установке рекорда, забывали о предосторожностях.
В горах штата Нью-Мексико 22 января 1890 года поезд, на котором ехала знаменитая путешественница, развив скорость свыше 50 миль в час, приблизился к мосту через горную реку. Никто из поездной бригады не знал, что на мосту ведутся работы по замене рельсов,
новые рельсы были уложены, но не закреплены, они просто лежали на шпалах.
Рабочие, увидав несущийся на всех парах поезд, стали кричать и махать руками, предупреждая об опасности, но было поздно. Состав пулей пронесся по незакрепленным рельсам, и именно скорость помогла ему проскочить смертельно опасный
участок.
О том, какому риску они подвергались, Нелли, железнодорожники и пассажиры узнали лишь несколько дней спустя, прочитав в газетах.
Последний этап пути по территории США Нелли Блай проехала по железной дороге за 4 дня, 6 часов и 49 минут.
Встречать героиню, прибывающую в Нью-Йорк на станцию Пенсильванской железной дороги, собралась толпа из 7 тысяч человек во главе с официальными лицами, Пулитцером и представителями трех атлетических клубов, все время гонки следивших за часами. Эти судьи зафиксировали рекорд: Нелли Блай, проведя в пути 72 дня 6 часов 10 минут 11 секунд, вернулась в Нью-Йорк, обогнув земной шар. Как уточняли дотошные наблюдатели, самой езды вышло 58 суток, а остальное время «съели» ожидание пароходов и прочие проволочки.



Вся эта затея обошлась «The World» в восемь тысяч долларов, пять из которых составили гонорар мисс Блай. Но это вложение многократно окупилось для Пулитцера. Его «The World», публиковавший отчеты о ходе гонки, побил все мыслимые рекорды тиражей. За время гонки Блай было продано 23 млн. 648 тыс. 325 экземпляров газеты, опубликовано 126 тыс. 121 рекламное объявление. Творилось нечто невиданное – газету, вышедшую в день прибытия Блай в Нью-Йорк, переиздали на другой день дополнительным тиражом в 280 тыс. 340 экземпляров, и эту вчерашнюю газету раскупили, едва мальчишки-газетчики выбежали с нею на улицу, хотя стоила она 5 центов вместо обычных двух.
Еще 800 тысяч номеров «The World» купили участники лотереи, проводившейся изданием, – именно столько было прислано бланков, на которых указывалось предполагаемое время, которое затратит Блай на свое путешествие. Победитель лотереи, назвавший самый близкий к реальному времени результат, получил приз – оплаченное путешествие в Европу и 500 долларов на расходы во время поездки.
Пулитцер не зря вкладывал деньги в рекорды своих репортеров: владелец «The World» в год получал от своего детища свыше 1 млн. 200 тысяч долларов чистой прибыли, далеко обгоняя шедшего вторым владельца «Chicago Tribune», имевшего 200 тысяч в год.
Нелли Блай стала невероятно популярна.
В России ее тоже знали: о расследованиях и приключениях Блай много писала русская «Леди Сенсация» – Варвара Мак-Гахан, урожденная Елагина. Она родилась в Туле в 1850 году, там выросла и окончила женскую гимназию. В 1872 году Варвара Николаевна познакомилась с американским журналистом Мак-Гаханом, который приехал в Россию для описания действий русских войск во время Хивинской экспедиции.
Варвара Елагина вышла замуж за американца, но спустя 6 лет ее супруг, давая мате-
риалы о военной компании на Балканах, заразился тифом и умер в Стамбуле. В 1878 году Варвара Николаевна сама взялась за перо, и, публикуя материалы во многих русских изданиях, сумела обратить на себя внимание публики. В то же время она продолжила дело покойного супруга, работая для газеты «Нью-Йорк Геральд», и в 1880 году выехала в США, чтобы освещать ход выборов президента для русских изданий.
Варвара Николаевна влюбилась в Америку, особенно в Нью-Йорк, и решила остаться там навсегда. При этом она продолжала писать для русских газет, став собственным корреспондентом в США для «Русских ведомостей», «Вестника Европы» и других изданий. В числе прочего Мак-Гахан слала сообщения и о сенсационных событиях своего времени. На этой почве она сошлась с Нелли Блай, о которой писала часто и с подробностями.
После своего триумфального путешествия мисс Блай «взялась за старое». На этот раз она решила заняться спиритами, чуя, что среди них есть множество ее «клиентов». Особенно ее заинтересовала мадам Кадвель – медиум, дававшая сеансы у себя на дому, в Бруклине, куда, повинуясь ее воле, являлись духи умерших. Чтобы попасть на эти сеансы, нужно было внести
изрядные пожертвования, но и этого было мало – требовалась рекомендация от известных Кадвель спиритов.
Блай не без труда, но все же сумела добыть рекомендательное письмо, деньги на пожертвование получила в редакционной кассе и первой из газетчиков вступила в загадочные кадвелевские чертоги.
Через несколько недель Нелли получила разрешение привести с собою брата, роль которого исполнял репортер «The World». Позже в дом медиума ввели «двух кузенов»: еще одного репортера и рисовальщика редакции. Пока вся эта компания вживалась в среду мистиков и осваивалась, по специальному заказу для них готовилось снаряжение: портативные электрические батареи, которые помещались во внутренних карманах пиджака. От батарей
шли провода к манжетам, в которых был упрятан маленький, но мощный фонарик.
Всего было электрифицировано три костюма, и настал день, когда облаченные в них журналисты появились в доме Кадвель, где собралось человек сорок представителей нью-йоркских «сливок общества».
Мадам медиум, оставив участников сеанса в темной комнате, удалилась в соседнее помещение, где, «впав в транс», вызвала дух недавно умершей артистки. Как только «дух явился», репортеры вскочили с мест и атаковали его: Блай вцепилась в «призрак» мертвой хваткой, верзила-рисовальщик перекрыл вход в комнату, куда удалилась медиум, а репортеры в электрифицированных костюмах включили фонари.
В их свете присутствующие увидели, что в объятьях мисс Блай отчаянно бьется
сама мадам Кадвель! В комнату, где должна была находиться медиум, устремились
несколько ее гостей, но там нашли лишь ее платье: «дух покойной актрисы» медиум представляла в изящном дезабилье.
Помощники Кадвель и фанатики из ее окружения попытались отбить своего кумира и кормилицу, но в
тот момент в дом ворвалась полиция, предъявившая Кадвель и ее помощникам обвинение в
мошенничестве. Арестованных «спиритов» отправили в тюрьму, а газетчики поспешили в редакцию: надо было выпускать экстренный номер.
Блай шла от победы к победе, пока не случилось то, что должно было рано или поздно случиться: читатели привыкли к ее похождениям – новые победы оказывались повторением прежних успехов.
Нелли Блай приелась. Да и работать в прежнем жанре было все труднее: ее повсюду узнавали. Жить прошлыми победами было нельзя, и Нелли решила уйти. Повод был более чем подходящий – ей сделал предложение руки и сердца бруклинский миллионер, и она ответила согласием.
Вторая часть ее жизни была полна потерь и разочарований. Муж был много старше Нелли и умер, оставив ей миллионы, которые, однако, не принесли счастья. За пятнадцать лет она спустила большую часть капитала в неудачных предприятиях.
Потом отправилась путешествовать, но в Европе ее застала мировая война, и Нелли с огромным трудом выбралась в Америку. Снова пробовала писать, но жизнь менялась, и она сама была не та, что прежде: на былые трюки не хватало ни задора, ни здоровья. Фурор в обществе произвел, пожалуй, только один ее репортаж, посвященный казни на электрическом стуле преступника Хамби.
Нелли присутствовала при исполнении приговора 30 января 1920 года в тюрьме Синг-Синг, и зрелище это было столь ужасно, что Блай выступила его противницей, снова блеснув талантом в ярких описаниях.
В последний раз газету с ее именем на первой полосе рвали из рук продавцов, когда в январе 1922 года «The World» поместил извещение о ее смерти и некролог. Это было прощание с репортером, чье имя всегда ассоциировалось со словом "сенсация".

Источник